Текст книги "Командовать парадом буду я!"

Автор книги: Михаил Барщевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 44 страниц)

Сначала Юля просто пробросила в разговоре с Вадимом мысль, не стоит ли пополнить число адвокатов, работающих в кооперативе. Вадим отреагировал вяло: «Подумаю!» Юлька вдруг страшно обозлилась. Не «подумаем», а «подумаю»! Что он о себе возомнил? Будто ее отец здесь вообще ни при чем! Не говоря уж про маму и Сашу. Однако скрепилась. Вадим вообще оказался первым мужчиной в ее жизни, рядом с которым ей приходилось держать себя в узде. Другие заведомо готовы были терпеть с ее стороны все, что угодно.

При следующей встрече Юля опять завела разговор на нужную тему, но теперь с другого боку – есть такой Кашлинский, очень просится работать на фирме.

Тщеславие Вадима сработало моментально – значит, фирма уже настолько известна, имеет такую репутацию, что к нему напрашиваются достаточно крепкие адвокаты! Осипов согласился, чтобы Юля организовала встречу.

Леша Кашлинский пришел к Вадиму, вовсе не выказывая ни волнения, ни стеснения. Вадим сразу обратил внимание на его очки. Явно очень дорогие, в тонкой золотой оправе и, как показалось Осипову, с простыми стеклами. Вадим, было, подумал: «Понтярщик!» Но вспомнил свою историю с часами «Ориент» и пришел к приятному выводу, что сам он повзрослел раньше.

Вот что действительно произвело на Осипова сильное впечатление, так это многозначительность Лешиных тирад по поводу любой банальности. Вадим представил, как должны «западать» клиенты на такого спокойного, неторопливого, вдумчивого и всегда совершенно правого адвоката.

Вадим задал Леше вопрос, ну, как бы посоветоваться, ответ на который сам прекрасно знал. Правда, Вадим в свое время искал его неделю. Кашлинский помурлыкал что-то себе под нос, снял очки, протер, водрузил обратно на переносицу и ответил такую чушь, что Вадим, как говорится, чуть со стула не упал. Но с каким видом ответил! «Гений! – решил Вадим. – Если его предварительно хорошо натаскивать, он очки будет втирать получше агитпропа ЦК КПСС». Опять взглянул на золотые очки Кашлинского. Хотелось понять, они все-таки с диоптриями или так, для солидности.

В начале июня позвонила Смирнова.

– Вадим, специально хочу вас предупредить сама. Не дай бог, подумаете, что я вас обманула.

– Что случилось? – насторожился Осипов.

– В Бауманском суде была проверка Мосгорсуда. Трифонову, это наша судья по делу Буйнакова, взгрели за нарушение сроков рассмотрения дел, – Смирнова не удержалась, чтобы не подколоть Вадима. – Может, вы еще помните, что в Гражданском процессуальном кодексе есть такие сроки?

– Ой, правда? – дурашливо удивился Осипов.

– Так вот, Трифонова назначает дело к слушанию на 20 июня. Специально мне звонила, чтобы я вас предупредила. Кстати, сказала, что ни больничный, ни командировка во внимание приниматься не будут.

– Понял. Хорошо, Алла Константиновна, а может, мы заявим совместное ходатайство о приостановлении рассмотрения дела? Например, для выработки мирового соглашения? – Вадим судорожно пытался что-нибудь придумать.

– Смешно, – Смирнова злорадно хмыкнула. – Это как вы себе представляете: мировое соглашение по иску о признании брака фиктивным? Такой иск, кажется, заявил ваш клиент?

– Глупость сказал, – легко согласился Вадим. – Ладно, что-нибудь придумаю!

– Не сомневаюсь в принципе в этой вашей способности, но в данном случае сомневаюсь. Как бы там ни было, я вас предупредила.

– Спасибо! – Вадим повесил трубку, забыв от растерянности попрощаться. Когда сообразил, перезвонил сам, сказал, что прервался разговор, и попрощался. Смирнову явно тронуло такое проявление вежливости. «Не такой уж он и нахал, как о нем говорят!» – подумала стареющая звезда цивилистики.

