Текст книги "Япония в III-VII вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир"

Автор книги: Михаил Воробьёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Процесс образования частновладельческих угодий не остановился на этом. Можно проследить, например, рост кланов Киби и Вакэ и их распространение на верхние долины прибрежных равнин за Мимасака. Такое распространение первоначально стимулировалось естественным разветвлением обоих кланов. Но когда запас земель, годных для рисосеяния, оказался исчерпанным, эти кланы, по-видимому, напали на мысль о разработке целины или о захвате общинных земель [Nakamura, 1967].

Богатые семьи владели значительными пахотными угодьями на правах собственности (тадокоро). Такое владение вырастало вокруг усадьбы за счет поднятой целины и расширялось до тех пор, пока владелец мог его непосредственно контролировать. Крестьяне, живущие в этих угодьях, платили владельцу налог с поля. Сильные кланы заставляли отрабатывать на этих угодьях общинников из соседних деревень. В VI в. с развитием системы зависимых знать сажала клановых зависимых (каки-бэ) на землю – на началах личной зависимости (та-бэ). Развитие производства открывало новые возможности для эксплуатации зависимых. Если раньше высшая знать, подчиняя себе местную, просто облагала ее данью, то теперь она стремилась переселить членов покоренной общины на свои земли в качестве зависимых землепашцев.

Кланы и их ответвления, очевидно, преуспевали в развитии частного начала. В начале VI в. в Киби впервые появляются мелкие погребения, которые примерно в течение века стали исчисляться сотнями и тысячами. Курганчики диаметром до 6 м стало строить значительно большее число членов кланов. И это, в свою очередь, служит доказательством распадения единого некогда клана на ответвления. Это мнение подтверждается указом 645 г., осуждающим погоню кланов за богатством и за рабочей силой, отмечающим непомерное истощение ресурсов страны в лихорадке строительства большого числа погребений.

В хрониках хозяйственные и производственные перемены переплетаются с политическими пертурбациями эпохи. Если ранние сведения о владениях кланов и о завоевании режимом Ямато новых земель связаны с присоединением родичей и понижением в ранге поверженных кланов, то позднее они чаще говорят о перераспределении богатств [Hall, 1966, с. 47–48].

После падения в 587 г. клана Мононобэ в Сэтцу воздвигли четыре буддийских храма, к которым отошла половина земельных владений и зависимых людей этого клана. Всего было конфисковано 160 мужчин и 113 женщин, которые перешли в пожизненную неволю к храмам Тэннодзи. Правительство завладело 186 890 сиро <sup>[49]49
  18 Сиро – около 23 кв. м.


[Закрыть]</sup> земли (128640 сиро в восьми пунктах в Кавати и 58 250 сиро в четырех пунктах в Сэтцу). Из изъятого храмы получили три усадьбы со всем имуществом (3000 сиро), а человек, лично сразивший главу клана – Мононобэ Мория, получил в награду 10 000 сиро земли, принадлежавшей покойному на правах личной собственности. Остальные земли остались собственностью клана [Takekoshi, 1930, с. 58–59]. В этом эпизоде сконцентрировано много сведений, интересных для истории экономики режима Ямато. Глава клана, приближенный царя, владел сравнительно большими личными угодьями, но считался распорядителем земель куда более обширных – всего клана в целом. Эти земли были рассеяны не менее чем в восьми пунктах двух провинций (в среднем на каждый пункт приходится до 20 тыс. сиро). Конфискованные зависимые, по-видимому, не были землепашцами – их слишком мало для того, чтобы обработать эти земли. Следует предположить, что конфискованные земли отошли вместе с крестьянами, причем к храмам – новой категории собственников. О социальном положении крестьян на этих землях можно лишь гадать, но, очевидно, они были как-то привязаны к земле: общинными или феодальными узами.

Огромные земельные владения клана Мононобэ не являлись исключением. В указе о реформе содержится фраза: «Одни захватили поля в десятки тысяч сиро, другие не имеют ни пяди земли» [Nihongi, XXV, 12]. В распоряжении знати находились многочисленные корпорации зависимых (каки-бэ), облагаемые данью. Для иллюстрации обратимся к выяснению структуры семейств владык округов и правителей областей.

