Текст книги "Сошествие Ангелов"

Автор книги: Митчел Сканлон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава 8

За один затянувшийся, исполненный страха момент Захариэль успел подробно рассмотреть строение тела ринувшегося на него чудовища. Оно обладало широким мощным туловищем, но львиным его можно было назвать только из-за того, что существо передвигалось на четырех конечностях и имело гриву из растущих на затылке бронированной головы острых шипов. Каждую из лап закрывали блестящие пластины природного панциря, крепкого, словно камень, но в то же время пластичного, как мускулы. Из передних лап торчали похожие на кинжалы когти, а из верхней челюсти выступала пара клыков, словно огромные кавалерийские сабли.

До этого момента Захариэль еще мог полагать, что после гибели многочисленных жертв люди были склонны преувеличивать опасность великого зверя, но в этот миг он понял, что был неправ.

Он остался в живых лишь благодаря рефлексам, отточенным за долгие часы тренировок на стрельбищах Алдаруха.

Захариэль выхватил подаренный братом Амадисом многоствольный пистолет и выпустил очередь, целясь в грудь чудовища, как учили его наставники.

Все выстрелы попали в цель, но казалось, что лев даже не заметил ударивших в его толстую шкуру снарядов. Эти заряды обладали значительной разрывной силой, они были предназначены для того, чтобы взрываться внутри цели, и могли остановить почти любое существо, даже таких ошеломляющих размеров.

Но пули отскочили от львиной шкуры, и тварь едва ли заметила их удары.

Великий зверь яростно зарычал и, взмахнув лапой, прыгнул.

Удар пришелся по корпусу коня Захариэля, когти с отвратительным треском переломали ребра и вспороли бок несчастного животного. Боевой скакун дернулся так, что Захариэль вылетел из седла и приземлился в грязь почти посередине поляны.

Лошадь забилась в агонии, разбрызгивая горячую кровь; из огромной раны вываливались клубки внутренностей. Пока внимание льва было приковано к первой жертве, Захариэль быстро вскочил на ноги.

Он снова выстрелил из пистолета, еще один залп ударил в зверя, но лев занимался еще живой лошадью, и его страшные клыки отрывали куски мяса от конского крупа. Пластины брони пребывали в постоянном движении, снаряды при попадании в них выбивали искры и брызги смолоподобной субстанции, но не причиняли видимого вреда.

Пистолет щелкнул вхолостую, указывая, что Захариэль уже расстрелял весь магазин, и тогда лев испустил оглушительный рев – наполовину вопль, наполовину вой. Отступая от чудовища и изумляясь его непомерной силе, Захариэль торопливо перезарядил оружие.

Лев медленно прошел по краю поляны; его змеиные глаза, перечеркнутые вертикальными щелями зрачков, полыхали оранжевым пламенем, грива шипов на голове и шее колыхалась от движения мышц, и каждый острый шип грозил смертью.

Захариэль продолжал двигаться, обходя огромное чудовище по дуге. Утробный рык и потеки слюны из открытой пасти свидетельствовали о неутолимом голоде монстра, и Захариэлю пришлось сделать над собой усилие, чтобы не представлять, как жуткие клыки разрывают его тело.

Хотя этот зверь был совершенно чуждым существом и казался порождением ночного кошмара, у Захариэля сложилось впечатление, что тот уставился в его сторону с выражением мрачного удовольствия. Пытаясь побороть приступ страха, он вспомнил крылатое существо, с которым сражался много лет назад, вспомнил свое описание ситуации как охоты паука на муху. Сейчас ему казалось, что лев испытывает от охоты то же самое злобное наслаждение – как если бы человек представлялся ему изысканной закуской, которой надо было сначала насладиться и только потом проглотить.

Полученные на тренировках навыки подсказывали юноше держаться ото льва на расстоянии и использовать пистолет, но рыцарский кодекс побуждал броситься на чудовище и встретиться с ним в ближнем бою.