20 июня, направляясь в суд, Вадим волновался так, как не случалось уже много-много лет. Дело было не в Буйнакове и не в Смирновой. На первого, по большому счету, было наплевать – сам виноват, нечего было зариться на халявные деньги. Смирнову же он не боялся, поскольку перехамить его, Вадим в это свято верил, уже никому не удастся. А придумать что-нибудь оригинальное по такому делу Смирнова вряд ли сможет. Да и зачем ей придумывать, когда Буйнаков наговорил на себя – хуже не бывает. Правда, проигрывать не хотелось.

Волновался Вадим из-за Лены. Вообще, ехал в суд с ощущением, что защищать ему предстоит не интересы дурака Захара, а жену. Так вот себя настроил. И нервы разгулялись. К постоянному чувству вины из-за Юли добавилась мысль: даже собственную жену защитить не смог. И пошло-поехало! Короче, подъехал Вадим к зданию суда взвинченный, с твердым убеждением, что на Лену кто-то «наехал», и вот сейчас, сегодня решается вопрос – может ли он отстоять свою жену.

Дополнительное раздражение вызывала полная пустота в голове. Вадим никак не мог дождаться озарения. Должно же что-то придуматься! Всегда какой-то фокус приходил на ум! Не отупел же он совсем с этими кооперативами? Но, увы…

Началось слушание. Вадим заявил три ходатайства, каждое из которых имело целью под тем или иным предлогом отложить рассмотрение дела. Смирнова улыбалась, но не нарушала договоренности. Она не возражала против ходатайств Осипова, а лишь, вяло приподнимаясь со стула, произносила: «На усмотрение суда!» Трифонова, не поворачивая головы в сторону двух народных заседательниц, сходу провозглашала: «Суд, совещаясь на месте, определил – ходатайство отклонить!»

Номер был отработан, совесть чиста, а результат и так ясен заранее.

Смирновская клиентка, великолепно натасканная Аллой Константиновной, безупречно изложила свою версию событий, ответила на вопросы Трифоновой и поступила в распоряжение Вадима.

О чем было ее спрашивать? Круговая оборона выстроена великолепно, не подкопаешься. Встретились, полюбили, Захар предложил выйти замуж. Так сильно любила, что бросила все на родине – работу, друзей, родителей и приехала к нему в Москву. Через год он остыл, она поняла, что больше не нужна ему, мол, поигрался и хватит. А тут встретила человека, который ее действительно полюбил. Всерьез и навсегда. Недавно от него родила. К Захару претензий нет, просто хочет развестись, а он, человек без совести и чести, пытается брак признать недействительным и выбросить ее с маленьким ребенком на улицу.

Конечно, Вадим видел, с какой ненавистью обе заседательницы смотрели на Захара. Женская солидарность – это не солидарность пролетариев всех стран, это – серьезно.

Даже Трифонова, предоставляя Вадиму право начать задавать вопросы, посмотрела на него более чем выразительно, с немым вопросом: «Ну, а у вас, товарищ адвокат, интересно, совесть есть?»

И вот тут-то, наконец, Вадим понял, что ему делать. Если Захар его обманул, если это и вправду поначалу была нормальная семья, то пусть ему же, дураку, будет хуже. Нечего собственному адвокату врать! Да и подонком по отношению к молодой провинциалке быть негоже. Ну, а если девчонка врет, то он, Осипов, дело выиграет! И никакая Смирнова ей не поможет. Хотя авантюра, конечно, чистой воды. Коган за подобные закидоны придушила бы…

Вадим начал допрос. Не поднимая головы, не отрывая глаз от бумаг, тихим, занудным голосом, он стал задавать вопросы. Где познакомились, а что сказал Буйнаков тогда-то, а где была свадьба и так далее. Смирнова несколько напряглась, поскольку подобная оплошность со стороны Осипова ее насторожила. Это же «таблица умножения» – нельзя давать противной стороне лишний раз повторять невыгодные для тебя показания. Детский сад! «До какого уровня деградации может дойти хороший, в принципе, юрист за пару лет работы с шашлычниками!» – расстроилась Смирнова.

