Текст книги "Софья - королева данов (СИ)"
Автор книги: Мира Майская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)
ГЛАВА 4 ПРОЩАНИЕ С РОДИНОЙ
ГЛАВА 4 ПРОЩАНИЕ С РОДИНОЙ
Деревня под Менском – княжеский дом, Польское княжество 1146-1147год.
Привезли меня вместе с Матрёной в деревню в дне пути от Менска. По моей мысли поселились мы в доме, заранее выстроенном для князя, может на время охоты или под временное жильё. Дом был большой и добротный. С нами приехало десяток воинов, конюх и еще двое мужиков. Я не сразу додумалась, что останусь здесь надолго. Долго спрашивала, когда к нам приедет Василько или может мы, поедим его навестить.
Но не того не другого не случилось, я тосковала, плакала, так минуло лето, затем осень и зима, наступила весна.
Нет, Матрена не обижала меня, кормила исправно, следила за одеждой. Но не более, не теплоты душевной, не разговоров каких-либо, я не видела от неё.
Похудев, вытянувшись, я совсем впала в безразличие ко всему. До меня, наконец, дошло, что я одна в этом мире. Никому ненужная, выброшенная из семьи, непонятно за что и почему. Это было для меня чем-то разрушающим, замкнувшись в себе, я стала настороженной, будто ожидая от людей следующего удара.
Однажды в деревне появился монах, из тех. что ходят по миру и проповедуют ученье о Христе. Он читал людям молитвы, ему за это подавали съестное, кто что мог.
Выпросив для него у пестуньи хлеба, пошла, послушать молитвы. Когда пришла, монах сидел у костра в одиночестве, было видно от холода его бьет сильная дрожь.
Я протянула ему большой ломоть хлеба, он поднял голову и посмотрел на меня одним глазом, на втором было бельмо.
– Возьми…
– Придет день, и я тебе дам такой же кусок, – проговорил так и всматриваясь в моё лицо.
– Всё может быть…
Я присела рядом и сунула ему в руки ломоть. Отрицать ничего не хотелось, потому, как мне была известна история отца. То он княжич при отце князе менском, а то изгой и никто, а то уж сам князь. Так к чему отрицать очевидное.
– Как твое имя, монах? – я хотела запомнить имя того у кого возможно придется просить еду.
– Софья, моё имя Бенедикт.
Я удивилась, это заметил монах и проговорил.
– Я не из ваших земель, издали. Возьми королева вот эту книгу, изучи. Читать-то обучена?
– Да, только не люблю, – поправилась тут же, удивившись, что он назвал меня незнакомым словом.
– Не любила я это дело. Королева это кто? – посмотрела на него.
– Почитай и узнаешь, и запомни, надежда всегда будет рядом с тобой.
Ничего не поняв, я взяла книгу и вернулась в дом. Принялась читать, водя пальцем по странице написанной вручную[1]
Книга рассказывала о древней королеве, она была мудрой, знала много учений, читала много книг. Быстро читать я не могла, а потому на следующий день вновь пошла, расспросить монаха Бенедикта. Но не нашла, люди сказали он ушёл из деревни.
Всю весну я медленно читала книгу, погрузившись в мир, описанный в ней. Мне понравилось узнавать другой мир, я задумалась над тем, чтобы найти ещё книг. Мне хотелось читать и читать, отстраняясь от страшного реального мира.
С первыми днями лета, во дворе дома где я прожила почти год, поднялся шум, беготня. Матрёна объявила, что мы возвращаемся в Менск. Я уже не знала, рада я этому или нет, за этот год я изменилась. То, что я чувствовала к брату, потускнело, и как сломанная ветка отболело, усохло и окончательно отвалилось.
Менск, встретил меня грибным дождем, радугой на небе. Но я не радовалась уже ничему, наоборот я ждала какого-то удара от людей. Знала, что не просто так меня вернули, что-то неизвестное ждет меня.