Захариэль не опускал пистолета, но одновременно обнажил меч и прикинул имеющиеся возможности. Считая поставленный магазин, у него в запасе имелось две полных обоймы. В седельных сумках, оставшихся на павшей лошади, находились еще боеприпасы, но они оставались вне пределов досягаемости. Если не допускать ближнего боя, у него было двадцать четыре выстрела, чтобы убить чудовище.

В обычных условиях этого хватило бы для уничтожения любого противника или любого другого существа на планете, но великие звери Калибана не были обычными животными, и в их омерзительных телах воплотились самые худшие черты сразу многих хищников.

На груди льва, там, где разрывались снаряды, выступила тягучая красная жидкость, но Захариэль не знал, кровь ли это или какие-то другие выделения. Даже в тех местах, где пули вырвали фрагменты брони, пластины сошлись вплотную.

Внезапно лев с удивительной скоростью побежал к нему через поляну. Захариэль мгновенно отступил в сторону и описал мечом широкую дугу, готовясь отразить атаку чудовища. Подвижные зубья заскрежетали по львиному боку, в Захариэля полетели брызги крови. Лев зарычал и в прыжке повернулся, так что задние лапы швырнули юношу на землю. Едва упав, тот откатился в сторону, держа меч в вытянутой руке, чтобы не напороться на собственное оружие. Перед глазами сверкнули шипы из львиной гривы, тяжелые лапы ударили в то место, где он только что лежал.

Захариэль ударил мечом, и его зубья рассекли пластины на шее чудовища. Из разрезанных шипов брызнула и зашипела на доспехах тягучая едкая кровь.

Лев развернулся, перед Захариэлем разверзлась огромная пасть. Он рванулся в сторону, и мощные челюсти захлопнулись всего в нескольких сантиметрах от его тела. Захариэль не переставал атаковать и выпустил в бок льва еще несколько пуль. И снова зверь не проявил никаких признаков боли или шока, по-видимому совершенно невосприимчивый к ним.

Тело Захариэля стало липким и скользким от пота, мышцы от плеч до самых лодыжек одеревенели от напряжения. В его доспехах имелись механизмы, предназначенные для облегчения движений и охлаждения, но они уже не справлялись с интенсивной нагрузкой при борьбе со львом.

Жизнь Захариэля висела на волоске, и следующие несколько секунд должны были решить, доживет ли он до следующего заката. Время осторожных действий закончилось.

Чтобы перевести дух, Захариэль несколько раз взмахнул мечом, сдерживая яростно ревущего зверя, а потом внезапно прыгнул вперед. Едва коснувшись земли, он перекувыркнулся через голову, вскочил на ноги, уже стреляя из пистолета Амадиса, и с воплем продолжал бежать навстречу льву.

На долю секунды лев, казалось, замер от изумления, разинул пасть и испустил грозный рык. А потом они оба устремились навстречу друг другу и в одно мгновение сошлись вплотную.

В непосредственной близости от чудовища у Захариэля закружилась голова. Что-то в этом существе вызывало тошноту и омерзение. Вокруг зверя распространялся густой запах гниения, и даже как будто не запах, а присущая монстру отвратительная аура, аура, заражающая все находящиеся поблизости предметы.

Захариэлю казалось, что эта омерзительная атмосфера просачивается сквозь мельчайшие трещинки его доспехов. Более того, великий зверь казался раковой опухолью на сердце мира, источником заражения, который необходимо уничтожить.

Ненависть придала юноше сил.

Захариэль оказался совсем рядом с чудовищем. В последнее мгновение перед касанием он успел выпустить еще пару зарядов практически в упор. А потом, когда лев уже взмахнул над ним когтистыми лапами, проворно увернулся от удара и ударил мечом в широкую грудь монстра.

Лев взревел от ярости, широко раскрыв пасть. Захариэль снова поднял пистолет и послал несколько снарядов в зияющую глотку, направив дуло слегка вверх.