Вадим тупо продолжал гнуть свою линию. А почему поссорились? А до этого вместе в гости ходили? Смирнова с удовольствием смотрела на свою клиентку, которая не только отвечала как по-писаному, но, расслабившись, поняв все бессилие Осипова, еще немного и актерствовала, даже разочек слезу подпустила. Очень кстати.

Трифонова смотрела на Вадима разочарованно и презрительно. Она-то думала – Осипов! Имя! «Ничтожество и дурак. Просто гонорар отрабатывает. Даже противно!»

– У меня больше нет вопросов, – уныло произнес Вадим и впервые поднял глаза на ответчицу. Та, очаровательно улыбнувшись, с видом победительницы, отправилась на свое место. Смирнова с облегчением выдохнула.

Неожиданно Вадим выкрикнул:

– Нет, простите, еще один вопрос, – все чуть не подпрыгнули на своих стульях. В голосе Осипова и следа не осталось от уныния и обреченности, первые нотки металла прорезались отчетливо и резко. – А скажите, коли вы утверждаете, что у вас с якобы мужем были близкие отношения, какая особая примета есть у него в нижней части живота? Шрам? Родимое пятно? Может, ожог?

– Что?! – женщина развернулась на всем ходу и растерянно смотрела то на Вадима, то на Смирнову.

– Я возражаю, товарищ председательствующий! – вскочила Смирнова. Она мгновенно поняла, какую игру затеял Вадим.

Но и Трифонова поняла. Спокойно, демонстративно вежливо судья ответила:

– Ну, почему же, товарищ адвокат? Ваш коллега задает вполне правомерный вопрос.

– Я отказываюсь отвечать, это интимно! – попыталась спастись якобы жена.

– Нет уж, отвечайте! – жестко потребовала Трифонова.

Буйнаков наблюдал за всей этой сценой с видом полного идиота. Он вообще не понимал, что происходит. Компанию ему составляли народные заседательницы.

– Я не видела, было темно! – лучшего ответа Анжела не нашла.

– Зато здесь светло так, что аж ясно! Думаю, не только мне, – Вадим выразительно посмотрел на Трифонову. Та с большим интересом изучала Осипова. Это был другой человек. Совсем! Глаза горели, тонкие длинные пальцы выстукивали дробь по крышке стола. Голова гордо откинулась назад. Трифонова перевела взгляд на Смирнову. Та все поняла. Ее растерянность была и жалкой, и забавной одновременно.

Если Смирнова еще как-то попыталась в прениях сгладить ситуацию, долго рассуждая о том, что кавказское воспитание не позволяет женщине говорить в присутствии мужчин об интимных подробностях личной жизни, то Вадим мучить суд не стал. Его речь была предельно простой и короткой.

– При всем уважении и, если угодно, профессиональной зависти к мастерству моего процессуального противника Аллы Константиновны Смирновой, я должен заметить, что правда как шило. В мешке не утаишь. Кто бы его ни ткал, какие бы невидимые нити ни использовал. Мое обращение к вам будет цитатой из древнейшей и мудрейшей книги человечества: имеющий очи да увидит! Здесь ведь не так темно, как в спальне ответчицы, правда? – Вадим скромно сел на свое место.

Судья ушла в совещательную комнату и через пару минут вышла с решением. Разумеется, только резулятивной частью. Трифонова делала вид, что читает написанный текст, хотя и Осипову, и Смирновой было понятно, что перед ней пустой лист бумаги. Иск Буйнакова был удовлетворен, брак признан недействительным.

Не успел Вадим выйти в коридор, к нему подскочил Захар и, вытаращив глаза, шепотом спросил:

– А какую особую примету вы имели в виду? У меня там ничего нет!

– Совсем ничего? – с улыбкой спросил Вадим. Понял, что до Захара шутка не дошла. Да оно, собственно, и не важно. Лену он отстоял. Теперь этот осел на защите будет ее основным союзником.

Что и требовалось доказать! Прежде всего, самому себе. «Руки помнят!» – опять подумал Вадим.

К Юле он не поехал. Почему-то совсем не хотелось.

Глава 23
КУЛЬТУРНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ

«Долгие сборы – лишние слезы». Сборы были долгими, но без слез. Никто не представлял, что нужно брать с собой в Америку, что может понадобиться. Илона настояла на большой аптечке.

