Текст книги "Два Гавроша"

Автор книги: Михаил Шмушкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

2. Водяной Глаз

Обстоятельства заставили Мари Фашон срочно переменить местожительство. На другой день после ареста Антуана Бельроза они с Жаннеттой перебрались на другую сторону Сены, в заплесневелый от сырости подвал пятиэтажного дома.

– Доченька, – обратилась к Жаннетте Мари, – я ухожу. Надо предупредить товарищей об аресте шофера. Когда вернусь, не знаю. Сбегай за хлебом и сразу же возвращайся домой.

Они вместе вышли на улицу.

– До свиданья, Жаннетта!

– До свиданья, мама, – грустно ответила девочка.

Она не тронулась с места, пока мать не скрылась за углом.

В очереди Жаннетте стоять не пришлось. Хлебный магазин был закрыт. Толпившиеся вокруг женщины открыто выражали свое негодование. Они ругали оккупантов и зло высмеивали американцев, продвигавшихся черепашьим шагом.

Мужчина в черном берете, с обвислыми седыми усами, пугливо обернувшись, вмешался в разговор.

– Терпение, женщины, терпение, – сказал он и принялся с жаром расхваливать генерала де Голля. – За что петеновский суд приговорил его заочно к смертной казни? Вор он, шарлатан, убийца? За что, спрашивается? Известно за что… Коммунисты? Да… Что ж, если быть справедливым – от правды не уйдешь, – надо признать, что они, то есть коммунисты, с первого дня нашего позора начали сколачивать из рабочих эти вот… как их зовут… отряды франтиреров и партизан. Здесь опаснее, чем за морем? Оно, конечно, так, но все-таки генерал де Голль молодчина, национальный герой. А какую армию он создал! Он ведет ее сюда. Вот-вот она будет в Париже.

– Да, месье, де Голль человек умный, патриот истинный, – согласилась женщина и глубоко вздохнула. – Но почему-то он слишком долго собирается. Ох, как долго!

Сгорбленная старушка в соломенной шляпке начала упрекать советское командование.

– Почему московские начальники, что в Кремле сидят, не сбросят парашютный десант? – спрашивала' она возмущенно. – Русские парни, будьте уверены, в два счета очистили бы Париж от коричневой заразы, Русские солдаты сто тридцать лет назад пешком сюда из своих степей добрались [17]17
  В 1814 году вблизи Парижа произошло историческое сражение между союзными русскими, австрийскими и прусскими войсками с одной стороны и французской армией – с другой. Битва окончилась вступлением союзных войск в столицу Франции и отречением Наполеона от престола.


[Закрыть].

Услышав это, Жаннетта подумала: «Может быть, советские войска действительно придут сюда? Как Павлик обрадуется! А я? Все. Все парижане. Все французы были бы рады их приходу». Постояв немного, она направилась в другой магазин.

Хлебные лавки были везде закрыты. Идя от одной к другой, она незаметно вышла на площадь Звезды. Куда идти, на какую улицу повернуть, где сегодня выдают по карточкам хлеб? Хотя бы купить немного сельдерея…

Она пересекла площадь. На углу стояла большая статуя Иисуса Христа. Жаннетта подняла глаза и, сложив руки косым крестом, начала молиться:

 
Отче наш, иже еси ка небеси,
Да святится имя твое…
 

Она просила бога заступиться за Павлика:

– Отче наш, пожалей бедного русского мальчика, Павлика Черненко. Накажи того, кто его мучает. Пусть у капитана Шульца отсохнут руки и ноги, пусть у него отнимется язык и появится торб, как у верблюда. Аминь!

– Бо-го-мол-ка! – неожиданно услышала Жаннетта чей-то тоненький смешок.

Продолжая молиться, она украдкой посмотрела в сторону. Перед ней, расставив ноги, засунув руки в карманы, стоял тот уличный паренек, которого она недавно укусила за нос. Он глядел на нее злобно, готовый вот-вот затеять драку.

– Отче наш, помоги мне больше никого не обижать, не делать ничего худого! – Жаннетта стала молиться громче прежнего.

– Богу молишься, а людям носы откусываешь? Не поможет он тебе! Этот каменный истукан никому не помогает. Заткни глотку, ну! – сердито закричал беспризорный и выхватил из-за пазухи нож.

Жаннетта струсила не на шутку, но сохранила внешнее спокойствие.