Меч наносил один удар за другим, и жужжащие зубья пробили наружные слои львиной шкуры. Но в этот момент массивная голова монстра врезалась в Захариэля, и тот покатился по земле, с ужасом слыша, как в его теле с треском ломаются кости.

Юный воин сильно ударился, а лев передними лапами встал ему на грудь, вышибив из легких остатки воздуха. Острые и огромные, как кинжалы, когти пронзили пластины доспехов, и кончики прорвали кожу и мышцы, исторгнув у Захариэля пронзительный крик.

Он чувствовал на себе колоссальный вес львиного тела, голова чудовища оказалась всего в нескольких сантиметрах от него, и густая едкая слюна закапала на лицо. Захариэль едва мог дышать.

Но рука с пистолетом все еще оставалась свободной, и Захариэль с близкого расстояния несколько раз выстрелил в живот монстра.

Он услышал угрожающий треск и понял, что сочленения доспехов не выдерживают. Лев стоял над ним и видел, что его жертва лишена возможности двигаться и обессилена, а потому намеревался наблюдать за медленной и мучительной агонией под тяжестью мощных лап.

Грудь Захариэля словно сдавливал железный обруч, так что он почти не мог дышать. Львиные когти приподняли его с земли и приблизили к пасти – чудовище явно собиралось перекусить его пополам. Из широко открывшейся глотки вырвалось зловонное дыхание, настолько омерзительное, что и представить трудно.

В пасти сверкнуло два огромных клыка – колоссальные органические клинки, готовые уже через мгновение прервать его жизнь. Захариэль тщетно забился в когтях, но те лишь сильнее впились в его тело и не давали повернуться. От злости и страха юноша закричал, и ему представилось, как ненависть к зверю зажигается в душе ярким шаром неудержимой энергии. Грозные клыки начали опускаться, и он плюнул прямо в пасть льва.

Захариэль закрыл глаза, чтобы не видеть смертоносного орудия, и вдруг ощутил, как ненависть вырывается из груди ослепительным потоком света.

И все остановилось.

Даже с закрытыми глазами он мог видеть силуэт льва, все его кости и внутренние органы открылись взгляду, словно освещенные таинственным чистым солнцем. Он видел струящуюся по телу кровь, биение звериного сердца и потоки нечистой энергии, давшие жизнь страшному существу.

Изображение двигалось, но не быстрее ползущего с гор ледника. Каждый удар львиного сердца сопровождался глухим раскатистым гулом, словно ударял гигантский древний маятник. И клыки тоже двигались, хотя Захариэлю потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что они продолжают опускаться.

В теле Захариэля болел каждый мускул, каждый сустав. Грудь пылала огнем, и он чувствовал, как болезненный холод просачивается в кости и как течет сквозь него новая неведомая сила. Он посмотрел вниз и увидел собственный скелет и сосуды у себя под кожей.

Как он и предполагал, лапы зверя переломали несколько ребер и их зазубренные концы соприкасались друг с другом под прозрачным покровом доспехов.

Захариэль поднес к груди зверя руку, и она прошла сквозь контур тела, словно прозрачная плоть стала не прочнее дыма. Заметив, что все еще сжимает в руке пистолет Амадиса, открывший его обновленному взору все внутренние механизмы, Захариэль мечтательно улыбнулся.

Он приставил дуло пистолета к призрачному сердцу зверя.

Затем открыл глаза и нажал на курок.

Необычная смерть зверя вызвала резкий скачок реальности.

Рука Захариэля так и осталась погребенной в теле льва, его латная рукавица находилась глубоко в груди, словно дополнительно вживленный орган. Челюсти чудовища захлопнулись, смертоносные клыки пробили наплечник и вонзились в плоть Захариэля.

В тот же миг грудь льва лопнула. Разрывной снаряд полыхнул огнем в глазах чудовища и разбросал по поляне обрывки плоти. Из распоротого живота вывалились дымящиеся внутренности и обрушились на Захариэля.

