Текст книги "Два Гавроша"
Автор книги: Михаил Шмушкевич
Жанры:
Детская проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
На центральном проспекте, где на каждом шагу попадались эсэсовские патрули на мотоциклах, стало легче. Здесь французы вели себя более сдержанно. Перейдя площадь, Грасс остановил легковую машину.
Молодой шофер, сидевший за рулем, скорчил недовольную мину:
– Я занят, господин унтер-офицер. Спешу. Меня ждет начальство – генерал Мунд. Слышали о таком? Командир эсэсовской дивизии…
– Врешь, собака! – заорал Грасс. – Подвези, не то пущу тебе пулю в лоб!
Молодой француз пожал плечами:
– Что ж, садитесь. Ваша воля, господин унтер-офицер, вы хозяева.
– Молчать!
– Слушаюсь.
Павлик и Жаннетта уселись на заднее сиденье, Грасс – рядом с шофером.
– До Больших Бульваров, а там скажу, куда дальше ехать.
– Господин унтер-офицер…
– Молчать!
Машина неслась на предельной скорости. Мелькали широкие, обсаженные тенистыми каштанами улицы, площади, многоэтажные здания, арки, памятники… Но людей было мало. «Куда они девались?» – подумал немец и, услышав в глубине машины шепот, обернулся. Жаннетта, поминутно поправляя выбивавшиеся из-под берета волосы, что-то оживленно рассказывала Павлику.
– Прекратить разговоры! – крикнул Грасс.
Жаннетта лукаво подмигнула ему и сердито произнесла:
– Кошон!
Шофер улыбнулся.
– Что он сказал? – обратился к шоферу Грасс. – Что такое «кошон»?
– «Слушаюсь», – объяснил молодой француз, пряча смеющиеся глаза. – Господин унтер-офицер, Большие Бульвары.
– Хорошо. Теперь на Риволи.
Шофер очень удивился. На Риволи? Зачем же было делать такой крюк?
– Молчать!
На улице Риволи, недалеко от площади Согласия, шофер затормозил. Дальше ехать нельзя было. Вся магистраль была запружена народом. Легковые машины, автобусы, велосипеды образовали непроходимый затор. Тут и там метались полицейские, но разогнать толпу не могли. Подняв голову вверх, люди размахивали руками, волновались, чем-то восхищались.
Грасс и ребята вышли из машины.
– Далеко ли отсюда к твоей сестре? – спросил у девочки немец.
– Близко. Вон там, за углом. В переулке, – ответила сна скороговоркой, тоже подняв голову.
Белка на дереве, – указал пальцем Павлик.
– Где, где? – дернула его Жаннетта за рукав и тут же от радости подпрыгнула. – Ви-жу!
Грасс, наблюдая за толпой и прислушиваясь к взрывам неудержимого смеха, вспомнил слова одного приятеля из Лиона: «Веселость редко покидает француза, даже в самое трагическое для него время».
Публика начала неистово хлопать в ладоши: белка, убегая, юркнула куда-то вниз и через секунду появилась на макушке соседнего дерева. Спрятавшись среди ветвей, она высунула мордочку и стала пугливо озираться по сторонам.
– Велика беда! А я вмиг поймаю, – возбужденно произнесла Жаннетта. – Павлик, за мной!
– Стой! – крикнул Павлик, хватая безрассудную девчонку за руку.
Многоэтажный дом. На запыленной клетке лифта надпись: «Лифт не работает». На пятый этаж приходится подыматься пешком.
– Здесь? – взглянул Грасс на Жаннетту.
– Здесь, – ответила она слабым голосом. И вдруг резко изменилась в лице: в глазах – тень замешательства, на лбу – капельки пота, на щеках – красные пятна.
«Волнуется, – с особым сочувствием подумал Павлик о Жаннетте. – Мать, сестра… Я бы на ее месте… Он прикоснулся к кончикам ее пальцев, но девочка не заметила этого.
На звонок вышла пожилая, с растрепанными волосами женщина. На ней был яркий халат не первой свежести. Жаннетта ее сразу узнала. Это была пианистка Клотильда Дюбуше. «Боже мой, эта старая сплетница еще не подохла! – с досадой подумала она. – Противная, терпеть ее не могу! С Жизель дружит».
