Текст книги "Дар полночного святого"

Автор книги: Мила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Супругов Южных вскоре отпустили, предупредив о всей серьезности последствий в случае нарушения подписки о невыезде.

Сходив на Центральный рынок, Инга собственноручно приготовила свои коронные блюда – солянку и отбивные на косточках. Свежая зелень и яркие овощи придавали столу веселую праздничность.

– Чему вы радуетесь, Инга Фридриховна? – Возмутился торжественным приемом Денис. – За нами теперь будет ходить удвоенный коллектив топтунов.

– Но ведь солянка у меня лучше, чем в тюрьме?!

– Мам, никто не был в тюрьме. Нас продержали сутки в следственном изоляторе, только потому, чтобы охранить от возможного нападения. В деле замешаны опасные люди.

– А самая вредная из них, оказывается, ваша дочь. Поспешила доставить следователю компромат на собственного мужа – мечтала увидеть меня за решеткой, – "пошутил" Денис.

– Уж тебе-то лучше помолчать. Согласись, было бы логичней господину Южному ночевать на нарах, чем в этом доме. – Устало огрызнулась Алина.

– Главное, вас выпустили. Бояться теперь нечего, – прервала спор Инга, разливая из супницы остро и пряно пахнущую солянку. – А вот Аня пропала. Как в субботу из дому ушла, до сих пор ни слуху, ни духу. Вера с ума сходит.

Алина и Денис переглянулись, но комментировать известие не стали. Каждый остался при своем мнении, задумчиво поглощая обед. Как ни крути, версия исчезновения вдовы Лешковского не складывалась. Хорошенько поразмыслив, Денис пришел к выводу, что Анна никак не могла похитить код, поскольку после их встречи в квартире на Цветном, просто-напросто больше с Денисом не виделась. Достать крошечную вещицу из шейного брелка мог только очень близкий человек, усыпив или напоив владельца. Но Денис, припомнив свои любовные встречи, убедился, что после гибели Лешковского ни с кем из бывших подружек не встречался – не то настроение. А содержимое брелка проверил как раз в тот день, когда взорвался автомобиль Михаила. Все было в порядке. Анна уверяла, что ничего не слыхала о тайнике. Нет, она не врала измученная, потерянная женщина. Если Денис и не был докой в подковерных играх, то в отношениях с дамским полом считал себя знатоком. Поверить в хитроумную игру Ани могла только ослепленная злобой Алина. Сомнений нет жена Лешковского не была посвящена в интриги мужа.

Выходит, Михаил успел кому-то передать свой шифр перед тем, как погибнуть. Либо он вовсе и не собирался умирать... В таком случае, именно он, а никто другой, проявил интерес к брелку Дениса и выкрал содержимое каким-то сверхъестественным путем. Возможно, кто-то на мгновение усыпил Дениса в Сандуновской бане и подменил брелок. Так или иначе, искать следовало самого Михаила.

Проанализировав ситуацию, Алина тоже не сомневалась – всю кашу с Денисом заварил Михаил. Он подставил его, а с помощью Алины хотел завладеть медальоном. Теперь же имеет при себе жену и клад – неплохо разыграл мерзавец свою карту!

24

В том, что господин Лешковский – мерзавец, Алина не сомневалась с первой встречи. Ошибаются те, кто делят людей на хороших и плохих. Человек по природе своей – индивидуалист. Хотя бы потому, что родился в собственной, одному ему принадлежащей шкуре. И пусть тысячу раз талдычат о самопожертвовании, любви к ближнему или родине – это сплошное лицемерие или паранойя фанатиков. Расстреливай хоть 26, хоть 1026 самых дорогих сердцу комиссаров – больно тебе не будет. А вот если иголка, да под ногтем собственного пальчика – дело совсем другое... – Алина вздрогнула, она никогда не верила, что человек способен перенести пытки ради кого-то другого. Самосохранение – врожденный инстинкт всякого живого существа. Что бы не дать себя в обиду, человек наделен разумом. Отсюда гамма качеств – от безвредного эгоизма до подлости, от мелкого жульничества, до хищения "в особо крупных масштабах". Никто не сравнивает уличного карманника с министром, извлекающим из своей деятельности миллионы, а суть одна. Разница в масштабе.