Тот застонал, ощутив на себе полный вес львиной туши, и прокушенное плечо вспыхнуло, как от прикосновения раскаленного железа. Каждая клеточка его тела вопила от мучительной боли, но тяжелее всего приходилось грудной клетке и сломанным ребрам.

Захариэль зажмурился и прикусил губу, но все же столкнул с себя тушу, перевалив ее на бок. В легкие рванулся воздух, но обломки ребер опять задели друг за друга, вызвав новый всплеск боли.

Клыки льва все еще не отпускали его доспехи и плечо, и боль казалась непереносимой. Бросив пистолет, Захариэль сделал глубокий вдох и завел руки по обе стороны от огромной головы чудовища. Несмотря на то что глаза зверя уже погасли, ужасный вид поражал своей колоссальной мощью. Захариэль понимал, что противник наверняка мертв, но все же почти ожидал, что страшные челюсти вот-вот раскроются и закончат начатое.

Надо было действовать как можно быстрее, и он с отчаянным криком решительно дернул голову монстра. Острые клыки выскользнули из тела, обагренные его кровью. Захариэль, освободившись от смертельной хватки, откатился в сторону.

Из ран на плече хлынула кровь, и следующие несколько минут юноша потратил на то, чтобы снять поврежденные пластины брони и очистить ужасные проколы. Затем он как можно тщательнее обработал раны снадобьями, взятыми из седельной сумки растерзанного коня, и наложил тугие повязки.

Как ни странно, боль сразу утихла, но Захариэль понимал, что это лишь шок и вскоре она вернется с еще большей силой. Как только он принял все меры, чтобы помочь своему телу, он в изнеможении упал на колени и стал вспоминать, как сумел победить врага.

Что за странная сила помогла ему увидеть чудовище в таком странном свете? Было ли это следствием его недавнего путешествия по лесу, подарком встреченных Хранителей?

Или это явление относилось к каким-то темным силам?

Хранители сказали, что скверна уже коснулась его.

Было ли это проявлением скверны?

Как бы то ни было, объяснить он ничего не мог, и незнакомые способности пугали Захариэля больше, чем ярость калибанского льва. Он решил не доискиваться до происхождения странного явления и никому о нем не рассказывать. В древности на Калибане люди сгорали на кострах и за меньшее, а Захариэль не имел ни малейшего желания окончить свои дни в пылающем пламени.

Наконец он, покачиваясь, поднялся на ноги и подобрал меч и пистолет. Согласно обычаям Ордена претендент должен был привезти со своей первой охоты какую-нибудь часть убитого противника в качестве трофея, но взрывы в животе и груди льва почти ничего не оставили от его туловища, кроме окровавленных ошметков.

Осмотрев поверженное чудовище, Захариэль понял, что может принести в Эндриаго, а потом и в Алдарух только одно – голову льва. Он поднял меч и принялся отделять голову от остатков туловища. Зазубренное механическое лезвие довольно быстро справилось с работой, поскольку теперь пластины хитиновой брони оставались неподвижными.

Наконец голова отвалилась, и Захариэль повернулся к тропе, указанной ему лесником, казалось, целую вечность назад.

Несмотря на боль и слабость от потери крови, юноша упрямо шагал по направлению к Эндриаго, тащил за собой тяжелый клыкастый трофей и улыбался.

Он воображал реакцию лорда Домиэля и Нарела. Захариэль не обижался на этих людей за их сомнения и почти полную уверенность в том, что чудовище возьмет верх. Он просто был счастлив доказать обратное. Он выполнил все условия испытания. Он убил монстра и освободил жителей Эндриаго от ужаса. И в то же время окончательно уверился в своих силах.

Он доказал свои способности. Доказал, что соответствует требованиям Ордена и достоин стать рыцарем.

Но самым важным было то, что он остался жив.

Оглядываясь на голову зверя, он испытывал всепоглощающий восторг триумфа. Он прошел через суровое судилище. Цель охоты достигнута.