Изучение подворных списков владык округов начала VIII в. в Мино дает важные сведения об их ранней структуре. Сохранились сведения о 20 дворах трех категорий: агата-мияцуко (3), агата-нуси (2), агата-нуси-удзи (15), причем главной являлась первая категория; она привязывала к себе наибольшее число дворов и подневольных. Вся группа состояла из сородичей (додзоку), включая три категории и некоторое количество дворов со званием «бэ». Внутри двух групп первой категории и между представителями двух последних категорий заключались браки и преимущественно между дворами с одинаковыми званиями. Для сохранения группы сородичей семья, занимавшая центральное положение, не только использовала свой большой авторитет, но и не пренебрегала силой кровнородственных уз. В тех же подворных списках сообщается о дворах «родни» (удзи <sup>[50]50
  19 Вторичный клан. Знак читается ныне «якара» («дзоку») – «родня».


[Закрыть]</sup>) при носителях званий владык округов или управляющих областями. Судя по численности (15–50 человек) и количеству рабов (до 18), это были довольно мощные семьи. В центре такого образования находился обладатель звания, вокруг него группировались сородичиносители более низкого ранга [Наоки, 1964, с. 113, 118–119, 121]. Люди попадали в личную зависимость к знати, пользовавшейся своим положением, и к управляющим корпорациями. Так, мурадзи Имбэ присвоили себе корпорации имбэ в Ава, вырабатывавшие ткани, имбэ в Ки, заготовлявшие древесину. Положение зависимых от знати не всюду одинаково. В Кинай и соседних районах они приближались к производственным рабам – владельцы присваивали весь их труд; на периферии такие корпорации остановились на положении данников, находясь в зависимом от знати состоянии целиком как единый коллектив [Yoshida, 1972].

Вначале клан царя был лишь одним из прочих кланов, хотя и могущественным, и его экономическая база ничем особенным не выделялась. Но постепенно положение менялось, и характер владений царского дома стал отличаться от собственности кланов.

Древнейший вид владений царя – царское рисовое поле (миа-гата). Эти прижизненные владения правящего царя в последнюю эпоху режима доживали свой век в шести областях Ямато [Хон– дзё, 1927, с. 21]. Замечательная особенность этого вида владения– его временный характер и целевое назначение. Он выделялся царю при вступлении им в должность, по-видимому, вождями крупных кланов и отбирался после его смерти или смещения [Iyanaga, 1964].

Важным шагом вперед в укреплении экономической независимости центральной власти оказалось появление в IV в. в Кавати царских владений (миякэ), находившихся в непосредственном ведении правителя и членов его дома. В первой половине V в. уже во многих пунктах Кинай существовали царские владения, ими ведали управляющие царскими корпорациями и областями. В конце V – начале VI в. эксплуатацию царских владений стал осуществлять непосредственно царский дом через особую контору царских владений (миякэ-си). Владения сильно умножились со второй половины VI в. В отличие от корпораций в этих владениях на первом месте находилась земля. Обычай посвящения таких царских владений умершим членам правящего дома привел к переходу их в наследственное владение ветвей правящего клана. Царские поля (мита) обрабатывались либо крестьянами-переселенцами, либо земледельцами, привлекаемыми с соседних земель, либо особыми общинами царских зависимых землепашцев (та-бэ). Царские владения исключались из сферы действия местных кланов. Эксплуатация работников в царских хозяйствах усилилась после подавления восстаний управляющих областями в Киби и Цукуси. В царское хозяйство Сираи в Киби в 569 г. послали особого чиновника; незарегистрированных зависимых землевладельцев занесли в подворные реестры для более строгого соблюдения ими своих обязанностей [Nihongi, XIX, 58]. Это начало регистрации земледельческих корпораций (та-бэ).

Учреждение царских владений шло параллельно с формированием корпораций. Сами земледельческие корпорации – непременная принадлежность царских владений (миякэ) – являлись лишь одним из видов корпораций вообще. Царские владения основывались и на целине; и во владениях управляющих областями. Последние, по-видимому, имели возможность использовать их в своих целях или создать свои личные угодья под видом царских миякэ. Впрочем, такие угодья считались незаконными, и управляющие, уличенные в этом, дарили царю такие земли и работников (ср. [Древние фудоки, 1969, с. 76, 104]). Земледельческие корпорации в царских владениях комплектовались из подопечных управляющих областями, из иммигрантов, из работников других владений этого же разряда.

