Текст книги "Командовать парадом буду я!"

Автор книги: Михаил Барщевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 44 страниц)

Глава 18
ПЕРЕСТРОЙКА

Захотелось вспомнить Рузу. Зимние пейзажи, лыжи, настроение студенческих каникул. Но решили, что возвращаться туда, где познакомились, неправильно. Пусть Руза так и останется только в памяти… Однако желание отдохнуть в зимнем Подмосковье надо было как-то осуществить. Но как?

Когда Вадим пришел к Павлову, зам. главного редактора «Известий», и попросил достать путевки в «Елино», дом отдыха журналистов неподалеку от Зеленограда, тот не отказал. Ну, как же, свой человек, хоть и не член Союза журналистов, но постоянный автор газеты.

Ехать решили, как только схлынут студенты, после каникул. Лена заранее потребовала – никакой работы с собой не брать, ни адвокатской, ни редакционной. Договорились.

Рано утром, буквально за час до отъезда, Вадиму кто-то позвонил. Вадим пришел из кабинета на кухню злой и растерянный.

– Что случилось? – В предотъездной суете Лена задала вопрос чисто формально.

– Дело одно предлагают. Уголовное. Большое.

– Ты же говорил, что больше не хочешь вести уголовные дела? – Лена удивленно посмотрела на Вадима. – Тем более большие.

– Это так, но… – Вадим задумался. – Понимаешь, я слышал про это дело от отца. Громкий процесс будет. И деньги приличные. Более чем приличные! К тому же клиент – из мебельщиков. Сама понимаешь, нам бы такой блат не помешал.

– И когда? – Лена поняла, что решение Вадим уже принял.

– Надо встречаться сегодня. – Вадим настороженно смотрел на жену.

– Нет, только не это! – Лена готова была расплакаться от досады. – Я так ждала эту поездку! Ты же обещал – неделю без работы. Ну сколько можно вкалывать?! Мы же вообще вместе не бываем!

– Лапа, погоди! Дело месяца через полтора. Они говорят, у них все переписано. Предыдущим адвокатом. Так что мне надо будет только его изучить. Там, в Елино.

– А в тюрьму ты не поедешь? Дело наверняка стражное!

– Да, арестантское, – автоматически поправил Вадим. – Ну, съезжу на пару часов. А если будет квартира, мы ее чем обставлять станем?

Это был удар ниже пояса – Лена бредила новой квартирой.

– И как надолго дело?

– Думаю, месяца на три-четыре, – мрачно сообщил Вадим.

– Ты с ума сошел!

– Обещаю, последнее уголовное дело! – Вадим тут же уточнил: – Последнее большое уголовное.

О деле Кузьмичева Вадим слышал от отца. Вся московская торговля обсуждала его уже несколько месяцев, с тех пор как Владимира Кузьмичева арестовали.

Владимир был личностью легендарной. Откуда он появился, никто не знал. Известным стал после получения места заместителя директора Дома мебели в Медведкове, скорее всего, за взятку.

Этот магазин был не так знаменит, как Дом мебели на Ленинском, но фонды на него выделялись в два раза большие. Соответственно, удваивался и товарооборот. А поскольку ничего даже относительно приличного купить в магазине просто так было нельзя, то и «взяточный оборот» в Медведкове вдвое превышал Ленинский.

Какую-то часть мебели ухитрялись списать как бракованную, а продавали вне очереди, кому-то место в очереди поднимали повыше. Иногда сами мебельщики добывали открытки на гарнитуры (видимо, просто покупая их у профсоюзных деятелей), а потом продавали мебель уже с открыткой, обеспечив тем самым себе алиби. Обэхаэсники дневали и ночевали в Медведкове. Но толку от этого было мало. Кроме, разумеется, увеличения семейного бюджета самих милиционеров и их начальства.

Иногда, пару раз в год, обрушивался на магазин Комитет. Гэбэшники взяток не брали, и интересовали их, собственно, не мебельщики, а «заклятые друзья» – милиционеры. Конечно, для порядка сажали каждый раз и кого-то из продавцов, но основная охота велась все-таки за сотрудниками славного ОБХСС.