– За что это ты меня зарезать собираешься? – спросила она.

Оборвыш насупил брови и шмыгнул носом:

– Не прикидывайся невинным барашком – сама знаешь, за что! Зачем мне нос откусила?

– Ну и лгунишка! – притворно засмеялась Жаннетта. – Он же у тебя целехонький.

– «Целехонький»! – передразнил беспризорный. – А это, по-твоему, что? – показал он на следы, оставленные зубами на его переносице.

– Ерунда! – пренебрежительно махнула рукой Жаннетта. – Стоит ли из-за такого пустяка шум поднимать! Весь Париж над тобой смеяться будет, если узнает, что ты на девчонку с ножом пошел. А кулаки на что? – повысила она голос и шагнула вперед. – Эх, храбрец, храбрец! На днях я боша задушила, а ты меня поганеньким ножиком вздумал пугать. Не на ту напал!

– Расхвасталась! – буркнул паренек. – Подумаешь, боша задушила! Я их, быть может, каждый день пачками на тот свет отправляю. Вся полиция меня разыскивает, гестапо тоже. Вчера я одного генерала вверх тормашками в Сену столкнул.

Жаннетта свистнула.

– Сказал слепой глухому: «Слушай, как безрукий голого обдирает»…

– Кто врет?

– Ты.

Они стояли, готовые броситься друг на друга, как петухи.

– Кто врет? Я? – шмыгнул носом беспризорный. – Еще одно слово – задушу, как котенка.

– Врешь, – невозмутимо повторила Жаннетта. – Докажи – поверю.

Оборвыш задумался, почесал заросший черной паклей затылок.

– Хочешь, я сейчас же докажу? – спросил он, кивнув в сторону. – Вон бош ковыляет. Пройдусь мимо него – и крышка ему.

– Не надо, – возразила она. – Кругом люди, полиция, патруль…

Беспризорный наслаждался своей победой.

– Испугалась, ха-ха-ха! У нас просто: убить так убить. Нам это раз плюнуть. Признайся, испугалась?

– Ничуть. Но какой смысл убить одного гитлеровца и самому погибнуть, когда их можно бить десятками, сотнями и остаться жить. Для этого только нужен удобный момент. Лучше всего действовать вечером, а еще лучше– ночью. Тебя как зовут? – спросила вдруг Жаннетта.

– Раньше Лео звали…

– А теперь?

– Водяной Глаз! – ответил он вызывающе и тут же добавил совсем другим тоном: – Ребята меня так прозвали. За то, что глаза у меня будто белые.

Жаннетта пристально посмотрела на него и вынуждена была признать, что его очень метко окрестили. Глаза у него действительно были на редкость светлые.

– Слушай, Водяной Глаз, давай вместе против бошей воевать, – горячо предложила она.

– Можно, – согласился он. – Когда, сейчас?

Сейчас нельзя. У нее нет времени. Ей надо раздобыть хлеб для больной матери. Вечером. Но как она его разыщет, где он живет?

Водяной Глаз шмыгнул носом. Где он живет? Где попало. Земля ему постель, небо – крыша. Но все-таки-у него есть и постоянный адрес.

– Запиши, а то забудешь, – сказал он, плутовато усмехнувшись. – Метро, станция «Пер-Лашез», решетка вентилятора номер один, вход с левой стороны, стучать ногой в… спину. Ха-ха-ха!

Жаннетта не улыбнулась.

– Ты грамотный? – серьезно спросила она.

– А тебе зачем это знать? – насторожился Водяной Глаз. – Ну, учился немного, но все давным-давно из головы вылетело. Отдельные буквы, конечно, могу написать: а, бэ, цэ, дэ, эс…

– Хватит, – прервала Жаннетта. – Главное, чтобы ты знал «эс». Прощай, до вечера!

– Постой! – остановил ее Водяной Глаз.

Жаннетта обернулась.

Беспризорный засунул руку за пазуху и вытащил оттуда обгрызенный ломоть черного хлеба. Отломив половину, он протянул Жаннетте. Она замотала головой – не возьмет, ни за что не возьмет.

– Бери, – настаивал Водяной Глаз. – Маме своей отдашь. Она ведь больна.

3. Тайна одной буквы

Метро выбросило наверх пеструю толпу. Водяной Глаз взял «на мушку» человека в светлом костюме, который на ходу читал газету и настолько был увлечен, что не обращал внимания на толчки, бросавшие его то в одну, то в другую сторону.

