Текст книги "Софья - королева данов (СИ)"
Автор книги: Мира Майская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Мира Майская
Софья – королева данов
ПРОЛОГ
Сейчас спустя много лет, вдали от родины, на моих коленях сидит внучка, в отличие от внуков, она знает русскую речь и с удовольствием слушает мои сказы.
В них повествования о моей юности, о первой любви и мальчике с зелеными глазами. Я смотрю на свою внучку и вижу своего любимого, его глаза, она похожа на него.
***
Жизнь княжеской дочки не согрета любовью материнской и отцовской. Нет, в ней место, никакой любви. Любая привязанность нам противопоказанна, или боль душевная съест тебя. Не должно её быть ни к матери, ни к отцу, ни к братьям или сестрам, ни к детям своим, нам нельзя прикипеть. Жизнь эта сурова, порой беспощадна. А порой ведёт к ранней смерти.
Кто-то приспосабливается и терпит, кто-то ищет успокоения души и тела, и уходит в монастырь. И только единицы противостоят, противятся…
Что ждет княжеских дочек, вставших поперёк отцова и материнского слова, что ждёт тех, кто воспротивился заветам дедов и вековым обычаям предков?
Жизнь их коротка, смерть, их удел…
А те из них, кто восстал и выжил?
Их имена остались в летописях и песнях народных.
Что выпало на долю таким, истинно мужественным женщинам?
Были ли они счастливы? Создали ли они семьи, с любимыми ими мужчинами?
Что уготовила им судьба?
В основе романа судьба Софии Менской и Полоцкой, королевы Датской. Королеве оставшейся малоизвестной, но от того не менее достойной внимания.
ГЛАВА 1 СОФЬЯ
ГЛАВА 1 СОФЬЯ
К читателю, обратите внимание, в те давние времена люди раньше взрослели, раньше женились и выходили замуж, раньше старели и умирали. Возможно из-за суровой жизни, а возможно это было моральной нормой, нам это точно уже не узнать.
Менск, Менское княжество 1140 год
Я родилась в семье менского князя, в главном городе Менского княжества 6648 году от сотворения мира, или 1140 году от рождества Христова[1]. Моей матерью была крещеная во Христе, польская княжна Рехеза или Рекса, как звал её мой отец. Отцом моим был Володарь Глебович, дедом по отцу Глеб Менский, прадедом князь Всеслав Брячиславич Полоцкий, прозванный в народе Чародеем.
Для матери и отца, это был второй брак. Первая супруга отца умерла, оставив сына, Владимира, моего старшего единокровного брата по отцу, он был старше меня на восемь лет. У матери тоже были два сына от первого брака с датским наследным принцем Магнусом Сильным[2], сыном короля Дании. Магнус был убит, в борьбе за корону.
Два моих брата по матери старший Канут и Нильс остались в Дании, у родственников Магнуса. Канут на двенадцать лет старше меня, Нильс на одиннадцать.
Отец после смерти моего деда, Глеба Всеславовича в Киеве в заточении, был вместе с братьями изгнаны с Руси, киевским князем Владимиром Мономахом. Их со всей роднёй, женами и детьми посадили на корабль и отправили в Византию, в изгнание. Вот по дороге мать Владимира, имя её было София, не выдержав долгой дороги, умерла, хотя мои пестуньи[3], между собой говорили, что не разродилась она. Отцу тогда двадцать девять уж было, странствия, и поиск поддержки привели его в Польшу, к отцу матери польскому правителю Болеславу III Кривому, здесь то 18 июня 1136 года и был заключен брак для того, чтобы скрепить союз Менска и Польши против Дании и могущественной киевской династии Мономахов.
В этом браке родились двое детей: старший мой брат, родной и по матери, и по отцу, Василько, будущий князь Логойска, и я единственная дочь у матери и отца, Софья.
Хоть я и не застала прадеда, но знаю о нём много, великий был князь и прожил славную жизнь, дожил до седин. О деде мне рассказывал отец, а позднее когда я стала старше, расспрашивала о нем у братьев по отцу.