Директор Дома мебели занимался отношениями с Мосмебельторгом, выбивал фонды и нужный ассортимент, доставал для сотрудников путевки в санатории и открытки на автомобили, как мог, налаживал отношения с милицией. Кузьмичев же вел собственно торговлю, обеспечивал транспорт и «курировал» КГБ. Хотя кто кого курировал – вопрос…

А прославился Кузьмичев вот чем. Евреям разрешили эмиграцию из СССР. Практически свободную. Владимир одним из первых сообразил, что мебель – она везде мебель, особенно импортная. Но стоила она в Союзе на порядок дешевле, чем в Израиле. Значит, если ее отсюда везти туда, а там продавать, то «гешефт» может оказаться очень неплохой. Первых клиентов подбросили комитетчики. Небескорыстно, разумеется, но за вполне вменяемые деньги. Они же и посоветовали Владимиру объявить себя скрытым евреем. Мол, для своих стараюсь. Кузьмичев так вошел в роль, что через год даже с небольшим акцентом стал говорить. А суть бизнеса была простой.

Отъезжавшие платили за гарнитур две цены плюс стоимость контейнера, а получали семь цен при продаже мебели в Израиле. Всем хорошо. Все были счастливы: и директор, и отъезжавшие, и комитетчики, и Владимир. Кроме обэхаэсников. Зам. директора им не платил, а трогать его милиционерам запретили. Прямое указание КГБ! По легенде, надо полагать самим Кузьмичевым и придуманной, он занимался вербовкой резидентуры среди эмигрантов. Особо важное государственное задание! Закупали гарнитуры еще при подаче документов на выезд. А порою и до того, только приняв решение эмигрировать. За год товарооборот Дома мебели в Медведкове увеличился втрое. Магазин получил переходящее Красное знамя Минторга, Почетную грамоту горкома КПСС, и директор – заслуженного работника торговли.

Но счастье бесконечным не бывает. Советская власть вполне разумно посчитала, что хватит для эмигрантов и бесплатного образования, которое они получили в СССР, выпускать их еще и с мебелью больно жирно будет. И ввела эта советская власть таможенную пошлину на вывоз мебели. Да такую, что «гешефт» накрылся полностью. Очень все расстроились. Кроме Владимира. Кузьмичев стал принимать мебель обратно. За 50% стоимости гарнитура. Люди начали сдавать. А куда деваться? При этом Кузьмичев повернул дело так, будто он огромную услугу человеку оказывает: рискуя собой, принимает на склад как новую уже проданную мебель.

Милиционеры было обрадовались: сейчас-то они и поквитаются. Но не тут-то было. Комитетчики и на сей раз Владимира, небескорыстно, разумеется, прикрыли – он, оказывается, выполнял особо важное государственное задание, направленное на обеспечение экономической безопасности страны.

За три года работы в Медведкове заработал Кузьмичев денег немерено. Пора было уходить.

Купил Владимир дачу на станции Отдых. В Москве оставаться работать было нельзя – менты достанут, это точно. Построил, фактически на свои деньги, универмаг около станции Ильинская, по соседству с дачей. Официально магазин, конечно же, принадлежал потребкооперации, но имя его истинного хозяина, кому надо, знали. И все бы хорошо, да не зря Кузьмичев себя евреем объявил. Вот еврейское счастье его и догнало. Зам. начальника московского ОБХСС повысили и назначили начальником ОБХСС Московской области. Бросился Владимир к друзьям-комитетчикам, а те – в кусты. И правда, какой им резон теперь Кузьмичева прикрывать? Обороты его универмага – копеечные, много не поимеешь. А может, и действительно он в Доме мебели им помогал по прямой их работе, а теперь-то что от него толку? Словом, получил Кузьмичев в КГБ от ворот поворот.

Принял для себя тогда Владимир тяжелое решение – работать исключительно честно. Всех денег не загребешь, а тех, что есть, на всю жизнь хватит. Беда была лишь в том, что другие сотрудники его универмага, больших барышей до того не видавшие, хотели иметь их здесь и сейчас. Кузьмичев, как мог, пытался навести порядок. Что-то ему, конечно, удалось, но платой стала ненависть подчиненных. От складских рабочих – пьяниц и забулдыг, до первого зама – ставленницы председателя областного Роспотребсоюза.