Алина предпочитала крупных мерзавцев. Именно таким и оказался Лешковский. Вероятно, он угадал в Алине ценителя своих талантов, потому что и не пытался изображать влюбленного романтика. Речь сразу шла о сделке: они будут любовниками и деловыми партнерами, потому что принадлежат к породе избранных, рожденных для власти над быдлом.

С того момента, как Алина попала в постель к Михаилу, она стала его шпионкой. Теперь он знал все о делах Дениса Южного. Мужественный цыган оказался не блестящим любовников – его обуревали иные страсти. Но разве не доставляют женщине радость изысканные подарки, трапезы гурманов, шикарная обстановка, сопровождавшие их свидания?

Самым приятным в этой ситуации было чувство превосходства над Южным что бы он теперь ни сделал, Алину не ранила обида и ревность. Она была уверена: придет час расплаты. Лешковский подарил перстень с изумрудом и намекнул о том, что видит в перспективе себя с Алиной в качестве супружеской пары в дальней, богатой стране. Вот это – настоящий разговор! Алина ликовала, страдая лишь от малого – не с кем было поделиться своей радостью.

И вдруг Михаил женился... Конечно, не вдруг – он подробно рассказывал о процессе завоевания бедняжки Энн, доставляя тем самым удовольствие Алине. Ведь Денис крутил с этой танцовщицей шашни, и было чрезвычайно приятно утереть ему нос. Алина с наслаждением выслушивала исповеди Ани о развивающихся отношениях с Михаилом и не упускала возможности вонзить в любящее сердце острые шипы, намекая на легкомыслие и любвеобилие Лешковского. Михаил вил веревки из бедной крошки. Он умел мучить женщин... Но свадьба!..

– Милая, мы будем теперь держать под прицелом их обоих. И уж не сомневайся, супружество не станет для твоей "сестрички" раем. – Пообещал дьявольски изобретательный цыган.

Однако, новобрачная со слезами счастья рассказывала Алине о своем невероятном муже. Теперь она владела потрясающим домом, вращалась в самом шикарном обществе и могла получить все, что пожелает.

– Ты влюбился в нее... – Поняла Алина, подозрительно приглядываясь к своему любовнику.

– Неудивительно, вы так похожи... Но только внешне... Тебя бы я сумел довести до умопомешательства через неделю. Она – переносит все. И вместо того, чтобы возненавидеть – разделяет со мной вымышленные невзгоды.

– Бедолага дрожит за тебя! Господи, Анна совсем сбрендила – ей мерещатся киллеры, слежки, засады. Если с тобой что-то произойдет, она скончается на месте... Бедная курочка.

– Уж тебя в этом не обвинишь.. А что случилось бы с тобой, крошка, при известии о моей гибели?

– О, я бы не сошла с ума. Я бы стала мстить! И, конечно, осталась бы безутешной. – Алина обняла Михаила. – Ну где, скажи, где я найду такого супер-мерзавца?!

... Алина получила немалое удовольствие, устроив встречу с Михаилом в тот самый вечер, когда нарядная жена ждала его за праздничным столом. Но она ждала не зря. Михаил узнал о том, что станет отцом. Правда, узнал не от неё самой, а из подслушанного разговора жены с Денисом.

"Я беременна", – сказала Аня Денису. Отключив прослушивающее устройство, Михаил быстро оделся.

– Это меняет дело, – сказал он Алине. И подарил жене автомобиль.

– Ты, оказывается, нежный отец?

– Не более нежный, чем любовник. Тот же букет сложных чувств. – Он усмехнулся. – Возможно, младенец сможет доставить мне особую радость... Михаил задумчиво улыбался, воображая, какие перспективы в садистских играх представляет собой будущий ребенок.

Но мечтам не суждено было сбыться. Лешковского загнали в угол значительно раньше, чем он рассчитывал. Пришлось разыграть кровавый фарс с взрывом. Вдова попала в больницу, лишилась ребенка и состояния. Алина пережила ни с чем не сравнимые минуты – её посетила жалость, сочувствие и раскаяние. У постели больной Ани, Алина поклялась себе, что никогда не станет добивать эту женщину правдой. Аня не узнает о её связи с Михаилом и будет в слезах посещать могилу верного мужа...

