Текст книги "Командовать парадом буду я!"

Автор книги: Михаил Барщевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)

– А сегодня? – ошарашенно спросила Косыгина.

Вадим с недоумением посмотрел на судью: «Неужели так ничего и не поняла?! Значит, зря раскрылся? Рано?» Но отступать было поздно.

– А сегодня, Нина Петровна, Сергей забыл в камере тетрадь со всеми вопросами к эксперту, которые я ему приготовил. Вы не захотели отложить процесс. Пришлось начать Работать мне. Ну и я, извините, прокололся. Все-таки не профессиональный артист. Так, любитель. Ну а вы человек наблюдательный. Меня спровоцировали и поймали. Признаю – классно!

– А зачем вы все это делали? – Судья говорила теперь без тени злобы. Ей стало интересно. Просто интересно.

– Все элементарно, Нина Петровна. Повторюсь – любой нормальный судья, а вы – нормальный, ваша репутация не оставляла у меня в этом ни тени сомнения, так вот, любой нормальный судья всегда невольно занимает в процессе сторону слабой стороны, извините за каламбур. При всей моей легендарной скромности, а я знаю, что справки вы обо мне наводили, при всей моей скромности, если бы допросы вел я, а не Сергей, вы невольно встали бы на сторону обвинения. Значит, мне пришлось бы в конце процесса вас переубеждать, стать вашим, а не прокурора, оппонентом. Сейчас же вы сами все увидели, и мне вас переубеждать не придется. Я только – и то не уверен, понадобится ли – в прениях сторон помогу систематизировать все то, что вы, не я, а вы, выяснили у свидетелей и экспертов. Так в чем моя вина? В том, что я дал вам возможность объективно разобраться в деле? В том, что не мешал увидеть, что Сергей нормальный мужик, который пошел на авантюру и влип?!

– А двадцать три тысячи? Хищение двадцати трех тысяч – это, по-вашему, тоже просто авантюра? – с иронией спросила судья.

– А нет хищения! Нет двадцати трех тысяч! – чуть ли не передразнивая Косыгину, выпалил Вадим.

– То есть как это? Все эксперты подтвердили, да и по документам…

– Нина Петровна, – обнаглев совсем, перебил ее Вадим, – перестаньте провоцировать. Я два раза на грабли в течение одного дня не наступаю. Неужели вы думаете, что я поверю, будто вы сами не заметили?

Косыгина тупо уставилась на Осипова. Ей и в голову не приходило, о чем он говорит. Не замечая, а вернее делая вид, что не замечает реакции судьи, Вадим продолжал:

– В деле нет ни одной подлинной товарно-транспортной накладной. Только копии. Эксперт сегодня подтвердил, что заключение давал по тем документам, что в материалах дела. Только по копиям. То есть по филькиным грамотам. Вы лучше меня знаете, что если в хозяйственном деле нет «первички», оригиналов первичных документов на товары, то и дела нет! Осудить по копиям товарно-транспортных накладных – это еще смешнее, чем осудить за убийство, когда нет трупа! И вы, разумеется, это заметили раньше, чем я.

Вадим выдохнул и замолчал. Все! Дело сделано! Теперь либо она его убьет, либо он выиграл процесс.

Косыгина впала в ступор. В ее мозгу происходили неуправляемые, разнонаправленные движения обрывков мыслей. «Осипов – наглец и самоуверенный нахал. Он – абсолютно прав. Передопрашивать свидетелей бессмысленно. Оригиналов документов нет. Только копии. Это – пустые бумажки. Осипов разговаривает со мной, как с сопливой девчонкой. Еще издевается, мол, сами наверняка заметили. Прокурорша – дура. Ходит в рваных колготках. А эксперт, старый идиот, куда смотрел, когда экспертизу делал? Мирский тоже, получается, меня обманывал. Все мужики – сволочи. Никому нельзя верить! А Лева, хорош гусь, – не мог узнать, с кем мне предстоит иметь дело. Но по талонам действительно разовый эпизод. Можно признать виновным частично. Но этот нахал! А как играл! А все-таки я его раскусила. Нет, нас, женщин, не обманешь, мы вас, стервецов, чутьем берем. Все равно мы всегда сверху!»

