Текст книги "Сошествие Ангелов"

Автор книги: Митчел Сканлон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Глава 2

Рана на его руке не оставит после себя даже шрама. Со временем она затянется, и через несколько месяцев на руке не будет никаких физических признаков того, что ладонь была рассечена. Но, как ни странно, Захариэль все время ощущал порез. Он не причинял боли, не вызывал слабости, и впоследствии, когда он взял в руку пистолет, его хватка осталась крепкой, как и прежде.

Несмотря на это, Захариэль чувствовал рану даже после того, как она совсем затянулась.

Он слышал, что иногда люди при потере конечности ощущают в ней боль, испытывая загадочное нарушение нервной системы, которое апотекарии не в силах объяснить. Примерно то же самое происходило с Захариэлем. В его руке оставалось едва уловимое ощущение, словно какая-то часть мозга постоянно напоминала о данных клятвах.

Это ощущение было с ним всегда, словно линия на ладони – невидимая глазу, но все же существующая – была высечена в его душе. Если бы он попытался дать название этому явлению, он назвал бы его «совесть».

Что бы это ни было, фантомная рана на ладони останется с ним до конца жизни.

Со временем он к ней почти привыкнет.

Захариэль и Немиэль выросли вместе.

Их возраст различался всего на несколько недель, и, кроме того, они состояли в кровном родстве. Хотя они были дальними родственниками и принадлежали к различным ветвям обширного аристократического семейства, их можно было принять за родных братьев. От предков оба унаследовали худощавые лица и орлиные профили, но связь между ними была гораздо глубже, чем случайное внешнее сходство.

По монастырской традиции, все члены сообщества считались братьями между собой, но связывающие Захариэля и Немиэля узы были гораздо крепче обычного родства рыцарей. Они считали друг друга братьями задолго до того, как вступили в ряды претендентов на звание членов Ордена. С тех пор связь между ними не раз подвергалась испытаниям, но стала только крепче. В тысячах случаев они полагались на поддержку друг друга, несмотря на то что дружеское соперничество заставляло каждого стремиться к новым высотам.

В их отношениях всегда присутствовал элемент естественного братского соревнования. С самого раннего детства они пытались превзойти друг друга всеми возможными способами. В любом деле каждый хотел стать победителем – самым быстрым бегуном, самым сильным пловцом, самым точным стрелком, лучшим наездником и лучшим бойцом на мечах. Область соревнования совершенно не играла роли, коль скоро один из них мог превзойти другого.

Мастера Ордена сразу заметили их склонность к соперничеству и всячески его поощряли. По отдельности они были бы средними претендентами на звание рыцаря, зато вместе, движимые взаимным соперничеством, могли достичь внушительных успехов.

Их наставники говорили об этом словно бы между прочим, поскольку на Калибане не было принято расточать похвалы, однако от Захариэля и Немиэля ожидали отличных результатов и быстрого продвижения в Ордене.

Старшему по возрасту Немиэлю, хотя разница составляла всего пару недель, постоянное соревнование давалось труднее, чем Захариэлю. Временами их соперничество представлялось ему гонкой, которую он не мог выиграть. Каждый раз, когда Немиэль считал, что одержал верх, Захариэль неизменно опровергал его предположение, сравнивая и даже улучшая результаты.

Захариэль смутно понимал важную роль брата в достижении любых успехов. Без Немиэля, без желания испытать себя и превзойти брата, он мог и не попасть в братство Ордена. Он мог никогда не стать рыцарем. Соответственно, он никогда не завидовал достижениям Немиэля. Что бы ни случилось, он радовался успехам брата так же искренне, как и своим собственным.

Но для Немиэля все обстояло по-другому. Время от времени, отчаявшись обогнать брата, он начинал испытывать тайное раздражение по поводу его успехов. Несмотря на то что он изо всех сил старался контролировать свои мысли, Немиэль нередко замечал, что в глубине души испытывает страстное желание ограничить достижения Захариэля.

Нельзя сказать, чтобы он желал брату зла или неудачи, просто ему хотелось, чтобы триумфы Захариэля не превосходили его собственные успехи. Возможно, это было ребячеством, но соревнование так давно определяло их жизнь, что Немиэлю было трудно перерасти это чувство.