Вот с этой дамы-зама история-то и началась. Служила она секретаршей нынешнего председателя Облпотребсоюза еще тогда, когда тот был первым секретарем Люберецкого райкома КПСС. Дневал и ночевал на работе. Днем носился по району, а ночевал в кабинете, чтобы не ездить домой в Ногинск. Ну и секретарша стала задерживаться… До утра… Это бы еще ничего, но она подзалетела. Аборт делать отказалась категорически. Когда беременность стала заметна для окружающих, кто-то, естественно, стукнул в обком партии. Молодого партийного секретаря терять не хотелось, и первый секретарь обкома дал ему совет. Благо и у самого в жизни такие ситуации уже дважды случались. Перевели Киру Булычеву на непыльную работу в облисполком. И от Люберец подальше, и через облисполком квартирку в Черемушках ей сделать смогли.

Прошло уже лет десять с того времени. Интерес к Кире партийный секретарь, прошедший за это время путь через обком партии, профсоюз работников торговли Союза, ВЦСПС до председателя Облпотребсоюза, потерял. Но совесть партийца не позволяла ему забывать свою бывшую любовницу и внебрачного ребенка. Пусть и не на него записанного. Поэтому, когда Кузьмичев предложил свой универмаг числить под крышей потребкооперации, Булычеву ему замом и рекомендовали. Настоятельно. То, что она торговли не знает, – не страшно. Что там знать-то? А вот сына на ноги поставить сможет. Торговые деньги – большие деньги. И не сложные. Они же не от умения работать, а от умения фонды выбивать зависят. В этом Кузьмичев сам дока.

И тут – на тебе вот! – директор универмага решил работать честно! Радужные надежды Киры на быстрое решение проблем тяжкого быта стали рассеиваться, как «алмазный дым по углам дворницкой». Что сие выражение означало, Кира не ведала, но часто слышала его от Кузьмичева. А все, что касается алмазов, для Киры звучало очень волнующе.

Когда Булычеву пригласили побеседовать к следователю по особо важным делам областной прокуратуры, испугалась она до одури. Позвонила своему «бывшему». Тот подумал что это на его счет. Сказал: «Молчи, меня спалишь – сына не поднимешь». Пришла, а ее про Кузьмичева расспрашивают. Ну, на радостях, да еще и со злости, она и наговорила. И то, что знала, и то, что подсказал следователь. Домой уже не вернулась. Санкцию на арест прокурор дал сходу, он торгашей искренне не любил. А то, что состав преступления у каждого из них имеется, ясно было служителю закона просто по определению.

Вот так завертелось дело. Первое большое «торговое дело» после Елисеевского гастронома. Тамошнего директора Соколова уже расстреляли. А вот что ждет Кузьмичева, вся московская торговая братия ждала с большим интересом и волнением. Ладно, коли прихлопнут только его. А если как «хлопковые» процессы пойдет? Если это только первая ласточка?!

Менты дело Кузьмичева тоже из рядовых сразу вычленили. Замаячило получить от него конкретику на гэбэшников! За Щелокова с Чурбановым отомстить ли хотелось или просто показать, что они теперь главные? Не зря же перестройку объявили?

По показаниям Булычевой в тот же день, что и ее, но ближе к вечеру, арестовали Владимира. Обыски в универмаге, в московской квартире и на даче шли почти сутки. Ничего особо ценного не нашли. Сильно не удивились. Не молодежь, конечно, а опытные оперативники, – они-то знали, что и рубли, и валюта, и царские червонцы, которые у директора наверняка были, он дома хранить не станет. Но даже они присвистнули, когда попали на кузьмичевскую дачу. Тех, что в обыске не участвовали, коллеги, которым повезло посмотреть на это чудо первыми, позже специально приглашали. Ну ладно, три этажа кирпичной кладки, ну ладно, паркет по всему дому и в каждой комнате по чешской хрустальной люстре. Мебель, ясное дело, такая, какую и в заграничном кино-то не часто показывали. Но спальня! Все стены драпированы синим шелком, над кроватью голубой прозрачный палантин, а потолок… Потолок – зеркальный!