Косыгина улыбнулась своей последней мысли и, обращаясь к Осипову, сказала:

– Хорошо. Идите, товарищ адвокат. Но больше так не поступайте.

Вадим не стал уточнять, чего больше он не должен «так» делать, и вышел в зал.

Нина Петровна Косыгина, опытнейший судья Московского городского суда, судья, которую боялись и уважали лучшие адвокаты Москвы, сидела в кабинете, положив перед собой раскрытую пудреницу, и смотрела в зеркальце. Она улыбалась. Так ее еще не обводили вокруг пальца.

Нина Петровна любила умных людей. Она любила у них учиться. И ничего, что Осипов такой молодой. Ей было приятно, что ее переиграли! По всем правилам. Честно. Воспользовавшись ее самомнением, ее самоуверенностью. Так и надо! «Учись, Нинка!» – подмигнула Косыгина своему отражению и представила, как вечером она расскажет все Леве. «Два старых ишака, которых переиграл молодой мальчишка!»

В эту минуту мысли Нины Петровны скакнули в сторону, и она подумала о сыне, первокурснике юрфака: «Вот бы он бы так…»

Прошла еще неделя. И еще одна. Косыгина сделала запрос в Следственное управление прокуратуры и в торг «Гастроном» – сохранились ли оригиналы товарно-транспортных накладных за период работы Мирского. Понимала, что маловероятно, но порядок есть порядок. Получила отрицательные ответы. Из торга – с приложением акта на уничтожение за истечением срока хранения.

Нина Петровна не скрывала от себя, что обрадовалась. Сохранись эти документы, и пришлось бы отправлять дело на доследование. Сам факт вины Мирского в хищении двадцати трех тысяч сомнений у Косыгиной не вызывал. А потом все сначала.

Нет уж, хватит! И без того процесс превратился в ее сплошной позор. Это других участников дела можно было ввести в заблуждение по поводу ее внимательности, но себя-то не обманешь! Она-то знала, что она, старая опытная волчица, прозевала, что в деле нет оригиналов…

Все формальности, сопутствующие окончанию процесса, оглашение материалов дела, приобщение документов, представленных сторонами, были соблюдены.

Косыгина обратилась к сторонам с вопросом:

– Сколько вам нужно времени для подготовки к прениям сторон?

Прокурорша, не желавшая простить Косыгиной унизительного замечания по поводу рваных колготок, замечания несправедливого, поскольку на ее зарплату покупать колготки у спекулянток нереально, а в магазинах их не достать, решила отомстить судье и радостно отрапортовала, что готова выступать хоть завтра.

Осипов попросил четыре дня.

Косыгина назначила прения через два дня на третий.

В день выступления прокурора и адвоката по делу Мирского в соседнем зале огласили приговор по взяточному делу. Судили троих приемщиков техцентра на Варшавском шоссе. Двое получили по три взятки, 10 рублей каждая, а один – пять взяток, также по 10 рублей, – за прием автомобилей в ремонт вне общей очереди. Дали – двум первым по восемь лет, а третьему – двенадцать.

Разумеется, такой приговор, по тем временам вполне обычный, настроения ни Мирскому, ни Осипову не поднял. Ясно, что если за взятку в 50 рублей от граждан дают 12 лет, то 100 тысяч, похищенных у государства… Но об этом лучше не думать, и Осипов всячески старался переключиться.

Речь прокурора являла собой пересказ обвинительного заключения следователя. Как будто и не было более чем двухмесячного процесса. Все доказано, преступник изобличен. Война расхитителям социалистической собственности! Лозунги, перемежавшиеся канцелярскими оборотами, вот, собственно, и вся речь. Правда, в один момент выступления государственного обвинителя произошло событие, которое никто в зале, кроме двоих, не заметил.

Прокурорша сказала:

– Факт, установленный в ходе судебного следствия, что Мирский собирался после реализации по спекулятивной цене поддельных талонов предупреждений к водительским удостоверениям возвратить изъятые им мошенническим путем государственные денежные средства в кассу магазина «Универсам», никак не влияет ни на преступный характер его действий, ни на их общественную опасность.