Я не ошиблась, буквально через день я узнала, что вместе с матерью еду в Польшу, к деду по матери, Болеславу, которого до этого никогда не видела. Вначале я решила, что мы едем в гости, и не сильно испугалась.
Только перед самым моим отъездом, меня привели к отцу.
Он стоял у стола, когда услышал, что меня привели, повернулся и пристально на меня посмотрел.
Затем подошел, в руке его была цепочка, он поднял руки и надел мне её на шею. Я удивленно на него посмотрела.
– Это родовой знак Брячиславовичей, идёт от прапрадеда твоего первого князя Полоцка. Носи с честью и не забывай свой род. Всё что мог, я для тебя сделал, отстоял, когда тебя мать ещё по малолетству хотела отправить в чужие земли, к чужим людям. Более уже не в моих силах.
Помолчал и вновь заговорил.
– Твоя мать мне больше не жена[2], я просил тебя у матери, но получил отказ. Рекса забирает тебя, Василько остается в Менске. Прости меня Софья, за все прости. Я не знаю, свидимся ли когда-нибудь.
Он прижал меня к себе, поглаживая по голове.
Чуть погодя поцеловав в лоб, посмотрел мне в глаза, и добавил:
– Ты сильная Софья, ты справишься…
Больше я отца не видела, никогда не видела.
На цепочке висел зелено-черный диск с рунами, это был камень муррин. Он считался детским оберегом от дурного глаза и злых людей. Значения рун, мне было неведомо.
Уже на следующий день, небольшой караван из телег крытых и открытых вышел из Менска в направлении границы княжества. Шесть дней мы добирались до земель Польского княжества, и ещё пять шли до Кракова.
В пути моя мать даже не раз не перемолвилась со мной словечком, да и я не горела желанием с ней поговорить. О чём можно разговаривать с чужим тебе человеком?
Ещё на границе княжеств нас встретили люди Болеслава и проводили до Краковкого замка моего деда.
Во двор мы въехали по темноте, разглядеть толком я ничего не смогла, меня привели в какую-то маленькую комнату, помогли раздеться и уложили на лежанку.
Так как было лето жаркое, ночью я раскрылась от покрова и меня покусала какая-то морошь. Утром встала вся опухшая от укусов, и к тому же они очень чесались, и я расчёсывая их, делала только хуже.
Вот в таком ужасном виде, меня и привели к моему деду.
[1] Рукописные книги в древней Руси были очень дорогими. Их делали из пергамента, обложку украшали драгоценными металлами и самоцветами. Первые рукописные книги на Руси появились еще до ее крещения, однако многочисленные природные катаклизмы, нашествия врагов и прочие факторы поспособствовали тому, что до наших дней данные культурные источники не дожили. Предполагается, что рукописные книги на Руси появились сразу после формирования славянской письменности. Это примерно в 9-10 веках нашей эры. Первая отсылка о наличии книг в древней Руси находится в «Повести временны лет». Там говорится о том, что после крещения князь Владимир заставил брать детей из «лучших семей» и отдавать их на «книжное учение». Те книги, что дожили до современного времени, писались примерно с 11 по 13 век. Как правило, первыми книгами были различные переводы Библии, исторические рукописи, а также священные тексты того времени.
[2] Брак был аннулирован по политическим мотивам Болеслава Польского, ему стал важнее союз со Швецией. Да и сама Рехеза хотела помочь своему сыну Кнуду.
ГЛАВА 5 КРАКОВ
ГЛАВА 5 КРАКОВ
Краков, Польское княжество 1147-1148 год.
Тот день был ужасным, покусанная ночью, распухшая, с расчёсами я стояла перед своим дедом. Властный и жестокий, он всё же любил свою дочь Рехезу, и не стал бы без её согласия расторгать брак с Володарем. Только когда она дала добро, он аннулировал брак, даже не знаю под каким предлогом.