Царские владения в Ямато

Царские владения (миякэ) подразделялись на три типа: 1) владения, находившиеся под надзором управляющих областями, по– видимому, потому, что отношения между такими управляющими (главами кланов), землями и работниками-корпорантами оказались слишком прочными, чтобы их можно было легко разорвать. Возможно, именно такие владения «дарились царю», но оставались в ведении управляющих областями; 2) владения, над которыми царский дом осуществлял надзор непосредственно через особых «земельных приставов» (тацугаи); земледельческие корпорации таких владений комплектовались в соответствии с подворным реестром, получали землю, облагались данями и налогами и селились особыми поселками. При комплектовании по подворным спискам создавались искусственные семьи нужной величины, получавшие земельные участки. По облику эти владения очень близки к феодальным; 3) владения царского дома, военное или политическое значение которых выступало на первое место, как, например, Мимана, Нацу (Хаката). Эти крупные территории никак не напоминали ни царских полей, ни царских амбаров [Кокка…, 1954, с. 184–185].

Распространение царских владений в Киби знаменовало постепенный упадок экономической базы местной знати. В 555–556 гг. здесь были основаны по меньшей мере четыре царских владения, причем целый остров Кодзима,' находившийся на пути из Ямато в Дадзайфу (базу режима Ямато для внешних сношений) на Кюсю, был отписан во владение правителя Ямато [Nihongi, XIX, 48]. Создание царских владений означало появление новой концепции собственности и отношения политической власти к земле, узаконило снабжение их амбарами для хранения урожая. Эта система передавала в собственность царского дома людей, живших и пахавших на этих землях прежде. Более того, недостающая рабочая сила, необходимая для эксплуатации этих владений, попадала в поле зрения управляющих областями [Maekawa, 1965(1), с. 37]. Царские владения имели важное экономическое значение – урожай изымался в пользу царского дома в виде налога с поля. Они также играли существенную роль в распространении военного и политического влияния царя, так как размещались в ключевых районах страны.

Между царскими владениями (миякэ) и категориями царских именных (минасиро) и потомственных кормильцев (микосиро) существовала тесная связь. Об этих категориях говорилось выше. Здесь важно указать, что эти термины объясняются путем расшифровки слова «сиро» как «провиант», или «провиант для призрения, для вспомоществования». Из 22 случаев создания минасиро и микосиро, известных до настоящего времени, половина приходится на время с Нинтоку по Анко (313?—456) и с Юряку по Су-дзюна (457–592). В первом случае эти категории действительно служили для поддержания царских детей, но во втором – давали содержание обслуживающему персоналу обоего пола в окружении царя (тонэри и унэмэ). Они и носили имя царя (насиро) или его дворца (косиро). Первые по происхождению были древнее [Нихонси…, 1968, с. 355]. Эти «кормильцы» сыграли крупную роль в укреплении идеи наследственного права на частную собствен-ность царя. Ближних слуг обоего пола (тонэри, унэмэ) можно считать связанными с категорией царских именных кормильцев.

Во владениях местной знати были организованы корпорации крестьян, снабжавшие припасами корпорации зависимых царского дома. В отличие от личнозависимых от царя и его дома они подчинялись чиновникам и общественным ведомствам. С конца V в. активно создавались профессиональные и ремесленные корпорации из иммигрантов (сина-бэ), они не являлись частной собственностью, а входили в ведение публичной власти. Но так как: главой этой публичной власти являлся царь, иммигрантские корпорации, отличающиеся высоким профессионализмом и монолитностью, за редким исключением, все составляли важнейшую экономическую опору царского дома.

Царские корпорации по производственно-хозяйственному характеру делятся на три типа. В первый, наиболее древний тип входили такие корпорации, как, например, «горные» (яма-бэ), «морские» (умэ-бэ), гончарные (хани-бэ). Члены этих корпораций жили с давнего времени, занимались тем или иным предпочтительным, но не очень специализированным занятием, находились под руководством собственных старшин, имеющих звания управляющих царскими корпорациями, и вносили дань царскому дому.

Ко второму типу относились корпорации конюхов, литейщиков, красильщиков, писцов, казначеев и т. п. Эти узкопрофессиональные корпорации были рассеяны по многим областям и управлялись не центральными управляющими царскими корпорациями, а особыми, представителями царской власти и по отраслевому принципу. В этих корпорациях трудилось немало иммигрантов, подобранных по профессиям, что свидетельствует об утрате корпорациями этого типа патриархальных черт первобытнообщинного строя и об отнесении их к царскому дому на основах подчинения и господства.