Все знакомые врачи родителей составили свои списки лекарств. Потом эти списки, а оказалось их шесть, свели в один. Михаил Леонидович грустно пошутил, что все эти врачи явно учились в разных институтах. Приехал Автандил и, как наиболее молодой, а потому прогрессивный и продвинутый, Михаила Леонидовича несколько успокоил. Оказалось, многие лекарства – аналоги. Список сократился на треть. Но все равно – три огромные косметички забили до отказа.

Светлана, помощница Терешковой, немного упростила задачу. От имени ВВ, своего шефа, она позвонила в посольство в Вашингтоне и договорилась, что, если, не приведи Господи, случится с Вадимом какая-нибудь хворь, он сможет обратиться к посольскому врачу. Одну косметичку расформировали.

Лена занялась одеждой. Прежде всего, через кого-то из подруг ей удалось достать J 0 пар белых носков. Последний писк московской моды. С белыми сорочками проблемы не было. Всего год назад Вадим купил в кооперативе Аксельбанта 5 штук, пошитых специально на него.

А вот костюм пришлось искать. Путь проложил Марлен. Через райком партии он вышел на директора фабрики «Большевичка», где уже несколько месяцев шили костюмы из итальянской ткани по лекалам Пьера Кардена. Одно из первых реально функционировавших совместных предприятий Советского Союза! Старался Марлен, конечно, для племянника, а не для Вадима. Мария Ивановна, кстати, напомнила мужу, что Вадим для Саши в Америке – конкурент. Но Марлен Сашу предупредить забыл, а тот, добрая душа, сразу позвал Вадима с собой в подсобки заветного магазина.

Приехали Вадим с Сашей в Орликов переулок, где располагался фирменный магазин «Большевички», вместе. Вадиму костюм подобрали сразу, благо фигура была стандартной, а вот Сашке пришлось ушивать пиджак. У него уже начинало расти пузо, поэтому размер брюк оказался больше, чем размер пиджака.

Вадим купил двубортный болотно-зеленый костюм в тонкую полоску. Выглядел потрясающе. Назавтра надел его на встречу с клиентами, те аж ахнули. Спросили – финский? Нет, наш, совместное производство – СССР-Франция, с гордостью ответил Вадим. И сам удивился неизвестно откуда появившемуся чувству патриотизма. Раньше такое испытывал, только когда сборная СССР выигрывала очередной чемпионат мира по хоккею.

За неделю до 5 сентября, даты вылета в США, группе советских стажеров выдали визы.

Между отобранными на стажировку москвичами уже завязались свои отношения, они перезванивались, делились информацией, советовались друг с другом. Как-то само собой сложилось, что Вадим стал лидером этого неформального объединения. Может, поэтому, а может, потому что, не считая Саши, он был старше остальных, ему поверяли свои секреты.

Кто-то поделился планами закрепиться в Штатах и обратно не возвращаться, кто-то рассказывал, куда собирается спрятать лишнюю, сверх разрешенного лимита, черную икру, чтобы там обменять ее на электронику. Вадим внимательно выслушивал каждого, но от советов воздерживался. Попасться на провокации и лишиться возможности посмотреть Америку явно не хотелось.

Когда одна девица, комсомольская активистка с юрфака МГУ, уже защитившаяся и получившая место ассистента кафедры, поведала Вадиму, что вопрос «невозвращения» для нее решенный, Вадим насторожился. То ли она полная дура, если говорит такие вещи по телефону, а не шепотом в ванной при включенном душе, то ли это провокация чистой воды. Вадим дважды повторил в ответ, что считает это неверным поступком, что сам он вернется в СССР обязательно.

На самом деле Вадим давно решил, что оставаться в Союзе небезопасно. Много тому было причин, но, главное, он перестал понимать, что будет завтра, куда качнется маятник власти. При этом Вадим сознавал и то, что если уезжать, так всей семьей, со «свесями» и «тесями». А те почти наверняка не поедут: здесь друзья, работа, там – одиночество и старость. О бабушках и говорить нечего. Бабушка Аня не поедет по идеологическим соображениям. А бабушка Эльза – по практическим. Учить еще и английский, после неродного русского, она не захочет. А без языка ей никак – как же новости по телевизору смотреть?