В конечном счете в его отношении к Захариэлю соперничество имело такое же значение, как и братские узы.

Такова была природа их жизни.

В будущем эти чувства решат их судьбы.

– Если это все, на что ты способен, – насмехался Немиэль, уклоняясь от выпада Захариэля в поединке на мечах, – то тебе лучше сразу сдаться.

Захариэль, держа оружие близко к туловищу, ринулся вперед и толкнул брата плечом в грудь.

Немиэль ожидал этого приема, но Захариэль был сильнее, и оба мальчика свалились на каменный пол тренировочного зала. Немиэль вскрикнул от удара, перекатился и поднял меч, а Захариэль только ткнул своим клинком в то место, где только что лежал его противник.

– Это далеко не все, что я могу, – ответил Захариэль, запыхтев от напряжения. – Пока я только играл с тобой.

Схватка длилась уже почти пятнадцать минут – пятнадцать полновесных минут прыжков вперед и назад, финтов и выпадов, блоков и уверток, парирования и контратак. Оба мальчика истекали потом. Мускулы горели, а руки и ноги налились свинцом.

Вокруг них стояли их товарищи-кандидаты, и каждый криками поддерживал своего любимца, а мастер Рамиэль наблюдал за поединком с отеческой гордостью и некоторым раздражением.

– Ради любви к Калибану, заканчивайте наконец бой! – крикнул Рамиэль. – У нас сегодня есть еще и другие уроки. Заканчивайте, или я объявлю ничью.

Слова наставника придали Захариэлю сил и решимости, но он видел, что такое же действие они произвели и на Немиэля, как и рассчитывал Рамиэль. Ни один из братьев не хотел ничейного результата, каждого устраивала только победа.

Захариэль увидел, как у Немиэля перед атакой напряглись мышцы, и сам устремился вперед.

Меч был нацелен в живот Немиэля. Учебный клинок был тупым и с закругленным концом, но все же изготовлен из прочного металла и в руках Захариэля мог причинить немалый ущерб его противнику. Немиэль ударом вниз отвел удар, отбросив клинок в сторону, но Захариэль и не рассчитывал на этот выпад.

Оружие Немиэля все еще оставалось сбоку, а Захариэль, используя инерцию прыжка, нанес брату удар кулаком по голове. Маневр получился не слишком точным, но он произвел ожидаемый эффект.

Немиэль вскрикнул, выронил меч и закрыл руками лицо.

Именно этого и ожидал Захариэль.

Он закончил бой ударом коленом в живот Немиэля, отчего тот согнулся пополам и, оглушенный звоном в ушах, покатился по полу.

Захариэль отступил на шаг и оглянулся на наставника. Мастер кивнул.

– Победил Захариэль, – объявил он.

Тот судорожно выдохнул и уронил меч. Клинок со звоном ударился о каменный пол, а Захариэль повернулся к еще не оправившемуся от боли Немиэлю. Рамиэль уже отвернулся от недавних противников и решительным шагом двинулся к выходу, увлекая за собой воспитанников на следующий утомительный урок.

Захариэль протянул брату руку.

– Как ты? – спросил он.

Немиэль все еще держался за голову и плотно сжимал губы, стараясь не показать, насколько ему плохо. На одно мгновение Захариэль ощутил раскаяние за то, что так сильно ударил брата, но быстро прогнал эти мысли. Его долг – побеждать в каждой схватке и стараться изо всех сил, как диктовало учение Ордена.

Прошло два года с тех пор, как он был принят в Орден, и меньше месяца назад ему исполнилось девять лет. Особого повода отмечать эту дату у него не было, но рыцари-наставники Ордена тщательно следили за датами, вели точные записи и отмечали достижения каждого из членов в соответствующий отрезок времени.

Немиэль отметил девятый день рождения немного раньше, и хотя их возраст был почти одинаковым, а внешне мальчики все так же походили друг на друга, характеры представляли собой полную противоположность. Захариэль заметил, что Немиэль позабыл о результате поединка сразу, как только понял причину своего поражения.

– Все в порядке, брат, – ответил Немиэль. – Не так уж и плохо. Я видел, как ты это сделал, и ты больше не поймаешь меня на эту уловку.