Лео нырнул в людской поток. Через секунду он уже терся возле незадачливого «политикана». Еще мгновение– рука его скользнула в чужой карман. Бумажник! Что в нем? Деньги, продуктовые карточки? А если пустой? Невелика беда – в урну выбросить можно. Два пальца Водяного Глаза превратились в пинцет: бумажник медленно поплыл наверх.

– Вор! Держи вора!

Водяного Глаза поймали с поличным. Какой-то верзила схватил его за руку и дал ему затрещину. Вырваться было невозможно. Беспризорный начал бросать беспокойные, умоляющие взгляды, но сочувствующих в толпе, окружавшей его, было совсем мало.

– Полицейского, полицейского сюда!

Лео заметил, что кто-то, расталкивая толпу, настойчиво пробивается к нему. Кто? Полицейский? Автоматчик? Нет, девочка, которую он ждал. Лео отвел в сторону глаза – стыдно. И она теперь вправе подтрунивать над ним, как другие ребята: «Тебе только картофель в огородах воровать».

– Господин, – обратилась Жаннетта к верзиле, – пожалейте честного мальчика.

В толпе засмеялись:

– Честный! В руках чужой бумажник – и честный? Он такой же честный, как ты.

– Подумать только, сколько их развелось! Прохода нету.

– Вчера, говорят, на Пронше они зарезали женщину…

Смех и едкие реплики не смутили Жаннетту.

– Люди, пожалейте мальчика, – продолжала она обращаться к толпе скулящим голосом. – Боши повесили его родителей. Они оба были коммунистами.

Наступила неловкая тишина. Жаннетта, обрадованная первым успехом, настойчиво добивалась окончательной победы.

– Люди, пожалейте! – умоляла она. – Полиция его передаст гестапо. Господа, вы же французы, а не боши!

– Эй, молодой человек, – подошла к верзиле какая-то полная дама. – Немедленно отпустите малыша! Как вам не стыдно, еще француз! Где ваша совесть? Вместо того чтобы накормить, пригреть сиротку, вы готовы его отдать на расправу. Стыдно, молодой человек!

– Да ведь я… мне не жалко… пожалуйста, – начал тот смущенно защищаться. – Пусть идет, мне что!

Водяного Глаза освободили. Он вырвался из толпы и бросился очертя голову. Жаннетта еле поспевала за ним.

– Зачем бежишь? – спросила она, догнав его. – За тобой никто не гонится.

Он вытер рукавом пот со лба, посмотрел на девочку взглядом, полным благодарности, но тут же забыл, кому обязан своим спасением.

– Он меня всю жизнь помнить будет! – хвастливо заявил Лео.

– Кто?

– Да тот, долговязый, что за руку меня схватил, Я его как саданул в живот – он сразу кувырком полетел! Вот же я ему дал, видела?

Жаннетта зажала ему рот рукой и, глядя на него с укоризной, подумала: «Нет, довериться такому хвастуну нельзя. Да и вообще, справится ли он с поручением?»

Она увела его в ближайший сквер, отыскала безлюдное место и сунула ему в руку кусок мела.

– Лео, напиши-ка букву «эс».

Оборвыш присел на корточки возле скамейки. Сначала он смотрел на Жаннетту подозрительно, настороженно, но затем, высунув кончик языка, старательно, даже вспотев от напряжения, вывел на асфальте нужную букву..

– Хорошо, – одобрительно кивнула Жаннетта. – Ты, оказывается, грамотный человек. Молодец, Лео. Я рада за тебя.

Польщенный, Водяной Глаз весело подмигнул:

– Я профессор. Три буханки хлеба в один присест слопать могу. Анри Петен меня давно в заместители приглашает – отказываюсь: времени нет.

Его измазанное грязью лицо вдруг приняло озабоченное выражение, водянистые глаза стали беспокойными.

– Зачем тебе эта штуковина? – спросил он. – Буква «эс»?

Все рассказывать Лео Жаннетта считала лишним. Она решила ему объяснить самое необходимое. Сейчас по всему Парижу – на фасадах домов, на тротуарах, трамваях и автобусах – краской и мелом наносится таинственная буква «S». Зачем? Кто его знает! Одно известно: боши ее боятся, как черт ладана.