Тут Косыгина бросила взгляд на Осипова. Вадим сидел и широко улыбался, глядя на Косыгину. «Заметил», – подумала судья. «Поняла», – подумал Осипов. Ему хотелось сейчас, немедленно вскочить с ответной речью… Было видно, как Вадим заерзал на стуле. «Мальчишка все-таки!» – умилилась Нина Петровна. И в который раз вспомнила о сыне.

Запросила прокурорша для Мирского пятнадцать лет.

Защитительная речь Осипова была на удивление короткой. Больше всего Косыгиной понравилось то, что он говорил не для родственников Мирского, сидевших в зале («Даже жена наконец соблаговолила прийти»), не пытался произвести на них хорошее впечатление, отрабатывая гонорар, а говорил исключительно для нее. Без ставших за многие годы судейства привычных адвокатских штампов, без патетики и рвания страстей в клочья, не заискивая, а достойно и сугубо «по делу».

Начал, разумеется, Вадим с того, что напомнил о явке Мирского с повинной. Обратил внимание на редкий факт, когда хозяйственное дело возникло не благодаря усилиям обэхаэсэсников, а по инициативе самого подсудимого. Потом адвокат, не вдаваясь в лишние детали, сказал, что ни с его точки зрения, ни с позиций правоприменительной практики обвинение в хищении двадцати трех тысяч рублей не Может считаться доказанным, так как в деле отсутствуют оригиналы документов.

Косыгина ждала, что будет дальше. «Скажет или нет? Сообразил ли?» – думала Нина Петровна, слушая ту часть речи, которая ею была легкопрогнозируема. Сказал! Сообразил!

– Что касается предъявленного обвинения в части хищения семидесяти пяти тысяч рублей, потраченных на приобретение талонов, то следует отметить следующее. («Немного коряво говорит, – расстроилась Косыгина. – Видимо, именно по этому поводу волнуется, не уверен, что соглашусь».) Следствие, а за ним и представитель государственного обвинения неверно квалифицировали действия моего подзащитного.

Уверен, что вы, товарищи судьи, уже обратили внимание на то, что представитель государственного обвинения сам признал тот факт, что умысел Мирского был направлен не на похищение названной суммы, а на ее временное изъятие с последующим возвратом. Другими словами, само обвинение признает, что Мирский не крал эти деньги, не обращал их в свою собственность, как говорим мы, юристы, а выражаясь по-простому, по-житейски – одолжил у государства без его согласия. Это преступление? Да, вынужден признать, что это преступление. Но не хищение в особо крупном размере, то есть не статья 93-я «прим», а…

Вадим сделал паузу и посмотрел на Косыгину. Та неосознанно кивала головой, соглашаясь с адвокатом.

Воодушевленный Осипов продолжил:

– …а злоупотребление служебным положением. Пусть и повлекшее тяжкие последствия, но злоупотребление, а не хищение. То есть не 93-я «прим», а статья 170-я, часть 2-я, со сроком наказания до восьми лет лишения свободы.

Сказав еще несколько фраз о процессуальных нарушениях, как бы намекая суду, что и это, мол, мы тоже заметили, Вадим перешел к главному.

С учетом личности подсудимого, явки с повинной, наличия на иждивении несовершеннолетнего ребенка, положительных характеристик по месту жительства и месту работы, Осипов попросил суд назначить наказание, не связанное с лишением свободы. С зачетом уже отбытого в следственном изоляторе в ходе предварительного расследования.

«Ну, это, дорогой, ты погорячился! – горько усмехнулась про себя Косыгина. – Если я его не посажу, то партбилет положу на стол в тот же день!»

Косыгина предоставила Мирскому последнее слово.

«Интересно, что он скажет? Осипов и здесь дирижирует?» – подумала судья.

Это было самое короткое последнее слово за всю карьеру Косыгиной.

Сергей встал, прокашлялся и сказал, глядя ей прямо в глаза:

– Простите меня, насколько сможете. Не ради меня – ради сына.

Закашлялся и сел. «Точно! Осипова работа!» – решила Косыгина, но комок к горлу у нее подкатил все равно.