Составили опись имущества, наложили арест. Общая сумма, когда товароведческая экспертиза выдала цифры, звучала круче крутого – 220 тысяч рублей! Дача с содержимым одна потянула на 150 тысяч! А зарплата оперативника была со всеми выслугами, звездочками и прочими накрутками – максимум 150 рэ! Пролетарская кровь закипала в момент. Взялись менты за Кузьмичева со страстью. Трясли все его окружение, как прошлое, так и нынешнее.

Но, как ни старались и оперативники, и следователи, мебельщики на бывшего коллегу ничего не дали. Вообще ничего! Зато универмаговские «пели» от души.

«Букет» Кузьмичеву собрали цветастый. Спекуляция, взятки, новомодная статья – торговля из-под прилавка, халатность, злоупотребление служебным положением, подделка документов. Серьезная, расстрельная статья вырисовывалась, правда одна – взятки, но главное, уж конфискация имущества была обеспечена.

Вести дело Кузьмичева взялся известнейший адвокат Гинзбург. Старый, опытный. Но вскоре по Москве прошел слух, что от дела он отказался. Ознакомился с материалами дела по окончании расследования, выполнил так называемую 201 УПК РСФСР и отошел. От клиента скрывать не стал – ему не просто намекнули, а прямо сказали – уйди из дела. И не кто-нибудь там из следователей, а прокурор Московской области. Благо однокурсник. Попробовал было Гинзбург с комитетчиками пообщаться, а те жестко отрубили: «Мы в дело Кузьмичева не полезем!» И добавили: «Ему передайте – про нас «запоет» – до суда не доживет!»

Об этом разговоре Вадим узнал тоже от отца, которому кто-то из адвокатов пересказал сетования Гинзбурга на тяготы его «звездной жизни». Надо же было как-то оправдывать перед коллегами свою трусость!

Во время разговора с женой Вадима донимал вопрос: почему обратились к нему? Да, он демонстрировал окружающим, какой он хороший, да что там, суперхороший адвокат. Но сам-то знал – по уголовным делам он отнюдь не светило. Понимал, что и другим это известно. Ну, может, кроме мамы.

Так почему?! Это первое, что предстояло выяснить. Второе – за сколько? Садиться в такое дело, не имея не только четкой договоренности по цене, но и твердых гарантий оплаты, было равносильно самоубийству. Процесс мог легко затянуться на полгода, клиент перестанет платить, а отказаться от дела адвокат уже не сможет. Так, по крайней мере, вытекает из закона. Можно, конечно, так захалтурить, что клиент сам пожелает сменить адвоката. Но это означает, что процесс вернется к самому началу, а судье это точно не придется по вкусу. И достаточно будет намека от него родственникам подсудимого, что «мотать тому катушку» и при этом адвокате, и при любом другом, как идея замены защитника умрет на корню.

Третий вопрос, будет ли судья отпускать из процесса хоть изредка в другие дела, встал перед Вадимом, поскольку у него уже было в производстве несколько гражданских дел с неплохими гонорарами. Возвращать деньги не очень-то хотелось…

И наконец, четвертое. Как сложатся отношения с родней и самим подзащитным? Это и в «однодневке» немаловажно, а в большом деле может оказаться важнее всего прочего.

– Знаешь, я, пожалуй, встречусь с ними, а там посмотрим. – Вадим обращался к жене, хотя продолжал разговор сам с собой.

– С кем «с ними»? – отозвалась Лена.

– А? Что?

– Ты сейчас с кем говоришь? – Лена надулась.

– Извини, котенок! – Вадим погладил жену по щеке. – Я и вправду в растерянности. Сначала встречусь с тем, кто звонил, потом – с женой Кузьмичева. Если все нормально, съезжу в тюрьму.

– А Елино? Наш отпуск?

– Я не вместо, я параллельно! – попытался отшутиться Вадим.

– Но сейчас-то мы что делаем?!

– Сейчас мы едем в Елино! А клиенты вечером приедут туда. – Неожиданно Вадим рассмеялся. – Представляешь, меня этот мужик, который звонил, спросил, какой коньяк привезти, а я ему говорю – сливки! Он думал, сливочный ликер, а я объясняю – просто сливки, 10-процентные. По-моему, он уже во мне разочаровался.