– Они как увидят эту букву – злятся, шипят, ну прямо лихорадка их разбирает. – Жаннетта продемонстрировала, как ведут себя немцы при виде этой загадочной буквы. – Поэтому, Лео, ее надо писать назло фашистам всюду, где только сможешь.

– Вот оно что! – улыбнулся беспризорный. – Что ж, тогда я весь Париж изрисую. Хочешь, на Эйфелеву башню залезу и там намалюю большущую букву, ну… хоть с это дерево величиной?

Жаннетта отрицательно покачала головой. Не надо. Там напишут другие. Пусть он займется близлежащими улицами… Но Водяной Глаз уже не слышал, что она ему говорила. Его внимание привлекли приближающийся гитлеровский офицер с дамой. Он отошел в сторону и подал Жаннетте знак: «Молчи!»

– Что ты задумал? – встревожилась она.

Он ей погрозил кулаком: «Тише, не ори!»

Пара прошла мимо. Лео тихонько подкрался сзади. «Что он придумал?» – недоумевала Жаннетта и тут же зажала себе обеими руками рот, чтобы не прыснуть. На спинах эсэсовца и его дамы появились извивающиеся, словно живые змеи, две огромные буквы S.

«Ловок же Водяной Глаз!» – подумала Жаннетта, но, когда он вернулся к ней, протянула руку и сердито сказала:

– Сейчас же отдай мел!

– Почему? – вытаращил Лео глаза.

– Потому! Не нравятся мне твои выходки. Они ни к чему. В революционном деле требуется мужество, героизм, а не баловство.

4. На Цветочном рынке

Кто не бывал на Цветочном рынке в Париже, тому трудно себе представить, что здесь творится даже в будничный день. Сотни фургонов и автомашин, нагруженных цветами, съезжаются со всех окрестностей города, с вокзалов железных дорог. Серебристые и темно-пурпуровые розы, крошечные, как пуговки, и огромные, с подсолнух, хризантемы, нежно-голубые незабудки, синие, как южное небо, васильки, китайская гвоздика, пармские фиалки расположены здесь с присущим французам вкусом. Впечатление от эффектной, радующей глаз картины усиливается сладостным ароматом– нежным и в то же время сильным, разносящимся далеко за пределы рынка.

Парижане любят этот чудесный уголок, потому что любят цветы. Тут можно было встретить – и молодую девушку, и мужчину, и пожилую женщину, и ребенка, – и у всех цветы: в руках, на груди, в петлице пиджака.

В дни гитлеровской оккупации жизнь на Цветочном рынке почти замерла. Лишь изредка здесь можно было встретить немногих зажиточных парижан из числа дельцов. И вот однажды ранним утром сюда забрела Жаннетта. Она останавливалась почти у каждого столика, киоска, лотка, наслаждаясь красотой и пьянящим ароматом цветов.

Седая цветочница с маленьким птичьим лицом, в теплой кофте, громче всех расхваливала свой товар. Жаннетта подошла к ее столику.

– Покупайте фиалки! Чудесные, ароматные фиалки, выросшие из слез благодарности! Фиалки, фиалки, фиалки! Месье, мадам, мадемуазель, покупайте любимые цветы императрицы Жозефины! – выкрикивала старуха, не обращая внимания на Жаннетту. – Вспомните, месье, мадам, как Бонапарт разыскивал по всему Парижу фиалки для Жозефины…

– И нашел? – спросила, сгорая от любопытства, Жаннетта.

– Нашел, но, конечно, не сразу. У ворот Лувра он их нашел… Тебе чего тут надо? – сердито спросила цветочница. – Проваливай, проваливай, воришка!

– Ты сама воровка, индюшка горбатая! – не осталась в долгу Жаннетта и пошла дальше.

Где же Водяной Глаз? Он обещал прийти за листовками и почему-то не явился. Может быть, он снова набедокурил и попал в полицию или в гестапо? Она засунула руки в дырявые карманы и, насвистывая песенку Паганеля, принялась искать Лео. Вдруг ее внимание привлек шум, возникший у западных ворот рынка, где стоял большой стеклянный киоск. Оттуда доносились отрывистые крики, брань и свистки полицейского. Жаннетта немедленно направилась туда.

– Что там случилось? – спросила она по дороге у мужчины, который нес горшочек с цветами.

– Бош беспризорного мальчишку убил. Бош взял цветы, заплатить не хотел, тогда малыш заступился за цветочницу.