Приговор оглашали через четыре дня. В части обвинения в хищении двадцати трех тысяч рублей – оправдать за недоказанностью. В части обвинения в хищении семидесяти пяти тысяч рублей – изменить квалификацию со статьи 93-й «прим» на статью 170-ю, часть 2-я. С учетом смягчающих вину обстоятельств назначить наказание в виде лишения свободы сроком на три года, с зачетом предварительного заключения в размере одного года и семи дней.

Вадим быстро подсчитал. Поскольку по 170-й условно-досрочное освобождение могло быть по отбытии половины срока, то есть полутора лет, а отсидел Сергей год, то в тюрьме ему оставалось провести меньше шести месяцев. Это была победа! Полная и безоговорочная!

Первым, кто расцеловал Вадима в зале суда, оказалась Лариса. Мила на нее посмотрела с неприязнью. Она впервые видела эту женщину, и ей было неприятно, что та целует нанятого ею адвоката. А может, она заволновалась за подругу своей сестры Тани, жену Вадима. Мало ли что? «Надо будет, чтобы Таня предупредила… как ее… Лену, кажется», – подумала Мила и улыбнулась Сергею, которого в этот момент выводили из зала суда.

Прокурорша пробыла в кабинете судьи минут пять. Никого это не удивило. Такая была традиция, прокуроры после объявления приговора заходили в судейские кабинеты. Зачем? Адвокаты этого не знали. Их не приглашали.

Вадим складывал бумаги в портфель.

Прокурорша вышла от Косыгиной с беззаботной улыбкой, как будто вовсе и не проиграла процесс. Но Вадим, хоть и заметил улыбку, смотрел не на ее лицо, а на ноги. «Вот это ножки! Как я раньше не замечал?» – удивился Осипов. Прокурорша перехватила его взгляд, улыбка сошла, она покраснела.

– Только что колготки порвала. Столы здесь ужасные, все с заусенцами.

– Да не расстраивайтесь вы. Важно ведь не то, что надето, а на что надето! А с этим у вас все в порядке! – пошутил Вадим, понимая, что хоть процесс и окончен, шутка получилась несколько вольная.

Но прокурорша не обиделась, а радостно парировала:

– Вот! Первые бесспорно правильные слова за два месяца, – и, теперь уже кокетливо, опять улыбнулась.

– Опротестовывать приговор будете? – решил воспользоваться моментом Вадим.

– Это не я решаю, – расстроившись, что Вадим не поддержал столь приятную для обсуждения тему, ответила девушка. – Ну, ладно. Всего вам доброго!

–До свидания. Удачи вам! Только не тогда, когда мы в одном процессе.

В зале никого не осталось. Вадим сидел опустошенный. Только сейчас он почувствовал, какая усталость накопилась за прошедшие месяцы. Только сейчас начал осознавать, что от него, от его действий, его выдумки, его внимания зависела судьба нескольких людей. И Сергея, и Милы, и Ларисы. А еще и человечка, которого он никогда не видел, – маленького Сережи. Его собственная дочь старше на два года. А каково было бы ей остаться без отца лет этак на десять-двенадцать? Ну, хорошо, пусть на восемь. А каково было бы Лене одной поднимать ребенка?!

От этой мысли Вадим почувствовал, как голову стянуло словно обручем. И в очередной раз подумал – ни за какие блага, ни за какие деньги нельзя рисковать свободой. Свободой ходить по улицам, целовать перед сном дочь, цапаться с женой по вечерам по какому-то незначительному поводу, а потом засыпать в обнимку, забыв обиды. Никогда и ни за что – только не лишиться всего этого.

А ведь мог прозевать, что в деле не те «бумажки». Косыгина-то прозевала. А ведь мог и не сообразить, что можно вывернуть все на злоупотребление служебным положением. Станет сегодняшняя прокурорша адвокатом – и сидеть ее клиентам от звонка до звонка.

Вадим почувствовал, как от страха, страха задним числом за возможную свою ошибку, прихватило сердце. Он знал, что на самом деле это невралгия, а никакое не сердце. Врач сказал. Но все равно страшно. Не за себя. Страшно, что Лена с дочкой могут остаться одни. А вдруг врач чего-то не заметил.

