Текст книги "Другая жизнь. Назад в СССР 4 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Ничего не пропало, – сказал Флибер. – Эта сила, что связала вас – она внутри. Это искра. Из неё может разгореться пламя, а может и не разгореться. Всё от вас зависит.

– А она тоже почувствовала молнию?

– Тоже. Только, ты сразу понял, что это такое, и принял решение, а женщины,натуры колеблющиеся, сомневающиеся… Избирающие…

Лариса смотрела на меня некоторое время, с прищуром вглядываясь в мои глаза.

– Хорошо, – наконец-то сказала она. – Но я постою у входа. У сцены сильно громко.

И она, оставив меня, развернулась и пошла к выходу. Наверное, со стороны, тем, кто за нами следил, а таких, поверьте, было не мало, показалось, что она мной не довольна и мы рассорились. Потому, что и я круто развернулся, чтобы не терять времени, и поспешил за кулисы. Уже поднимаясь по правой лестнице, ведущей на сцену, я услышал девчоночьи возгласы, обращённые ко мне, но не обратил на них внимания.

Глава 22

Меня увидели.

– Ты с нами? – спросил Серёга Овечкин, проигрывая «коду».

– Одну песню пока исполню. Двадцать лет спустя.

– Или двадцать раз? – «схохмил» маленький пошляк с большим басовым Фендером.

– О, Миха! – обрадовался Сашка Говердовский. – Всё работает, как часы. Фирма, есть – фирма. Не то, что наш самопал! И гитары, и аппарат, и акустика… Клавиши – вообще абзда! Ирка пищит и тащится.

– Двадцать лет сыграем! – возбуждённо огласил я.

– Окей.

Он отступил от микрофона. Я, взяв свою акустическую «Айву» и, накинув ремень, подключил её звукосниматель и сказал в микрофон, ещё не видя Ларисы. Голос получился дрожащим и неуверенным.

– Эта песня прозвучит для самой лучшей девушки во Вселенной. Для единственной и неповторимой.

Я начал проигрыш: ту-ту-у-у, тудуту-у, тутудуту-у-у, туту-у, тудуту-у-у…

– Я прошу тебя, сумей забыть все тревоги дня. Пусть они уйдут и, может быть, ты поймешь меня. Все, что я скажу, не знаешь ты, только ты тому вина. Понял я, что мне нужна, нужна одна лишь ты, лишь ты одна.

Голос дрожал, но я постепенно успокаивался. Однако девушку я видел словно в мареве миража. Я смахнул капли пота.

– Этот день нам вспомнится не раз, я его так ждал. Как мне хорошо с тобой сейчас! Жаль, что вечер мал. Я прошу тебя: побудь со мной, ты понять меня должна. Знаешь ты, что мне нужна, нужна одна лишь ты, лишь ты одна. Хочу, чтоб годам вопреки, так же были мы близки, так же были мы близки, и двадцать лет спустя[1].

Допев и доиграв песню, я снова метнулся со сцены. Софиты и обильный пот мешали мне не упускать из вида Ларису, тем более, что народа было очень много и танцевали даже у дверей. Даже в фойе танцевали. Не вмещались желающие в зал с елкой, которая играла огнями и мешала «простреливать» зал взглядом. Аппаратура у ребят была классная и громкая.

Ларисы у дверей не оказалось. Сердце моё упало на пол. Я его пнул ногой, как футбольный мяч, и, проследив его полёт через фойе до лестницы и выше, окаменел. Ларису тянул за собой какой-то рукастый верзила в матросской форме, виднеющейся из-под шинели нараспашку. Девушка не особо упиралась, но «тянулась» за морячком, словно шла не по доброй воле, и смотрела на дверь фойе. Увидев меня, она призывно махнула другой рукой. Я всё понял и двинулся вперёд, не особо поспешая, чтобы не привлекать внимание, но широким шагом.

Нагнал я матросика возле раздевалки и преградил ему дорогу.

– Куда спешите, товарищ старшина? Похищаете нашу Снегурочку?

– К-к-какую Снегурочку? – опешил морячок и резко остановился.

– Ну, как какую? Лариса у нас Снегурочка. Сейчас должна уже быть переодета и скоро её будут вызывать к елке. О! Вон уже и Дед Мороз прибыл! Так, что… Давайте-давайте… Отпускайте, молодой человек, нашу Снегурочку. Не срывайте мероприятие.