– Ну и слава богу!

– А квартиру чем обставлять будем? Он мебельщик…

– Это меняет дело.

Конфликт был исчерпан

Вечером, ровно к восьми, как и договаривались, приехал новый клиент по имени Михаил. Если Вадим, купивший недавно «семерку», гордился своими «Жигулями» как пижонской машиной, то клиент скромно разъезжал на «Мерседесе». Вадим впервые видел человека, у которого был собственный «Мерседес». Да что там «Мерседес», вообще иномарка.

Михаил улыбнулся и первым делом протянул Вадиму два пакетика десятипроцентных сливок.

– С коньяком было бы проще. Даже не представлял, что сливки такой дефицит! – Протянутая для рукопожатия рука оказалась мягкой, слабоватой для мужика. – Но коньяк я на всякий случай тоже прихватил. Французский.

Вадим понял, что задача произвести на адвоката впечатление была для Михаила важнейшей. Но почему? Все больше и больше это походило на провокацию. Зачем? Кому он перешел дорогу? Может, оппонент по какому-то из гражданских процессов решил Вадима «убрать из дела»? Там он действительно был опасен. А как уголовный адвокат – так себе…

– Спасибо! Спасибо! – Вадим изобразил искреннюю улыбку. – А я не обещал вам легкой жизни, когда вы решили нарушить гарантированное мне Конституцией право на законный отдых.

– Надеюсь, я не первый, кто нарушает ваши конституционные права, Вадим Михайлович? – Михаил был скромен, даже застенчив. В глаза при этом не смотрел.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Вадим.

– Ой, не будем. Мы же советские люди! Если я сейчас начну только предполагать, какие ваши, как, впрочем, и мои, и других конституционные права нарушаются, то вы… – Миша неожиданно пристально посмотрел прямо в глаза Вадиму, – вы точно решите, что я провокатор из Конторы! Я прав?

– Ну почему. – Вадим растерялся. – Хотя, если честно, правы! Как вас по отчеству?

– Я бы просил называть меня просто Миша.

– Тогда я – Вадим.

– Нет, извините. Вы адвокат Владимира Кузьмичева и потому Вадим Михайлович. Вот закончится дело, как бы оно ни закончилось, тогда я смогу вас называть по имени.

– Даже если его расстреляют?

– Даже если. Я смогу сказать – хороший был человек Вадим! Жалко, что так рано его не стало! – Миша смотрел на Вадима и мягко улыбался. Как будто говорил о чем-то лирическом или рассказывал тонкий английский анекдот.

– Я не люблю, когда мне угрожают! – жестко парировал Вадим.

– И что вы тогда делаете? – не переставая улыбаться, так же мягко поинтересовался Миша.

– Делаю назло!

– Вы, конечно, имеете в виду, что назло примете дело, а не назло добьетесь вышки для Володи? – Миша рассмеялся.

– А почему вам так нужно, чтобы я принял дело Кузьмичева? – Вадим даже не улыбнулся в ответ.

– Понимаете ли, Вадим Михайлович. – Миша смотрел Вадиму прямо в глаза. – Мы наводили справки о вас. Первое, вы никогда не «текли информацией», второе…

– Спасибо!

– Не перебивайте, пожалуйста, коли сами задали вопрос! – В глазах Миши мгновенно появился стальной блеск. Этого мгновения Вадиму хватило, чтобы представление о собеседнике изменилось в корне. – Второе, вы – азартны! Очень азартны. Поэтому в бизнесе вам делать было бы нечего. А вот как адвокат вы незаменимы. Вы просто не сможете работать вполсилы, если примете дело. На неприятности пойдете, но переть будете напролом. Правда, чтобы вы дров не наломали, рядом должен быть кто-то поспокойнее. Я, например. – Миша опять позволил себе легкую улыбку. – И наконец, последнее. У вас есть как минимум четыре причины прыгнуть выше головы по делу Владимира Николаевича. Назвать?

– После того, что вы уже мне про меня поведали, останавливаться, конечно, смысла нет, – постарался съязвить Вадим. Но голос его выдал с головой – ему было не до острословия.