И мать пошла на это, она отказалась от своего сына Василько и больше никогда с ним не встретилась.
– Как её зовут? – Болеслав спросил свою дочь.
– Софья, – ответила она равнодушно.
– Годов сколько?– добавил он.
– Мне восемь, – это я, смотря на него исподлобья.
– Она всегда такая? На волчонка похожа.
– Проучить её надо хорошо. До того хотела, но он не давал, – это мать моя.
– Займись, пусть знает своё место, – добавляет Болеслав.
И меня поучили, этим же вечером, так что я сидеть не могла несколько дней.
Приставили ко мне какого-то старикана, он говорил на местом языке и я его не понимала. Он пытался научить меня языку, читать и писать, счет вести. Но я настолько была настроена супротив, то только отвергала всё.
Старик через какое-то время, видимо, нажаловался матери за что, позвав меня к себе, она отхлестала меня по щекам и долго выкручивала уши. После этого меня отравили из Кракова, в поселение поблизости, меня вновь удалили с глаз долой.
После этого я совсем сникла, огонь угас во мне, оставляя только тлеющие головёшки.
Так минул год, начался второй.
Старика я невзлюбила, и очень радовалась когда его убрали и приставили ко мне для обучения монаха Мефодия, из монастыря, что стоит на землях древней Византии[1]. Он знал несколько языков, знал о звездах, умел вести счет и врачевать.
Именно он зажёг во мне, до того еле тлеющий огонь познания, я привязалась к нему, возможно даже полюбила, как любят дядю, или брата старшего.
Я постепенно выучила польский, найдя в нём созвучия с языком своей родины, понемногу полюбила читать манускрипты. Сама старательно выводила письмена и даже научилась рисовать красивые завитки заглавных букв в письменах. Изучала язык северных народов, шведов и данов, мои предки имели с ними родство. Язык народа варяжского, на котором говорили гёты и свеи, норвеги, ютландцы и зеландцы и жители Скании[2]. Мне нравились руны, песни скальдов. Разобралась я и в надписи на родовом обереге Брячиславовичей.
"Надежда всегда с тобой" – гласили руны на нём.
Заметив моё стремление к познанию, Мефодий стремился дать мне все знания, что ему подвластны.
Надо отдать должное Болеславу у него было большая библиотека рукописей древних составителей на латыни и греческом, франкском и германском языках. Сам он знал грамоту, и гордился библиотекой, но дело в том, что не только гордился. Он изучил все до единого манускрипта.
Мне изредка привозили одну из рукописей, очень бережно мы с Мефодием, изучали страница за страницей этих рукописных книг.
В один из дней, в конце лета за мной приехали и вновь увезли в замок Болеслава в Кракове. Я не хотела, долго плакала и причитала вцепившись в руку монаха. Отчего не знаю сама, но я поняла что больше не увижу его никогда. Это была моя вторая потеря. В глубине маленькой души, ищущей привязанности и теплоты, лёг глубокий шрам, отразившейся на всей моей дальнейшей жизни.
Мне шёл десятый год, выглядела я не на свои лета, была хлипкой, слишком не складной светловолосой девчонкой. Привыкшая к совместным играм с мальчишками, вечно вся в царапинах и сбитых в кровь локтях и коленках.
В тот день, в Краковском замке, я как обычно вышла из замка в лаз между деревянной оградой и стеной хлева, куда загоняли коров. Я не сразу нашла этот лаз, но проследив за мальчишками, жившими при дворе, увидела, что они им пользуются.
Мальчишки были примерно моего возраста, двое сыновья местной поварихи, а один был сыном одного из слуг в замке.
Нырнув в лаз, тут же взглядом нашла мальчишек, они собрались кругом и, что-то шумно обсуждали. Замедлив шаг, я тихо подкралась к ним, желая напугать в шутку.