Через несколько дней Татьяна, чувствовавшая прямую сопричастность к победе («А кто порекомендовал тебе этого адвоката?» – уже несколько раз напоминала она Миле), устроила у себя дома банкет. Бутерброды с сыром и колбасой, а также соленые огурцы, селедка с картошкой и пельмени из кулинарии были ее, а выпивку ставила Мила. Лена с Вадимом, как приглашенные, принесли торт.

Вечер проходил весело, настроение у всех было хорошее. Выпили за Сергея, за Вадима, за Татьяну, породившую их союз. Потом за Лену, без помощи которой союз бы не состоялся. Потом опять за Лену, за ее мучения с Вадимом в течение всего суда. Потом за Милу, верную жену, обеспечивавшую тылы. (При этом Мила подумала, что, наверное, Сережа ее похвалит за экономию семи тысяч из десяти, предназначенных для адвоката.) Потом за маленького Сережку, который скоро увидит папу. Потом… Словом, хорошо выпили.

И вдруг Мила спросила:

– Скажи, Вадим, а у Сережи была любовница?

Лена поперхнулась минералкой, которой сопровождала последние тосты, почувствовав, что хмелеет, и, вмиг протрезвев, сильно толкнула Вадима ногой под столом.

Вадим не отреагировал. Он обладал счастливой особенностью – не пьянеть. Вернее, возможно, он и мог бы опьянеть, выпей лишнего, но организм сам в какой-то момент давал команду «стоп», и Вадим после этого не пил. Веселиться продолжал вровень с остальными хмелеющими членами компании, но всегда оставался трезвым.

Мила повторила вопрос

– Вадим, так была у Сережи баба?

– Мила, – серьезно начал Вадим, – что бы я тебе ни ответил, ты мне все равно не поверишь. Потому давай рассуждать логически. Сережа всегда ночевал дома?

– Ну да. Почти всегда. Если только не было переоценки товара. Тогда – в магазине. Но они всю ночь описывали, переписывали, сверяли и уточняли…

– А откуда ты это знаешь? – пьяно улыбаясь и очень стараясь показаться умной, встряла Татьяна.

– А оттуда, что я к нему несколько раз приезжала. И сама видела. Так что не спорь! – резко отбрила сестру Мила.

– Хорошо. Пошли дальше, – продолжил Вадим, – а днем ты ему часто звонила?

– По нескольку раз в день.

– Он всегда был на месте?

– Практически да. Если только не выходил в туалет. – Мила радостно расхохоталась над собственной шуткой.

– Сколько у Сергея длился обеденный перерыв?

– Сорок минут, – неожиданно ответила за Милу Лена.

– Сорок пять минут, – подтвердила Мила.

– Ну а теперь, Мил, скажи, уважающая себя баба станет терпеть любовника, который забегает к ней на сорок минут? Скажи, станет?

– Ну нет. Я бы не стала.

– Так. А Сергей станет общаться с бабой, которая сама себя не уважает?

– Точно не станет.

– Вот ты сама и ответила на свой вопрос. Я не знаю, была ли у него любовница, но я знаю и ты знаешь, что ее быть не могло.

Ночевать остались у Татьяны. Все-таки Вадим немного, но выпил, а в таком состоянии он за руль не садился. Утром проснулись и отправились по домам.

Лена сидела в машине злющая. Молчала. Вадим несколько раз спрашивал, что случилось.

Жена отвечала ледяным тоном:

– Все в порядке. Нормально. И вдруг ее словно прорвало:

– Я сама тебе поверила. Как ты мог так врать?!

– А что, мне надо было сказать, что у Сережи была Лариса?

– Нет, конечно, нет! Но так врать! Если бы не я сама разруливала их приходы с Милой в суд, то я бы тебе точно поверила. Железная логика.

– Ну так что в этом плохого? Похвалила бы, наоборот…

– Но это значит, ты и меня так обманываешь?!

Вадим промолчал. Против женской логики адвокатская бессильна.

Глава 9
СНЕГ

Машку уложили спать, и наконец появилось время чуть-чуть пообщаться. Это стало традицией: как бы ни валила усталость с ног, Лена с Вадимом садились на кухне выкурить последнюю сигарету и поговорить. Либо о делах дня прошедшего, либо о планах на выходные, либо о чем-то отвлеченном. Зависело и от настроения, и от актуальности событий.