– Первая – это дело одномоментно выводит вас в элиту. Не только цивилистическую, но и криминалистическую. Так, кажется, у вас разделяют адвокатов? Второе – вам, впрочем, как и всем, нужны деньги, а гонорар по этому делу необычайно высок. Третье – ваш отец всю жизнь проработал в торговле, и у него отличная репутация. А вы понимаете, как ему будет приятно, что именно его сын выбран защищать Кузьмичева. Вы стараться-то будете главным образом ради отца. Ну и, наконец, четвертая: вам скоро квартиру обставлять. Мебель нужна. А это – к нам.

– Вы хорошо информированы, – сказал Вадим, просто чтобы что-то сказать. Он был совершенно растерян и неприятно удивлен. Первый раз в жизни его, как лягушку, препарировали на столе, причем ему же и объясняли, где у него что находится.

– Это не я. Это мы. Наша команда.

– Я не спрашиваю, кто «мы». А вот откуда такая информация, мне любопытно.

– Частично от ваших соседей, частично от ваших коллег, что-то подсказали наши люди в КГБ. Что-то ваши бывшие клиенты. Вы хотите подробнее? Не скажу.

– Понимаю. Я не хочу принимать дело Кузьмичева! – Вадим ожидал, что эти слова вызовут недоумение Михаила. Но тот и бровью не повел.

– Ясно. Вам не нравится, что перед вами не заискивают, на вас не молятся, а разговаривают на равных? Я бы мог схитрить. Лесть всегда срабатывает. Но вас и вправду в наших кругах уважают. Зачем же мне с вами, как с дурачком, разговаривать? Я веду себя честно. А вы – нет!

– В чем же это?

– Говорите, что не хотите брать дело Володи, а на самом деле хотите, и причем очень. Но боитесь!

– Уж не ментов ли?

– О нет! Вот их вы точно не боитесь. И даже Контору не боитесь. Опасаетесь, но не боитесь. Вы боитесь того, чего не понимаете. Я прав?

– Не стану спорить. – Вадим поймал себя на мысли, что Михаил его заинтриговал. Умен, спокоен, уверен в себе. А главное, совсем не заискивает. Так клиенты с ним еще никогда не разговаривали. Этот тип совсем не старается ему понравиться! – И чего же я не понимаю?

– Первое, почему мы выбрали вас. Но на этот вопрос я ответил. Второе – почему я с вами так разговариваю. Не ищу вашей симпатии. Объясню – я ничьей симпатии никогда не ищу. К тому же нам с вами детей не крестить. У нас просто общая задача – помочь Кузьмичеву. Для вас это – работа, для нас – моральный долг. И третье, вы не понимаете, чего от вас ждут.

– Кстати, это действительно интересно. – Ситуация вдруг предстала перед Вадимом как банально забавная. Его обыграли по всем статьям. И признать свое полное поражение, оказывается, не страшно. Обыграли-то его изящно. Теперь надо просто красиво довести партию до конца, хотя результат сомнений не вызывал у обоих соперников.

– Ничего особенного. Приговор от вас не зависит. Мы это понимаем. А вот добросовестная работа и максимум проблем для прокурора и судьи – это вы можете.

– Какой толк в проблемах, если на результате это не скажется?

– Скажется, скажется! В Верховном суде скажется. Чем больше вы будете их раздражать, тем больше ошибок они наделают. А вот в Верховном нам их ошибки очень понадобятся.

– А там у вас?..

– Вадим Михайлович, а вы уверены, что хотите задать этот вопрос? – Миша перебил Вадима резко, и вопрос его прозвучал вовсе не как вопрос, а как жесткий ответ.

Вадим помедлил и, неожиданно улыбнувшись, продолжил:

– Да, уверен. А там у вас… сколько денег приготовлено для оплаты моей работы?

Пока Вадим неторопливо произносил эту фразу, выражение лица Михаила претерпевало весьма выразительные изменения. От жесткого недовольства и раздражения к улыбке и явному восхищению изворотливостью собеседника.