И вот расплата! Лешковские обвели её вокруг пальца! Ограбили, бросили в смертельной опасности. Алина дрожит от страха в кишащей бандитами Москве, Нюшка же – гнусная врунья и интриганка, загорает в шезлонге у собственного бассейна и посмеивается на дурой, своими руками одевшей на её шею цепочку с брелком! Но ведь не могла Алина носить цацку на своем теле до той минуты, пока не окажется у трапа самолета! Ведь стоило Денису обнаружить, что его тайничок опустел, он кинулся бы потрошить вещи Алины и заинтересовался бы медальоном. Но условием опознания Алины сообщниками Михаила, взявшимися доставить её в Ламюр, был известный Лешковскому кулон Фаберже – пропуск Алины в иноземный рай и статус миллионерши.

Вот и получилось, что Алину буквально вынудили расстаться с вещью, которая служила гарантией её безбедного будущего! И при этом дурища сама устроила все так, что бы поудобнее переправить Анюту к Михаилу! Вот уж сейчас они наверно смеются... Анна всегда смеялась над "сестричкой". Стоит приглядеться к прошлому повнимательней и становится очевидно, какую змею пригрела на гуди Лина.

Портнихина дочка должна была стать куклой Алины Лаури, но зачастую получалось наоборот – наивная Линочка сама превращалась в игрушку. Как умела лгать эта ясноглазая, добренькая крошка! Как ловко демонстрировала свое превосходство. Пыхтела, напрягалась, чтобы завлечь Антона – лучшего фигуриста, паиньку, отличника. Даже не побоялась залезть в "ракету" под куполом, когда на празднике надо было солистку дублировать. Спустилась на трапеции – ножки в сапожках скрещены, рука воздушные поцелуи посылает.

та же история с Денисом. Лишь только Анна заметила, что "сестренке" нравится сосед – приложила все усилия, чтобы отбить его. С большим трудом Алине удалось перехватить инициативу и не выпускать её до самой свадьбы.

Молчунья, скромница? Нет! – Хитрюга, изнывающая от зависти к Алине и "золотой молодежи", – вот кто такая Анюта Венцова.

Разве она хоть раз обмолвилась о развивавшемся ещё в Ильинском романе с музыкантом Карлосом? Втихаря действовала во всех направлениях, стараясь вырваться в высший круг. Еще бы! – Карлос Гарсиа Ромейра – сын испанских аристократов. Только вот не все получилось у девочки гладко. Говорят, Бог шельму метит.

Алина сама познакомила Анюту с Михаилом и дала понять, что заинтересована в этом мужчине. Тогда, на банкете в Ильинском, она прождала его весь вечер, но появилась Анна в фартуке, с кухонным полотенцем и прямо в объятия прибывшего Лешковского. Они танцевали весь вечер! Потом Нюта стала его женой. Как? Какое волшебное слово знала эта ведьма? Она лицемерно рыдала, жалуясь на страх за мужа, она рассказывала Алине о своей любви к нему. И не скупилась на подробности в описаниях подарков, сюрпризов, удовольствий... Вдобавок – ухитрилась забеременеть...

Иногда Алине казалось, что Аня действительно такая, какой хочет казаться – искренняя, преданная, жертвенная. Но в минуты просветления она понимала – здесь игру ведет циничная интриганка. Отчего она бросила Карлоса и переключилась на Михаила? Не только из-за богатства и красоты. Мало ли их сейчас – денежных и вальяжных вокруг длинноногих красоток увивается? Но ей надо было взять реванш – переманить поклонника у Алины и полностью завладеть им. Затащила мужика под венец и переплюнула "сестричку" – дом, бриллианты, путешествия. А параллельно не упускала из виду Дениса, испытывая на нем свои чары. Доказательно тому – кассета.

... В больнице, сжав худенькую руку Ани, Алина поклялась себе проявить милосердие. Победитель имеет право миловать. Теперь они станут союзниками ослабевшая от горя Аня и победившая Алина, ждущая часа переменить свою судьбу

И что же? Что? – Несчастная, слабенькая Анюта обошла её в самом ответственном раунде – без сожаления, без всяких угрызений совести... Не оставив ни тени сомнений, ни малейшей возможности отомстить...