– Во что он одет, мальчишка этот? Какие у него глаза? – чуть не плача, спросила Жаннетта.

Мужчина пожал плечами и ушел.

Толпа у ворот рынка росла, гул усиливался. Жаннетта боялась подойти близко к месту происшествия. У нее в кофте была пачка свежих листовок – она не имела права рисковать. Из разговоров вокруг она узнала, что убитому мальчику восемь лет, что он сын итальянца, работающего полотером в какой-то гостинице вблизи площади Сен-Жермен.

– А куда делся бош? – обратилась она к стоящей рядом женщине.

Та кивнула головой в сторону толпы.

– Его оттуда не выпускают. Обезоружили. Но за него заступается полицейский.

– Негодяй! – сжала кулаки Жаннетта.

Неподалеку от толпы, резко затормозив, остановился мотоцикл. С него соскочил молодой монах в бурой власянице, подпоясанной обыкновенной веревкой. Жаннетта, окинув его любопытным взглядом, заметила, что макушка у него выбрита. Интересно, что он собирается делать? Монах спокойным шагом направился к толпе. Все невольно расступились. Жаннетта недолго думая последовала за ним.

На асфальте, в луже крови, лицом вниз, лежал убитый мальчик. Тут же стояли бледные, испуганные немецкий солдат и полицейский. Возбужденные, разгневанные французы угрожающе размахивали руками, кричали, не решаясь перейти к каким-либо действиям. А как поступил монах? Он лишь укоризненно покачал головой и, встретив холодный взгляд немца, съежился от страха и убрался восвояси.

– Трус! – бросила ему вслед Жаннетта. – И вы не лучше! – крикнула она, обращаясь ко всем. – Мальчика убили, а вы только охаете да руками машете. Стыдно! Ты за что мальчика застрелил, паршивый бош?

– Боши, боши идут! – раздался в это время крик и вслед за тем несколько выстрелов.

Толпа немедленно обратилась в бегство.

– Стойте! Не удирайте, стройте баррикады! – закричала, надрывая голос, Жаннетта. – Нас много, нас больше. Слышите, нас больше!

Вокруг убийцы и полицейского осталась небольшая горсточка смельчаков. К ней приближалась группа эсэсовцев. Жаннетта побежала к киоску, схватила со столика два горшочка с цветами и с криком: «Смерть фашистам!» – швырнула их в гитлеровцев. Ее поступок был искрой, которая воспламенила пороховую бочку. В несколько мгновений из опрокинутых киосков, ларьков, автомашин выросла огромная баррикада. Число ее защитников все возрастало. Неизвестно откуда у многих появилось оружие – револьверы, винтовки, даже грана-, ты. По оккупантам начали стрелять из окон и с крыш домов. Разгорелся жаркий бой.

– Смелее! Не жалейте огня! – звонко выкрикивала Жаннетта слова команды. – Бейте фашистов! Стреляйте вон в того носатого лейтенанта! Если его убьете, остальные разбегутся, как крысы!.. У них мундиры синие и сабли на боку… Эй, чего там стоите! Лягте на карниз, не бойтесь – не упадете. Три танкиста, три веселых друга…

Смелее! Не жалейте огня! Бейте фашистов!

«Дура же я, дура!» – бранила Жаннетта себя за то, что отдала матери свой пистолет. Был бы он сейчас у нее, она бы уж непременно уложила вон того сопатого гитлеровца, который, спрятавшись за кирпичной стеной, палит по баррикаде.

– Дяденька, дай-ка мне на минутку эту штучку, – подбежала она к бледному усатому человеку и, не дожидаясь его согласия, вырвала у него из рук винтовку.

Она отбежала немного в сторону, прицелилась. Не успела спустить курок, как лейтенант схватился за голову и как подкошенный свалился наземь. За ним упал второй, третий. «Бошей бьют и с тыла! – обрадовалась Жаннетта. – По ту сторону ворот, очевидно, появилась еще одна баррикада».

Немцы вдруг, точно по команде, стали разбегаться. На опустевшую площадь со свистом и оглушительным криком «ура» выбежала ватага оборвышей. Они засыпали удирающих эсэсовцев градом камней.

– Водяной Глаз! – радостно воскликнула Жаннетта, узнав среди них Лео. – Водяной Глаз! – Взобравшись на грузовик, она заложила пальцы в рот, издала пронзительный свист. – Эй, Водяной Глаз, сюда!