Но обсуждать свои мысли ни с кем, кроме Лены, Вадим считал недопустимым, да и просто глупым. Лена же сказала спокойно и абсолютно однозначно: «Без родителей, твоих и моих, я не поеду. В принципе, ехать не хочу. Но если там удастся подготовить почву, – почему нет? Не для того, чтобы ехать, а для того, чтобы бежать». Последний раз Лена в таком тоне говорила с мужем много лет назад, когда он чуть было не проиграл в рулетку деньги, вырученные от продажи «Москвича» и лежавшие неприкосновенными до подхода очереди на «Жигули». Вадим, собственно, спорить и не собирался. Просто переформулировал Ленину мысль:

– То есть речь может идти не об эмиграции, а только об эвакуации?

– Ты меня правильно понял, – закрыла тему жена.

Вот что действительно напрягло Вадима, так это доверительные сообщения троих из шести стажеров-москвичей: каждому из них позвонил некий Николай Николаевич из КГБ и попросил о встрече. Саша от контакта увернулся, сославшись на болезнь. И, на всякий случай, действительно до дня отъезда нос на улицу не показывал. В его консультации и в кооперативе клиентам отвечали, что болен. Ангина.

Двое же с «Николаем Николаевичем» встретились. По их словам, он попросил, в случае чего, не отказать в мелких просьбах нашим дипломатам и журналистам, постоянно работающим в США. Расписок о согласии на сотрудничество, опять-таки по их словам, никто не подписывал. Отдельно попросили сообщить в посольство, если вдруг они узнают, что кто-то из группы решит остаться в США.

Помимо неприятного чувства, которое вызвали эти рассказы, Осипов напрягся по поводу еще двоих москвичей-стажеров. Либо им, как и ему самому, «Николай Николаевич» не звонил, либо они дали согласие на сотрудничество. А может, они и так давно уже «сотрудничают». В любом случае, Вадим решил, что именно этой пары стоит опасаться в первую очередь. К тому же, в нее входила Оля, девочка из МГУ. Теперь ее откровения насчет планов остаться в США представлялись явно провокационными.

Накануне отъезда, уложив Машу спать, Вадим с Леной сидели на кухне. Лена неожиданно предложила выпить. Чисто символически.

– Я вот что хочу тебе сказать, – почти торжественно начала Лена. – Я тебе очень благодарна. За все! За отношение ко мне, к Машке. Мне очень было с тобой спокойно…

– Ты это к чему? – Вадим вытаращился на жену. – Я что, помер уже?

– Не хохми, я серьезно, – на глаза Лены неожиданно навернулись слезы. – Знаешь, всяко бывает. Может, за полгода ты кого-то встретишь. Решишь начать жизнь сначала. Там, в Америке. Так вот, я все равно останусь тебе очень благодарна!

Вадим молчал, не понимая, то ли Лена шутит, то ли у нее нервный шок из-за его отъезда.

– Ты с ума сошла! – Вадим вдруг разозлился. – Ты что несешь?! Для меня дороже вас с Машкой нет никого на свете! – Тут же вспомнил про Юлю. Несколько дней он ей не звонил. Просто забыл. Не затей Лена этот разговор, может, и не вспомнил бы вовсе. Но именно сейчас, пронзительно осознав, что для него значат жена и дочь, с полной очевидностью Вадим понял: Юля – развлечение, не более. И то, видимо, в прошлом.

– Не знаю, – Лена думала о чем-то своем. Потом решилась – У нас в институте, у Кати Жмыховой, ты ее не знаешь, муж поехал в Германию на стажировку. Всего на три месяца. А через месяц позвонил и сказал, что не вернется. Что у него там наметилась новая семья. Знаешь, ведь каждый ищет, как ему лучше.

– И ты тоже будешь искать? – Вадим даже не сообразил, слова жены его больше разозлили или напугали.

– Я?! – теперь уже Лена с изумлением смотрела на мужа. – Я-то с какой стати?

– А я с какой?!