Голова Алины раскалывалась от бесплодных усилий найти выход. Единственное, что она могла сделать – отыскать врагов Михаила, а это был в первую очередь его бывший тесть, и рассказать ему все, что знала. Навести на след исчезнувшего Лешковского. Гиены разберутся сами... Жаль, что узнать о завершении приключений Ани, возможно, не придется. А хотелось бы, хоть одним глазком взглянуть на финал мафиозных разборок. Нет... Пожалуй, крови не надо. Пусть лучше супруги Лешковские окажутся в тюрьме, и не в какой-нибудь швейцарской, а в отечественной колонии усиленного режима. Алина аккуратно будет посылать передачи. Очень аккуратно и щедро!

25

Инга Фридриховна сильно сдала – впервые за свою жизнь она утеряла ориентиры, запуталась, позволила сделать из себя старую ворчливую пенсионерку, считающую гроши. А личные траты мизерные – на подаяние нищенкам в церкви, хороший шампунь, да на гостинец Вальке. Правда, ему ничем уже не помочь... Последний визит в Боткинскую оставил тягостный след.

– Я все знаю... Да, если честно, с самого начала знал. Но не хотел верить – за что мне такая холера... – он говорил очень тихо сухими бескровными губами.

– Эх, Валя, да что мы про себя знаем? – Философски вздохнула Инга, думая о безвестных ему дочерях. – Тебе жаловаться грех. И слава была, и увлечения, и наследники остались... Тебя многие, ох, многие любили. Да и теперь все любят.

– Знаешь, кто ко мне приходил? Верочка Венцова... Что время с людьми делает! Была такая лапушка. Клубника со сливками.

– А ведь так без мужика и осталась. Сама дочь вырастила. Красивую. Инга умолкла. Что могла, что должна была она сказать этому умирающему человеку? Да надо ли? – Держись, Валечка. Я ещё забегу к тебе. – Пообещала она, поторопившись уйти. – Пока!

Инга послала воздушный поцелуй, зная наверняка – виделись они в последний раз.

Дома все пряталась по своим комнатам: Альберт, как всегда, в кабинете, очевидно, разоблачал в очередной главе деятельность министерства культуры в эпоху застоя. Денис – у телевизора в столовой караулил "Новости", Алина пребывала в спальне.

Инга тихо вошла.

– Привет. – Алина не повернулась к ней. Она теперь часто валялась в кровати, не зажигая света. Не читала и не спала. – Что случилось?

– Ничего. Просто так заглянула. Может, чаю хочешь? Совсем прозрачная стала.

– И хорошо. Худеть всегда приятно.

– Не всегда. Я сегодня одного человека видела. Он тридцать с лишним килограмм сбросил.

– Ни фига себе! По какой системе? Не говори, что гербалайф.

– Рак. Скоротечная форма. Избави, Бог!

– Да уж. – Алина села и зажгла лампу на тумбочке. – У нас в роду такой наследственности нет.

– Это не наследственное заболевание. – Инга присела на край кровати.

– Неизвестно. Американцы утверждают, что наследственное и заразное. На определенных стадиях. Ты руки мыла?

– Может, надо одеколоном протереть? – Инга с испугом посмотрела на свои длинные пальцы, поблескивающие кольцами.

– Ладно, бывают вещи и похуже. Вот книжку выпустили – "Жизнь после смерти", а у меня получается – смерть при жизни.

– Все устроится, девочка. У тебя ещё все впереди. И у Анны тоже... Ты думаешь, она жива? – Неожиданно высказала Инга мучившую её мысль.

– Не сомневаюсь. Имею доказательства.

– Доказательства?

– Жива она, жива! Очень даже не плохо устроилась. Вот это меня больше всего и огорчает.

– Что ты говоришь, Лина? Ты с ума сошла!

– Нисколько. Клянусь, не задумываясь, вот этими руками придушила бы её. – Алина бросилась лицом в подушки.

– Успокойся, детка. – Инга погладила её спину. – Послушай меня внимательно. Я давно хотела сказать... Нет, не хотела, – должна была... Инга набрала полную грудь воздуха. – Это все ерунда, что вы там с Анной не поделили... В Боткинской, умирает твой отец. Настоящий отец.

Поднявшись, Алина недоверчиво заглянула матери в лицо.

– Не слабые у тебя шуточки. Ты что, так меня развеселить хочешь?