По их рассказам, дед похоже пошёл в своего отца, сев в Менске и Полоцке после брата своего старшего, он не хотел подчиниться киевскому князю. Выход Менска из-под контроля Киева не мог не обеспокоить киевского князя Святополка Изяславича, который в 1104 году и отправил в поход на моего деда Глеба коалицию южно-русских дружин. Но тогда Менск выдержал девятимесячную осаду, и враги безуспешно отступили от города.
Князь Глеб, закрепившись в Менске, начал целенаправленную политику переориентации Неманского пути через кривичские земли по Свислочи до Днепра. В это время возникают городища Свислочь, Полоцкое, Елизово. Наверное, строительством этих городищ и занимался князь. Напротив Орши, принадлежавшей Смоленской земле, князь Глеб закладывает Копысь и наконец овладевает и этим важным центром на Днепре на пути «Из варяг в греки». Таким образом, в руках менского князя оказались ключи от двух важнейших ответвлений знаменитого торгового пути – Неманского и Днепровского. Это сразу же нарушила киевскую гегемонию на восточнославянских землях. Возник новый центр Менск, и его нужно было обязательно уничтожить, что и делалось киевскими князьями раньше, в 1067 и 1089 годах.
А разрушение в 1116 году менским князем города Слуцка, и увод оттуда жителей. В Киеве это восприняли не только как покушение на киевскую власть на дреговичских землях, но и прямой вызов. Князь Глеб не стал слушать предостережения и угрозы нового великого князя киевского Владимира Мономаха и отправил прочь его послов. Возможно, надо было как-то схитрить, ублажить конфликт и, может, даже договориться с Мономахом, но Глеб показал, что не боится его. А может, родовая гордость не позволяла унижаться перед палачом, который когда-то жег и грабил Полоцкую землю (и не только ее), сжег Менск и убил всех его жителей? Как Глеб Всеславич мог подать руку заклятому врагу? Деда можно понять, оправдать его поступок с морального аспекта, а вот с рациональной точки зрения, действовал он безрассудно.
На этот раз город был взят, а Глеб Всеславич попал в плен и был отвезен в Киев, где вскоре 13 сентября 1119 года скончался. Летописцы умалчивают подробности этих событий, а значит, есть что скрывать. Думается, что князь снова поверил Мономаху и прибыл в Киев для переговоров, где его, вопреки крестовому целованию, заточили, как в свое время и князя Всеслава. Но, чтобы не допустить повторения событий 1068 года[4], Глеба Менского просто отравили.
Именно поддержка князя Болеслава, материного отца, дала возможность отцу вернуть Полоцкое княжество под свою власть. До конца своих дней он поддерживал своего старшего брата в борьбе за Менское и Полоцкое княжества. Их соперниками были Мономаховичи, князья киевские, смоленские и черниговские, и основным соперником был Рогволд Друцкий.
Я застала ещё свою бабку живой, Анастасия Ярополковна Менская и Полоцкая, дочь князя волынского Ярополка Изяславича и Кунигунды Орламюндской, многое поведала мне. И про мужа своего Глеба Всеславича, убитом в 1119 году в Киеве и упокоившегося в Софийском соборе и про прадедов моих. Она прожила долгую и насыщенную жизнь, умерла в возрасте 84 лет, 3 января 1158 года в Киеве, где была торжественно похоронена в Киевском Софийском соборе рядом со своим мужем, спустя почти сорок лет после его смерти. Я не смогла быть на её похоронах, так как в это время ждала своего первенца.
Вот такие тяжелые события на менской земле, борьба за главенство над Русью между Киевом и Менском, предшествовали моему рождению. Вот и судьба моя, будет насыщена потерями родных и друзей, равнодушием самых близких мне людей.
[1] Дочь князя менского, а позже и полоцкого Володаря Глебовича, София родилась около 1140 года, скорее всего в Менске( так тогда именовался Минск). Сам Володарь – сын менского князя Глеба Всеславича; год рождения неизвестен примерно с1100-1110гг, умер он после 1167 года, примерно 1177г.