Лео оглянулся. Увидев Жаннетту, он дал команду: «За мной!» – и вместе со своими друзьями что есть духу помчался к ней.

Бесцветные глаза Лео блестели возбужденно, по его измазанному лицу текли темные струйки пота.

– Видала? – запыхавшись от бега, еще на ходу спросил он.

– Что?

– Как я съездил боша кирпичом по башке, видала?

– Это ты его убил? – не поверила Жаннетта. – Неужели ты?

– Я, – напыжился от гордости Водяной Глаз. – Снайпер!

– Врешь! Честное слово, врешь!

– Он, он! – хором подтвердили обступившие ее беспризорные.

– Я сказал ребятам: «Давайте нападем на бошей сзади».

– Мальчишки, он правду говорит?

Беспризорные утвердительно кивнули.

Жаннетта подошла к Лео вплотную.

– Хоть ты вымазался, как трубочист, но я все-таки тебя поцелую, – сказала она и под веселый смех оборвышей громко поцеловала Водяного Глаза в щеку.

Лео стал знакомить Жаннетту со своими друзьями. К ней потянулись десятки маленьких грязных рук.

– Рыбий Хвост.

– Людовик Четырнадцатый.

– Банкир.

– Директор мостовой.

– Лорд.

– Ха-ха-ха! – покатывалась со смеху Жаннетта. – Здесь, я вижу, собрались одни лорды и банкиры!

Глава седьмая

1. Очная ставка

Три дня не вызывали Павлика к Шульцу. Но сил у него за это время не прибавилось. По-прежнему малейшее движение причиняло ему острую боль, порой он терял сознание.

В один из этих дней к нему в камеру вошла уборщица с ведром воды и шваброй. Она сперва подмела каменный пол, а затем принялась его мыть.

Глаза женщины, полные тревоги и беспокойства, вдруг остановились на Павлике.

– Ты русский? – шепнула она, продолжая орудовать шваброй.

Павлик утвердительно кивнул головой.

Уборщица переставила тумбочку на другое место.

– Твои друзья передают тебе привет, – сказала она.

Павлик насторожился. «Она француженка, но это еще ничего не значит. Брат Люсьена тоже француз…»

– У меня нет друзей, – отрезал он.

Уборщица продолжала мыть пол.

– Нет, говоришь? – с усмешкой спросила она.

– Нет.

Женщина внимательно посмотрела на него:

– А мадам Фашон?

– Не знаю такой, – ответил Павлик и отвернулся,

Уборщица выпрямилась. Отошла к двери, приложила ухо к замочной скважине и поспешно вернулась назад.

– Послушай, дружок, – наклонилась она над койкой, – не бойся меня. Я их ненавижу так же, как и ты. Мадам Фашон моя подруга детства. Мы обе переживаем за тебя…

Она не договорила, заплакала. Павлик почувствовал горячий материнский поцелуй.

– Ты у нас славный, – произнесла она и быстро протянула ему записочку. – Это от девочки Мари, Жаннетты. Она вчера была у меня.

Павлик недоверчиво взглянул на женщину: «Не действует ли она по заданию капитана Шульца? Не приманка ли это для глупой рыбки?»

Уборщица, не прибавив больше ни слова, сунула бумажку под одеяло, а сама, схватив ведро и швабру, принялась громко стучать в дверь:

– Откройте, готово!

Жаннетта написала только два слова: «Павлик, спасибо!» «За что она меня благодарит? – удивился он. – Чудная! «Спасибо»… За что? Ага, понимаю! Она у дядюшки Жака учится. Он всем своим товарищам всегда говорит «спасибо». Скромный он человек. Никогда не выставляет напоказ свои собственные заслуги, зато высоко ценит заслуги других. Поглядеть на него – обыкновенный старичок, а на самом деле особенный»,

Как-то раз, поздно ночью, на квартире Мари Фашон, Павлика разбудила русская речь.

Сначала это показалось сном. Почудилось ему, будто он сидит в школе и слышит приглушенный голос из соседнего класса.

«Безударные гласные о, а, е, я, и часто произносятся не так, как пишутся», – несколько раз повторял тот же голос.

Потом пошли склонения:

«Дома, домов, домам, дома, домами, домах…

Павлик поднял голову и не поверил своим глазам: за столом, у затененной газетой лампы, сидел дядюшка Жак.