Ночью Лена проснулась оттого, что почувствовала – рядом в постели никого нет. Вадим сидел на кухне. Писал.

– Что ты делаешь? – настороженно спросила Лена.

– Для тебя, дурочка, инструкции пишу. На случай, если кого встречу. Негритянку какую-нибудь, например. – Хотя тема и была исчерпана еще вечером, Вадим решил подколоть Лену. В отместку за глупость и недоверие. Сейчас, сидя на кухне, ночью, составляя памятку для жены, Вадим еще и еще раз убеждался, что без Лены с Машкой жизнь для него не имеет смысла.

Лена присела рядом. В меморандуме Вадима перечислялись все, кто мог понадобиться в экстренной ситуации. Телефоны друзей и клиентов с указанием сфер их деятельности – продукты, медицина, авторемонт и так далее. Отдельно были выписаны телефоны Терешковой и ее помощницы Светланы. Это – на крайний случай и только с совсем уж серьезными проблемами. Еще на одном листке – шифры сейфов, домашнего и в кооперативе. Следующий листок – у кого из друзей какие суммы их с Леной денег хранятся. У кого дома, «под подушкой», у кого на счетах в сберкассах.

Лена, не просмотрев до конца записи мужа, расплакалась, обняла Вадима и шепотом с трудом выдавила из себя: «Извини! Я правда дура!»

Когда самолет приземлился в Нью-Йорке, Вадим, так ни на минуту и не уснувший за время перелета, уже туго соображал, что происходит. Всю их группу провели к паспортному контролю. Каждому вручили ксерокопию письма какого-то американского сенатора с просьбой к Службе эмиграции и натурализации оказать содействие в успешном начале проекта дружбы США-СССР и еще кучей каких-то малопонятных для Вадима слов на английском языке.

Огромный негр, взяв паспорт Вадима, стал с большим интересом разглядывать предмет гордости Владимира Маяковского. Причем держал он «советский серпастый и молоткастый» с таким видом, будто ему в руки сунули дохлую лягушку. Начавшую слегка разлагаться.

Вадим спохватился и сунул поверх паспорта письмо сенатора. Выражение лица негра-пограничника сменилось, как от удара дубиной по башке. Брезгливость моментально уступила место радостно-испуганной гримасе, из-за массивных темно-красных, почти бурых губ высветилась бледно-розовая улыбка, подчеркнутая жемчужной белизной ровных отполированных зубов…

Вадим понял, что если он воспринимает окружающее в столь поэтичных образах, дело совсем плохо. Надо как-то успокоиться.

Кинув взгляд на соседние стойки, где проходили паспортный контроль другие стажеры, Вадим обнаружил, что сцена всюду повторялась. Оторопь у тех пограничников, которые еще не получили копию сенаторского письма, и заискивающе-подобострастная улыбка тех, кто его уже прочел. Первый раз за последние сутки Вадим улыбнулся. Значит, и в Америке перед властью раболепствуют. Уже проще. Люди, они и здесь люди. Пробьемся!

Стыковочный рейс до Вашингтона вылетал через полтора часа. Пока прошли паспортный контроль, получили багаж, сдали его вновь, теперь уже на внутренний рейс, время пролетело не то что незаметно, просто моментально. Еле успели.

Полет до столицы США занял меньше часа. Там уже никаких пограничных формальностей. Вадим сообразил, что две лишние бутылки водки и три баночки черной икры, специально распиханные по разным углам чемоданов, проскочили незамеченными. Вадим стал вспоминать, а был ли вообще таможенный пост? Не вспомнил, все расплывалось в тумане. Спросил Сашу. Тот удивленно посмотрел на Вадима:

– Ну, ты, Осипов, даешь! У тебя на таможне ведь яблоко самолетное отобрали! Правда не помнишь?

– Ни хрена не помню!

– А я хоть и пил весь полет, все помню! – Саша громко рассмеялся. – Так что не надо парить, что алкоголь вредит мозгу!

В зале прилета группу советских юристов поджидала стайка американцев. Кто-то был в костюме, кто-то в джинсах, а кто-то и просто в шортах. Первым к прилетевшим подскочил Стив. Его традиционная улыбка до ушей, объятия, правда без поцелуев, с каждым из прилетевших, немного приободрили Вадима. Какой-никакой, а знакомый. Один из бывших экзаменаторов.