[2]Магнус претендовал на титул короля Швеции, хотя был избран только гётами, и его власть распространялась, лишь на Вестергёталанд. Этот брак был заключён с целью создания союза Дании и Польши, объединившихся для борьбы с вендами – союзниками Кнуда Лаварда.
Убийство Кнуда Лаварда послужило поводом к гражданской войне в Дании, в которой сторонники короля потерпели поражение. После гибели Магнуса в битве у бухты Фотевик Рихеза вместе с сыном Кнудом вероятнее всего вернулась в Польшу, где в 1135/1136г вышла замуж за Володаря Глебовича.
[3] Пестунья – няня.
[4] 1068 г. В Киеве, восстания киевлян и провозглашение Всеслава Чародея киевским князем.
ГЛАВА 2 МАТЬ И ОТЕЦ.
ГЛАВА 2 МАТЬ И ОТЕЦ.
Менск, Менское княжество 1144 год
Мне четыре года, первые воспоминания.
Тем летом мне исполнилось четыре года, на годины отец и мать созвали гостей. Вспомнить все я не могу, смутно помню, что из Швеции приплыли на кораблях, со своими людьми мои братья старший Канут, отец называл его Кнуд и средний Нильс. В то время им было по шестнадцать и пятнадцать лет.
Они были крепкими и уже совсем взрослыми, несколько лет назад, когда меня ещё не было, они жили в Менске с матерью. Потом братья уплыли к родственникам по отцу в Швецию, где воспитывались, как наследники деда короля и претендентами на корону Швеции.
Было заметно, что мать любит братьев больше, чем нас с Василько. Нас вообще никто не любил. Старший брат по отцу Владимир, которому уже исполнилось восемь лет, был любим отцом нашим. Он занимался с ним, обучал военному ремеслу и управлению в будущем княжеством и дружиной. Владимир всегда был подле отца.
А мы с Василько, который на два года старше меня, росли травой сорной, никому не нужной. И не были мы согреты любовью материнской и отеческой.
Кнуд на моё удивление, был добр ко мне, научил меня нескольким словам на шведском языке, играл со мной. Мне потом, уже когда я стала старше, казалось, что он перенёс на меня свою нерастраченную любовь к матери. Он рос большую часть детства вдали от материнской любви и ласки, хотя из всех своих детей, мать выделяла и любила именно Кнуда.
Впрочем, и мы с Василько, при живых родителях, что жили с нами в одном дворе, были её лишены.
В малолетстве нами занимались пестуньи, мы могли месяцами не видеть родителей, мать не кормила нас грудью, для этого были кормилицы, для отца же существовал только Владимир. Когда мы подросли, не отец и не мать не присутствовали на обряде пострига и подпоясывания мечом брата моего родного[1].
Это стало настоящей трагедией для брата, если бы не его наставник дядька – пестун, это возможно бы сломало его жизнь в будущем.
Нет, нас не наказывали плеткой или ещё как, на нас не кричали и не грозили кулаком, нас для отца и матери не существовало. Конечно, в силу возраста я не понимала отчего это так, жила, как жила, другого я и не знала. Только став старше, я осознала, что семьи у нас, как таковой не было.
Отец любил свою первую жену и сына от неё, для него он был русичем, таким, как и он. Мать не любила отца, это был муж, выбранный ей отцом. Для неё мы были дети от нелюбимого мужа, не понятно кто. А вот дети от первого брака, были дороги.
Мы с Василько были очень близки, много времени проводили вместе. Почти всё мы делали вдвоем, конечно взрослея, когда дети уже чувствуют разницу, что это мальчики, а это девочки, мы немного отдалились. Но всё равно мы были друг другу, самыми близкими людьми.
Брат здоровьем был не очень крепок, худенький, с большим животом, он в малом возрасте, был малоподвижен. Всё сидел на лежанке, или спал [2]. Только когда стал постарше, пестунья с ним много гуляла и разрешала ему бегать голышком, он вроде бы выправился.