– Простите, – вежливо поклонился Грасс. – Вы мадам Фашон?
– Что? – возмущенно запротестовала пианистка. – Я Дюбуше, Клотильда Дюбуше! Мадам Фашон давным-давно отсюда выехала.
– Вот как! Не скажете, куда именно? – спросил Грасс. – Не знаете? Жаль. А ее дочь, известная певица Лиан Дени, здесь проживает?
Пианистка заискивающе усмехнулась.
– Вы смеетесь, господин унтер-офицер?
– Что тут смешного, мадам?
– Во-первых, так называемая певица Дени никогда не жила в этом доме. Во-вторых, – не переставая улыбаться, продолжала мадам Дюбуше, – эта, извините, дрянь, что сейчас с коммунистами связалась, вовсе не дочь Мари Фашон.
Немец покосился на Жаннетту. Она чуть заметно прикусила губу и покраснела.
– Соседи, может быть, знают, куда переехала мадам Фашон?
– Вряд ли, – ответила пианистка. – Вот разве Люсьен Пети?.. Нет, нет! Он порядочный парень. Он…
– А где можно увидеть этого порядочного парня? – перебил ее немец.
Женщина объяснила: Люсьен живет в этом же доме, но сейчас он находится у своей больной хозяйки, Жизель Ансар. Он только что привез к ней врача. Квартира певицы этажом ниже.
– Идемте, я знаю где, – объявила Жаннетта и первой стала спускаться с лестницы.
– Господин унтер-офицер, – окликнула Грасса Дюбуше, – имейте в виду: я вам ничего не говорила.
– Будьте спокойны!
Павлик догнал Жаннетту.
– Лгунья! Зачем ты болтала, что актриса Лиан твоя сестра? – накинулся он на нее.
Жаннетта остановилась и бросила через плечо:
– А ты, несчастный, никогда не лгал?
– Никогда, – отрезал Павлик. – Врагу – да, но больше никому.
– Так я тебе и поверила!
– Не возмущайся, Павлик, – подошел к Павлику Грасс. – Иногда самый скромный человек не прочь похвастать.
– Не все ли равно, сестра она мне или нет? Я ее люблю, и этого достаточно! – не поднимая глаз, отпарировала Жаннетта. – Она для меня больше чем сестра!
– Ладно, ладно, – примирительно сказал немец. – Здесь? – Он остановился у двери.
– Здесь, – ответила Жаннетта.
Она не войдет. Она не терпит Жизель Ансар. Та ее, наверное, хорошо запомнила и сразу может узнать.
«Как же быть? – задумался Грасс. – Войти и вызвать Пети? Можно ли ему довериться? А если пуститься ка хитрость: выдать себя за представителя гестапо и таким образом прощупать, чем он дышит?»
3. На лестничной площадкеНа столике возле кровати больной зазвонил телефон.
– Люсьен, – слабым голосом позвала певица, – Сюзи ушла за покупками – подойди к телефону. Если звонят из театра, – предупредила она вошедшего шофера, – скажи, что у меня высокая температура. Скажи, что я заболела.
Люсьен снял трубку.
Звонила Клотильда Дюбуше.
– Сюзи? А, это вы, Люсьен?! – воскликнула она. К вам идет какой-то унтер-офицер, эсэсовец. На лестнице я слышала, как он спрашивал о вас. Ему сказали, что. вы у Жизель. С ним…
Шофер повесил трубку.
– Кто звонил? – заинтересовалась Ансар,
– Мадам Дюбуше просит извинения, что не может сейчас зайти.
– Очень она мне нужна! – буркнула певица.
Люсьен вышел в соседнюю комнату. Схватив с дивана подушку и быстро сунув в нее пачку листовок, отнес ее своей хозяйке.
– Разрешите, я вам подложу под голову, – сказал он.
Она ответила улыбкой:
– Спасибо, мой друг.
Вскоре в коридоре послышался звонок.
– Господин Пети? – осведомился Грасс.
– Он к вашим услугам, – ответил Люсьен. «Да, эсэсовец! Длинный. Эйфелева башня! Грубое, злое лицо, а вот глаза – глаза добрые». – Я Пети.
Немец насмешливо улыбнулся.