– Чему уж тут радоваться? – Инга отвела глаза. – Факт остается фактом. Прости, прости меня, детка...

– Ах, что за проблемы через четверть века! – Алина снова легла. – Если честно, я всегда подозревала что-нибудь подобное. Но меня эта физиологическая подробность не очень волнует. Какая разница, кто зачал? Если этот тип даже не знал о моем существовании.

– Он и теперь не подозревает. А я вот сомневаюсь, может, должен знать? – Напряглась Инга. – Как это с точки зрения высшей справедливости?

– Сходи в церковь, с батюшкой посоветуйся, – усмехнулась Алина. – А с точки зрения моей справедливости, надо у Альбертика нашего в ногах валяться и прощения просить, что вкладывал в чужого ребенка и деньги, и нервы!

– Да он был счастлив! Получить такую очаровательную девочку... А то росла бы какая-нибудь кувалда с отвислыми щеками. И вдобавок – зануда.

– Тот-то хоть красив?

– Был – само обаяние. Глаза как васильки, волосы русые, чуть волнистые есенинским чубом на лоб падали... А голос... Ну, тут пол-Москвы обмирало. Никто устоять не мог. Никто...

– Значит, у меня где-то братишки бегают?

– Двое взрослых. И уже дети есть, Валькины внуки. Живут хорошо – один в киоске торгует, другой по компьютерам. Инженер, наверно.

– Мои племяннички... Вот жизнь была бы интересная! Братик в киоске! Мог бы китайскую косметику за полцены сестре загонять...

– Прекрати! Человек умирает... Я понимаю – никаких чувств быть не может, но ведь жалко...

– Меня жальче, – сжала губы Алина.

– Может, сходишь к нему? Просто так... ну, скажешь, дочка Инги Лаури. Хоть взглянешь. Слово доброе молвишь. Чтоб потом обидно не было...

– Не будет... Да ему и не надо ничего знать, мам. Если загробная жизнь есть – все там встретимся. Если нет – зачем ему перед смертью такое потрясение – мол, росла где-то, никогда отца не видя, дочка-красавица, умница...

– Да, он о девочке мечтал... И не узнает, что имел двоих.

– Двоих!? У меня, выходит, ещё сестра есть? Ну и тенор твой – прямо племенной производитель. Она-то кто? Может, в Ла Скала солирует?

Инга отрицательно покачала опущенной головой, крутя в руках ароматный платочек с собственной монограммой и все ещё не решаясь на признание.

– Видишь ли... двадцать пять лет назад, когда Вера Венцова пришла в театральную мастерскую, она была очень хорошенькая. Простушка, конечно. Ни блеска, ни образования, но... Знаешь, такая свеженькая провинциальная невинность с толщенной косой... Она слету в солиста влюбилась, да так, что весь театр смеялся. На последние гроши покупала цветочки в магазине ВТО и с билетершей на сцену посылала к финальному занавесу. А если Валентина за кулисами встретит – пряталась. Ей всего-то восемнадцать было...

– Ну? – Перебила Алина. – Ты на мой вопрос ответь, а потом о Вере рассказывай.

– Я постепенно продвигаюсь, издали.

– Чтобы не пугать?.. – Алина подалась вперед и уставилась на мать круглыми от изумления глазами. – Анна?..

Инга кивнула:

– Я об этом поздно догадалась. Когда вы уже подростками были и такое сходство проявилось.... Осторожно порасспрашивала Валю... вышло, что все совпадает. Не зря вас судьба свела.

– Мама, да ты понимаешь, что произошло?! – Алина вскочила. – Вы с Верой – преступницы!

– Вера не догадалась.

– И Анна тоже?

– Естественно. Никто, кроме нас с тобой не знает.

– Кошмар какой-то! – Алина зажала уши. – Звон стоит, как в соборе... Нет, я все-таки не понимаю... А как же голос крови? Почему она меня все время изводила? Почему теперь предала? Так даже со случайными приятельницами не поступают...Так вообще нельзя людей мучить! – Алина разрыдалась, и вдруг начала хохотать. – Вот... вот будет смешно, когда... когда Денис узнает... А Михаил! – Смех сотрясал её тело. Инга изо всех сил прижала к себе дочь.

– Перестань! У тебя истерика.