Приблизившись, громко закричала, один из них стоявший ко мне спиной, вздрогнул и дернулся, раскинув руки. Одно из рук больно задела меня, и я не удержалась на ногах, упала.
Падение было очень неудачным, упала коленкой на острый камушек. Боль заставила меня схватится за ногу, и не сдержавшись я заплакала. Мальчишки испугались, если бы я пожаловалась, их бы наказали. Чтобы избежать наказания, они тут же разбежались в рассыпную.
Присев на землю я заревела, от жалости к себе, от обиды, что меня бросили все, а не только мальчишки. Размазывая одной рукой грязные слезы по щекам, второй зажимала кровоточащую коленку и совсем не видела приближающегося человека. И только когда, чьи-то ноги встали рядом, я подняла глаза и встретилась взглядом с глазами изумрудного цвета, в них разлилось море зелени с волнами черного цвета.
Что-то знакомое было в этом взгляде, я долго смотрела в эти глаза, молча, почти не моргая. Утопала в глубоких, очень умных глаз, невероятного мурринового цвета[3].
Спустя какое-то время ожила, понимая, что человека с этим взглядом, я видела в Менске.
[1] Византия – также называемая как Восточная Римская империя или Византийская империя – продолжение Римской империи в её восточных провинциях в период поздней античности и средневековья, когда столицей Восточной Римской империи был Константинополь( на Руси называли Царьград).
[2] Гёты и свеи– будущие шведы, до объединения. Зеландцы, ютландцы и жители Скании –будущие даны, до объединения их Вальдемаром I единое государство.
[3]Муррин – это малахит. Своё название минерал, по-видимому, получил от греческого «малахе», означающего мальва, так как своей зелёной окраской он напоминает цвет листьев этого растения. По другой версии название связано с его невысокой твёрдостью: малакос по-гречески – мягкий. В средневековой Европе и в Древней Руси латинское молохитес имело синоним – муррин. В XVII веке можно было услышать мелохилес, мелохитес, молохитес. Последнее название дошло до XVIII столетия, пока не было вытеснено современным написанием «малахит», которое предложил швед. минералог Ю.Г. Валлериус. Это название появилось в 1747 году в его книге, а её русский перевод вышел через 16 лет. Новая форма написания была принята Европой применительно к уральскому, или, как тогда писали, сибирскому камню. Тем не менее, в первой трети XIX века в России было принято писать «малахид», реже «малакид».
ГЛАВА 6 МУРРИНОВЫЕ ГЛАЗА.
ГЛАВА 6 МУРРИНОВЫЕ ГЛАЗА.
Краков, Польское княжество 1149 год
Сморгнув, я наконец избавилась от марева мурриновых глаз. Немного придя в себя, рассмотрела стоявшего совсем рядом парня, старше меня года на четыре или чуть более. Волосы его были цвета пламени, и я вспомнила, как смотрела на них издали, с удалявшейся телеги.
– Ты чего тут делаешь, Вальдмар? – обратилась к нему с вопросом на польском, приняв за местного.
Он в ответ даже ухом не повел, лишь слегка наклонил голову, разглядывая меня, при этом качнул кучерявыми с рыжиной волосами.
– Ты из местных, при замке? – удивил он меня вопросом на не чётком русском, но со странным выговором.
В ответ я согласно махнула головой, надеясь, что он меня вспомнил, я то его не забывала.
Вальдмар присел рядом со мной на корточки и отодвинул мою руку от коленки, разглядывая рану. Потом принес лист какой-то травы и приложил к ранке. Затем стащил со своей шеи кожаный шнурок и привязал им листок к коленке.
Я смотрела на всё это с удивлением, странно мне было, что кто-то ко мне добр, заботится и помогает. До того, разве только пестунья обо мне заботилась.
– Благодарю, – прикоснулась рукой, к его руке.
– Имя своё назови, – произнес слегка ломающимся голосом, возраст его был на грани перехода из мальчишеского в мужской.