Оказывается, жить первые три недели предстояло по семьям. Вадим еще в Москве узнал, что его отобрали для стажировки две американские фирмы. План для всех был одинаковый – три недели общего обучения в Вашингтоне, потом два с половиной месяца – в одном городе (кто-то в университете штата, кто-то в прокуратуре, кто-то в юридической фирме), еще два с половиной месяца – в другом городе и последняя неделя опять в Вашингтоне.

Вадима с Сашей изначально согласились принять разные фирмы, но благодаря усилиям Вадима, рискнувшего надавить еще в Москве на Стива с угрозой, что он может от поездки и отказаться, тот все переиграл. Теперь получалось, что первую половину стажировки Вадим с Сашей должны были провести вместе в Вашингтоне в фирме «Брайан энд Твид», а потом перебраться в Нью-Йорк. Вадим в фирму «Уайт энд Кейс», а Саша – в «Абрамовитц энд партнере».

Но все это маячило где-то очень далеко. Через целых три недели. А пока Стив сообщил, что обоих приятелей будут пестовать две семьи соседей. Живут они на Потомаке, это богатый пригород Вашингтона.

Вадим сразу представил себе почему-то Мытищи и загрустил. Но, обратив внимание, с каким придыханием и явной завистью в голосе Стив несколько раз, поднимая палец вверх, произнес «Потомак», подумал, что, может, это и не так страшно. Может, ближе к Кратово или Переделкино? Все равно дыра!

Тут выяснилось, что хозяева Вадима за ним не приехали – у них театр, и пригрузили своих соседей забрать обоих московских гостей.

Когда пришли на парковку, Вадим впервые в жизни увидел джип. Это была явно не городская машина. Что-то наподобие нашего «козлика», но только покрасивее и попросторнее. Тем не менее, его и Сашкины четыре чемодана в багажник не влезли. Пришлось один, поменьше, взять на колени.

Вадима все начало раздражать. И болтливая семейная пара, которая без конца о чем-то приветливо спрашивала, ахала и охала, и Сашка, размахивавший во время ответов руками и спихивавший на Вадима свою половину чемодана… И вообще все! Вдруг Вадим осознал, что не понимает больше половины из того, что говорят американцы. Сашкин английский он понимал почти полностью, но сам бы так говорить не смог. «Ладно, это от усталости!» – попытался успокоить себя Вадим.

Когда приехали, приятелям предложили поужинать. Но есть обоим не хотелось. Сашка с удовольствием согласился выпить пива, а Вадим попросил кофе. «Кофе на ночь?» – удивились хозяева и быстро в какой-то машине приготовили коричневую бурду, не имевшую никакого вкуса, но правда пахнувшую, как настоящий кофе.

Слава богу, вскорости появились хозяева Вадима. С ними пришла и надежда лечь спать. Но еще с полчаса продолжалась бурное обсуждение чего-то, во что Вадим не вникнуть не мог. Саша принимал в разговоре активное участие, но Вадим «поплыл» окончательно. Он просто перестал соображать, что происходит, о чем говорят, где он находится. Неожиданно его осенило: он мечтает только об одном – оказаться дома, забраться в постель, обнять Ленку и уснуть. И чтобы за стеной спала Машка. И чтобы все говорили по-русски. «На хрена мне эта Америка нужна?!» – с диким раздражением на самого себя подумал Осипов.

Утром Вадим проснулся, еще 5 не было. За окном только начинало светать. Конечно, его предупреждали об эффекте смены часовых поясов. Говорили, что на адаптацию организма уйдет не меньше недели. Но чтобы такой бред? Проспал пять часов после дня, длившегося больше 30 часов, – и сна ни в одном глазу! Получается: во-первых – не выспался совсем, во-вторых – спать не хочется. «Нет, в этой Америке все через задницу!» – заключил Вадим и стал рыться в чемодане в поисках зубной щетки.

Умывшись, Вадим поднялся из «бейсмента», как здесь красиво называли полуподвальный этаж, на первый. Там была кухня. А значит – кофе.