– «К вашим услугам»? – язвительно повторил он, оскалив зубы. – Плохо вы что-то последнее время служите. Вы совсем забыли о своем долге, о своих обязанностях.
Люсьен пожал плечами:
– Господин унтер-офицер, я вас не понимаю.
– Не понимаете? – возмутился Грасс, окинув шофера долгим осуждающим взглядом. – Что ж, придется объяснить. – И, понизив голос, спросил: – Почему вы перестали доставлять в «Лютецию» [11]11
«Лютеция» – парижская гостиница, где находилось при немцах главное управление гестапо.
[Закрыть]нужные сведения? С нами, месье Пети, играть в кошку-мышку опасно.
«Он меня принял за Клода, – мелькнула у Люсьена мысль. Мой брат провокатор».
– Господин унтер-офицер, простите, вы приняли меня за кого-то другого. Я обыкновенный шофер. Работаю у певицы Жизель Ансар. Пожалуйста, входите, вы можете удостовериться.
Грасс хихикнул:
– Мы не ошибаемся. Вас зовут Люсьен, не так ли? Прежде вы возили певицу Лиан Дени, ту самую Дени, которая недавно стала коммунисткой. Так или не так?
«Он пришел меня арестовать. Остальное – болтовня. Маскировка, – заключил Люсьен. – Он, очевидно, не один… Во всяком случае, живым в руки не дамся».
Грасс украдкой взглянул на руку шофера. Медленно, едва заметно, она опускалась в карман. «Этому парню можно верить», – решил он и грозно крикнул:
– Руки вверх, вперед!
– Разрешите предупредить мою госпожу..
– Зачем? Пошли!
Шофер вышел на лестничную площадку с поднятыми руками. В тот момент, когда он хотел кинуться вниз, ему перерезала дорогу Жаннетта.
– Люсьен! – порывисто бросилась она к нему.
– Опустите руки, – тихо засмеялся Грасс.
Шофер совсем растерялся: унтер-офицер смеется, какой-то мальчик называет его по имени.
– Люсьен, неужели ты меня не узнал? – удивилась Жаннетта. – Присмотрись-ка получше, ну? Ну! – торопила она его.
– Кто ты? – нетерпеливо передернул плечами молодой француз.
– Жаннетта! Жаннетта Фашон, забыл?
– Жаннетта?! – не поверил Люсьен. – Ты?
– Ну да! Конечно, я.
Когда Павлик, Жаннетта, Грасс и Люсьен спускались вниз по лестнице, за ними, из-за полуоткрытых дверей уже наблюдали десятки глаз. Это Клотильда Дюбуше, страстная любительница необычайных происшествий, успела раззвонить по всему дому о появлении эсэсовца с какими-то двумя ребятами, которые расспрашивали о Фашон и Лиан Дени.
4. «Немца не обижайте!»Продолжительный звонок. За ним тотчас последовало два сильных удара.
Мари Фашон с тревогой посмотрела на дядюшку Жака.
– Не наш, – произнесла она. – Спрячьтесь за ширмой. В случае опасности уходите через черный ход.
Звонок и два удара.
– Кто там?
– Откройте, мадам. Электромонтер. Вы жаловались, что у вас перегорел счетчик.
Хозяйка облегченно вздохнула.
– Фу, как ты меня напугал, Люсьен! – сказала она, открывая дверь. – Зачем так громко стучал?
Шофер вошел в комнату и стал как вкопанный.
– Что случилось? – подошел к нему дядюшка Жак.
Люсьен, как-то странно взглянув на Мари Фашон, усмехнулся.
– Ничего плохого, – ответил он загадочно.
Он не знал, как приступить к делу. Но дядюшка Жак ждал ответа, и медлить было нельзя.
Люсьен начал с того, как Дюбуше позвонила ему по телефону. Затем рассказал, что детей и немца он отвез на квартиру к своему старому другу – шоферу такси Бельрозу. Антуан хороший малый. Он страстный деголлевец, не очень-то уверен в силе внутреннего движения Сопротивления. Надеется только на помощь англичан и армии де Голля, но без дела не сидит – помогает коммунистам. Например, на днях он доставил в отряд Моно несколько ящиков гранат, а сегодня развозил «Юма». Детям у него будет неплохо.