С третьим типом связывают корпорации ближних слуг (тонэри) и «колчаноносцев» (югэй), образовавших военную основу режима Ямато. Они набирались из семейств управляющих областями и находились в непосредственной зависимости от царского дома, будучи обязаны последнему личной службой [Кокка…, 1954, с. 181–183].

Наконец, мы подходим к вопросу о форме и размере присвоения прибавочного продукта. О том, что такого присвоения не могло не быть, говорит характер экономических и социальных отношений, сам факт формирования государственной власти. На существование разных повинностей указывают и источники, правда очень общо и подчас туманно. По случаю голода, как сообщается, Нинтоку освободил все население от отработок на три года (316 г.?), а по истечении трехлетия оставил без внимания просьбу местных властей о возобновлении взимания дани и налога с поля (319 г.?) [Nihongi, XI, 9—11]. В указе о реформах 646 г. говорится об отмене всех старых налогов, дани и отработок.

Тот же источник возводит происхождение этих повинностей к легендарной дате – к 86 г. до н. э., к правлению не менее легендарного Судзина: «…полагаю нужным провести новую регистрацию народа и ознакомить его с разрядами старшинства и с правилами отработки (этати)», а через полгода «начата перепись народа и по-новому установлена дань (мицуги). Она получила название: дань „с лука" (с мужчин) и дань „с пальцев" (с женщин)» [Nihongi, V, 15]. Несмотря на подтверждение другим источником факта введения даней [Kojiki, II, 68—6], вся ситуация маловероятна. Проведение регистрации, введение отработок, возможны лишь среди оседлого населения.

Упоминания двух видов повинностей (отработки и дани) встречаются в «Нихонги» и в последующих разделах. Значительно реже попадается упоминание о налоге с поля (татикара). Первая такая ссылка связана с сомнительной датой – 319 г. [Nihongi, XI, II], последующие – с V–VI вв. Однако ни слишком ранние даты появления отработки и дани, ни слишком поздние даты освоения налога с поля нельзя считать достоверными [Танаами, 1970].

На отработках трудилось население при прорытии оросительных и судоходных каналов, при копке водохранилищ и прудов, при насыпке курганов, строительстве крепостей и кораблей. Однако сами источники особенно часто связывают отработку не с этими общественными работами, немыслимыми без привлечения большого числа людей, а с постройкой походных резиденций и дворцов для членов царского дома, синтоистских и, позднее, буддийских храмов, царских мавзолеев [Asakawa, 1963, с. 93–94]. Контингент населения, привлекаемого на отработку, сроки и условия отработки неясны. Некоторые огромные курганы требовали годы труда большого коллектива людей. Сога Эмиси еще при жизни, в 642 г., «собрал все население страны, а также зависимых 180 корпораций и воздвиг два кургана в Имаки» [Nihongi, XXIV, 8]. В том же году царица Когёку привлекла население ряда областей для строительства судов и дворца.

Итак, отработки назначались царем, крупной знатью, вероятно, главами кланов и управляющими областями – в пределах подведомственных им регионов. Судя по случаю с Сога, для отработок привлекались и зависимые и свободные, по-видимому, на неопределенный срок, нужный для осуществления задуманного мероприятия, включая и работу на полях.

Дань, о которой мы упоминали выше (мицуги), первоначально представлена в «Нихонги» в весьма архаичном выражении. Нас же интересуют уже более развитые ее формы. Однако все дальнейшее развитие дани укладывалось в две большие категории: продукты питания и изделия ремесла. Специализированную продукцию приносили в дань корпорации зависимых. Каждая из них, очевидно, выдавала именно тот род продукции, который ей был свойствен, и тому хозяину, к которому они были приписаны. Однако размер такой дани неизвестен. Именно дань корпораций составляла наиболее заметную – по своей специфике, ценности, важности – часть доходов царского дома [Naoki, 1968, с. 13–15].

Прочее население, входившее в земледельческие корпорации, а вероятно, и крестьяне семейных общин, рядовые свободные члены мелких кланов вносили дань разными продуктами питания и изделиями деревенского ремесла (например, холстами). Высказанное предположение подкрепляется детальным исчислением в кодексе Тайхорё подати именно с этих категорий населения, очевидно заменившей прежнюю дань, а не просто впервые распространенной на эти слои населения (см. [Конрад, 1937, с. 64]).

