Текст книги "Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир"
Автор книги: Михаил Воробьёв
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)
Этой стороне реформ государственные деятели эпохи Тайка уделяли исключительное внимание, справедливо признавая аграрную проблему решающим моментом жизни страны. Достаточно сказать, что две последние статьи манифеста целиком, а две первые частично трактуют об экономических новшествах. Манифест предусматривал национализацию царских владений (миякэ) и пахотных угодий знати (тадокоро), а также связанных с ними категорий зависимых; отмену прежнего налогообложения; составление подворного реестра (косэки), росписи налогов (кэйтё); введение надельной системы, троякого налога, жалованья чиновникам. По-скольку
Манифест о реформах суммирует основные экономические мероприятия правительства, сохраняет их логическую связь и последовательность, мы рассмотрим всю проблему в том же порядке.
Манифест недвусмысленно объявил все частные земли национализированными и почти все виды зависимых – лично-свободными. Поскольку дальше манифест говорит о новом подходе к этим землям и к населению (прежде всего к земледельцам), ликвидация частного владения неизбежно вела к следующему шагу – к объявлению земель государственным достоянием, а народа – казенно– обязанными гражданами. Разумеется, эти положения выражены в источниках терминами той эпохи.
Полное и быстрое осуществление такого принципа неизбежно вызвало бы социальный взрыв. Взрыва не произошло, и одно это заставляет подозревать ограниченный характер реализации указанного принципа. Изъятие частных земель смягчалось уже тем, что одновременно знать получала компенсацию. В указе 646 г. говорится: «Отобрать казенные рисовые поля, принадлежащие общественным учреждениям в разных местах, и распределить их среди наших министров и управляющих царскими корпорациями» [Nihongi, XXV, 27].
По-видимому, применение манифеста в этой части к конкретным собственникам вообще не было автоматическим, а осуществлялось либо выборочно (по отношению к нелояльным кланам), либо при условии замены частных владений кормовыми дворами. Идя на этот компромисс, правительство иногда впоследствии отбирало и эти владения, пожалованные уже после реформы. Так, в 675 г. оно отобрало дворы, пожалованные кланам в 664 г., по– видимому, в связи с введением новой табели о рангах, а также все горы, болота, острова, заливы, леса, равнины, искусственные водоемы, подаренные членам царского дома, министрам, храмам [Nihongi, XXIX, 7].
Изучение императорских инструкций губернаторам обнаруживает, что Кинай и Восточные провинции оставались чуть ли не единственными территориями, где правительство в середине VII в. пыталось провести национализацию. В 676 г. велено жаловать доходы с Восточных провинций тем, кто имеет право на получение налогов со своих кормовых владений, но не получает их с Западных провинций. Это означает, что в Западных провинциях к этому времени еще реально не удалось изъять земли кланов, из которых и назначались кормовые.
Также негладко происходило освобождение частнозависимых людей (каки-бэ и Др.). Подтверждение положения манифеста содержится в указе, изданном месяц спустя. Но, несмотря на жест наследного принца Нака-но Оэ, добровольно отказавшегося от своих 524 зависимых в следующем году, частнозависимые не получили повсеместно свободы. Правительство в 664 г. снова вернулось к этому вопросу. Воспользовавшись выработкой положения о новой табели о рангах, оно определило статус зависимых (каки-бэ и яка-бэ), казалось бы уже упраздненных [Nihongi, XXVII, 9]. Упразднения с малыми изменениями повторились в 675 г. и даже в 701 г.
Доживание старых форм частновладельческих земель и зависимых, по-видимому, предполагало сохранение в какой-то степени прежних способов изъятия прибавочного продукта, также упраздненных манифестом.
Составление подворного реестра и налоговой росписи по необходимости предшествовало любым начинаниям правительства на пути разрешения аграрной и финансовой проблем. Судя по позднейшим источникам, до составления реестра и росписи главы дворов подавали властям собственноручную справку, в которой со-держались сведения о числе членов хозяйства, о возрасте, о семейном положении, о здоровье, о податном или неподатном состоянии. На основании справок власти составляли подворные и налоговые списки и передавали в Государственный совет (дадзёкан). Подворная перепись проводилась раз в шесть лет, налоговая – ежегодно. Как составляли роспись и подворный реестр во второй половине VII в., неизвестно. Но важно то, что семья, двор твердо стали низшей хозяйственной и податной единицей.