Взглянув на побледневшую Мари, дядюшка Жак укоризненно покачал головой:
– Напрасно вы не привезли детей сюда.
Люсьен развел руками:
– Не мог. Тем более что ребята без немца шагу не сделают.
– Что это за немец? – встревоженно спросила Мари Фашон.
Немец, по-видимому, порядочный человек. Он дезертировал из армии, едва не утонул ради спасения русского мальчика, скрывался с ребятами в пещере и, наконец, приехал с ними сюда. Такой не может быть негодяем. И все-таки он, Люсьен, не мог решиться привезти его сюда.
Дядюшка Жак сочувственно посмотрел на Мари: Товарищ Фашон, немедленно поезжайте туда. Побудьте с ними денька два, а там посмотрим.
Женщина растерялась, пошла к выходу, но у самой двери остановилась:
– Я не имею права оставить вас одного.
Старик улыбнулся:
– Ничего, ничего, поезжайте. Воображаю, как обрадуется Жаннетта! – И в раздумье добавил: – Немца не-обижайте. Присмотритесь к нему получше.
5. Алина выгоняет гостяДруг Люсьена, Антуан Бельроз, человек с темными беспокойными глазами и порывистыми движениями, был рад гостям. Он загнал машину в гараж и остался ради них дома.
– Алина, – обратился он к жене, высокой женщине с бледным грустным лицом, – гости наверняка проголодались– сообрази-ка что-нибудь.
Жена бросила на него укоризненный взгляд и, ничего не сказав, вышла на кухню. Бельрозу стало неловко. Он смущенно улыбнулся, посмотрев ей вслед, подумал: «Бедняжка всю ночь простояла в очереди за куском эрзац-хлеба и сельдереем. Утром мы съели почти все. Легче всего сказать – «сообрази-ка что-нибудь…
– Напрасно беспокоитесь, – произнес Грасс, поймав виноватый взгляд гостеприимного хозяина. – Мы недавно закусили, Жаннетта это может подтвердить.
Но Жаннетта так проголодалась, что ей стоило большого труда поддержать Грасса.
– Я, конечно, еще немножечко могу потерпеть. Мама скоро нам что-нибудь принесет. А вот Павлик – не знаю. Сутки не ел…
Шофер вышел на кухню. Там началась перебранка.
– Тише, успокойся, Алина! – увещевал ее Антуан Бельроз.
– Я его сейчас же прогоню. Сейчас же. Я их ненавижу, презираю! – не унималась она.
– Да тише, не кричи, услышат. Что он тебе сделал дурного?
– А кто повесил моего брата, кто ограбил мой город, кто сделал меня нищей? Он, он, он! – в исступлении кричала женщина. – Весь Париж от меня отвернется, если узнает, что в моем доме был немец.
Бельроз пытался утихомирить супругу:
– Его привел Люсьен, понимаешь? Он спас детей… И среди немцев есть порядочные люди…
Все его доводы были тщетны. Злоба, накопившаяся в душе женщины, вырывалась наружу:
– Я ему прямо скажу: «Убирайся по-хорошему, немецкая свинья, не то прибью!»
Жаннетта, красная от стыда, искоса поглядывала на Грасса. Веки немца были опущены. Щеки подергивались. Пальцы отбивали дробь по столу. Он принужденно улыбался, стараясь хоть внешне сохранить спокойствие. Жаннетте стало больно, захотелось выбежать на кухню, закричать во весь голос: «Стыдно, мадам! Рихард Грасс хороший человек, очень хороший!»
Из кухни доносились всхлипывания. Вдруг все стихло. Заскрипели половицы.
– Принеси сейчас же поесть! – сказал повелительно Антуан Бельроз.
– Ладно, я его сейчас накормлю! – резко отозвалась женщина. В голосе ее звучала угроза.
– Постой, что ты придумала?! – встревожился он.
– Я его отравлю! – спокойно ответила жена.
– Не смейте! – сорвалась с места Жаннетта и бросилась на кухню.
Грасс остановил ее.
– Не надо, – покачал он головой. – Не надо, девочка, не надо, – и быстро направился к выходу.
Хлопнула дверь.