Захариэль впервые в жизни чувствовал свое соответствие стандартам, которые сам себе поставил. Он никогда не поддастся самоуспокоению и всегда будет стремиться доказать собственную ценность. Он создан для испытаний, и не важно, есть у них название или нет. Всегда найдется еще одно чудовище, которое необходимо убить, еще одна битва, еще одна война.

Он не сдастся до последнего биения сердца и никогда не позволит себе колебаться. Но в тот момент он чувствовал, что заслужил право гордиться собой и своим успехом.

Захариэль покинул поляну и отправился в долгий путь к Эндриаго.

Глава 9

В Эндриаго лорд Домиэль взамен растерзанной львом лошади подарил Захариэлю нового боевого скакуна. После недели так необходимого отдыха в замке плечо и ребра стали потихоньку заживать, и, как только радостные жители согласились его отпустить, Захариэль, уже способный двигаться без мучительной боли, с нетерпением отправился домой.

Учитывая тот факт, что он уже проезжал этой дорогой, хотя и в обратном направлении, Захариэль знал, какие тропы выбрать, и проделал путь до крепости-монастыря Ордена даже быстрее, чем ожидал. Через тридцать восемь дней после того, как он покинул Эндриаго, на горизонте показались башни Алдаруха. На тридцать девятый день юный воин подъехал к воротам.

Последняя часть путешествия имела для него самое большое значение. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее разгоралось в груди радостное волнение. Захариэлю не терпелось поскорее снова увидеться с Немиэлем и всеми остальными друзьями.

Безусловно, ему еще предстоит встреча с экзаменаторами Ордена и отчет об успехах в охоте, но при наличии такого трофея Захариэль не ждал никаких трудностей. Он предвкушал горячую дружескую встречу с товарищами, тем более что никто из них, как ему было известно, не ожидал увидеть его живым.

Сам он даже не мог представить подобного исхода. Жизнь казалась Захариэлю чудесной. И пережитые трудности и испытания только придавали ей еще больше радости. Он встретился в единоличной схватке с опаснейшим из хищников Калибана и выжил. И Захариэлю не терпелось поделиться своей радостью с друзьями.

Он не мог знать, насколько печальными были недели его отсутствия в Алдарухе. Друзья считали его погибшим. И скорбели по нему.

Почти все они мысленно его похоронили.

Тот факт, что, несмотря на все страхи и сомнения, Захариэль остался в живых, придаст его славе особый блеск в глазах ровесников, особенно тех, кто одновременно с ним вступил в ряды претендентов Ордена.

Но перед возвращением в Алдарух Захариэль еще не знал всего этого.

– Мы все считали тебя мертвым, – возбужденно произнес Аттиас.

Парень нес в руках сундучок с немногочисленными пожитками Захариэля и, подпрыгивая от волнения, шагал следом за приятелем, в руках которого была его свернутая постель.

– Все так и думали. Все решили, что чудовище тебя убьет. Даже поговаривали о проведении погребальной церемонии. Вот было бы забавно, правда? Вообрази, ты возвращаешься и узнаешь, что твое имя уже высечено на мемориальных плитах в катакомбах.

Первый день после возвращения Захариэля в Алдарух уже клонился к вечеру. Несколькими часами ранее он проехал через главные ворота крепости и был встречен громкими возгласами и топотом. По всей видимости, слух о его приближении уже распространился по всему монастырю, поскольку за открывшимися створами он увидел громадную толпу.

Въезжая во двор, он заметил и претендентов, и рыцарей, и слуг – все собрались поздравить его с благополучным возвращением. Его появление вызвало оглушительный гомон. Этот момент окончания его первого приключения, момент радостного возвращения домой, когда он впервые ощутил себя равным остальным членам Ордена, навсегда останется в его памяти.

Немиэль тоже ждал его во дворе и первым бросился навстречу, чтобы заключить в крепкие объятия. Немиэль что-то торопливо говорил, его губы энергично двигались, но громогласные крики приветствий не давали разобрать ни слова.