– Вот такой поворот разговора мне нравится. За вступление в дело – пять тысяч. Каждый месяц по три тысячи. Насколько мы осведомлены, вы зарабатываете в среднем, на круг, около четырех. Зато в беготне, с разными клиентами и не гарантированно. Поэтому здесь хоть и меньше – но с меньшей нагрузкой. Только, пожалуйста, не спрашивайте, откуда мы знаем о ваших доходах. – Миша был сама дружелюбность.

– Не буду. Хотя бы потому, что ваша информация на сей раз не точна. Обычно – по пять. Так что, согласно вашей логике, ежемесячно вы должны платить мне четыре!

Миша продемонстрировал восторг:

– По-моему, вы меня поймали! Вернее, я сам подставился, а вы этим воспользовались. Класс! Такого со мной давно не случалось. Уважаю! С меня бутылка! Вы что пьете? Кроме сливок?

– Кроме сливок, я пью только хорошее грузинское вино, причем грузинского разлива. Например, «Хванчкару» или «Ахашени». Но важно не это. Важно, что вы, кажется, решили подольститься?

Миша вдруг как-то по-детски рассмеялся:

– Ну нет! Это как в том анекдоте: Рабинович, как себя чувствуете? – Не дождетесь!

Вадим и Миша расстались довольные друг другом. Как говорится, прониклись взаимным уважением.

Через два дня Вадим заехал в консультацию, где его поджидал Михаил. Заключили соглашение, Вадиму секретарь выписала ордер, и он отправился в Мособлсуд получать разрешение на свидание с подзащитным.

Пока судья не подпишет бумажку на имя начальника СИЗО, свидания с подзащитным не дадут. По закону – адвокат имеет право общаться со своим подзащитным в любое время с момента принятия поручения по делу и без ограничения во времени. На практике – надо было получить разрешение судьи, а он мог и не дать, а в тюрьме могли объявить карантин, а свободных кабинетов могло не оказаться, а клиента могли увести в баню… Словом, чтобы воспрепятствовать адвокату нормально работать, возможностей было более чем достаточно.

Миша привез с собой досье, подготовленное адвокатом, работавшим на 201-й, на окончании следствия. Вадим быстро его просмотрел и с удивлением спросил, почему нет ни одного ходатайства. Он имел в виду, почему нет в досье, а вот Миша понял вопрос иначе, правильно:

– А ему прямо сказали, что если он хоть рыпнется, то его проверят по всем клиентам. Изымут регистрационные карточки, так их у вас, кажется, называют, поднимут адреса клиентов и поинтересуются микстами. Он и скурвился. Слава богу, что узнать от Володи толком ничего не успел. Володя ему как-то сразу не поверил. Потому и молчал.

– А если меня начнут запугивать?

– Так мы же, Вадим Михайлович, уже выяснили, что вы угроз не любите, сразу все назло делаете. Или я что-то путаю?

– На сей раз – нет.

– Кстати. По поводу того, что я путаю. Пять тысяч я вам передам сегодня, но, наверное, не здесь?

– И это – правильно! Так завещал великий Ленин, – неизвестно почему, может на радостях, неожиданно брякнул Вадим.

Когда Вадим с Мишей вышли из консультации, Миша сел в «Жигули» Вадима и полез в карман. В руках оказались два толстенных свертка. Вадиму очень хотелось скорее взять их себе, но то, с какой легкостью Миша готов был с ними расстаться, опять вызвало мысль о возможной провокации.

– Миша, а вы не могли бы навестить меня сегодня в Елине? Мне очень не хочется возить с собой лишние документы сначала в суд, а потом в следственный изолятор. Видите ли, могут неправильно понять. – Вадим улыбнулся.

– Мне нравится ваша осторожность, но, Вадим Михайлович, мне было бы неприятно узнать, что ее причина в недоверии ко мне. Мне кажется, вы должны хорошо разбираться в людях. И хватит подозревать во мне Азефа.

Образованность Миши, знавшего имя дореволюционного провокатора, удивила Вадима, пожалуй, даже больше, чем то, что Миша будто читал его мысли.

– Нет, – быстро сориентировался адвокат, – я вам доверяю. А вот московскому криминальному миру, особенно той его части, которая любит залезать в пустые машины, вот им – как-то не очень.