Сегодня у Лены было философское настроение.

– Слушай, а тебе не надоело вести уголовные дела? – задала она неожиданный вопрос.

– Да как тебе сказать… Они проще. Хотя нервов требуют побольше, но скоротечны. Соотношение «время-деньги» в них лучше, чем в гражданских.

– А «время-деньги-нервы»? – не отставала Лена.

– Пока нервов хватает. Хотя ты права – в этой системе координат гражданские дела привлекательнее. А почему ты спросила? – всерьез удивился Вадим.

– Понимаешь, меня очень часто стали спрашивать: «Как это ваш муж может защищать преступников?»

– И что ты отвечаешь?

– Отвечаю, что это его профессия. Что кто-то должен это Делать. Что любой человек имеет право на снисхождение. Но, похоже, это никого не убеждает, – несколько смущенно ответила Лена.

– Все не так! Вообще, здорово – прожили вместе девять Лет, я уже четыре года адвокат, а ты так и не поняла, чем я занимаюсь! – обозлился Вадим.

– Ну что делать, если у тебя жена дура, а времени научить ее уму-разуму ты найти никогда не можешь! – обиделась Лена.

– Не заводись! Этого и правда никто не понимает. Для всех адвокат – враг правосудия и приспешник преступников. Смотри. С древнейших времен, исключая период инквизиции, считалось, что видимое не есть сущностное…

– А можно попроще, для тупых? – все еще зло вставила Лена.

– Перестань злиться! Мы оба сегодня вымотались, держи себя в руках.

Лена собралась было что-то ответить, но Вадим резко вытянул руку вперед, ладонью к Лене, и, хотя знак был достаточно красноречив (именно так рисовали руку на плакатах «Стой! Впереди опасная зона!» или «Не влезай! Убьет!»), на всякий случай добавил:

– Стоп! Остановись!

Лена рассмеялась.

Вадим обожал это ее качество – способность вдруг перейти от плохого настроения к хорошему, моментально сняв напряжение, не допустить ссору и порой просто поставить его в тупик – нельзя же злиться на женщину, которая радостно и ласково смотрит на тебя и смеется.

– Итак, продолжаю повествование на адаптированном для детского, прости, женского уровня языке. Давно подмечено, что не всегда то, что кажется очевидным, и есть правда. Кроме того, может быть, это и правда, но ее понимание может оказаться превратным.

– Например? Только без хохм! – на всякий случай предупредила Лена.

– Хорошо! Например. Есть фотография – лежит труп…

– Точно лежит? Не стоит? – Лена прыснула.

– Ну как с тобой разговаривать? Сама же просила без хохм, – обиделся Вадим.

– Ты – без, а я – с! Или тебе не нравится, когда у жены хорошее настроение? Больше не буду, продолжай.

Вадим улыбнулся. «Все-таки она прелесть!» – в очередной раз заверил сам себя и продолжил:

– Так вот, труп лежит. Над ним стоит, наклонившись, некто, его рука сжимает нож, торчащий из груди убитого. О чем говорит фотография? О том, что мы видим удачно сфотографированный момент убийства и доказательство того, что человек на фото убийца и есть?! Отнюдь! Может, это прохожий, который пытается вынуть нож, спасти человека! Задача адвоката – все подвергать сомнению, все, что против его подзащитного. Предлагать суду любые, пусть самые фантастические, но реальные объяснения событий в пользу его клиента…

– Реалистичные, – уточнила Лена.

– Что?! – не понял Вадим.

– Не реальные объяснения, а реалистичные, – учительским тоном поправила Лена.

– Слушай, ты не у себя в институте. Суть понятна?

– Суть понятна. Более того, понятно, что в этой ситуации – он точно не убийца!

– Почему?! – искренне заинтересовался Вадим.

– А потому что если он ударил ножом в сердце, то вряд ли он продолжал за нож держаться, пока труп падал.

– Ну ты и Шерлок Холмс! – искренне поразился Вадим.

Зазвонил телефон. Оба с удивлением посмотрели на часы – время без пяти час ночи, – друг на друга и потом на продолжавший звонить телефон.