«Я несу, ты несешь, он несет, мы несем…

«Вот какой это человек! Ему уже около семидесяти лет, за ним охотятся гестаповцы, а он русский язык изучает», – подумал тогда Павлик. Слез с кровати и, завернувшись в простыню, бесшумно, на цыпочках^ подошел к дядюшке Жаку.

«Мама поставила кастрюлю на плиту. Я плету корзинку…»– водил старик пальцем по страницам истрепанного русского учебника. – Павлик, ты почему не спишь?» – поднял голову дядюшка Жак.

«Изучаете русский язык?»

«Да, изучаю. Раньше, понимаешь, времени для этого никак не хватало, а теперь его хоть отбавляй. Скоро кончится война, и мы с тобой поедем в Москву, оттуда – в Пятихатки…

Павлик до того погрузился в воспоминания, что не слышал, как отворилась дверь камеры,

– Пошли! – сердито рявкнул эсэсовец.

У Павлика в руке была записка от Жаннетты, но он не растерялся. Ему удалось незаметно положить ее в рот и быстро проглотить.

Шульц встретил его дружелюбно, усадил рядом с собой на диван и спросил, как он себя чувствует.

– Думаешь, мне тебя не жалко? Очень жалко, – сказал он. – Скажи мне, почему ты такой упрямый? Мы ведь от тебя ничего особенного не требуем.

Павлик его не слушал. Опустив голову, он рассматривал затейливый узор на ковре.

– На улице чудесно. Голубое небо. Прохладная тень под каштанами, – продолжал капитан притворно ласковым голосом. – А на реке? Эх, нырнуть бы сейчас в воду! И плавать, плавать, плавать… Ты плаваешь?

Павлик молчал. Он глядел на узор, напоминающий пеструю цветочную клумбу. Такая клумба, только, конечно, побольше, была в садике депо, где работал его отец. Ухаживала за ней тетя Клава, мать Васи Охрименко. Она подстригала цветы и два раза в день, утром и вечером, поливала их из пожарной кишки. Однажды Павлик уговорил тетю Клаву разрешить ему полить цветы, но потом и сам был не рад. Дело кончилось неприятностью: брандспойт вырвался у него из рук и, точно удав, метнувшись в сторону, обрушил шквал воды на всех, кто в этот момент проходил мимо. Особенно пострадал какой-то прохожий в белом костюме. Он было попятился назад, но зацепился за булыжник и грохнулся в лужу.

– Улыбаешься, наглец! – побагровел от злобы гестаповец. – Молчишь? Я тебя заставлю говорить! – Стремительно подойдя к столу, он снял телефонную трубку: – Приведите Бельроза!

«Бельроз? Я где-то слышал эту фамилию», – подумал Павлик и вспомнил: «Бельроз… Это же шофер такси! Хороший человек. Как он тогда сердился на свою жену из-за Грасса! За что его арестовали? И он подпольщик?!»

Ввели Бельроза с опухшим и посиневшим от побоев лицом. Одна рука у него была перевязана. Он остановился посреди кабинета, переступал с ноги на ногу, со страхом глядел на Шульца. Его испуганный вид вызвал у Павлика отвращение.

– Сядьте, – указал гестаповец Бельрозу на кресло. – Как ваше самочувствие?'

– Благодарю, господин капитан, лучше. Я…

«Лучше»! – возмутился Павлик. – Постыдился бы!

Его бьют, из него сделали тренировочный мяч для бокса, а он – «благодарю», чуть в ноги не кланяется!»

– Вы, кажется, хотите что-то сказать? – спросил Шульц шофера, заметив, что тот застыл с открытым ртом, – Говорите, слушаю.

Бельроз беспомощно-умоляющим голосом попросил перевести его в камеру-одиночку.

– Зачем? – изумленно вытаращил глаза Шульц. – Вместе веселее.

Шофер объяснил: в общих камерах он сидеть не может, так как заключенные объявили ему бойкот. Никто с ним не разговаривает. Все почему-то убеждены, что его специально посадили, чтобы подслушивать разговоры и затем доносить о них господину Шульцу.

– Они меня убьют. Переведите меня, пожалуйста, в одиночку, – повторил Бельроз свою просьбу,

– Эти дьяволы на все способны, – согласился капитан. – Хорошо, я распоряжусь… только после вашей очной ставки с этим слюнтяем, – указал он на Павлика. – Вы его узнали?