– Сонька.
– Чего это за имя такое? Впервые слышу, – голос звучал с нотками баса.
– Так назвали. А ты откуда здесь взялся? – я никак не могла понять, как он здесь оказался.
До того я первый раз видела его в Менске, сейчас в Кракове. Мне подумалось, что в Менск он должно быть приходил с людьми моего деда Болеслава.
– Да, с дядей прибыл навестить родню, ненадолго мы здесь.
– А в Менск, тоже к родне приезжал?
– Ну, да. Сонька, а ты откуда знаешь?– он улыбнулся и с прищуром посмотрел на меня.
– Запамятовал, что ли меня? Ты ж нас с братом из реки вытащил, вспомнил?
Он немного приподнял удивленно брови, но потом улыбнулся. Его улыбка так сильно изменила его лицо, что я вновь утонула в море его глаз.
– Вспомнил, я тебя Сонька. Брат твой где?
– Он в Менске остался с отцом, а я вот с мамкой. А ты издалека?
– Да, не близко мой дом.
Я приняла его за поляка, сама не могла потом вспомнить почему. Он тоже посчитал меня местной, хотя мы говорили на языке русичей.
Кровь на коленке подсохла, наговорившись о всём на свете, с Вальдмаром, я и не заметила, как наступил вечер. Стало сумрачно, и мы разошлись, каждый пошел в свои двери замка.
Я ютилась не в покоях княжеских, а в комнатах слуг. Вальдмар пошел в гостевые покои замка, я по глупости своей детской не сообразила, что только знатные люди, там могут жить.
Три дня я ежедневно встречалась с зеленоглазым мальчишкой во внутреннем дворе замка, мы находили друг друга глазами, и тут же не договариваясь, шли друг за другом то в хлев, то в винный погреб, а то и в ёвну[1].
Подолгу играли в прятки, в ножики, а ещё больше разговаривали, веселились. Я нашла себе друга, а вот почему мальчишка со мной возился, я и не задумывалась.
На четвёртый день, мать позвала меня в свои покои, зачем мне было неведомо. Перед этим меня вымыли в деревянном корыте, принесли мне новую одежду, то было платье, красивое с красными полосами по переду. Мне понравилось платье, до того у меня никогда не было таких нарядов.
Мои золотистые волосы, заплели в тугую косу, на голову надели красное жесткое очелье, привесив на него рясны[2]. С непривычки голове моей было тяжело, и я боялась даже пошевелиться.
Когда меня привели к матери, я уже еле стояла на ногах, мне было тяжко и потому голос её, доходил до меня, как сквозь туман.
– Веди себя достойно Софья, сиди смирно и помалкивай.
Я согласно махала головой на её слова и безропотно последовала за ней.
Мы вошли в большую комнату, где я увидела своего деда Болеслава, и человек десять незнакомых людей. Я держалась рядом с матерью, мать села на лавку поблизости с отцом. А мне рукой показала на лавку, что стояла чуть ли не посередине.
Послушно присев туда, я оказалась на виду у всех незнакомых людей. Они внимательно меня рассматривали, изучали.
Один из них на варяжском произнёс:
– Маловата и неказиста, придется подождать.
– Зато достойна по роду, – ответил Болеслав.
– Так-то да, но зачем нам ждать, можно найти не менее достойную невесту? – возразил всё тот же голос.
– Породнитесь с Польским и Менским княжеством, что обеспечит Ингеборге[3] поддержку и военный союз, – Болеслав говорит, о чем-то мне не понятном.
– Ингеборге не это надобно, ей жену для сына надобно из русичей. Княгиня спешит, её здоровье подводит.
– Она дочь Володаря Менского…
– Нам ведомо, чья она дочь и кто её предки. Я думаю, мы обсудим…
Далее я сидела тихо, боясь даже пошевелиться, с трудом, но я поняла обо мне речь и о моём предстоящем замужестве. Только не знала, кому я буду отдана в жены, и далеко ли от Менска буду жить, а мне так хотелось туда вернуться.