Составить подворные реестры и налоговые росписи поручалось еще в 645 г. восьми губернаторам Восточных провинций, но с многозначительной оговоркой: свободных и зависимых (до реформы) регистрировали отдельно. Через несколько месяцев чиновники были посланы во все провинции для подсчета населения. В 652, 670, 689, 690 гг., как сообщают «Нихонги», составлялись подворные реестры [Nachod, 1929, с. 93]. Неизвестно, как выполняли наказ императора губернаторы Восточных провинций в 645–646 гг., на какую территорию распространялась перепись дворов в последующие годы. Если исходить из сохранившихся в «Нихонги» сведений, обязательный пересмотр реестра раз в шесть лет не выдерживался: только перепись 652 г. проведена через шесть лет после предыдущей – в 646 г. [Тэрая, 1958].
Единственное упоминание в «Нихонги» о составлении налоговых списков, по правилам ежегодных, относится к 670 г. Составление и пересмотр реестров и росписей технически требовали значительного количества грамотных сотрудников, а политически – реальной и полной власти центрального правительства над всей территорией и населением. Ни то, ни другое, как мы видели, еще не было достигнуто в то время, однако не приходится сомневаться, что оба эти задания (в известных пределах) выполнялись местными властями, вначале преимущественно во Внутренних и Восточных провинциях. Без этого невозможно было наделение крестьян землей в пользование, что являлось основой экономической политики реформаторов.
Наделение землей (буквальный перевод термина «хандэн») объявлено в Манифесте о реформах в 646 г. как немедленное мероприятие, хотя ни подворные реестры, ни налоговые росписи еще не были составлены. Любопытно, что в ст. 3 манифеста фиксировались единицы измерения площади, очевидно, до этого не стабильные: 1 тан = 30 X 12 шагов, 10 тан = 1 тё. О норме надела ничего не говорилось, но оговаривалось, что норма зависит от количества земли и населения в конкретном районе. По «Тайхо-Ерорё», подушный надел (кубундэн) выделялся двору, причем учитывались все его члены с шестилетнего возраста. Мужчины получали 2 тан пашни, женщины—2/3 мужского надела на 6 лет [54]54
23 Со ссылкой на Такигава Масадзиро Е. М. Жуков сообщает, что земельный надел, приходящийся на семью, обеспечивал не более 3/s годовых потребностей в рисе [Жуков, 1939, с. 13].
[Закрыть]. Частному рабу, по Тайхорё-Ерорё, полагалась 1/3 надела свободного. В том же, 646 г. уточнено наделение крестьян поливными полями: предпочтение оказывалось тем крестьянам, которые пашни не имели, платили налоги и чьи усадьбы граничили с этими полями [Nihongi, XXV, 17–18, 35]. В 652 г. закончилось распределение надельных полей или (что менее вероятно) очередной передел. Бесспорное указание на перераспределение наделов пашни в четырех провинциях Кинай относится только к 692 г. Неизвестно, перераспределяли наделы до этого времени или нет, но, от какой бы даты мы ни считали – от 646 или от 652 г., выдержанного срока передела (каждые шесть лет) до 692 г. не получается [55]55
24 Впрочем, некоторые авторы называют следующие годы переделов: 646, 652, 670, 690, 702, 708-й, где тенденция к переделам через 6 лет или через период, кратный шести, выражена во всех случаях, кроме 690 г. [Сакамото, 1949, с. 357].
[Закрыть].
При всех оговорках надельная система в ранний период своего существования распространилась на многие провинции страны, хотя в некоторых не привилась. Судя по подворному реестру 702 г., держатели наделов обнаружены в провинциях Тикудзэн и Будзэн, но почти отсутствовали в пров. Сацума, где в это время преобладала распашка нови [Хондзё, 1927, с. 46]. Материалы по освобождению от налогов, которыми облагали арендаторов, подтверждают существование последних во второй половине VII в. на Кюсю (пров. Бунго), в Центральной Японии (пров. Ки, Исэ), в Восточной и Северо-Восточной Японии (Токайдо и Тосандо).