– Его надо догнать! – первым спохватился Павлик.
Немец был уже далеко. В конце улицы. Понурив голову, он медленным, усталым шагом брел по шоссе.
– Господин Грасс! Господин Грасс, остановитесь! – наперебой звали его Павлик и Жаннетта.
Он обернулся. Устремил на них отсутствующий взгляд и, махнув рукой, поплелся дальше.
Из-за поворота вынырнули на мотоцикле два эсэсовца. Ребята скрылись в подворотне. Гитлеровцы, приняв Грасса за пьяного, замедленным ходом проехали мимо.
Вскоре к Павлику и Жаннетте присоединился Антуан Бельроз. Теперь они втроем догоняли немца.
Услышав позади себя торопливые шаги, тот остановился.
– Простите мою Алину, – взволнованно заговорил шофер. – Ее брата повесили фашисты. Простите…
Грасс грустно улыбнулся. Заглянув в полные тревоги глаза Бельроза, он сказал:
– Я не обижаюсь. Ваша жена права. Весь мир теперь презирает нас. Человеку, которому мы принесли столько горя, столько несчастий, трудно разобраться в том, какой немец хороший, а какой плохой. Прощайте!
– Не уходите! – умоляюще произнес Антуан Бельроз. – Алина готова извиниться перед вами.
– Господин Грасс! – глаза Жаннетты наполнились слезами.
Немец ласково потрепал ребят и крепко пожал руку шоферу.
– Спасибо, дорогие. Всем вам спасибо. Французы – народ хороший, отзывчивый. Я их знаю и люблю. Но возвращаться не стоит. Извините меня, господин Бельроз.
– Тогда я пойду с вами, – произнес сдавленным голосом Павлик.
– И я, – подхватила Жаннетта сквозь слезы. – Мы вас очень-очень любим. Вы… – У нее в горле словно что-то застряло. Она заплакала навзрыд.
– Не плачь, милая девочка, – успокаивал ее Грасс. – Мы еще непременно встретимся. Смотри не обижай Павлика. Ну, я пойду, а то народ собирается, да и эсэсовцы могут нагрянуть. Прощайте, друзья!
Глава третья
1. Траурное шествиеПо улице Святого Флорентина двигалось траурное шествие. Играл духовой оркестр. Медленно ехал длинный автобус – катафалк с закрытым гробом, заваленным венками. Прохожие останавливались, снимали шляпы, с любопытством разглядывая шедших за гробом и стараясь определить, кто умер – молодой или старый.
По-моему, покойник еще молод. Ему не больше сорока пяти лет, – обратился сгорбленный старик к остановившемуся рядом с ним пешеходу.
– Почему вы так думаете?
– Взгляните на ту даму и двух мальчишек, что идут рядом с ней, и вы согласитесь со мной, – ответил старик, который был не прочь пофилософствовать. – Нетрудно также догадаться, что семья покойного жила довольно бедно: женщина одета кое-как, а дети – настоящие оборвыши, уличные воришки.
Жаннетта, услышав последние слова, толкнула Павлика локтем.
– Слыхал, что старик сказал? – наклонилась она к нему.
– Какой старик?
– Вон тот, что на нас с тротуара глазел.
– Не болтай! – оборвал ее Павлик и напустил на себя такой печальный вид, что девочка не выдержала и прыснула.
– Жаннетта!
– Молчу!
Когда траурная процессия пересекла площадь и свернула в боковую улицу, Жаннетта снова оживилась. На этот раз, засунув руки в карманы, она стала насвистывать песенку Паганеля.
Мать дернула ее за рукав.
– Жаннетта, перестань! – проговорила она испуганно. – Сейчас же!
К ним приближались два немецких офицера. Один из них вышел вперед и поднял руку. Оркестр умолк, катафалк остановился.
«Он сейчас прикажет поднять крышку гроба», – заволновалась Мари Фашон, но, вспомнив, что в процессии участвуют двое полицейских – коммунисты Лесюэр и Берто, – немного успокоилась.
Лесюэр подошел к немцу, козырнул.
– Кого хороните? – покосился гитлеровец на небогатый гроб.