Вадим схватил трубку. Ночные звонки при наличии немолодых родителей пугали и Лену, и Вадима.

– Слушаю! – Голос Вадима звучал напряженно.

– Вадик! Привет. Не разбудил? Это Слава Хандроев!

– Уф-ф, привет! Нет, не разбудил. Что-то случилось? – Видя напряженный взгляд Лены, Вадик, прикрыв трубку рукой, прошептал: – Славка Хан.

Лена успокоенно кивнула.

– Слушай, есть шанс вместе посидеть в интересном деле.

– Уголовном?

– Разумеется!

– Вообще-то я с уголовными потихоньку завязываю, к тому же ты – специалист, а я так.

– Не скромничай! Специалист ты у нас хороший, а главное, мне твои актерские способности нужны. И вообще, есть шанс порезвиться.

– Я спать пойду, – прошептала Лена. – Это, видно, надолго.

Вадим кивнул.

– Так об чем песня? – Вадим поерзал на стуле, пытаясь Устроиться поудобнее.

Первый вопрос, который Лена задала утром, был:

– Во сколько ты лег?

Вадим ответил, что около трех. Обсуждали со Славкой новое дело. Лена воспользовалась предлогом и продолжила вчерашний вечерний разговор:

– Ну, вот. Опять уголовное дело! Пойми, мне страшно становится оттого, что твои мозги, твои способности – все это направлено на одно: вытащить преступника из-за решетки! Когда Машка вырастет и спросит, чем папа занимается, ты что ответишь – преступников спасаю?

– Давай еще раз объясню, – вполне мирно начал Вадим, продолжая варить в турке кофе. – Вот ты говоришь: «преступник». Это ты решила, что он преступник? Тогда зачем вообще нужен суд? Кстати, американский суд Линча – сами решили, сами повесили, тебе, наверное, не понравится. А в чем, собственно, разница?

– Не передергивай, ты не в суде!

– Я не передергиваю. Я рассуждаю. По-твоему, получается, что если человека арестовали, если следователь его в чем-то обвинил, то он уже виноват? А вдруг следователь ошибся?

– Вадь, я не об этом. Но ты-то сам видишь, что защищаешь преступника?! Это же не абстрактный некто, обвиняемый в чем-то! Ты читаешь дело и сам понимаешь, что защищаешь негодяя!

– Первое, не каждый преступник негодяй! – Вадим начал злиться. Развернулся к жене, забыв о кофе. – Второе – я не вижу! Я не судья. Я иначе читаю дело – я не пытаюсь найти, где правда, а я пытаюсь поставить под сомнение любое доказательство его вины. Это и есть моя функция! Да пойми ты, черт побери, что каждый может ошибаться – и следователь, и я. Поэтому и есть суд. Так вот, чтобы минимизировать возможность ошибки суда, человечество и придумало такую систему – один обвиняет, другой защищает! И оба встают на уши, чтобы доказать свою правоту. А судья решает, кто из нас прав! Это как в боксе – я ему по морде, он мне по печени. А кто-то за канатами считает очки…

– У тебя кофе убежал! – вскрикнула Лена.

– Тьфу! Нашла тему для утренней беседы! – Вадим снял турку и, пока не присохло, стал тряпкой вытирать убежавший кофе. – Это соревнование. Только приз здесь не медаль, а судьба человека!

– Ой, только пафоса не надо! Я все равно тебя люблю. Но ведь твой подзащитный говорит тебе, что есть правда. И получается, что, зная от него, что он украл, ты продолжаешь доказывать, что он не вор?

– Во-первых, я его не спрашиваю, крал он или нет. Более того, когда кто-то из них пытается пооткровенничать, я ему затыкаю рот. Я не желаю знать правду! Это – к священнику! За отпущением грехов. Это вопрос не моей, а его совести! Хочет признаться, что украл, – пускай признается. Но не мне – а в суде! И тогда я буду говорить, что да, украл, но… Что «но» – это уже вопросы психологической защиты. А вот если он мне говорит – «украл», а в суде – «я не вор», я его защищать не могу. Поэтому мне лучше вообще ничего не говорить.