Параллельно с надельной системой, рассчитанной на крестьян, существовали привилегированные земли, доходы с дворов, жалуемые уже пореформенным правительством знати в компенсацию за национализированные земли и чиновникам – за службу. Таких пожалований известно немного. В большинстве своем речь идет о сравнительно небольших участках – пожалованиях разовых, неспецифических и относящихся к концу VII в. Так, в 690 г. орошаемые земли в размере 4 тё (т. е. 20-кратный подушный надел) навечно получил старый солдат, попавший в 661 г. к китайцам в плен и разрешивший продать себя в рабство на целых 30 лет, чтобы дать возможность четырем другим пленным добраться до Японии [Nihongi, XXX, 18–19]. Еще два случая, причем размер участков тот же, относятся к 696 г.
Настоящие дифференцированные привилегированные владения– земли за заслуги (кодэн), ранговые земли (идэн), должностные земли (сикибудэн) – приобрели законченный обликв Тайхорё-Ёрорё, но их ранние формы появились в VII в., хотя в тексте «Нихонги» они не всегда терминологически выделены [Имамия, 1957, с. 45–46].
К понятию «земли за заслуги» близко пожалование солдату в 690 г., только что оговоренное, – именно из-за вечного срока владения, освобождения от податей и обработки, подробного перечисления заслуг ветерана. К ранговым можно отнести земельные пожалования, размер которых непременно увязывался с рангом жалуемого. Императорский указ 691–692 гг., похоже, имеет в виду этот род пожалований, варьируя площадь земельного владения от 1/4 до 4 тё в зависимости от ранга чиновника [Nihongi, XXX, 23–24]. В 692 г. два китайца – преподаватели китайского языка получили по 4 тё должностных рисовых полей каждый [Nihongi, XXX, 29].
Все эти три вида земельных пожалований с правом собственности или по крайней мере длительного владения, однако, исключение для VII в. Для второй половины VII в. наиболее характерной формой служебных пожалований, кроме натуральных выдач, оставался доход (целиком или частично) с определенного количества дворов, приписанных к данному лицу, учреждению, храму (эбито, дзикифу). Приписанные дворы оставались в ведении местных властей. Выделение таких дворов в кормление в количестве, зависящем от ранга и начиная с 5-го ранга (дайбу), гарантировано манифестом. На практике такие кормовые дворы получали не только ранговые служащие (676, 691 гг.), но и императорские принцы (691, 692 гг.), ученые (693 г.), буддийские священники (696 г.). В 691 г. принц Такэти владел 3 тыс. дворов, другие крупные вельможи– меньшим количеством дворов: принц Ходзуми—500, принц Кахасима—500, левый министр Тадзихи-но Сима Мабито—500, пэкчийский принц—200 и т. д. Такие пожалования получали и храмы. В 686 г. храму Оцукаса-но одэра (Дайандзи) пожаловано 700 дворов и 30 тыс. снопов из числа налоговых. Такие кормовые дворы можно было отобрать у владельца. «Нихонги» часто сообщают о таких изъятиях (достаточно вспомнить цитировавшийся выше указ 675 г. о лишении глав кланов таких пожалований). В 679 г. велено пересмотреть списки дворов в кормление, пожалованных буддийским храмам, и произвести необходимые изменения в выдачах в зависимости от нужд храмов [Nihongi, XXX, 20; XXIX, 23, 61]. В 682 г. «указ, адресованный всем – от принцев крови до министров, кому пожалованы дворы в кормление, аннулирует эти владения и требует, чтобы их вернули государству» [Nihongi, XXIX, 36–37]. По-видимому, это делалось, чтобы предупредить закрепощение крестьян.
Как видим, нигде в «Нихонги» не отмечено прямых уступок в пользу частной собственности на землю; источник твердо выдерживает генеральную линию: вся земля – казенная и выдается во временное владение. Даже результаты труда земледельцев из кормовых дворов подлежали лишь временному отторжению, а административная власть получателей доходов не распространялась на производителей.