– Моего шурина, господин майор. Даниэля Пеги. Язвенное кровотечение… улкус сангвинолентум, господин майор. Вот его семья – жена, дети, – указал Лесюэр на Мари Фашон, Жаннетту и Павлика,
– Мой папа умер, – тоненьким, слезливым голоском подхватила Жаннетта, – Я осталась бедной сиротой, господин майор!
Немец оглядел ее с ног до головы. Длинные, не по росту, заплатанные штаны, спускавшиеся на ноги гармоникой, женская клетчатая кофта, рваный голубой шарф и старое кепи с помятым козырьком, из-под которого выбились взлохмаченные волосы, вызвали у него брезгливую улыбку. Он перевел взгляд на Павлика, но и тот выглядел не лучше.
– Можно! – махнул рукой немец.
Траурное шествие двинулось дальше. Оно вступило в рабочий квартал,
– Ну и ослы эти боши! – всплеснула руками Жаннетта. – Их так легко обвести вокруг пальца!
– Напрасно ты так думаешь, – возразил Павлик.
– Вечно ты со мной споришь! – накинулась на него Жаннетта.
Мари Фашон неодобрительно покачала головой, вздохнула. Жаннетта очень легкомысленна. За два года девочка выросла, возмужала, но характер у нее ничуть не изменился. Вот русский мальчик совсем другой. Рассудительный. Как взрослый. Дядюшка Жак его с первого взгляда полюбил, а Жаннетте прямо сказал: «Иногда, девочка, нужно и погрустить». Поняла ли Жаннетта, что он имел в виду? Вряд ли. Она с минуту посидела молча, потом вдруг вскочила, схватила старика за руки и с. тала так вытанцовывать, что Мари испугалась. Правда, дядюшка Жак и сам не прочь был повеселиться с детьми. Он потянул Мари в круг, и она вместе с ними, как девчонка, пела песенку Гавроша.
Дорогу перешла пожилая женщина, одетая в черное, в огромном белом чепце. Она остановилась и стала креститься, Жаннетта, перехватив вопросительный взгляд Павлика, шепнула:
– Святоша… Монахиня. Дура!
В Жаннетте словно какой-то черт засел. Вчера по дороге к Антуану Бельрозу она затеяла драку с уличными мальчишками. Раздразнила их, обругала, и, не будь здесь Павлика, ей бы не на шутку досталось. Он храбро защищал свою подружку, но преимущество все же оказалось на стороне оборванцев. Хорошо, что вовремя подоспел какой-то прохожий и разнял драчунов. Казалось бы, после этого – иди своей дорогой. Нет, Жаннетта не угомонилась. Она погналась за одним мальчишкой и укусила его в нос.
Мари Фашон не хотела брать с собой девочку на переброску оружия в рабочие кварталы. Но дядюшка Жак уговорил. «Возьмите ее, пусть привыкает, – сказал он. – От закалки сталь всегда становится крепче. Жаннетта будет вести себя смирно. Присутствие детей придаст «траурной процессии» более правдоподобный вид».
Жаннетта обещала, что все время будет молчать, слова не произнесет.
– Ох, Жаннетта, Жаннетта, когда ты наконец наберешься ума? – укоризненно и ласково посмотрела на нее мать.
Жаннетта крепко сжала губы. Она ведь обещала молчать!
2. История маленького АнриК вечеру Париж замирал. Начинался комендантский час. Широкие, просторные улицы, бульвары, площади становились пустыми, безлюдными. По ним неслись одни только машины и мотоциклы оккупантов. Степенно и чинно прохаживались квартальные полицейские. Такой порядок немцы завели с первых дней оккупации. Париж молчал. Он безмолвно переносил свой позор до той поры, пока Советская Армия не разбила вдребезги миф о непобедимости фашистской армии. Эхо успешных битв под Москвой, на Волге и в районе Курска отдалось здесь. Город ожил, проснулся от кошмарного сна. К коммунистам и к созданным ими с начала оккупации боевым объединениям свободных стрелков и партизан стало примыкать все больше и больше рабочих, служащих, ремесленников, студентов.
Немецкое командование это сразу почувствовало. Оно подтянуло к Парижу отборные эсэсовские части, наводнило его гестаповцами. С наступлением сумерек они устраивали облавы, набивали тюрьмы и подвалы патриотами, а на рассвете расстреливали их. Но эти грозные меры не устрашали отважных борцов – детей и внуков парижских коммунаров. Они объединялись, вооружались, готовились собственными руками освободить родной город.