– Нет... Нет... смешно, жутко смешно... – Алина вдруг успокоилась и уставилась в одну точку. Оттолкнув мать, села на пуф у зеркала и обратилась к своему отражению:. – Значит, месть теперь отменяется? – Уголки губ искривились, казалось, она сейчас закричит.

– Успокойся, деточка! Я вызову врача, я... я сама сейчас умру!.. Какая месть, какой Михаил?

– Это у тебя истерика, мама... А ты ещё не знаешь самого интересного Анна увела моего жениха! – Она громко всхлипнула и бурно, по-детски, заплакала...

Когда дочь наконец затихла в постели, выпив успокоительное, Инга, взяв её руки, заглянула в глаза, чуть пьяные, засыпающие.

– Какого жениха, детка, того самого, иностранного?

– Угу. Моего самого главного жениха. Переманила хитро и подло... Я должна была отомстить. Я все придумала... Это совсем просто – натравить на них злющих врагов... Я даже мечтала увидеть их на скамье подсудимых, а потом посылать передачи в Магадан... – Алина приподнялась и твердо посмотрела на мать. – Твоя непутевая дочь не сволочь. Что угодно, но не убийца сестры... Только как бы мне хотелось, чтобы когда-нибудь сестричка узнала об этом. И поняла, почему Алина помиловала её.

26

Верочка позвонила Инге и вместо слов тихо плакала. За последнее время это происходило с ней часто – говорит что-нибудь, а слезы текут. Совсем молодая женщина, а нервы никуда.

– Ну скажи ты, Вера, что-то вразумительное... Думаешь, у меня нет оснований для слез? Перестань душу рвать и так тяжко. – Не выдержала Инга.

В трубке раздавались всхлипы и тихое:

– Погоди, погоди... уже успокоилась... Это ты, Инга, такая сильная, как королева... А я... я... не могу...

– Анна?! – Внутренне содрогнулась Инга, предположив самое страшное.

– ... Валентин Бузыко умер. Упокой Господь его душу...

... Они встретились на кладбище. Элегантная Инга, действительно смахивающая на Алексис Колби из "Династии", в черном костюме и шляпке с вуалеткой, и Верочка, похожая на деревенскую вдову – раздобревшая, с круглым, мягким, заплаканным лицом. Панихида состоялась в крематории. Верочка прилепилась к Инге и не отходила. А когда увидала портрет Вальки подретушированную старую фотографию времен "Евгения Онегина", из тех, что продавали в киосках, повисла у неё на локте:

– Ноги не держат... – И сунула под язык нитроглицерин.

На поминки в дом к старшему сыну они не поехали.

– Может, ко мне зайдем? Ты ведь у меня лет двадцать не была... – Робко предложила Верочка. – Не могу сегодня одна сидеть. Да и помянуть все же надо. А у тебя дома народу полно.

Оказались они в комнате Верочки, служившей то швейной мастерской, то столовой – смотря по обстоятельствам. В тот день "Веритас" был спрятан в тумбочку, лоскуты нигде не валялись, а круглый стол накрыт старой, от теткиных ещё времен, вишневой плюшевой скатертью. Появился на скатерти графинчик с самодельной черносмородиновой наливкой и вазочка с импортным печеньем. Выпили молча по одной и налили еще.

– Ты помнишь, Инга, "Травиату", как он пел вот это... – Верочка тоненько вывела фразу из арии Альберта.

– Мне кажется, в "Аиде" Валька был лучше. Ну, это несколько позже. Инга замялась, – успех Бузыко в "Аиде" приходился на расцвет их романа. А "Травиата" – на любовь Верочки.

– У меня пластинки есть! Я ведь покупала, – похвасталась Верочка.

– Да их всего две и было. Вторая – сборная солянка – "Арии из классических опер в исполнении советских мастеров оперной сцены".

– Времена такие были. Сейчас бы Валя на весь мир гремел. – Верочка включила проигрыватель "Эстония". Боже, в этом доме сохранился такой хлам... Но голос Вальки прорвался издалека, из времен твистов, Нового Арбата, шумных театральных премьер, капустников в ВТО – из времен их молодости... Он был свеж и силен – сама всепобеждающая, вечная любовь.