– Об этом мы позаботились. Никто, кроме случайных гастролеров-одиночек, ни к вам, ни к вашим родственникам, ни к вашей собственности близко не подойдет. – Миша сказал это так спокойно и равнодушно, словно сообщал, какой прогноз погоды он услышал на завтра.

Вадим смотрел на Мишу, даже не пытаясь скрыть своего изумления.

– Вадим Михайлович, я же вам, кажется, дал понять, что мы серьезные люди. А Кузьмичев – наш товарищ. А вы – его адвокат. То есть друг. А друг моего друга – мой друг. А у моих, или, если хотите, наших друзей случайных неприятностей не бывает. – Мишин тон напомнил Вадиму манеру говорить его институтского преподавателя курса марксизма-ленинизма. Тот тоже ничего не пытался доказывать, поскольку учение сие вечно, ибо оно – верно. Он просто разъяснял. Так и Миша – просто разъяснял. Правда, с ударением на слове «случайных».

Вадим прождал Кузьмичева в следственном кабинете Бутырки больше сорока минут. Такого еще никогда не бывало. И это при том, что Лена ждала его в Елине и он обещал обернуться за два-три часа. Какое там! Прошло почти четыре.

Наконец вошел охранник, а за ним, заложив руки за спину, и Кузьмичев. Небритый, но причесанный, в тренировочных штанах и свитере. Обычный вид заключенного СИЗО. Ботинки без шнурков носить неудобно, поэтому Владимир, как и все подследственные, кому с воли родственники носили передачи, обут был в домашние тапочки. Вадим опустил взгляд на свои зимние меховые сапоги – февраль на дворе все-таки… Была в этом какая-то несуразность.

Он поднял глаза на Кузьмичева, осознав, что на первых секундах свидания с подзащитным думать о том, кто во что обут, глупо. Тот с интересом смотрел на молодого адвоката и стоял, ожидая приглашения присесть. Охранник уже ушел, и пауза явно затянулась.

– Здравствуйте, Владимир Николаевич! Садитесь! – Вадим, ругнув себя мысленно за бестактность, тут же допустил еще одну.

– Да я, собственно, уже сижу, – Кузьмичев слегка улыбнулся, – а вот присесть не откажусь.

– Ой, извините! – Вадим совсем стушевался.

– Ничего, ничего! Вы же не следователь. Это на них за подобные оговорки принято обижаться. А вам я доверяю. – Эти слова отозвались удивлением на лице Вадима. Кузьмичев это заметил и объяснил: – Перед тем как к вам доставить, меня шмонали полчаса. А к вашему предшественнику вообще без шмона приводили.

– И что из этого следует? – Вадим и вправду не уловил связи.

– А то, что ему вертухаи доверяют, а вам – нет. Значит, я вам могу доверять!

– Железная логика! – не без иронии отреагировал Вадим. – А если вас специально «разводят»?

– И этот ваш вопрос, то, что вы его задали, – подтверждение моей правоты. – Владимир улыбнулся. – Ну а если серьезно, то, конечно, я просто многое о вас знаю. И от своих людей на воле, и по тюремному досье.

– Какому досье? – не понял Вадим.

– Тюремному! На каждого адвоката, вас ведь не так много, в тюрьме есть досье. Разумеется, неписаное. Вы, конечно, не относитесь к «золотой пятерке» криминалистов, но отзывы о вас очень хорошие.

Вадим решил, что нужный разговор так не склеится. Кто, в конце концов, здесь главный? Если он – то нельзя, чтобы Кузьмичев ему про него рассказывал. Как бы оценки выставлял. С другой стороны, он сам спросил.

– А вы знаете, откуда слово «шмон» пошло? – решил сменить тему Вадим.

– Честно говоря, нет, – легко переключился Кузьмичев при этом взгляд сразу стал мягче, он смотрел на Вадима по-приятельски.

– На идише «шмон» – это «восемь». В Одесской тюрьме, еще до революции, в восемь утра в камерах устраивали обыск. Оттуда и пошло: обыск – это шмон.

– Так я смотрю, вы не только нам революцию устроили, но и наш язык обогатили неприятными словами? – Владимир шутил с таким видом, будто разговор происходил не в стенах Бутырки, а на дружеской вечеринке.