В конце концов, когда волнение немного улеглось, Захариэль, как положено, отрапортовал смотрителю ворот, и ему назначили время встречи с экзаменаторами Ордена. А до тех пор ему было приказано покинуть комнату претендентов. Для тех, кто прошел испытание, но еще официально не был принят в ряды рыцарей, в малолюдном крыле крепости имелось несколько специальных комнат.

– Ну вот и пришли, – сказал Захариэль, открывая дверь своего нового жилища и заглядывая внутрь.

Комната была пустой. Согласно монастырским обычаям Ордена, обстановка в ней была более чем спартанской. В углу стоял топчан для сна, но больше из мебели ничего не было, даже стула.

– Я надеюсь, они не продержат тебя здесь долго, – пробормотал остановившийся рядом Аттиас.

Захариэль, уже узнав, что мастер Рамиэль доволен успехами своего воспитанника, снисходительно усмехнулся.

– Какой ты счастливый, – не умолкал Аттиас, хотя стал говорить заметно тише, почти шепотом.

– Счастливый?! – воскликнул Захариэль и обвел комнату взглядом. – Не иначе как ты ослеп и не заметил, какая роскошь нас окружает! Аттиас, ты же видишь мою новую комнату – и еще называешь меня счастливым?!

– Я не о комнате, – возразил Аттиас.

Устав держать сундучок, он поставил его на пол кельи.

– Я говорил о том, что ты охотился на одного из самых опасных великих зверей. Ты прошел испытание на рыцарство. И я счастлив за тебя, правда счастлив. Ты это заслужил. Тебя станут называть cap Захариэль. Тебе предстоит участвовать в войнах и сражениях вместе с лучшими воинами Ордена, вместе с героями вроде Лютера и Льва. Мастер Рамиэль может тобой гордиться. Ты станешь рыцарем.

– И ты тоже, малыш, – заверил Захариэль. – Я знаю, ожидание кажется тебе слишком долгим, но ты и не заметишь, как сам отправишься на испытание. Осталось подождать еще год-два – и все. Прилежно учись и настойчиво тренируйся, тогда не заметишь, как пролетит время.

– В том-то и дело, – покачал головой Аттиас. – К тому времени, когда я стану достаточно взрослым, все изменится. Кампания Ордена по уничтожению великих зверей наверняка закончится. И ни одного чудовища не останется. А без великих зверей не будет никаких испытаний. Тогда невозможно станет заслужить звание рыцаря. Захариэль, ты совершил подвиг, который мне никогда не удастся повторить. Ты победил одного из великих зверей. А у меня такого шанса не будет.

При этих словах лицо Аттиаса выражало такое страстное сожаление, что, учитывая его молодость, можно было решить, будто у парня разрывается сердце. Аттиас видел будущий мир, в котором человек больше не может стать рыцарем.

Захариэль инстинктивно отвергал такое унылое представление о грядущем. Он всегда в глубине души оставался оптимистом и идеалистом. Когда его мысленный взор обращался к кампании Ордена против великих зверей, он восхищался успехами рыцарства. Он был твердо уверен, что в недалеком будущем исполнятся все обещания Льва и Лютера, данные перед началом крестового похода. Глядя вперед, он видел перед собой мир и процветание Калибана. Видел окончание ужасов. Видел конец страданий и нужды. Он видел лучшее завтра.

Когда Захариэль заглядывал в будущее, он всегда видел лучший из миров.

И это было его проклятием.

– Ты так мрачно смотришь на вещи, друг мой, – сказал Захариэль и ободряюще улыбнулся. – Я знаю, люди каждый день говорят, что кампания вот-вот закончится, но, подозреваю, она продлится еще какое-то время. Я уверен, если убитое мною чудовище принимать за типичный образец, можно не сомневаться: великие звери не собираются сдаваться. Они будут драться за свои жизни зубами и когтями, как и всегда это делали. Так что, Аттиас, можешь не беспокоиться. Ты еще застанешь время охоты на великих зверей и успеешь стать рыцарем.

В конце комнаты было окошко, выходящее на окраину леса, и Захариэль ощутил, как этот вид притягивает его взгляд.