Я смотрел на морячка укоризненно.

– А ты кто такой? – усмехнулся морячок. – Зайка-побегайка? Это же ты сейчас песню со сцены пел? Что ты мне баланду травишь⁈ Не ухажор ли ты, Ларискин? Писали мне, что объявился такой тут, млять, поэт-песенник. Нахер пошёл! Порешу!

Морячок дёрнулся в мою сторону, но лишь для того, чтобы отпугнуть, а потому, я не сдвинулся с места.

Тогда он, с явным сожалением на лице, скользнул левой рукой под шинель и себе за спину.

– У него там пистолет, – сообщил Флибер и притормозил время. Он сейчас достанет ствол и сразу от пуза начнёт стрелять. Паренька-то было кому настропалить и ствол в руки вложить. Ни с халуаевцами, ни с начальником краевого управления милиции отношения так и не сложились. А они территориально «дружили». А, как известно, враг моего врага – мой друг. Вот и дружили они против меня, да… Не очертил я красные линии, куда не позволялось бы моим недругам заходить, да-а-а… Да и кто я такой, чтобы их очерчивать? А то что? Спросили бы они. Не начинать же было с ними настоящую войну. Со спецназом ГРУ? Со всей милицией? Да вы смеётесь!

Я рывком сблизился с ним и взял его руку у запястья. Взял и крепко-крепко сжал. Надавив на кость и сухожилие, чуть выше места, где пальпируют пульс. Это болевая точка, если правильно и с нужной силой нажать. Я нажал, и время сдвинулось с места. Его звали Александр. Он вскрикнул от боли и, отпустив руку Ларисы, попытался меня ударить, но я низко присел. Его кулак пронёсся, как лопасть пропеллера. С такой же скоростью и с таким же шумом.

– Барабанщик, епта! – подумал я, вставая из почти полного приседа, и блокируя его правую руку возле локтя своей ладонью.

Потом я перехватил своей левой рукой его правое запястье, резко сместился вправо от себя к его левой руке и, выдернув её из-под полы шинели, заломил за спину, а потом крутнул и его правую руку над его головой, почти сведя его кулаки вместе. Он снова вскрикнул. Я ткнул его подошвой в подколенную впадину, и он, упав на колени, снова взвыл. К нам метнулись дежурные с повязками пятикурсники.

– У него, скорее всего, оружие! Вызывайте милицию и дайте что-нибудь, чтобы связать человека. Шарф какой-нибудь…

– Не сломай ему руки, – сказала Лариса без тени сочувствия в голосе. – Он барабанщик.

– Теперь ему не барабанить, а стучать придётся. Лет пять, а то и десять.

– За что, – удивилась девушка.

– У него тут, – я похлопал морячка по пояснице, – пистолет прощупывается. Он хотел его достать, а я не позволил. Он мог бы и пострелять здесь немного, да, Саша? Хотел пострелять?

– Попугать хотел, – прокряхтел он.

– А так… Без ствола? Слабо?

– С тобой, говорят, без ствола не справиться.

– Кто говорит? – тут же начал я экспресс-допрос.

– Не важно. Друзья говорили.

– Что за друзья? Имена, прозвища, фамилии?

– Пошёл ты!

Парень дёрнулся, но застонал. В это время я заводил и правую его руку за спину «снизу», как и левую и он попытался вывернуться. Не получилось… Появились милиционеры. Их УАЗ – «цыплёнок» стоял перед институтом.

– Что тут происходит? – спросил старший сержант.

– Попытка похищения человека и вооружённое нападение.

– Вооружённое? – удивился милиционер. – Где оружие? У кого?

– Тут прощупывается, – сказал я. – Потрогайте.

Сержант склонился над «барабанщиком» и пощупал выпирающий из-под шинели «ствол».

– Тэтэшник? – удивился он и откинул чёрную шинель.

– Ствол! – изумился его напарник.

Понятыми выступили старшекурсники, дежурившие в фойе у раздевалки. Нас опросили прямо на месте происшествия. В то время, когда Дед Мороз вызывал «настоящую» Снегурочку. Елка заиграла огнями. Мы видели её огни в окнах конференц-зала, через стеклянные входные стены, чей корпус стоял чуть ниже учебного.