– А у меня живот вот такой был... – Округлила руки Верочка. – Все говорили – мальчик. – Она с мольбой посмотрела на Ингу. – Ты никому не скажешь? Никому? – Верочка широко улыбнулась. – Анечка – Валина дочь!

Инга опустила глаза... Как же сумела пронести через всю жизнь эта женщина свое бескорыстное, гордое чувство... Брошенная, нищая, она жила радостью от того, что свела её судьба с необыкновенным человеком и подарила чудесную, лучшую на свете дочь.

– Хорошая девочка получилась. Он был бы рад, – неуверенно сказала Инга и выпалила. – Выпьем за наши грехи! – Разве сейчас к месту признаваться в том, что затащил Валька в постель прима-балерину в те дни, когда Верочка была только на третьем месяце.

– А я ни о чем не жалею... И что не сказала ему – не жалею. Он бы все равно растить дочь не смог – бесшабашный был, широкий – все успеть норовил... Гений...

– Да, бабник и алкаш, прости меня Господи! – Инга перекрестилась и обняла Веру. – Я не со злости, это почти комплимент. Да ты что-то, мать, совсем седая, а моложе меня. Правда, седина в светлых волосах мало заметна.

– А у тебя – ни единого седого волоска. И фигура – как у девочки. Вот что значит порода и спокойная жизнь.

– Да крашеная я! Л'Ореаль-Париж, собственными божественными ручками. Тебе светло-русый надо. Я в следующий раз принесу... – А что до породы... Хмм... Дед мой был уездным лекарем, бабка – мещанкой. Это она в НЭП при втором муже, экономисте, разбогатела... Ах, история длинная. И ни к чему тут. – Инга серьезно посмотрела на Верочку. – Речь идет о моей жизни. О блистательной, благополучной, удачливой Инге Кудяковой-Лаури... – Она подперла рукой щеку совсем по-бабьи, и перестала быть похожей на Бетси Тверскую. – ... Было во мне что-то этакое, конечно, было. Воля к победе, желание блистать, быть первой... И жизнь любила – праздник, лесть, мишуру... Ох, как мне этого не хватает... И романов моих безалаберных тоже. Хорошо хоть, есть что вспомнить. – Глаза Инги блеснули трепетным огнем. Она потянулась хребтом, как породистая лошадь.

– Так и не жалей, что погуляла.

– Не жалею! Наверно, каждый рождается для своей доли... Вот я уже далеко не молодуха, а все та же. Та же. Не мужик мне нужен, а преклонение... Преклонение... Суета, слава... Чтобы вокруг все вращалось вертелось. От одного моего мизинца, одного взгляда... Не жалею... Нет, Верка, ни о чем не жалею!

– Давай за это – за жизнь! – Наполнила рюмки Верочка. – Хорошая была, жаловаться грех. А может и впереди ещё что-нибудь светлое состоится. – За нас и за девчонок наших. Ведь у Алины все в порядке? Я рада. Честное слово, рада. И за Аньку тоже.

Инга подозрительно заглянула в потеплевшие глаза Веры:

– Ты что-то про дочь узнала? От кого?

– Чепуху какую-то. Будто Анна с друзьями где-то на юге отдыхает и очень там счастлива. Ай, что темнить – сама она мне звонила! Только ты пойми – это страшная тайна... Да и не ясно ничего. Но голос хороший.

Инга засмеялась, красиво, рассыпчато:

– Не ясно, говоришь? Да, мое в нашей жизни было тайн. Сейчас кое-что прояснится, подружка... Ты Аньку в августе родила, я Лину – в ноябре. Ты решила ребенка без отца выносить, а меня в это время Валька на руках носил, закружил, охмурил... Вот и считай...

– Нет... Не может быть... – Закрыла ладонью рот Верочка. – Да как же это?

– Запросто. Сама знаешь. Раз-два... И живот во-о-т такой! – Инга повторила жест Верочки.

– Выходит, девочки наши сестры?

– Точно.

– И Валя не знал?

– Ничегошеньки. И Альберт не знает. Я только на прошлой неделе Алине рассказала. Не утерпела.

– Ой... Обрадовалась?

– Очень. Хочу, говорит, сестричку видеть, но не могу, поскольку она теперь за границей проживать будет в полном материальном благополучии.