Вскоре надобность в моём присутствии отпала и меня отпустили. С облегчением я переоделась в привычную одежду, немного всплакнула от страха и побежала искать мурриновые глаза, что всегда радовали меня своей теплотой.
[1] Ёвна– овин (устар. евин, евья; укр. осить, сушня; белорус. ёвна, асець), помещение для огневой сушки снопов. . Хлев– крытый загон для крупных домашних животных.
[2] Рясна – височные подвески, обычно, металлические, реже – жемчужная поднизь. Их обычно делали из металла, а позже – из жемчуга и драгоценных камней.
[3] Ингеборга Киевская – (примерно 1100 – нет точных данных, но после 1137) – древнерусская княжна, жена датского герцога Кнуда Лаварда, он же сын короля Дании Эрика I, датский принц. Происходила из рода Рюриковичей. Дочь Мстислава Владимировича(В Западной Европе был известен как Гаральд, наречён в честь деда – Гарольда II Годвинсона, последнего англосаксонского короля, великий князь Киевский, старший сын древнерусского князя Владимира Мономаха и английской принцессы Гиты Уэссекской), и его первой жены Христины Ингесдоттер, дочери короля Швеции Инге I . Ингеборга мать будущего короля Дании Вальдмара I
Вальдемар I Кнудсен (14 января 1131 – 12 мая 1182), также известный как Вальдемар Великий (датское: Valdemar den Store), был королем Дании с 1154 года до своей смерти в 1182 году. Правление короля Вальдемара I ознаменовалось возвышением Дании, которое достигло своего средневекового расцвета при его сыне короле Вальдемаре II.
ГЛАВА 7 ДРУЗЬЯ ПО НЕСЧАСТЬЮ.
ГЛАВА 7 ДРУЗЬЯ ПО НЕСЧАСТЬЮ.
Краков, Польское княжество – Швеция, Сигтуна 1148-1149 года
С Вальдмаром мы вскоре встретились, он пришел понурый, недовольный.
– Ты чего хмуришь? – я погладила его по руке.
– А ерунда, – махнул он рукой.
– А ты чего плакала, кто обидел? – заглянул мне в глаза.
– Жалко с тобой расставаться, скоро меня увезут отсюда…
– Это куда и зачем ещё? – удивленно поднял брови.
– Засватали кажись…
– Вот же напасть…
Мы сели в сено, прижавшись к столбу, что поддерживал крышу ёвны, каждый думал о своём. Наши руки нашли друг друга, мы сидели какое-то время молча.
– Я так не хочу с тобой расставаться, – у меня появились слёзы в глазах.
– Сонька не реви, я клянусь, найду тебя, и мы вновь будь болтать обо всём на свете[0].
– Правда? – я посмотрела на него внимательно..
– Правда, я вырасту и убью твоего мужа, а тебя заберу с собой, навсегда.
– Ой, не надо убивать -то. Просто забери, меня с собой, – я испугалась его решительности.
Мы до темноты просидели в ёвне, валяясь в сене и строя планы, что мы вырастем и найдем друг друга, чтобы больше никогда не расставаться. Мы клялись друг другу в вечной дружбе, с детской наивностью полагая, что от нас в этой жизни это хоть немного зависит.
Но судьба распорядилась иначе, через два дня Вальдмар уехал из Кракова. Мне в тот миг показалось, что мы никогда более не встретимся, вокруг стало пусто и неинтересно.
Мне не говорили, засватали или нет, а если да то за кого, куда и когда я поеду к мужу.
Через несколько дней после его отъезда, в Краков пришло известие от старшего моего брата по матери Кнуда. Он сообщал, что в Швеции, у короля Швеции Сверкера[1], умерла жена и король, ранее встречавшийся с матерью, хочет взять её в жёны. Брак поддерживают и союзники первого мужа Ричезы в Геталанде.