Земельный налог, или налог с полей (татикара, тикара), легко связать с амбарами в царских владениях и на пахотных угодьях знати: к 535 г. относится упоминание о налогах с поля, получаемых с царского владения [Nihongi, XVIII, 9]. Земельный налог вносился рисом и, похоже, принимал разные формы: подношений, платы за право обрабатывать землю. Кроме того, существовала и такая разновидность этого налога, как обязанность толочь рис. В 325 г. (?) источник впервые сообщает о создании царской корпорации крупорушников – усумэ-бэ [Naoki, 1968, с. 10–11]. Однако неизвестно, какая часть урожая изымалась для хранения в амбарах, а какая оставалась у работников. Может быть, работники имели свои участки, а урожай с угодий и владений шел целиком в царские и клановые амбары? Утверждают, что царь довольствовался лишь 3 %-ным налогом со своих владений [Aoki, 1974, с. 62].

Большая важность зерна как универсального продукта питания и всеобщего эквивалента стоимости при отсутствии других постоянных средств обмена как будто предопределяла самце широкие границы распространения налога с полей. Ведь именно зерно было тем всеобщим продуктом, который повсеместно производили в земледельческой стране и который легче всего было изъять и сохранить. Сообщается о том, что вождь клана Сога одним из первых обложил этим налогом дворы своего клана, жившие и работавшие в его земельных владениях (миякэ), хранил полученное зерно в особых амбарах и оплачивал им профессиональных воинов [Жуков, 1939, с. 9]. С другой стороны, к 7-му году правления Нинтоку (319?) относится жалоба управляющих областями: «Если в такое время не будет уплат налога с полей, дабы починить дворцовые постройки, мы опасаемся, что заслужим наказание неба» [Nihongi, XI, 11]. Здесь уже заключен намек на универсальную роль хлеба.

Как распределялись все эти отчисления, не совсем ясно. Налогообложение в виде троякого налога, взимаемого систематически с основной массы податного населения центральной властью, сложилось лишь к VIII в. В V–VII вв. налоговые поступления еще оставались объектом ожесточенной борьбы между несколькими группами привилегированного населения: царским домом, приближенными царя, местной знатью. Надо полагать, что в принципе доходы с царских владений и со всех категорий царских зависимых поступали в распоряжение царя, а доходы с пахотных угодий и с зависимых от кланов – главам этих кланов. Более сложен вопрос, кому платили налоги члены общин. По-видимому, в задачу управляющих областями, назначаемых царем, входило добиваться отчисления части ренты с этих общинников в пользу центральной власти. Последняя умело использовала отработки для укрепления своего бюджета и подрыва принципа: местные доходы– местной знати. Назначаемые из центра отработки (под видом общественных нужд) оттягивали часть средств в пользу дома даря.

Эти новые идеи начали пропагандироваться в Японии через финансовые органы, находившиеся в ведении рода Сога. Еще в середине V в. они стали ведать казной и продукцией корпораций, в особенности новых, и царских владений. Поскольку источники доходов были разные, отношения Сога к производителям, естественно, выходили за рамки обычных патриархальных. Поэтому они и были не управляющими царскими корпорациями, а администраторами над производителями и опирались не на силу вождя клана, а на авторитет правителя Ямато.

Вторжение влияния Ямато на периферию в виде контроля над рабочей силой и землей поднимает вопрос об экономической структуре местной власти владетелей, в частности о соотношении между политической властью, хозяйственными достижениями и порядком землевладения.

Казна режима Ямато носила название «трех сокровищниц» (сандзо): в первой из них хранились ритуальные предметы синтоизма (имикура), во второй – дары, присланные от корейских государств и племенных объединений (утицукура), в третьей – ценности режима Ямато, полученные в счет дани и налогов (окура). Первые две сокровищницы по времени возникновения наиболее древние, но после 646 г. они утратили свое значение, зато более молодая (окура), возникшая в середине V в., доросла до понятия казны. При режиме Ямато попечителем «трех сокровищниц» являлась семья Сога, а учетчиками – фамилия Хата. Эта казна финансировала нужды управления.