Шофер вытянул шею.

– Нет.

– Бельроз! – погрозил пальцем гестаповец. – Опять? Опять начинаете лгать? Советую вам получше присмотреться. Это же тот самый сопляк, которого ваш покойный друг привез к вам вместе с девочкой и унтер-офицером.

Шофер встал, подошел ближе к дивану и, возвратившись на свое место, торопливо кивнул головой:

– Он самый.

Павлик продолжал сидеть неподвижно с печальным, остановившимся взглядом. На его лбу выступили едва заметные капли пота.

– Правда не тонет, Шэрнэнко, – обернулся торжествующий Шульц к Павлику. – Что теперь скажешь? Временно задержанный господин Бельроз на предыдущем следствии сообщил, что Пети завез вас к нему, так как на квартире мадам Фашон, предполагает он, жил какой-то неизвестный ему человек. От тебя, Шэрнэнко, требуется одно: сказать, кто этот человек. Если не хочешь назвать его имя, то опиши хотя бы его внешний вид. Скажешь правду – на волю отпустим, не скажешь– к стенке поставим. Ну?

– Говори, иначе тебя расстреляют, – принялся шофер уговаривать Павлика. – Жаль мне тебя.

Павлик бросил на Бельроза презрительный взгляд.

Бельроз не выдержал взгляда мальчика. Он сжал опущенные меж колен руки, понурил голову.

– Я не мог больше. Меня истязали, раздавили грудную клетку, – произнес он глухо.

– Молчать! – заорал Шульц. – Шэрнэнко, как выглядит человек, которого прятала у себя на квартире мадам Фашон? – Он скрестил на груди руки и полузакрыл глаза. В его голосе слышалась сдерживаемая ярость, которая вот-вот вырвется наружу. – Молодой он или старый? В роговых очках? С бородой или без бороды?

Павлик молчал. Он снова глядел на узор ковра… Тетя Клава, очевидно, опять поливает клумбу в садике депо, а Вася, ее сын, гоняет мяч… В Пятихатках сейчас как после грозы – немцев там уже нет. Их давно оттуда прогнали. На лугу, за станцией, пасутся коровы, в степи урчит трактор, а из поезда «Киев – Днепропетровск» выбегают пассажиры, наводняя платформу… Одним словом, как прежде. До войны. Взглянуть бы на все это хоть одним глазком!..

– Вста-ать! – вскрикнул гестаповец. И, прислонившись к косяку двери, прибавил] – Иди-ка сюда, быстро!

– Не иди! Слышишь, не надо! – преградил Бельроз Павлику дорогу. – Он убьет тебя, убьет!

Павлик грустно усмехнулся. «Эх, господин Бельроз, господин Бельроз! – подумал он. – Вы вот людей советских любите, а знаете их мало! Да пусть Шульц сделает со мной что захочет – не добьется он своего. Товарищей я не выдам. Я выдержу, я должен выдержать».

– Прошу тебя, не иди, – продолжал умолять Бельроз.

Павлик глядел на него, а видел другого француза – дядюшку Жака. «Главное, Павлик, – это верить в свои силы, – говорил он ему. – Когда вырастешь, то будешь вспоминать об этом поручении Коммунистической партии с величайшей гордостью».

– Он тебя убьет!

Павлик уже не обращал никакого внимания на раздирающие душу вопли шофера. Он медленно, не спеша приближался к Шульцу. Он глядел на палача в упор. Смело, с необычайным упорством.

– Не бейте его! – .бросился Бельроз к Шульцу. – Пожалейте, он еще ребенок!

– Ребенок? – ядовито переспросил гестаповец. – Как бы не так! Вы – дитя, а Шэрнэнко уже зрелый и очень опасный большевик.

– Умоляю вас, господин капитан, пожалейте мальчика, не бейте его!

Шульц разразился злобным смехом. С каким-то ожесточенным удовлетворением он начал потирать руки. Он вовсе не собирается бить мальчишку. У него есть более радикальные меры воздействия на русский характер!

Гестаповец схватил Павлика за руку, всунул его пальцы в щель чуть приоткрытой двери, затем изо всех сил начал тянуть дверь к себе. Лоб Павлика покрылся испариной. Трудно, немыслимо переносить такую боль. Но он сцепил зубы и молчал.