Мне всего четыре было, брату шесть, но по росту мы наравне были. Оба мы светловолосые, пошли в отца, на лицо я больше была на мать похожа, а брат на отца. Росла я сорви головой, играла с дворовыми мальчишками в совместные игры в догонялки и салочки, в прятки и разбойников. А ещё мы играми в деревянные мечики, я частенько выходила победителем.
В один из дней мы с Василько сидели во дворе, играли в палочки. Я, как и брат была одета в штаны и длинную рубаху, издали нас, и спутать можно было.
Палочки мы раскладывали на земле, составляя разные фигурки. Вокруг мы не смотрели, занятые своим делом. Топот копыт лошади, раздался поблизости, но мы даже не подняли голову, то было привычное дело.
– Мелюзка, а ну отошли! – раздался поблизости голос Владимира.
Я подняла голову и встретилась с ним взглядом. Брату двенадцать, но он высокий и крепкий, плечистый, голос у него уж ломается. Вот сейчас он сидит на коне и смотрит на меня сверху. Презрительно кривил губы, усмехается.
Не успеваю сказать хоть слово, или палочки прибрать, а Владимир ударяет пятками в бока коня, а тот подается вперед и наступает копытами, на наши палочки, ломает нам всю игру.
Тут уж я не могу сдержаться, открываю рот.
– Ты что сделал! – кричу во всё горло.
Василько начинает плакать, я бросаюсь его успокаивать, слышу сверху смех.
– Девчонка сопливая, – я даже не успеваю понять, Владимир это мне или плачущему брату.
Хватаюсь за длинную оглоблю, и с размаху ударяю по сидящему на коне старшем брату. Так удачно получается, попадаю. Владимир сваливается с коня, не сразу соображает, что случилось.
А когда вскакивает на ноги, бросается на меня с кулаками.
Но добраться до меня он не успел, нас разняли пестуньи, растащили по разным углам, а потом увели в дом. Меня с братом заперли, мы просидели так, до вечера.
Вечером нас вывели и повели, по дому в мужскую половину. Там была опочивальня отца, старшего брата комната, гридницы большая и малая[3]
Князь Володарь сидел на лавке за столом, когда нас подвели к нему. Я внимательно посмотрела на своего отца, с любопытством рассматривая его вблизи. Не часто я его видела, а вблизи и то наверное впервые.
По другую сторону стоял Владимир, он склонил голову и хлюпал носом. Не знаю, бил ли его отец, всё может быть, но брата Василько, бить я точно не дам.
Князь повернул голову к нам, смотрел и молчал.
– Нажаловался, ябеда, – это я брату старшему.
– Молчать! – отец грохнул кулаком по столу.
– Паршивец, – тут же второй рукой схватил Василько за шиворот.
– Не тронь братца, – не о чём не думая, я потянула за рукоять тяжёлого меча, что висел на поясе у отца.
Он этого не ожидал, не успел даже воспротивиться, и что-то сделать.
Отец отпустил Василько, и упер взгляд в меня.
Меч был тяжеленный и длинный, а потому его конец я опустила в пол.
– Пшёл отсюда, – это князь, брату старшему Владимиру.
Владимир тут же скрылся из вида, я проводила его взглядом, ослабив внимание. Тут уж князь схватил меня рукой за шею, и выдернул меч из моей руки.
– Уйди и сопли подотри, до пола распустил, – это Василько, при этом отец оттолкнул его от стола.
В горнице мы остались вдвоем, отец больно сдавил мне шею. Нет, тогда я не задумывалась о том, что он мог свернуть её мне. Я ненавидела этого чужого мне человека, за то, что он обидел братца. Василько был единственным родным мне человеком, так я чувствовала тогда.
Володарь отпустил меня, я отступила на шаг.
Мы смотрели друг на друга, я насупилась, готовая к его нападению.
– Ты же не её дочь, – он закрыл глаза, потом рукой потер их.
Я стояла ничего не понимая, моргала.
– Софья, я дал тебе её имя, – его глаза заблестели, в них сверкнула влага.