Как часто случалось в прошлом, он и сейчас ненадолго задумался над двойственной природой мира. С такого расстояния леса поражали своей грозной и мрачноватой красотой. А внутри эти живописные просторы давали приют существам из ночных кошмаров людей, одно из которых ему посчастливилось убить.

Захариэль любил Калибан, но он не был слеп к его ужасам. Временами ему казалось, что они живут на планете, одновременно представляющей собой и рай, и ад. Конечно, связь с родным миром и его лесами была крепче, чем что бы то ни было в его жизни. Он безоговорочно любил свой мир, несмотря на все его недостатки.

– Ты знаешь, почему люди иногда называют нашу крепость Скалой? – неожиданно спросил Захариэль.

Вид из окна, открывавший лесные просторы, вдохновлял, и Захариэлю хотелось поделиться своими чувствами с Аттиасом и отвлечь парня от мрачных мыслей.

– Это и есть название крепости Алдарух, – ответил Аттиас. – На одном из древних диалектов оно означает «Скала Вечности». Мастер Рамиэль говорит, что так изначально называлась гора, на которой мы сейчас находимся. А потом, когда основатели Ордена решили построить здесь крепость-монастырь, они оставили имя горы и стали называть так и свой оплот.

– Это одна из причин, – пояснил Захариэль. – Но есть и другая. Подумай о названии Алдарух, или Скала Вечности. У Ордена имеются и другие монастыри, но этот был первым. Это наш духовный дом и источник всех наших начинаний. И основатели дали крепости имя не просто так. Они точно выразили то, что хотели построить. Это место – наша твердыня, Аттиас. Это наш краеугольный камень. И пока стоит крепость, будут живы и идеалы Ордена. Ты понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать?

– Думаю, да, – кивнул Аттиас, мгновенно сосредоточившись. – Ты говоришь о том, что и после уничтожения великих зверей Орден будет существовать и рыцарство никуда не исчезнет.

– Правильно, – подтвердил Захариэль. – Так что ты сам видишь, что нет никаких поводов грустить. Если тебе этого мало, взгляни на проблему с другой стороны. Наш долг состоит в том, чтобы защищать жителей Калибана от живущих в лесах хищников. И с исчезновением великих зверей наши обязанности не изменятся. Это же Калибан. Здесь всегда найдутся какие-нибудь чудовища.

Мастер Рамиэль первым поздравил Захариэля со званием рыцаря. Наставник хотел сказать что-то еще, но множество рыцарей обступили их со всех сторон и приветствовали нового члена Ордена.

В противоположность мрачной церемонии введения в Орден, состоявшейся много лет назад, вступление в ряды рыцарей было отмечено с неподдельным весельем. Для любого человека такой момент имел огромное значение, и каждый был не прочь разделить торжество со своими друзьями.

Множество рыцарей бросились поздравлять своего нового товарища, и из-под капюшонов стихарей на Захариэля смотрели веселые дружеские лица.

Он еще даже не успел понять, что происходит, как первые подошедшие рыцари стали его обнимать. Неожиданно смущенный, Захариэль ощутил, что его подняли над полом, а потом усилиями дюжины рыцарей он взлетел к самому потолку, затем начал падать, но те же руки, которые его подбросили, подхватили новоиспеченного рыцаря.

Смех не утихал, и его снова подбросили в воздух. На этот раз Захариэль перевернулся и успел увидеть под собой калейдоскоп лиц. И все веселились. С некоторыми рыцарями он был знаком, но многие в его представлении оставались суровыми далекими силуэтами.

Он заметил Льва, Лютера, лорда Символа и мастера Рамиэля, и все они отвечали на его взгляды улыбкой или смехом.

Из всех мгновений его жизни этот момент запомнился Захариэлю как самый странный и невероятный.

– Такова традиция, – со смехом пояснил ему Лютер, когда немного позже они подняли кубки с вином. – Это трамплин. Мы поступаем так с каждым новичком. Эх, но самым интересным было твое лицо.