– Ну да, – неожиданно согласилась Лена. Она была рада, что Вадим ее убедил и дал аргументы для отпора любопытствующим. Вдруг Лена добавила: – И ведь самооговор возможен, между прочим!

Вадим удивленно посмотрел на жену:

– Разумеется! Слушай, а может тебе профессию сменить? Преподаватель испанского, конечно, класс, но семья адвокатов…

– Кончай! Все равно адвокатом не стану. Я боюсь выступать на людях. Ты лучше расскажи, что за дело у Славы?

– Вот! Между прочим, блестящая иллюстрация к нашему разговору! Двое друзей, один аспирант МГУ, другой младший научный сотрудник той же кафедры, ночью задержаны во дворе дома, где они якобы сняли дворники и решетку радиатора с «Жигулей». Вроде взяты с поличным. Но они утверждают, что вообще здесь ни при чем!

– Как это может быть, с поличным и ни при чем?!

– Славка рассказал так: участковый увидел раздетые «Жигули», через несколько метров от них на земле лежали снятые детали, а еще через несколько метров стояли эти двое и нервно курили. Больше во дворе никого!

– Может, они просто оказались не в том месте и не в то время? – увлеклась Лена.

– По-моему, ты начинаешь выгораживать преступников, – подколол жену Вадим, и оба рассмеялись.

– Нет, я серьезно! – смутилась Лена. – Мало ли кто мог быть рядом!

– Понимаешь, рассуждения следователя, в принципе, логичны – кто станет бросать сворованные запчасти, коли он их уже своровал? Только тот, кто увидел милиционера и испугался. А кто в этом дворе мог увидеть милиционера? Только эти двое. Плюс следы. – Вадим задумался и на несколько секунд замолчал. – да; так вот, следы. И еще они не могли толково объяснить, что они делают в чужом дворе в три часа ночи…

– В час «совы», – вставила Лена.

– Нет, час «совы» – это с четырех до пяти. Ну, не важно. Тут странно другое. Один из них до сих пор член КПСС.

– А это какое значение имеет?

– Понимаешь, у нас же по статистике не может быть судимых коммунистов. Поэтому когда возбуждают дело против партийного, его быстренько из КПСС исключают, и на скамью подсудимых он садится уже «бэ-пэ».

– Что это – «бэ-пэ»? – не поняла Лена.

– Нет, ты святая! – Вадим ласково посмотрел на жену. – Это значит беспартийный!

– Ну а для тебя это чем важно?

– Как-то странно получается. Если следователь не накатал письмо в его парторганизацию, значит, сам не уверен. Или неопытный. А если накатал, а те не исключили – значит, мужик действительно приличный. Не знаю! Что-то я в этом деле чую…

– А Славе ты зачем? Он же сам криминалист дай бог!

– Меня это тоже смутило. Но, говорит, давай в одном процессе посидим, давно не виделись, потреплемся. Во профессия, чтобы пообщаться, надо в один процесс сесть, а так нельзя!

– Ой, – Лена посерьезнела, – боюсь, у него на уме что-то другое. А он тебя не подставит?

– Славка?! Никогда! Абсолютно приличный и порядочный человек! Нет, он признался. Ему мои актерские способности нужны. Подыграть!

– Но это же обидно! – искренне возмутилась за мужа Лена.

– Нет, солнышко! Славка гений и трудоголик, и ему помочь – уже удовольствие. Плюс у него всегда есть чему учиться. – Вадим замолчал, а потом добавил: – А я – идиот!

– Самокритично. В чем же это выражается? – Лена улыбалась. Кофе подействовал, и хорошее настроение брало верх над тяжестью раннего подъема.

– Я про гонорар не спросил!

– Ну и ладно. Если для тебя это дело интересное, то и не важно. Слава богу, уже не нищенствуем.

Лена встала, подошла к мужу и поцеловала.

Слава и Вадим сидели за адвокатским столиком и обменивались последними адвокатскими сплетнями. Судья, что было обычным явлением, опаздывал. Поскольку слушать дело сегодня должен был Егоров – председатель суда, то срок его опоздания не мог ограничиваться не только официальным временем начала процесса, указанным в повестках и в расписании, но и элементарными нормами приличия. В связи с этим Слава вспомнил недавнюю историю.