И Захариэль знал, что брат прав. Каждый раз, когда он пытался повторно применить успешный прием, схватка бывала проигранной.

Победить Немиэля можно, но невозможно победить его дважды одним и тем же способом.

– Надеюсь, ты не очень разочарован, – сказал Захариэль. – Может, я и выиграл, но победа далась мне нелегко.

– Кого волнует, насколько легко это было? – огрызнулся Немиэль. – Ты ведь одержал победу, не так ли?

Захариэль все еще держал руку, и Немиэль в конце концов принял предложенную помощь и поднялся на ноги.

– А, не обращай внимания, – сказал он, отряхивая пыль. – Я просто переживаю свое поражение, да еще на глазах у Рамиэля. Наверное, надо чаще вспоминать обо всех тех случаях, когда я укладывал тебя на обе лопатки.

– Ты прав, – согласился Захариэль. – Я думаю, в человеческой натуре есть нечто такое, что заставляет нас порой вспоминать только о своих неудачах. А мы должны помнить о том, как мы счастливы.

– Счастливы?! О чем это ты?! – воскликнул Немиэль, направляясь вместе с братом вслед за остальными воспитанниками к выходу из тренировочного зала. – Ты только что ударил меня по голове, и мы живем в мире, населенном зверями-убийцами. О каком счастье ты говоришь?!

Захариэль взглянул на брата, опасаясь насмешки.

– Подумай сам. Из всех времен истории Калибана нам повезло родиться в один период с такими людьми, как Лион и Лютер. Мы успеем принять участие в кампании против великих зверей.

– Ну да, конечно, это великое счастье – отправиться в леса и встретиться лицом к лицу с чудовищами, которые либо проглотят нас целиком, либо разорвут на части.

Теперь Захариэль был уверен, что брат его поддразнивает. Ведь Немиэль всегда был склонен похваляться, какого смертельно опасного монстра он убьет, как только ему позволят ответить на вызов и проявить свою отвагу в бою против великого зверя.

Он не стал отвечать на насмешку и с пылом продолжал:

– Но мы здесь, мы претенденты Ордена и когда-нибудь станем рыцарями!

Захариэль широким жестом обвел зал: высокие стены, ряды оружейных стендов, спираль на полу и гигантскую мозаику с символом Ордена – повернутым клинком вниз мечом.

– Посмотри вокруг, мы учимся, чтобы стать рыцарями и избавить наш мир от угрозы нападения зверей. День, когда будет убито последнее из чудовищ, войдет в историю Ордена и всего Калибана, и его не забудут и за тысячу лет. История творится на наших глазах, и, если нам повезет, мы будем присутствовать при этих событиях.

– Все это верно, братец, – согласился Немиэль. – Люди будут говорить, что мы жили во времена перемен, правда?

– Времена перемен?

– Ты должен помнить, об этом нам говорил мастер Рамиэль, когда мы были еще новичками и оставались в темноте за дверями Ордена, прося нас принять.

– Я помню, – сказал Захариэль, хотя от той ночи, что они провели у дверей крепости-монастыря Ордена, у него в памяти почти ничего не осталось, кроме ужаса перед тьмой ночи и скрывающимися в ней хищниками.

– Он говорил, что эта фраза пришла к нам с древней Терры, – продолжал Немиэль. – Когда люди переживали периоды великих изменений, какие-то повороты истории, они называли их «временами перемен». Существовало даже такое выражение: «Пусть тебе доведется жить во времена перемен». Так они и говорили.

– Пусть тебе доведется жить во времена перемен, – повторил Захариэль. – Мне нравится. Само выражение звучит отлично. Я понимаю, что рыцарям не подобает верить в такие вещи, но эти слова звучат как молитва.

– Они и были молитвой, только в плохом смысле. Такие слова они говорили своим врагам. Это было, скорее, проклятие.

– Проклятие? Я не понимаю.

– Мне кажется, они предпочитали спокойную жизнь. Они не хотели ни кровопролитий, ни потрясений. Они не стремились к переменам. Наверное, они были счастливы. Хотели прожить долгую жизнь и умереть в своих постелях. Я думаю, они считали свою жизнь превосходной. И меньше всего хотели, чтобы какой-нибудь поворот истории все разрушил.