Хозяева, разумеется, спали. Найдя кофе-машину, Осипов минут пять пытался разобраться, как она действует, куда что насыпать и на какую кнопку нажимать. Бесполезно. Тогда, чертыхаясь, Вадим взял кастрюлю, налил воды, поставил на плиту и попытался ее разжечь. «В конце концов, кофе можно сварить в чем угодно!» – успокоил себя Вадим.

Повернул вентиль, но не тут-то было. Огонь от зажигалки вспыхнул и враз потух. Вадим повторил попытку разжечь конфорку. Эффект тот же. «Так у них еще и газ с перебоями идет!» – ненавидя уже все американское, пришел к выводу Вадим.

Пораскинув мозгами, он решил попробовать зайти с другой стороны. Оторвал кусок какой-то странной бумажной салфетки, очень широкой, свернутой в рулон и вертикально водруженной на штырь рядом с раковиной. Свернул ее в жгут, поджег зажигалкой и поднес к конфорке. Когда пламя по салфетке начало подбираться уже к пальцам, Вадим быстро бросил ее в раковину и залил водой. Посмотрел на плиту – газ горел. «Все не как у людей! – пришел к окончательному выводу Осипов. – Почему надо поджигать конфорку почти треть минуты, а не как у нас, сразу?»

Только через несколько часов, когда проснулись хозяева и стали готовить себе завтрак, Вадим понял, что хотя у них действительно «все не как у людей», но отнюдь не так уж глупо. Оказывается, салфетку использовали в качестве полотенца: отматывая по большому, почти квадратному куску, отрывали по перфорации и, вытерев руки, выбрасывали в мусорное ведро. Тоже, кстати, не такое, как у нас, а простеленное большим полиэтиленовым пакетом. Его потом просто выбрасывали со всем мусором, а ведро, чистое и без запаха, спокойно оставалось на месте, катаясь по специальным полозьям, прикрепленным к дверце тумбы под мойкой. Свой зев оно разевало одновременно с открытием дверцы.

Сама мойка тоже выглядела чудно. Она была разделена на две. Одна – обычная, а вторая с какой-то странной дыркой по центру, не защищенной ни решеткой, ни сеткой. Осипов подумал, что любой мусор легко проскочит в такое дурацкое сливное отверстие и засорит трубу, как пить дать! Но именно в эту часть мойки хозяйка сбросила после завтрака остатки еды. Каково же было удивление Вадима, когда следом она нажала какую-то кнопку, раздался звук, похожий на урчание мясорубки, и все объедки ушли в канализацию в перемолотом виде. «Черт! Разумно!» – неохотно констатировал Осипов.

Еще раз к тому же выводу Вадим пришел, когда хозяйка подозвала его специально показать, как работает плита. Она заметила, видно, что он аж весь вытянулся, когда она зажигала ее, готовя завтрак. Оказывается, чтобы избежать неприятностей с детьми, вентиль надо было вдавить, что вызывало «выстреливание» искр из-под конфорки, повернуть и подержать какое-то время. Вадим сообразил, – наверное, в конфорку вмонтировано что-то типа теплового датчика, окончательно открывавшего путь газу после небольшого нагрева. Да, здешние детки, да и взрослые, случайно газ не пустят.

«Красиво жить не запретишь!» – подумал Осипов. Опять со злобой.

Между чашкой утреннего кофе, сваренной с такими муками, и завтраком хозяев прошло больше двух часов. Вадим успел разобрать оба чемодана и осмотреть бейсмент.

Помимо его комнаты, там еще располагались тренажерный зал с большим количеством каких-то сложных и совсем непонятных устройств, комната для игр, что вытекало из большого количества детских игрушек, разбросанных в ней по всему полу, какое-то техническое помещение с котлами, бойлером и чем-то еще, Вадиму неизвестным. Больше другого Вадима поразило наличие и в тренажерной, и в детской, и в его комнате по телевизору. Явно здесь жили миллионеры. А вот зачем один туалет был в бейсменте, а другой – на первом этаже рядом с кухней, Осипов не понял. Вроде, и одного туалета в доме вполне достаточно!