– И мне так Аня намекала... Но велела молчать. Сама знаешь, – мафия. Говорит, как устроюсь, тебя к себе заберу... – Верочка разрыдалась. – Пусть хоть надежда свидеться будет.

Инга прижала её к своему плечу, чувствуя, как намокает от теплых слез её шелковая, сен-лорановская блузка. Она посмотрела поверх собранного на затылке неизменного верочкиного пучка, поверх серванта с рюмочками, олимпийским мишкой, Микки-Маусом... На фотографию семилетних девчушек в костюмах Снегурочки. Как же они раньше-то не сообразили – обняться и поплакать вот так.

– Слушай меня, Вера. Я один раз, может, правду скажу, а повторять не стану... Если уж по-честному, по большому счету, заслужила ты все это – ну, что бывает только в мыльных операх и хэппи-энд называется... А зря все же, что в классике, да и в жизни, непременно все умирают... – Добавила Инга тихо, слушая, как поздно, непоправимо поздно, рыдает над умирающей Травиаттой её возлюбленный. Что за удивительный дар был у этого синеглазого кобеля!

27

Аня узнала эту комнату – она проходила здесь, когда искала выход из особняка. Мигает глазок отопительного прибора, в маленькие окна под потолком едва проникает со двора свет фонаря. И ничего не видно... Несколько толстых спортивных матов в углу.

Ощупав рукой холодный дерматин, Аня села – сильно ныла щиколотка, в голове туман – спасительный туман. Лучше не рваться к ясности. Она пошарила в темноте руками, пытаясь найти какую-нибудь рогожу, чтобы укутать плечи. Почувствовала ткань, потянула...

– Осторожней! Только уснул... – В сторону метнулось чье-то лежащее на мате тело. – Боюсь щекотки!

– Простите, я не заметила.

– Анна?! – Он поймал её руку. – Вот это да!

– Тони! Ты жив?

– Чудом. Кровищи знаешь сколько было? Этот гад меня по ребру шваркнул... Но все о'кей – доктор высокопрофессионально царапину обработал и заклеил.

– А у меня распухла щиколотка. Подвернула ногу, когда с твоего окна к старику спрыгнула.

– Покажи, я знаток.

– Здесь такая темень... – Аня со стоном вытянула ногу.

– Они отключили в подвале электричество, чтобы пленники не сориентировались и не взорвали дом. Но я прекрасно вижу в темноте. Руками. – Пальцы Тони пробежали по её ноге, ощупывая лодыжку. – Это что? – Он потянул подол её атласного платья.

– Рви.

Ткань затрещала. Руки Тони действовали быстро и умело – он бинтовал как заправский медик.

– Так лучше. Какие ещё жалобы, мисс?

– Здесь не жарко.

– А теперь? – Набросив на плечи девушки куртку, парень прижал её к себе. Аня отстранилась.

– Что-то ещё болит?

– Голова, сердце... Я ничего не понимаю. И так сильно ноет в груди...

– Я тоже никак не допру. Ведь это твой дом? Тот самый?

– Да – вилла "Двойник". Похожа на московский дом.

– Кто же запер тебя в подвале? В городе появились коммунисты и срочно национализировали частную собственность?

– Меня запер мой муж... Не знаю... Очень похож на него, но не такой... Совсем не такой.

– Ты не уверена? Может, это действительно двойник?

– Нет... Михаила нельзя подменить – его голос, глаза, руки... Нет. Это был он. Но вроде заколдованный.

– Мистер Джеккил и мистер Хайд? Добренький и злой в "одном флаконе"?

– Да! Само исчадие ада. Это гипноз. Или телекинез? Совершенно очевидно – им кто-то манипулирует.

– Брось... Что он тебе говорил?

– Клялся в любви, но вдруг завелся, рассвирепел и стал требовать медальон. Он решил, что мы с тобой в заговоре и прячем эту штуковину... Грозил, – если не отдадим, меня будут пытать...

– Ну, это ещё мы посмотрим... Я подниму на воздух "Двойника". Ты видишь перед собой, вернее, чувствуешь рядом с собой техника высокой квалификации. Отопительные, газовые системы – моя страсть. Здесь все начинено трубами. Сейчас я найду вентили, немного их сдвину и... – Встав на маты, Тони ощупывал проводку.