Много позже я поняла, что это имя его первой жены. Они знали друг друга с детства, разница в возрасте у них была в четыре года. Обрученные родителями ещё в детстве, первая жена моего отца росла при дворе князя Глеба Менского[4]. Воспитывавшиеся вместе , они были очень близки.
– У тебя могла быть старшая сестра, но не судьба, – продолжил отец.
Мне стало его жалко, я прижалась и тихонько стала шептать.
– Ты не плачь, мы больше не будем драться. Я буду их разнимать, истинно говорю.
Он прижал мою голову к своей груди, и проговорил.
– Ступай, Софья и попридержи свой норов или недобро будет.
Я мотнула, соглашаясь головой, и тут же выбежала из горницы.
[1] Постриг и подпоясывание мечом княжича – посажение на коня, опаясывание мечом и постриг были обязательными элементами инициации юного княжича на Руси. У Татищева читаем, как в 1192 году князь Всеволод «учинил постриги сыну своему Юрию», а затем и сыну Ярославу. Интересно, что во время обряда пострига, 4-5-летнего мальчика сажали на стационарно установленное седло, а священник состригал ему прядь волос. Затем седло вместе с юным наездником перемещали на боевого коня.
С этого момента под руководством кормильчича княжич начинал обучаться верховой езде и воинским премудростям. В своем Поучении Владимир Мономах делится, как непросто ему давалась сия наука в юности: он часто падал с коня, «голову дважды разбивал, руки-ноги калечил».
Седло было обязательным атрибутом воинской подготовки, во время которой и князья, и витязи тренировались удерживаться на лошади, заскакивать в седло на ходу, переворачиваться, «луки гнути» и стрелять в мишени. К слову, мишени неожиданно высовывали из ямы «юные отроки». Они же бежали по полю с привязанными к палке щитами, чтобы воин тренировался поражать движущегося врага.
[2] Так описывают детей больных рахитом. В те времена дети не редко умирали из-за нехватки витамина Д.
[3] Гридница – комната гридней (воины охраны, дружинники), в большой гриднице обычно пировали князь с дружиной, и гостями. В малой, князь с ближним воинами.
[4]Обручение княжеских детей – в истории не редки случаи когда княжеских детей обручали в юном возрасте и отправляли жить в дом будущего мужа.
Пример: Верхуслава Всеволодовна (в крещении —Анастасия; ок. 1180 – ок. 1220) – дочь Всеволода III Юрьевича Большое Гнездо.
Ее отцом был знаменитый русский князь Всеволод Большое Гнездо, правивший во Владимире во конце XII века. Как вы понимаете, по его прозвищу, детей князь имел много. В том числе и девочек.
В рамках обычной для того времени матримониальной дипломатии он использовал этот ценный ресурс для установления крепких связей с другими сильными игроками на политической карте Древней Руси. Проще говоря, выдавал их замуж за тех князей, с которыми надеялся на союз.
Поэтому когда появилась возможность устроить брак очередной дочери с княжичем Ростиславом, он не колебался. Ростислав был сыном князя Рюрика Ростиславовича, а Рюрик являлся на тот момент одним из влиятельнейших князей на Руси, дважды занимал киевский стол. Поддержка со стороны Рюрика была крайне важна.
И Верхуславу обвенчали. А было ей тогда... восемь лет! В возрасте 8 лет была выдана за княжича Ростислава, сына великого князя киевского Рюрика Ростиславича, который дал своей снохе город Брягин. В летописях описано, что свадьба эта происходила со слезами на глазах. Девочку провожали из родного дома, буквально рыдая. Брак заключали в Белгороде, и Рюрик не поскупился на торжество – говорят, оно было таким пышным. какого еще не бывало на Руси.
Кстати, самого Ростислава тоже сейчас назвали бы мальчишкой. Ему было тогда 15 лет. И, судя по всему, в первые годы брака интимных отношений у слишком юных супругов не было. Об этом говорит хотя бы тот факт, что своего первого ребенка Верхуслава родила только спустя десять лет, когда ей самой уже было восемнадцать.