Важной особенностью экономики Ямато надо считать ее натуральный характер. Несмотря на то что понятия собственности на имущество, владения землей и зависимыми в целом уже сложились, мы не встречаем четких сведений о купле-продаже рабов, зависимых, земли. Даже повседневный обмен, похоже, не отличался интенсивностью. В конце VI в. в крупнейших населенных пунктах существовали постоянные рынки. Но таких установлено всего восемь: при Одзине (270–310??) – 1, при Юряку (457–479) – 1, при Бурэцу (499–506) – 1, при Бидацу (572–585)—5 [Yaza– ki, 1968, с. 14–16]. Все они находились в Кавати и в Ямато. Хотя металлы, в том числе и драгоценные, упоминаются в «Нихонги» очень рано, нет ни письменных, ни материальных свидетельств использования их как эквивалентов при сборе дани и налогов или в роли средств обмена, кроме изолированного сообщения о продаже в 486 г. меры риса за кусок серебра [Nihongi, XV, 22]. Впрочем, нет указаний и на использование каких-то иных средств обмена, без которых была невозможна хозяйственная жизнь. Функцию средств обмена исполняли рис (в зерне и снопах) и ткани.

При всей сложности экономических отношений режима Ямато: отчетливо вырисовывается неуклонное развитие частной собственности на имущество и на землю. Если на заре режима общинная собственность занимала ведущее положение, то скоро ситуация изменилась. Неравномерность хозяйственного развития отдельных регионов, выделение процветающих и отсталых районов и поселков в пределах одного региона – все это создало чисто хозяйственные предпосылки для более глубокой экономической дифференциации. Процесс носил универсальный характер, однако формы его воплощения приняли специфический вид, обусловленный всей совокупностью местных условий. Природная и хозяйственная сторона этих условий – распространение культуры риса и поливных полей как наиболее перспективного вида хозяйств – определила формирование сравнительно небольших, но прочных и замкнутых земледельческих общин, в которых коллективный труд и совместное владение занимали важное место. Без этого нельзя было создать и поддерживать ирригацию (не столько обширную, сколько сложную), бороться с половодьем, вредителями, потравами и пр. Однако хозяйственное развитие при таких условиях вело к соревнованию общин и к выделению из их числа общин привилегированных– кланов. Это выделение имело экономические корни, но испытывало воздействие и иных факторов: социальных, религиозных и т. п. [Kameda, 1960].

В этих кланах отношения собственности уже сильно утратили прежние общинные черты. Такой клан становился коллективным частным собственником полей, имущества, зависимых из корпораций. Площадь полей, первоначально принадлежащих таким кланам на общинных началах, расширялась за счет поднятия целины, присоединения земель менее удачливых общин. Но для обработки земель требовались люди. Сами рядовые свободные клана были не в силах обработать угодья, да и не всегда хотели этого, так как являлись членами богатого, привилегированного клана [Mitsuhashi, 1966].

Поиски контингента работников представляли немалые трудности. За исключением окраин, инородное население островов было покорено. Сельские общины были тесно спаяны родством, культом и совместной собственностью на земли и разрушались с трудом. Оставалось два выхода, и оба они были использованы. Если община была слишком монолитна, ее пытались низвести в неравноправное положение, целиком превращая в корпорацию зависимых земледельцев (та-бэ). Если хотели создать ремесленные или иные профессиональные объединения, либо раскалывали общину, либо использовали умельцев, вышедших из общины. Но и в этом случае комплектовали новую общину, только уже корпорацию зависимых (бэ). Дальнейшее развитие клановой собственности привело к тому, что наиболее мощные кланы из окружения царя стали подминать кланы местной знати, обкладывать их данью, переселять на свои земли людей, входивших в ведение вождей кланов. Это встретило отпор со стороны местных вождей, связанных с общинами экономическими, социальными, духовными узами. Конфликт между центральной и местной властью привел к замедлению экономического развития, а это, в свою очередь, явилось причиной общественной и политической неустойчивости. В центральном правительстве конфликт принял форму борьбы за власть между ооми и омурадзи [Japan…, 1964, с. 17].

Укрепление коллективной частной собственности кланов оказалось лишь одной стороной развития принципа частной собственности. Та же неравномерность экономического развития в сочетании с привилегированным положением семьи, двора, лица – как обладателей званий, должностей или хотя бы простейших организационных и управленческих функций – приводила к выделению отдельных семей на положение наиболее сильных и богатых, хозяев. Этот процесс происходил и в кланах, и в общинах, но протекал по-разному.