Арендаторы казенных наделов облагались натуральными налогами, которые составляли главный доход центральной власти. Налоговая система включала земельный налог (со), смешанную подать (тё), отработку (ё), [Nachod, 1929, с. 173—17,4]. Земельный налог составлял в 646 г. 2 снопа и 2 связки риса с 1 тан пашни, а в 652 г. – 1 сноп и 5 связок риса с той же площади, что, по подсчету О. Находа, равнялось 4,4 и 3 % всего урожая соответственно [Nachod, 1929, с. 164] [56]56
25 По Сакамото Таро, 3 и 2 % [Сакамото, 1949, с. 574].
[Закрыть]. Он отличался от танского неопределенностью единиц измерения (Танаами, 1970). Смешанная подать объединяла несколько разновидностей: 1) подать тканями, которая бралась только с мужчин из расчета: кусок ткани шириной 2,5 фута (сяку) и длиной 10 футов (шелк), или 20 футов (грубый шелк), или 40 футов (простая ткань) с надела в 1 тё (=10 тан); 2) подать с двора разными товарами: тканями (10 футов), лошадьми (среднюю лошадь со 100 дворов, хорошую – с 200), слугами (одного от 100 дворов), причем две последние категории заменялись тканями (за коня – по куску в 12 футов с каждых из 100 или 200 дворов; за слугу – по куску в 12 футов и по 5 то риса с каждого двора) [57]57
26 1 то = 18 л.
[Закрыть]; 3) подушную подать предметами вооружения (неустановленного количества). Эта подать напоминала танскую, но превосходила ее сложностью. Для отработки требовали одного человека с содержанием от 50 дворов, которого можно было выкупить, внеся кусок ткани в 12 футов и 5 то риса со двора. Сохранив принцип отработок, правительство изменило раскладку.
Дворы, отданные в кормление, несли те же повинности даже по Тайхорё, что лишний раз свидетельствует о государственной их принадлежности. Они платили казне подать, половину зернового налога и исполняли отработку, чиновник – их временный владелец– получал другую половину земельного налога (Сакамото, 1949, с. 548). Эта налоговая система, фактически объединяющая в себе самой минимум семь довольно самостоятельных налогов и повинностей (кроме более эпизодических поборов, в систему не укладывающихся), сконструирована реформаторами, очевидно, не случайно. С одной стороны, она перекидывала мост к танской налоговой системе, а с другой стороны, не порывала связи с тремя видами дореформенных повинностей: данью, налогом с полей, отработкой.
Для нормального урожая налогообложение не выглядит тяжелым, особенно если сравнить с нормами налогов, взимаемых в последующие века. И тем не менее в «Нихонги» часто попадаются замечания о несобранных налогах, о разбежавшихся крестьянах, об освобождении целых провинций или групп населения от тех или иных налогов на год, два, три (с 650 по 692 г.). Население «ухитрялось» беднеть даже в условиях, которые, как полагало правительство, исключали такую возможность: получая наделы, которые нельзя заложить или продать, и платя налоги продуктами своего труда. В 687 г. особым указом отменялись проценты с займов, заключенных до 685 г. или в течение этого года, даже если они выражены отработкой при условии, что должник отработал сам долг [Nihongi, XXX, 5].
В какой степени облагалось налогами привилегированное население во второй половине VII в., неясно. Кодекс Тайхо-Ёрорё освобождает от налога, подати, трудповинности придворных, чиновников – носителей рангов, их близких, некоторые другие группы населения – в разных случаях в разной пропорции. Доказательств существования этих изъятий в предыдущий период нет. В «Нихонги» с трудом можно отыскать примеры освобождения этой категории лиц, и то только от податей и отработок. Так, в 685 г. император издал указ: «Все носители рангов в провинциях Тосандо– к востоку, начиная с Мино, и в Токайдо – к востоку, начиная с Исэ, освобождаются от податей и отработок» [Nihongi, XXIX, 55]. Но, возможно, это – разовое освобождение (и то не от земельного налога), связанное с созданием очередной табели о рангах.