Торжество проходило в главном трапезном зале Алдаруха, и, к немалому облегчению Захариэля, рыцари вскоре перешли к более прозаичным методам празднования и перестали его подбрасывать, словно тряпичную куклу. В честь нового рыцаря был устроен торжественный обед, во время которого прозвучало немало тостов и поздравлений.

Рыцари, которых до сих пор он в основном видел только издали, теперь дружески хлопали его по спине и называли своим братом. Захариэль не понимал, заслужил ли он такую честь, убив чудовище из Эндриаго, или подобным образом встречали всех новичков. В любом случае такая реакция на его вступление в Орден казалась ему почти чрезмерной.

Торжество взволновало его еще и тем, что проходило в столь замечательной компании. После окончания обеда, когда общее собрание разбилось на мелкие группы, его отыскал Лютер.

Он, очевидно, счел важным, чтобы Захариэль в полной мере насладился всем происходящим.

– Да, самым замечательным было твое лицо, – повторил он, все еще посмеиваясь.

Добродушный смех Лютера мгновенно прогнал остатки напряженности.

– Правда, жаль, что ты не мог видеть себя со стороны. Сначала, когда тебя обступили, у тебя был такой вид, словно мы пытаемся тебя убить. А потом, когда до тебя дошло, что происходит, клянусь, ты выглядел еще более напуганным. В какой-то момент я даже подумал, что ты собираешься обмочить свои одежды. Хорошо, что этого не произошло, когда ты кувыркался в воздухе.

– Это было так… неожиданно, – протянул Захариэль. – Я никак не мог подумать…

– Что? Что у нас есть чувство юмора? – усмехнулся Лютер.

Он поднес руку к глазам, делая вид, что вытирает навернувшиеся слезы.

– Да, этого никто не ожидает. Поэтому и выходит так смешно. Впрочем, я не шутил, называя этот обряд традицией. Конечно, о ней не услышишь от лорда Символа или ваших наставников, но во многих отношениях обычай подбрасывать вновь посвященного рыцаря в воздух – это такая же традиция, как и все, чему вас подвергали за все прошедшие годы. Мы называем этот обряд «невидимым трамплином». Можешь считать его противоядием для строгой церемонии первой инициации. Так мы принимаем новых членов в семью.

– В семью?

– В Орден, – пояснил Лютер. – Вспомни, что говорил лорд Символ во время церемонии инициации. Мы все – братья, а братья не могут проводить все свое время, сидя кружком с самодовольным видом или жалуясь на несовершенство мира. Иногда нам требуется выпустить пар. Мы смеемся, шутим и разыгрываем друг друга. Мы ведем себя как обычная семья. Посмотри вокруг, Захариэль. Каждый человек в этом зале готов с радостью отдать за тебя жизнь, и от тебя они ожидают того же. Калибан – опасное место, и многим из нас может представиться случай пожертвовать собой ради братьев. Но это не означает, что мы не можем позволить себе иногда повеселиться. Это помогает сохранить присутствие духа. Мы все любим шутки.

– И даже он? – спросил Захариэль, переводя взгляд на Льва, чьи голова и плечи возвышались над окружающими рыцарями.

Аура задумчивости и отчужденности окружала этого человека, что издали было особенно заметно. Захариэль вспомнил разговор со Львом на смотровой площадке крепости и понял, что ощущение его обособленности в окружении людей усиливается странным образом.

– Нет, здесь ты прав, – признал Лютер. – Мой брат склонен к одиночеству. Он всегда был таким. Но это не из-за недостатка чувства юмора. Скорее, дело в обратном. Ты должен помнить, что он не только превосходный воин, он – гений. Его разум представляет собой слишком тонкий и сложный инструмент, и в юморе он проявляет себя с таким же блеском, как и во всех остальных видах деятельности. Когда брат шутит, его никто не понимает. Его шутки слишком высоки и замысловаты для наших примитивных умов. Они не попадают в цель.