В том же году, в сопровождении воинов деда Болеслава, я с матерью отправилась в Швецию. Нас встретил сам король Сверкер в сопровождении своих людей, после чего мы въехали в Сигтуну[2], главный город шведов.
Город находился на острове, по середине озера Меларен, в дне пути от Варяжского моря. Само озеро покрыто множеством островов с неширокими извилистыми проливами. Чтобы добраться до Сигтуны, надо было хорошо знать путь по шхерам с их мелководьем и извилистым фарватером. Город защищали как искусственные укрепления, так и сама природа. С севера к Сигтуне примыкало непроходимое болото, с востока сухопутные подступы прикрывали два укреплённых замка, к югу лежала гавань, запиравшаяся большой цепью, прикреплённой к двум утесам. С суши город окружала стена.
Я с любопытством рассматривала всё вокруг, и конечно короля, который стал мне отчимом. Это был высокий и сильный мужчина, со светлыми волосами, с немного рыжим отливом. Лицо его было закрыто усами с большой бородой. Голос был громкий и властный, и этим он пугал меня. Несмотря на то, что ему уже было сорок восемь лет, чувствовалось, что он ещё в силе, и здоровье его крепкое[3].
Город был большим, семь церквей и монастырей стояло в главном городе шведов. С первой попытки мне мало, что удалось рассмотреть, но мне понравилось. Я заметила очень красивые резные ворота[4].
Около года я жила спокойно, мать не трогала меня, отчим вообще не замечал. Правда, я очень старалась не попадаться на глаза к светловолосому великану, так пугающему меня. Я пряталась при любой возможности, он часто кричал, срывал свою злость на всех вокруг, только не на свою семью. Часто слышала, крики убиваемых людей, он жестоко расправлялся с неугодными, с теми кто по свой воле или по незнанию вставал на его пути.
Это время, что я провела в страхе, я до сих пор не могу вспоминать без содрогания. Не нужная никому, забытая я стала бесцветной, почти прозрачной. Около полугода моя жизнь, была не жизнью.
Меня радовало, только одно, мать отстала от меня со своими нравоучениями и порицаниями. Вскоре я обрела свободу, матери было не до меня, она ждала ребенка[5].
У короля Сверкера были дети от первой жены, это сын Карл и дочь Хелена. Хелен жила в доме отца и ей было около восьми лет, Карл был уже взрослый, около восемнадцати ему было.
С Хелен я не смогла подружиться, она была тихой и застенчивой девочкой, почти не выходящей из своей комнаты. Она была обучена вышивать, я знала, что она много молилась и посещала церкви. Мне же не сиделось на месте, я любила бегать, играть с мальчишками.
Постепенно я обрела новых друзей, вокруг меня собирались целые ватаги, одногодок. Им было интересно со мной, я рассказывала им истории из прочитанных манускриптов и рукописных книг. Многие из них вскоре уже могли поплыть с отцами в походы на дальние страны и города.
Постепенно они всё теплее и теплее относились ко мне, я стала им названной сестрой. Мы росли, я чувствовала за спиной поддержку друзей. Это предавало мне сил, постепенно я выпрямила спину, появилась и стойкость в характере.
Хочу обратиться к моим читателям с вопросом.
От одного из вас я услышала мнение по поводу сухости моего повествования в этой книге и так же от переизбытка исторической информации. И ещё о том что эта книга сильно отличается от предыдущих моих произведений. Хочу услышать ваше мнение и возможно какие-то подсказки.
[0] Здесь я хочу пояснить, почему, дан Вальдемар и Сонька, понимали друг друга, Только через 120 лет после Кирилла и Мефодия глаголица и кириллица придут на Русь вместе с крещением Владимира Святого в 988 году. Кириллица станет официальным языком. Её буквы и звуки наполнят бытовую речь, вытесняя церковнославянский язык Руси на основе греческого алфавита.