– Такое трудно даже представить, – заметил Захариэль, укладывая поднятый с пола меч на оружейную стойку. – Как можно вообразить, что кто-то полностью удовлетворен своим жребием и ничего не хочет изменить? Может, все дело в том, что мы живем на Калибане? Жизнь здесь тяжелая, и все привыкли к кровопролитным сражениям и потрясениям.

– Наверное, на Терре все по-другому, – высказал предположение Немиэль.

– Наверное. Просто мы принимаем как должное, что вся наша жизнь проходит в борьбе. По сравнению с Калибаном Терра, вероятно, могла бы показаться настоящим раем.

– Если только она существует, – заметил Немиэль. – Есть люди, которые утверждают, что это миф, придуманный нашими предками. Наше общество зародилось на Калибане и на Калибане оно умрет. Нет никаких звездных кораблей и потерянных братьев на других планетах. Все это обман. Придуманный из лучших побуждений, чтобы успокоить нас в особенно тяжелые периоды, но все же обман.

– Ты в самом деле так думаешь? – спросил Захариэль. – Ты считаешь Терру выдумкой?

– Да, может быть… Не знаю, – признался Немиэль, пожимая плечами. – Мы можем сколько угодно смотреть на звезды в небе, но трудно поверить, чтобы там кто-то жил. Так же трудно, как и вообразить совершенный мир, в котором не хочется ничего изменить. Ты прав, брат. Наши жизни посвящены борьбе. Это все, чего мы можем ожидать, по крайней мере на Калибане.

На этом их дискуссия была прервана гулким голосом Рамиэля, донесшимся из-под входной арки в дальнем конце зала.

– Эй, вы, двое, пошевеливайтесь! – кричал наставник. – Вам сегодня вечером вне очереди заступать в дозор на сторожевых башнях. Или вы хотите, чтобы брат Амадис вас ждал?

Мальчики взволнованно переглянулись, но Немиэль опомнился первым:

– Брат Амадис вернулся?

– Да, – кивнул Рамиэль. – Мне следовало бы послать вас на кухню за такую проволочку, но, если вы пропустите его рассказ, это не пойдет на пользу вам обоим.

Захариэль вместе с Немиэлем стремглав кинулся к арочному выходу, ощущая радостное волнение и прилив новых сил.

Брат Амадис, герой Мапониса… Его герой.

Мальчики проскочили под входной аркой, и Захариэль опять подумал, что Круглому Залу крепости Алдарух очень подходит его название. Пылающие факелы по обе стороны от входа наполняли огромное помещение запахами ароматических смол. Зал был уже почти полон, и сотни новичков, претендентов и рыцарей заняли каменные скамьи, ступенями расходившиеся от центрального мраморного возвышения.

Высокие колонны, стоящие по кругу через равные промежутки, вверху изгибались, образуя величественные арки под высоким куполом крыши. С золотисто-зеленого потолка свисала огромная люстра, мерцавшая сотнями свечей.

Стены зала почти целиком состояли из витражей, каждый из которых запечатлел какое-либо деяние рыцарей Ордена. Большая часть этих панелей славы изображала подвиги Льва и Лютера, но были картины, созданные еще до их появления, а несколько сюжетов посвящалось герою Мапониса брату Амадису.

Один из старейших рыцарей Ордена, откликнувшийся на призыв Льва освободить Калибан от великих зверей, брат Амадис был известен всему миру как отважный и могучий воин, воплощавший в себе все черты настоящего рыцаря – не только Ордена, но и всего Калибана.

Его исполненные героизма и благородства подвиги восхвалялись в эпических сказаниях, и почти все дети Калибана, подрастая, слышали о них из уст своих отцов.

Амадис лично уничтожил великого зверя из Калкоса и возглавил воинов в борьбе против хищных Кровавых Рыцарей из Подземелий Эндриаго. До появления Джонсона многие считали, что именно брат Амадис со временем станет очередным гроссмейстером Ордена.

Но этому не суждено было случиться. Хотя теперь все были уверены, что после удачной охоты этот пост достанется Джонсону, Амадис не держал зла и вернулся в леса, чтобы разить великих зверей и повсюду распространять славу Ордена.