В кланах наряду с коллективной клановой собственностью, которой фактически распоряжался глава клана, появилась личная собственность такого главы. Пример с Мононобэ Мория (вторая половина VI в.) тому яркое свидетельство. ДЗожди кланов становились владельцами пахотных угодий (тадокоро) и целых корпораций зависимых (какибэ), с которых получали ренту.

В семейных общинах сильная семья обычно на правах личной собственности– завладевала лучшими (железными) земледельческими орудиями, приусадебными участками, домашними рабами. Увеличение числа таких дворов вынуждало власти переходить к подворной регистрации вместо существовавшего до этого управления ячейками не мельче поселков-общин. Семьи в сельских общинах экономически самоопределялись позже, чем в кланах.

Развитие царской собственности есть вариант трансформации собственности клановой, но на более высоком уровне. Наиболее полное выражение этот вид собственности получил в царских владениях (миякэ) и в царских корпорациях (томо-бэ). Царские владения в отличие от аналогичных владений знати в экономическом отношении представляли собой стройную триединую организацию, состоящую из царского поля (мита), из зависимых царского дома, которые работали на этом поле (та-бэ), из амбара (кура), куда свозили урожай с поля, и дани с соседних кланов. Царские корпорации были наиболее многочисленны, профессионально разнообразны, а главное, обладали исключительным правом включать в свой состав иммигрантов – людей, не связанных никакими кровными, родственными отношениями с местной знатью. Поскольку категория царских владений постепенно все более связывалась с такими неэкономическими представлениями, как военные, политические и т. п., это служило одним из стимулов для изменений в самой концепции владения. В 534 г. царский вельможа Отомо-но омурадзи заявлял: «Из всех земель нет ни одной, которая не была бы пожалована царем. И под небесами нет места, которое не было бы царским владением» [Nihongi, XVIII, 5].

К концу режима Ямато экономические отношения в своем развитии исчерпали все возможности, которые могло предоставить им устройство общества. Все удобные земли и другие формы собственности были уже освоены и. поделены. Безграничное расширение царских владений стало невозможно, так же как пахотных угодий знати, без острого конфликта между этими двумя группировками и между ними обеими и общинами. Уже по одним толь-ко экономическим причинам оказалось невозможным уничтожение общин. Однако взимание прибавочного продукта, ренты старыми средствами перестало удовлетворять, а тем более распределение изъятого между привилегированными слоями. Форма натуральной дани сковывалась видом продукции ремесленных корпораций. Подневольные отработки своей неупорядоченностью нарушили нормальную хозяйственную жизнь. Налог с полей явно не давал центральной власти тех ресурсов, которые он мог бы дать при другой организации. А между тем взимание налогов вызывало недовольство. К 469 г. относится упоминание о некоем разбойнике, который «нарушал законы страны, не платя налога с поля и дани» [Nihongi, XIV, 36]. Такое полностью натуральное хозяйство не развилось даже до денежной системы.

Кризисное состояние хозяйства охарактеризовано в царском указе 645 г., возможно, в выражениях, отредактированных позднее: «Ныне оми и мурадзи, управляющие царскими корпорациями (то– мо-но мияцуко) и управляющие областями (куни-но мияцуко) на-перебой выделяют собственных зависимых, вынуждая их работать ради собственной прихоти. Более того, они отрезают горы и озера, леса и равнины, водохранилища и рисовые поля, принадлежащие областям и округам, и присваивают их. Свары между ними не прекращаются. Некоторые прирезают себе десятки тысяч сиро рисовых полей, тогда как другие не имеют участка земли, чтобы воткнуть иголку. Когда наступает время уплаты налогов, оми, мурадзи, управляющие царскими корпорациями сначала собирают для себя и лишь после этого передают часть [царю]. При ремонте дворцов и насыпке курганов они употребляют своих собственных зависимых и заставляют их работать сколько придется… Сильные захватывают землю и воду и,' превратив их в частную собственность, продают народу, требуя ежегодных выплат…» [Nihongi, XXV, 12–13]. Обращаясь к принцу, царь жаловался: «Корпорации царских именных кормильцев, созданные в правление предшествующих царей, ныне оказались в собственности оми, му-радзи, управляющих областями и корпорациями» [Asakawa, 1963, с. 259].