Случилось так, что в одну из таких тревожных ночей Павлик и Жаннетта вынуждены были остаться ночевать на квартире Мари Фашон. Здесь они получили первое самостоятельное задание – расклеить плакаты. Дядюшка Жак заставил их перед этим хорошенько выспаться.
– Я вас разбужу ровно в два, – сказал он. – Умоетесь, поедите – ив путь!
Но ребята были настолько возбуждены предстоящим делом, что и часу не поспали. Они оделись и с нетерпением стали поглядывать на часы. Дядюшка Жак не сердится на них. Он признался, что и сам волновался не меньше, когда совсем ребенком получил первое задание подпольщиков.
– Орехи, – сказал он, – и не надо осторожно щелкать. Главное, дети, верить в свои силы. Чувствовать локоть товарища, слышать биение его сердца. Когда будете расклеивать плакаты, помните: вы не одни. В эту самую минуту такие же плакаты расклеиваются вблизи Гранд-Опера, на площади Инвалидов, на Университетской улице, в пригородах… Когда вырастете, будете вспоминать об этом поручении Коммунистической партии с величайшей гордостью. Я верю, что, когда вырастете, – с жаром сказал он, – больше не будет войн.
Слушая старого революционера, Павлик и Жаннетта невольно вспомнили о Рихарде Грассе. Где он теперь, этот добрый немец? Он тоже мечтал о вечном мире.
Дядюшка Жак встал, выпрямился и, взглянув на ребят поверх очков, неожиданно спросил:
– А знаете ли вы, кто автор плаката, который вы будете расклеивать?
– Не знаем, дядюшка Жак, – ответила Жаннетта.
– Хотите знать, что о нем рассказывают? И не только о нем…
– Очень хотим, – сказал Павлик.,
– Только говорите медленно, – попросила Жаннетта, – а то Павлик не все поймет. Он еще плохо французский язык знает.
Дядюшка Жак кивнул головой и предупредил, что по конспиративным соображениям не назовет фамилии художника,
…С детства Анри увлекался рисованием. Деньги на краски, карандаши и бумагу он вынужден был воровать у больной матери, которая и без того с трудом сводила концы с концами, работая за жалкие гроши в шляпной мастерской мадам Эрве. Мать била мальчишку, выгоняла его из дому, но маленький художник оставался верен своему призванию: он продолжал рисовать.
За одним проступком последовал другой. Парнишка начал брать краски в долг в лавке папаши Тардье, на площади у Орлеанских ворот. За это он обещал принести золотые часы покойного отца. В конце концов лавочнику надоело ждать, и он потребовал, чтобы Анри уплатил долг. Малыш струсил не на шутку и честно признался, что солгал, что у отца не было никаких часов. Старик позеленел от злости. Он пустил в ход свои еще – крепкие кулаки. На крик мальчика сбежались люди. Узнав, в чем дело, одни обрушились на лавочника, а другие, наоборот, встали на его сторону: «Папаша Тардье не так уж богат, чтобы без денег раздавать краски».
В этот самый момент к толпе подъехал на велосипеде невысокий коренастый человек в шляпе, с живыми, слегка прищуренными глазами.
– За что бьют мальчишку? – спросил он, быстро слезая с машины.
Ему объяснили. Стремительно пробравшись через толпу, он стал перед папашей Тардье.
– Ребенка, месье, бить нельзя, – сказал он старику. – Сколько вам должен мальчик?
– Восемнадцать франков. Шесть тюбиков белил, четыре тюбика охры…
Незнакомец быстрым движением достал бумажник и уплатил требуемую сумму.
– А вы, – обратился он к малышу, – вытрите кровь и ступайте домой. Больше никогда не обманывайте. Это очень дурно.
Анри кивнул головой.
Незнакомец сел на велосипед и уехал.
Вскоре Анри снова встретился с этим человеком. Это произошло случайно. В парке Монсури, где он делал набросок водопада.
– Кажется, старый знакомый! – услышал он позади себя чей-то голос.