Все возрастающее число мальчишек, приходящих к массивным воротам крепости Алдарух, были привлечены сюда не только славой Льва, но и популярностью Амадиса. Захариэль и сейчас вспоминал, как в ненастные вечера слушал у очага славные истории о борьбе против Кровавых Рыцарей. Его отец всегда выбирал самые темные, колдовские ночи и рассказывал об этом, словно ткал ковер, запечатлевающий ужасы и разнузданные празднества, чтобы посильнее напугать сыновей, прежде чем завершить повествование описанием героической победы Амадиса над предводителем Кровавых Рыцарей в честном бою.

– Похоже, что здесь собрались все обитатели крепости, – заметил Немиэль, пока они толкались на самом верхнем ярусе, отыскивая себе места.

Они без стеснения отпихивали локтями недавно принятых новичков и претендентов, которые провели в Ордене меньше времени, и ни один не осмеливался возразить мальчикам, пришедшим в крепость раньше. В Ордене действовала негласная, но четкая иерархия, и никто никогда не нарушал ее положений.

Наконец братья нашли подходящее местечко впереди недавно принятых претендентов, среди тех, кто был одного ранга с ними. Хотя до центрального возвышения было довольно далеко, зато в отношении отличного обзора с верхним ярусом не могло сравниться ни одно другое место.

На центральной площадке было еще пусто, лишь в самой середине стояло похожее на трон кресло.

– Кажется, мы пришли вовремя, – сказал Захариэль, и Немиэль согласно кивнул.

С потолка Круглого Зала свисали знамена, и, глядя на них, Захариэль ощутил знакомое волнение, читая по ним историю Ордена, полную благородных подвигов и бесстрашных сражений. Золотое шитье сверкало на зеленых и голубых церемониальных штандартах, но больше всего было боевых стягов, отороченных красными полосами. Флаги покрывали весь потолок, словно кто-то растянул над залом гигантское лоскутное одеяло, а потом разрезал его на свисающие полоски.

По какому-то таинственному сигналу шум среди новичков, претендентов и рыцарей прекратился, и Захариэль услышал скрип открывающейся деревянной двери, а потом металлический звон доспехов и четкие шаги по мраморному полу.

Он вытянул шею и наконец увидел человека, благодаря которому решил стать рыцарем. В центр зала вышел одинокий воин в черненых доспехах Ордена.

Захариэль старался подавить возникшее разочарование. Ожидая встречи с легендарным гигантом из героического эпоса, равным Лиону Эль-Джонсону, он увидел, что брат Амадис обычный человек.

Он понимал, что глупо было ожидать чего-то другого, но убедиться, что воин его героической мечты всего лишь простой человек из плоти и крови, совсем не похожий на могучего левиафана из преданий, было немного грустно.

И все же, пока он старался примириться с реальным обликом своего героя, Захариэль заметил в его наружности нечто необъяснимое. Амадис прошел к центральному возвышению так, словно весь монастырь принадлежал ему, и уверенность окутывала его фигуру, будто плащ. Он явно не сомневался, что все слушатели собрались только ради него, и его право и священный долг – выступить перед ними.

Но за уверенностью, которую многие могли бы расценить как чудовищное высокомерие, Захариэль мог видеть на лице Амадиса и легкое смущение, словно воин предвидел такое собрание, но находил всю эту ситуацию слегка абсурдной.

Чем дольше Захариэль смотрел на человека в центре зала, тем яснее видел в каждом его движении безоговорочную убежденность, ясность цели и спокойную отвагу. Амадис, как истинный воин, на ходу крепко сжимал эфес меча, и Захариэль ощутил, как с каждой секундой в его душе растет восхищение этим легендарным героем.

В окружении столь могучих и отважных рыцарей, что даже просто находиться с ними в одном помещении могло считаться огромной честью, Захариэль думал, что эти воины не знают страха, но сейчас, глядя на привлекательное обветренное лицо брата Амадиса, он понял, насколько необоснованно его предположение.

Мальчишкой он не раз испытывал страх в лесах Калибана, но думал, что, став рыцарем, навсегда расстанется с этим неприятным чувством. Брат Амадис сталкивался с чудовищными врагами и одолел их вопреки страху. Испытать страх, настоящий ужас и добиться победы, несмотря ни на что, казалось ему более значительным достижением, чем триумф, полученный без испуга.