Но князья – Владимир, Ярослав Мудрый, Изяслав, Святополк, продолжат говорить на всех языках мира. С варяжскими дружинами на датском, со славянами на славянском, с Европой и Византией – на латыни...
Мы знаем, что дочери Ярослава Мудрого говорили на латыни и переучивались на венгерский, франкский и норвежский после замужества. А князь Изяслав переписывался с римским папой без переводчика
В конце Киевской Руси появится Владимир Мономах. Судя по его любви к славянским терминам, большую часть времени Мономах говорил на старославянском языке, а меньшую на латыни.
Затем Киевская Русь распадется на мелкие княжества, но весь славянский народ этого пространства будет говорить на общем языке с местными диалектами, писать берестяные грамоты на едином церковнославянском языке, а другие языки исчезнут.
Начнет формироваться единый русский язык как единственный язык нации. Но с захватом Литвой западных русских территорий до самой Москвы и Орла, общий язык развалится на белорусский, украинский и русский языки.
Так что по большому счету Древняя Русь не имела единого русского языка. А ее князья говорили на чем угодно и были невероятными полиглотами.
[1]Около 1148 года умерла королева Ульвхильд Хокансдоттер, жена Сверкера I. Вскоре после этого овдовевший король женился на Ричезе, которая прибыла в Швецию со своей дочерью Софией.
[2] Сигтуна – первая столица Швеции, которая в XI—XII вв. являлась крупным торговым, политическим и религиозным центром страны. В августе 1187 года город был захвачен и разрушен то ли карелами, то ли эстами, то ли русичами новгородцами (вероятнее это были объединённые войска). В средние века семь каменных церквей и монастырей были воздвигнуты в городе, но на сегодняшний день можно увидеть руины только трех.
[3] В те времена 48 лет, была уже старость. Средняя продолжительность жизни в средние века была 30 лет. Поэтому пережившие 55-60 лет, были долгожителями с крепким здоровьем.
[4] Эти ворота установленные на Софийский Собор в Великом Новгороде. Шведы 1164 году совместно с финнами на 55 судах поднялись по Неве в Ладогу, подошли к устью Волхова, но были отбиты. Шведы отошли в сторону и встали лагерем у реки Вороновки. Посадник Нежата, оборонявшийся в крепости, подождал подхода главных сил с князем Святославом Ростиславовичем, вместе они напали на шведов, разбили и взяли множество пленных. Из 55 судов спаслись лишь 12. В том же году, в память о столь значимой победе, на берегу Волхова в Ладожской крепости была заложена церковь Св. Георгия Победоносца с изумительной фреской «Чудо Георгия о змие». Она стоит и сегодня. Самым крупным ответным вторжением был поход на тогдашнюю столицу Швеции Сигтуну. Отправившемуся в морской поход на Сигтуну русско-карельскому войску пришлось преодолеть немало трудностей. В довершение всего, водный путь к Сигтуне охранял находившийся в 20 км от города на берегу озера Меларен мощный каменный замок Альмарстек, служивший резиденцией главы шведской церкви архиепископа Упсальского. Таким образом, взятие шведской столицы представляло собой труднейшую задачу. В результате шведская столица была захвачена и сожжена. Попутно пал и замок Альмарстек, где был убит шведский архиепископ Иона. Сигтуну разрушили настолько основательно, что этот город уже больше не поднялся. Вместо него шведы выстроили свою нынешнюю столицу Стокгольм. На память новгородцам достались ворота немецкого пр-ва, снятые в Сигтуне и установленные на Софийский Собор в Великом Новгороде.
[5] В браке родился один сын, Булизлаус или Бурислев, которого назвали в честь его польского деда по материнской линии. В хрониках Суне Сик Сверкерссон упоминается как младший сын Сверкера I, возможно, рожденный Ричезой.