Обернулся, поднял глаза и смутился. Перед ним стоял тот самый странный человек, который уплатил за него долг лавочнику. Он его сразу узнал. Высокий лоб, удивительно живые глаза, слегка свисающие вниз усы, темно-серый в широкую полоску поношенный костюм..
– Узнаете? – обрадовался незнакомец. Скрестив руки на груди, он внимательно посмотрел на незаконченный рисунок, спросил: – Увлекаетесь рисованием?
– Да, месье.
– Кто ваш учитель?
– Никто, месье. Я сам… ответил Анри и поспешно добавил: – Я очень люблю рисовать, месье, но… мне не позволяют. Мама меня ругает, бьет. Она говорит: «Дети бедняков не должны заниматься такими глупостями».
Незнакомец наморщил свой высокий лоб. Помолчав немного, предложил:
– Хотите, я поговорю с вашей мамой? Где вы живете?
– На улице Мари-Роз, месье. Дом номер девять.
– Вот как! Значит, мы соседи с вами! Я живу в четвертом номере. Загляните сначала ко мне. Принесите свои рисунки и сообща обсудим, как дальше быть. Хорошо?
– Кто вы? – смущаясь, спросил маленький художник.
– Кто я? Человек. Русский. Ульянов моя фамилия.
– Ульянов? – с недоумением переспросил мальчик и вспомнил разговор матери с соседкой Генриэттой о том, что в четвертом номере проживает какой-то русский, по фамилии Ульянов, который по бедности переехал с улицы Болье на Мари-Роз» в крохотную квартирку. Его навещает множество людей, и все они, говорят, какие-то революционеры из России…
– Приходите ко мне завтра вечером. Буду ждать, – попрощался с мальчиком Ульянов.
Анри пришел к Ульянову только через неделю. Дверь ему отворила молодая женщина с симпатичным лицом и добрыми глазами.
– Я Анри, – совсем по-взрослому представился мальчик. – Мне к месье Ульянову…
– Пожалуйста, войдите, – пригласила женщина.
Гостя ввели в маленькую комнатку и усадили за стол, покрытый голубой клеенкой. Старушка, мать молодой хозяйки, принесла ему чай и печенье.
Вскоре на лестнице послышались шаги. Распахнулась дверь. На пороге появился тот, кого ждал Анри.
Увидев гостя, Ульянов просиял.
– Рад, очень рад вас видеть! – воскликнул он, подавая мальчику руку. – Здравствуйте, здравствуйте!
Наступила продолжительная пауза. Ульянов, посадив к себе на колени серого пушистого кота с зелеными глазами, спросил:
– Принесли?
Паренек достал из-под блузы свернутый в трубку альбом.
– Ай-ай, какая небрежность! Разве можно так обращаться с рисунками? – с укоризной заметил хозяин. – Покажите-ка.
Анри сконфузился, покраснел до ушей и протянул рисунки.
– Это чтобы никто не видел, – оправдывался он.
Перелистав несколько страниц, Ульянов воскликнул:
– Хорошо! Замечательно! Наденька, – подозвал он жену, – взгляни-ка на этот рисунок. Елисейские поля, а вот Сена!.. Позвольте, а это что такое? Кладбище Пер-Лашез, Стена коммунаров? Отлично! – И, резко повернувшись к Анри, добавил: – У вас, милый мой, талант! Понимаете, настоящий талант. Учиться надо, вот что! Из вас выйдет художник, выйдет. Я в этом твердо уверен. Пройдет несколько лет – десять, пятнадцать, – и мы в России, на выставке, картины ваши увидим…
Через несколько дней Ульянов отвез Анри к знакомому художнику, который согласился заниматься с мальчиком. Но дружба с Ульяновым у Анри на этом не оборвалась. Они еще больше привязались друг к другу.
В свободное время гуляли в парке Монсури, ходили любоваться Сеной.
Потом Ульянов уехал. Прошло несколько лет. В России вспыхнула революция. Рабочий класс сверг царя и взял власть в свои руки. Лишь тогда Анри узнал, что его друг Ульянов – это товарищ Ленин…
– Ленин? – удивленно вскрикнула Жаннетта. – Здорово!
Наступила тишина. Павлик и Жаннетта долго находились под впечатлением рассказа.