Таким образом, экономические мероприятия эпохи Тайка сводились к ликвидации старой частной клановой и царской собственности, к введению государственной собственности на землю и государственных повинностей для населения, прежде всего крестьянского, государственного содержания вельмож и чиновников. Для осуществления этой задачи вводилась надельная система для земледельцев, обязанных вносить налоги и исполнять повинности Лишь государству, и практика выдачи дворов в кормление для служилого сословия; последнее пользовалось лишь частью прибавочного продукта, изымаемого у этих дворов, и не могло распоряжаться самими людьми.
Эти мероприятия проводились довольно настойчиво и последовательно на протяжении полустолетия, хотя с разной степенью эффективности в разное время и в разных концах страны. Надельной системой постепенно оказались охваченными многие, если не все, провинции страны (отсутствуют сведения лишь по Западному Хонсю и о-ву Сикоку), хотя и неясно, насколько последовательно внедряли ее в этих провинциях и как полно она охватывала крестьян. Шестилетние переделы – залог четкого функционирования системы и утверждения земель в собственности государства – похоже, не отличались регулярностью, во всяком случае на протяжении 50-летия и в масштабе всей страны.
Неизвестно, удержали ли кланы в своих руках такую-то долю прежних земельных владений на правах собственности, в какой мере новой служилой аристократии, храмам удалось превратить общинные, казенные, кормовые земли в собственные до истечения VII в. Значительная часть прежних владений, безусловно, была национализирована, иначе правительству нечем было бы наделить крестьян, даже если допустить, что за ними на правах наделов закреплялись земли, уже находившиеся в их владении. Некоторая часть таких национализированных земель вернулась к прежним своим владельцам под видом дворов в кормление, но уже на иной правовой основе. Попытки присвоения земель, безусловно, повторялись – об этом говорят, в частности, указ 675 г. об изъятии у кланов казенных и общинных земель, указы 679 и 682 гг. о возвращении дворов в кормление, отданных буддийским храмам и чиновникам. Пожалование земель в безусловное и привилегированное владение – для этого времени явление сравнительно редкое, как и превращение поднятой целины в личные владения крестьян (кондэн). Эти формы не получили разработанного статуса, а кон– дэны даже не упоминаются в «Нихонги» [Kikuchi, 1965].
Налоговая система была выработана таким образом, что воз-можно большее количество сторон производственной деятельности податного сословия связывалось с центральной властью. А это при первоначально сравнительно низких ставках налогов, податей, повинностей должно было, по мысли реформаторов, привязать население к императорскому правлению и экономически.
Категорию зависимых, особенно зависимых клановых, похоже, не сумели уничтожить полностью – об этом говорят указы 664, 675 гг. и регламентация положения зависимых в Тайхо-Ёрорё.
В экономической сфере реформы Тайка сделали важный шаг по пути превращения значительного фонда земель, прежде всего – орошаемых, в государственные, а основных производителей – в государственных арендаторов, государственное податное сословие, доставлявшее казне основные средства и служившее государству на ряде поприщ.
Оценка реформ Тайка
В оценке реформ Тайка наблюдается заметный разнобой, который обусловлен различными, иногда противоположными взглядами на характер дотайковского и послетайковского общества, на движущие силы реформ и т. п. Старая японская, а вслед за ней и мировая историография очень высоко оценивали реформы, считая их подлинной революцией во всех сторонах жизни древней Японии, открывшей эру существования единой японской империи [Сакамото, 1949, с. 1—29]. Сейчас господствует тенденция сводить суть реформ к политическим изменениям, а период реформ растворять в веках.
Дворцовый переворот 645 г. и последующие реформы Тайка, пишет Дж. Холл, обычно считаются важным поворотным пунктом в истории Японии, водоразделом между гегемонией Ямато, основанной на семейной организации, и новым централизованным государством по типу китайского. Но, в сущности, термин «реформы» введен, чтобы обозначить серию новшеств, которые вошли в жизнь куда более случайно и менее драматично на протяжении нескольких веков. Хотя переворот 645 г. изменил соотношение политических сил при дворе Ямато и обеспечил реализацию политики реформ, он ни в коей степени не означал начала радикальных социальных и политических нововведений. Он даже не являлся истоком таких реформ в будущем или залогом их осуществления. Это в особенности справедливо для отдельных регионов, таких, как Киби, где стимул для культурных и организационных перемен отнюдь не действовал автоматически под влиянием перемен при дворе Ямато [Hall, 1966, с. 45].