Брат Амадис окинул взглядом аудиторию и молча кивнул, словно испытывая удовлетворение от состава своих слушателей.

– Если вы пришли, чтобы послушать долгую и воодушевляющую речь, боюсь, я вас разочарую.

Голос Амадиса легко достигал самых дальних пределов Круглого Зала, и каждое слово рыцаря пробуждало в душе Захариэля дрожь волнения. Такими звучными и мощными голосами обладали еще только Лютер и Лев.

– Я простой человек, – продолжал Амадис. – Я воин и рыцарь. Я не привык произносить речи и участвовать в представлениях, но Лев попросил меня сегодня поговорить с вами, хоть я вовсе и не оратор. Я вернулся в крепость Алдарух и некоторое время буду работать с рыцарями-наставниками, так что в последующие недели и месяцы, пока снова не уйду в леса, я надеюсь встретиться с каждым из вас.

При мысли о возможности учиться у такого прославленного воина, как Амадис, у Захариэля сильнее забилось сердце, а в душе поднялась волна неудержимого восторга.

– Как я уже говорил, я чужд всяким театральным эффектам, но не могу не признать, насколько они важны и для вас, и для меня, – сказал Амадис. – Мое выступление вызовет у вас желание стать самыми лучшими рыцарями, потому что я способен показать, к чему надо стремиться, и даст повод для самосовершенствования. Глядя на ваши лица, я вспоминаю, откуда я пришел и каким был когда-то. Обо мне рассказывают множество историй, и некоторые из них даже правдивы…

В зале раздались вежливые аплодисменты, а потом брат Амадис продолжил:

– Так уж вышло, что почти все они правдивы, но дело не в этом. Суть в том, что когда человек слышит часто повторяемые вещи, он начинает им верить. Говорите ребенку постоянно, что он никуда не годен и является только обузой, и он поверит этому отвратительному утверждению. Говорите человеку, что он герой, и он постепенно начнет в это верить и считать себя выше всех остальных. Если на кого-то обрушится шквал похвал и лести, он может решить, что достоин всяческого преклонения, а остальные должны уступать его воле.

Сегодняшнее собрание – это веское напоминание, что я не такой человек. Я тоже когда-то был новичком и холодной ночью стоял перед воротами монастыря. Я тоже ходил по спирали под розгами рыцарей-наставников и тоже отправился на поиски зверя, чтобы доказать Ордену свою отвагу. Вы сейчас находитесь там, где когда-то был я, а я там, где может оказаться любой из вас.

Захариэлю казалось, что слова Амадиса обращены прямо к нему, и он понимал, что сохранит воспоминания об этом дне до конца своей жизни. Он запомнит каждое слово рыцаря и будет жить, согласуя с ними свои поступки.

Речь отважного воина была не просто внимательно выслушана присутствующими, его слова проникали в душу каждого. Оглядевшись, Захариэль понял, что каждый новичок, каждый претендент и рыцарь чувствует, что слова Амадиса обращены лично к нему.

В Круглом Зале раздались оглушительные аплодисменты и одобрительные крики, все дружно вскочили с мест. Такое выражение чувств для Алдаруха было делом неслыханным, и энтузиазм собратьев захватил Захариэля.

Он повернулся к брату – Немиэль тоже разделял общую гордость.

Сила и убежденность речи Амадиса так подействовали на Захариэля, что он тотчас поклялся себе стать величайшим рыцарем Ордена, самым отважным воином из всех, кто отправлялся на битву с врагами Калибана из Мемориальных Врат Алдаруха.

Несмотря на гордость и некоторое высокомерие этих клятв, он пообещал себе никогда не забывать, что значит быть рыцарем, не забывать о смирении, сопутствующем всем великим деяниям, и об удовлетворении при мысли, что вера в истинность своей цели и есть истинная причина для ее достижения.

Наконец аплодисменты стали стихать, и Амадис взмахом руки оборвал выкрики и шум.

– Хватит, братья, хватит! – с улыбкой сказал он. – Я не для этого пришел сюда. Несмотря на свои заверения, я, кажется, произнес довольно длинную речь, но, надеюсь, она не была слишком скучной, не так ли?