Новорожденной девочке дали красивое имя Измарагда(в крещении Ефросиния). Измагардом в Древней Руси называли изумруд, овдовела она в 1218 году.
ГЛАВА 3 НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ.
ГЛАВА 3 НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ.
Менск, Менское княжество, 1146 год
Мне шесть лет, именно тогда всё и перевернулось в моей жизни.
Это было жаркое лето, мы с Василько много купались, бегали на небольшое озерцо. За это нам часто попадало от пестуний, наших.
В тот день, когда наша пестунья Матрёна уснула послеобеденным сном, мы тихонечко сбежали искупаться на озере. Вдвоем, быстро перебирая ногами, перебежали по двору, краем глаза я заметила пришлых людей, они въезжали во двор. Только меня это мало заинтересовало, на княжий двор много приезжало чужих по разным делам и с поручениями к князю. Вот и в этот раз я решила, что это одни из них.
По знакомой тропинке мы быстро добежали до озерца, скинув рубахи, полезли в воду. Место было знакомое, привычное, и потому мы без опаски плескались в воде, плавать мы научились, только ещё плохо держались на воде.
Василько часто любил побахвалиться, приукрасить и даже показать, что он храбрый и сильный. Вот и в этот раз он решил переплыть озерцо, и как я не кричала ему вернуться, он не слушал меня.
С беспокойством я смотрела, как он удаляется.
– Вернись, Василько! Прошу тебя, мне страшно.
В ужасе я бегала по мелководью и причитала:
– Василько, не плыви, я верю, что ты сильный и сможешь. Не бросай меня…– у меня на глазах появились слёзы, я сильно за него испугалась.
Проплыв примерно половину, брат начал тонуть, его голова то уходила под воду, то вновь показывалась из воды. В ужасе я металась по берегу, кричала, звала на помощь.
– Помогите, Василько тонет!!!
Но никто не отзывался, не было никого поблизости.
Я бросилась в воду, решив спасать сама, братца бросить я не могла. Быстро плыть я не могла, навыка не было, да и со страха, очень быстро выбилась из сил. И так и не добравшись до Василько, сама стала уходить под воду.
Уже раз или два меня накрывала вода.
В этот момент, конечно, я не слышала, как кто-то прыгнул с берега в воду, издав характерный плеск воды. Но я почувствовала, как кто-то больно ухватил меня за волосы и потянул вверх.
Вытянув на поверхность, я глотнула воздуха и тут же закашлялась. Руками стала хватать за человека, но он не давался, так за волосы и потащил к берегу.
Почти ничего не соображая, я как рыба ртом хватала воздух.
Меня дотащили до мелководья и бросили, я осталась сидеть в воде, а человек вновь бросился в воду и поплыл.
Я не видела, как он нырял пару раз, чтобы достать Василько, потому как не могла справиться со своим дыханием. Тяжело дыша и кашляя, я пыталась выбраться на берег.
Понемногу я вновь стала соображать, подняла голову и увидела, брата тащат к берегу, только он совсем какой-то притихший. Мы вышли на берег вместе, мальчишка лет десяти-двенадцати тащил Василько, и я следом.
Я подскочила к брату, он опустил его на берег, стала тормошить его, но он молчал, глаза были закрыты.
Незнакомый мальчишка, молча отодвинул меня рукой, и приподняв Василько перекинул его на большой камень-валун, лежащий на берегу.
Брат лежал на животе, на спину ему, стал давить руками чужак. Изо рта у брата полилась вода, он стал кашлять. А я от страха за него, заревела.
Незнакомый мальчик, что-то сказал, но я ничего не поняла.
Понемногу я пришла в себя, Василько вроде бы тоже.
Так мы оба купались голышом, я принесла одежду и помогла братцу одеться, потом сама оделась. Только после этого я посмотрела на незнакомца.
Он был каким-то другим, не таким как все, я не смогла понять, почему. Другая одежда, смотрел он как-то по-другому, будто свысока.