Сторонники этой концепции для ее подтверждения приводят факты и соображения, сами по себе небезынтересные для понимания сущности реформаторской деятельности в Японии в середине VII в. и ее результатов.
Разумеется, реформы Тайка не являлись непосредственным результатом китайского влияния на Ямато. Даже в окончательном виде (в кодексе Тайхорё) реформы содержали отличия и новшества по сравнению с китайской моделью, заботливо и со знанием дела разработанные и введенные в стране. Главной целью реформ было укрепление центральной власти и упорядочение управления.
Объявление о создании столицы с чиновничеством, рационализация местного управления, налогообложения, военного дела оказались целенаправленными и принесли первоначальный успех. В той мере, в какой частные интересы не подвергались опасности, это были усовершенствования, которые вдохновляли в Японии многих. Но главный вопрос заключался в том, как реформа затрагивала частные интересы отдельных общественных групп и целых регионов в Японии.
Неудачи Ямато на Корейском полуострове, поражение от войск Силлы и Тан рождали на островах чувство бессилия, если не боязнь вторжения. Но заставило ли это вождей кланов поступиться своими правами в пользу императора? Многочисленные заверения в лояльности как бы сглаживали процесс национализации земель, перераспределения рангов и постов. Но была ли это только национализация? Если не считать сильные кланы в Центральной Японии, утратившие свое влияние не столько в ходе реформ, сколько в ходе политической борьбы, то от реформ Тайка, казалось, по-страдали власть и богатство кланов в целом. Но почему же кланы не отстаивали своих прав любыми средствами? Дело не столько в непреоборимом авторитете императорской власти, сколько в том, что кланы, вероятно, теряли значительно меньше в своих личных доходах и политическом влиянии, чем это кажется на первый взгляд. Похоже, многие их традиционные привилегии настолько превратились в номинальные, что они рассчитывали не прогадать при перераспределении прав.
Хотя правители Ямато еще в начале VI в. искали средств сломить иерархию, сами вожди кланов тоже. ощущали необходимость нового подхода к религии, управлению, земле. На деле реформа Тайка не лишала кланы всех привилегий и богатства, а поставила между ними государственные институты. В результате сложилась очень эффективная комбинация традиционных и новых средств господства и подчинения.
Новые законы не отрицали частной собственности, но они исключили из ее сферы рисовые поля. На них государство распространяло не только суверенитет, но и право собственности. Но пострадали ли доходы кланов при этом? Нет никаких указаний на упадок доходов кланов после реформ. Новая система предусматривала выполнение повинностей в зависимости от ранга и должности служащего лица. То, что раньше поступало с земель и от работников для клана, теперь выдавалось им от императора в виде бенефиций. А поскольку новое государство провозгласило приверженность к закону и порядку, новая налоговая система могла оказать более надежную поддержку привилегированному сословию, чем старая. Это тем более справедливо, что административную систему не сделали конкурсной. Результатом стала уверенность знати и аристократии в экономической поддержке государства. Реформы Тайка предполагали перераспределение власти внутри правящего слоя. Именно по этому пункту и шла борьба, и она коснулась провинций [Hall, 1966, с. 60–63] [58]58
27 Для нас важно помнить, что это писал ученый, посвятивший цитируемый труд изучению одного из нескольких регионов Японии, причем не центрального.
[Закрыть].
В свою очередь, Г. Б. Сансом правильно замечает, что, с точки зрения реформаторов, проблема состояла в том, как заставить местную знать поступиться своей независимостью и признать себя слугами императора и временными владельцами их собственности. Китайская литература помогала сформулировать идею вроде той, что «суверен не может допустить двух правительств, а подданный не может служить двум господам». Но надо было убедить частных земельных собственников, что они и при новом режиме не утратят своего привилегированного положения. Проблема упиралась в землю и в земледельцев, а реформаторы не обладали достаточной мощью, чтобы подавить кланы силой.
Сразу же по воцарении Котоку глав кланов собрали при дворе и объявили доктрину монарха, точнее – реформаторов. Эти мероприятия в случае успеха могли принять революционный характер, поскольку вели к концентрации административной и фискальной власти в руках центрального правительства. Но в земледельческой стране положение знати всецело определялось землей. И чтобы избежать всеобщей оппозиции глав кланов, правительство должно было пойти на компромисс. Поэтому на вновь созданные посты в провинциях назначали преимущественно местную знать, и раньше исполнявшую сходные обязанности, дав ей соответствующие ранг и жалованье, которые в целом возмещали утраченные звания и непосредственные доходы. Это явилось одной из причин того, что первый этап реформ прошел сравнительно спокойно. Более того, новые посты и звания повышали престиж их обладателей – теперь они превращались в носителей части высшего авторитета императорской власти. Гарантированный и постоянный характер жалованья гораздо надежнее обеспечивал стабильность материального положения служащих; само правительство брало на себя неблагодарную и трудную задачу Собирания налогов и податей. Идея реформ оказалась не лишенной привлекательности и для низших слоев населения. Земледельцы освобождались от притязаний местной знати, должны были получить наделы по числу едоков, что обеспечивало существование хозяйства, и – в теории, во всяком случае, – должны были платить лишь строго определенные налоги и нести повинности, размер которых не зависел от произвола местных властей [Sansom, 1958, с. 56–58]. Таковы наиболее серьезные оценки реформ Тайка учеными Западной Европы и США.
Последние японские издания типа университетских учебников, курсов лекций видят историческое значение реформ Тайка в том, что это был первый практический шаг по пути утверждения централизованного правления в стране, разработанного на примере аналогичной китайской системы. Суть реформ, политической по характеру, и заключалась в модернизации механизма власти господствующего слоя, в результате чего Япония встала в один ряд с другими государствами Дальнего Востока. Для оценки же ее как социальной революции, считают авторы подобных работ, еще надо разрешить такие неясные пока вопросы, как, например: каким силам требовалась система централизованного господства и какое развитие избрала такая система в будущем [Нюмон…, 1968, с. 56; Иванами…, 1960, т. 2, с. 220–228]?
Для нас эти вопросы не такие уж «неясные». Основную силу переворота составили зависимые и общинники, находившиеся на грани закабаления. Однако реформа, внешне нацеленная против клановой знати, была проведена наиболее дальновидными представителями той же знати и царского дома в интересах эксплуататорского класса в целом и, следовательно, в конечном счете в интересах той же клановой знати. В этом и заключается реформистский, не революционный характер новшеств. Эти новшества коснулись, в сущности, всех тех сторон жизни общества, которые в те времена считались значимыми с точки зрения общества, но коснулись по-разному: в одних сферах больше, в других – меньше. И тем не менее неверно сводить значение реформ Тайка к одному лишь политическому обновлению. Просто мероприятия в этой сфере оказались более наглядными. Если можно спорить о том, насколько реформы затронули богатство и авторитет старой знати, то бесспорно, что после реформы они уже покоились на другой основе. Это, может быть, не всегда важно для их обладателей, но важно для историка. Впрочем, и сами кланы не оказались безразличными к нововведениям. Основные мероприятия периода Тайка прочно проведены лишь после окончания смуты года дзинсин (672 г.): широкое освобождение зависимых, введение надельной системы по всей стране после принятия кодекса Киёмихарарё, назначение на должности губернаторов провинций по всей Японии на рубеже VIII в.
Разумеется, реформы не всегда были последовательными, даже таили в себе противоречия (признание привилегированного положения кланов и отстаивание монопольного статуса чиновничества в сфере управления, сосуществование казенных уравнительных наделов и привилегированных получастновладельческих земель). Однако в итоге они привели к появлению кодекса Тайхорё (702 г.) и к созданию на его основе так называемого «правового государства» («рицурё кокка»).
Провозглашение государственной собственности на землю, освобождение прежних категорий зависимых, введение надельной системы (хандэн) для сельского населения и бенифиций – для служилых (дзикифу), распространение на них государственного троякого налога, создание центрального и местного аппарата управления, служилого чиновничества и государственных вооруженных сил как единственных проводников воли суверена в стране, получившей новое административно-территориальное деление, – все это свидетельствует о сложении раннефеодального единого государства (см. [ «Всемирная история», 1957, с. 54; Эйдус, 1968, с. 15]).