Глаза, вот, что меня поразило.
Они были изумрудного цвета, зелень с чернотой.
Глубокие и очень умные.
Я долго смотрела на него, молча, почти не моргая.
Марево пропало, когда он вновь заговорил, и я вновь ничего не поняла.
Но всё же спохватилась, и сама затараторила.
– Спасибо тебе, спас нас. Не знаю, как тебя зовут, но не выдавай нас, или нас шибко накажут.
Он в ответ отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи.
– Не выдавай, я тебе серебреный кубок принесу, ты не думай, это не украденный, это мой именной.
Кубки нам, Василько и мне, на первую годину подарил отец, у меня это первый взнос отца в моё приданное, для брата это взнос в казну будущего князя.
Мальчишка ничего не ответил, пошел вперед по тропинке. Я подняла братца и за руку потянула за собой. Уперевшись взглядом в спину незнакомца, я раздумывала над тем, как бы избежать наказания от пестуний.
Через пару шагов я подняла голову и вновь попыталась рассмотреть мальчишку впереди и понять, как же найти к нему подход. Волосы на голове у него уже немного просохли, и я заметила, что они немного кучерявые и с рыжиной.
Скорчив недовольную гримасу, я хмыкнула.
Рыжий, а рыжих я не люблю, они все вредные. Так я решила про себя, хотя в моем ближнем окружении, рыжих то и не было.
Мальчишка будто меня услышал и обернувшись осмотрел меня с ног до головы. В этот момент мы, как раз подошли к лазейке в заборе, ведущей в княжеский двор.
– Вальдмар! – раздался крик, откуда-то справа от больших ворот во двор.
Мальчишка дернулся, и сделал шаг в ту сторону, но остановившись, вновь посмотрел на меня, махнул мне на прощание рукой и убежал. Проводив его взглядом, я тут же с братом юркнула в лаз.
Как оказалось, нас уже искали.
Взяв нас за руки, Матрена нас отвела в нашу комнату и заперла, чему я безмерно удивилась. Недолго думая я решила узнать, что ж это такое случилось, что нас заперли, и выпрыгнула из оконца на землю. Высоко конечно было, но ничего, мне не впервой.
Потихоньку, я прокралась к задней двери в дом, той через которую заносили съестное, заходила челядь.
Юркнув внутрь, на цыпочках пошла по дому, прячась по углам от проходивших мимо людей, а их было много. Слуги сновали туда-сюда, были и чужие люди, стало понятно в доме, происходит, что-то важное.
Когда приблизилась к большой гриднице, услышала громкие голоса. На цыпочках я подошла к запасной двери. Да, в гридницу вели большие, главные двери и там стояли два стражника, а были ещё запасные, ими пользовались слуги. Вот к ним я и подошла, приложила ухо и стала слушать.
– Не тебе это решать? Рано ещё, мала слишком, – это был голос отца.
– Князь, понятно. Ты подумай, союз заключишь и с Киевом, и с Данией, детей обручим, а как подрастут, тогда и обвенчаем, – это незнакомый голос, с явно не нашим говором.
– Рано, подрастет, и тогда буду думать о выборе жениха, – то отец.
– По-твоему её сын, не годится ей в мужья.
– Князь, у него мать из ваших…– это кажется голос матери.
В этот момент меня схватили за ухо, и потащили от двери.
Ничегошеньки я тогда не поняла, про кого там говорили, про какую дочь, про какого сына, кто не годится в мужья и кому.
Ухо мне тогда выкрутили знатно, до синевы.
Матрёна ещё и подзатыльник отвесила, и сказала, что я её горе. А потом меня посадили в телегу, рядом пристроилась пестунья и мы стали выезжать со двора.
Я не понимала в тот миг, куда и зачем меня везут. Задрав голову, я посмотрела на крыльцо в княжеский дом, и удивленно увидела там рыжеволосого мальчишку. Сейчас его волосы высохли и оказались ярко рыжими, будто пламя.
Поморгав от удивления, я долго смотрела на удаляющееся пламя.