– Да-а-а… Потанцевали, – проговорил я.

– Вот дурак! – в который уже раз проговорила Лариса. – Я ещё летом сказала ему, что не люблю его.

– А ведь он куда-то её тащил, – сказал я сам себе.

– Его машина ждала, – сказал Флибер.

– А что же ты мне не сказал? – удивился я.

– Зачем. До машины вы не дошли. Там тебя вторая машина ждала. Они обе сразу уехали, как только ты его остановил. Алиби себе мастрячат.

– Но мы их знаем?

– Знаем-знаем… Всех знаем.

– Ну не хочется их убивать.

– Так и не надо. Они исправятся. Вы ещё вместе работать будете.

– Дожить до того времени ещё надо, – буркнул я. – И Лариску теперь щитить надо.

– Поехали, отвезёшь меня домой, – сказала Лариса. – Не хочется уже ничего.

– Пошли одеваться, – согласился я.

– Хорошо, что ты его не бил

Я дёрнул плечами. Мы вышли на крыльцо института, с которого ещё нужно спуститься по приличной лестнице по скользким ступенькам. Снежная крупка сыпала и сыпала. Но подошвы моих туфель совершено не скользили и я уверенно взял Ларису на буксир.

– Прокатимся вокруг? – спросил я. – Может на площадь? Там уже ёлка?

– Совсем нет настроения, – поморщилась Лариса. – Включи что-нибудь…

Я выбрал на цветном мониторе диск, на котором был концерт Жара «Кислород» – он нравился мне – и включил.

– У тебя машина, как космический корабль, – сказала Лариса. – Огонёчки в такт музыки бегают. Это – цветомузыка да?

– Это пульт управления космическим кораблём, – пошутил я. – Это мы летим, а вокруг силовые поля планет и звёзд.

– Очень похоже. Снежинки и правда, как звёзды.

Крупка летела навстречу автомашине, вспыхивая в свете очень мощных, для этого времени, фар. Я всё-таки поехал не прямой дорогой, а вокруг, через центр города.

– Вот, дурак, а, – то и дело говорила Лариса. – Какой дурак! Что натворил? Он же нормальный был! Что с ним случилось?

– Любовь с ним случилась, – подумал я. – Вот и снесло крышу. Кто же парню на службе говорит, что разлюбила? Терпи уже и жди, пока не отслужит.

Лариса, словно услышав мои мысли, сказала.

– Да мы и дружили-то немного. Никакой любви не было. Так… Пристал ко мне на тынцах… Он на мореходном учился… Отчислили его… Встречались в институте, в читалке сидели, разговаривали. Он вдруг стал говорить, что любит, чтобы я его из армии ждала. А я-то тут причём. Мы даже не целовались. Не нужен он мне был. Выдумал себе что-то… Я даже приехала к нему через полгода, чтобы проверить себя. Ну и поняла, что это чудо совсем не моё. Вот об этом написала ему после. Он пару писем написал и всё. Думала успокоилось всё, а оно вот оно, как вышло. Наверное, я дура. Надо было дождаться его… Так я, что? Вроде совсем не с кем… И как он про тебя узнал? Ты-то вообще тут причём? А он тебя поэтом-песенником назвал. Я про тебя только с Олей говорила. Это она сказала: «Тебе с ним детей не крестить, а платье сшить надо. Вот иди и…».

Я слушал и молчал. Заканчивался день среды двадцать восьмого декабря одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Я думал о будущем, о «свечном заводике на Тайване», о предстоящих событиях в Афганистане, о том, что ещё нужно наладить выпуск медицинских аптечек, специального обмундирования, а то даже разгрузочные лифчики им придётся шить самим… Девушка рассуждала о прошлом и настоящем, не видя меня в этом настоящем.

– Ну-ну, – хмыкнул я мысленно.

– Ты, что молчишь? – спросила Лариса.

– Думаю, какая жизнь сложная штука. Один любит, другой не любит. И как это трудно найти такого человека, которого бы и ты бы любил, и он тебя.

– Любовь заслужить надо, – сказала, насупившись, Лариса.

– Ну, да, – согласился я. – Это у женщин так. У мужчин иначе. Любовь с первого взгляда – это у мужчин.

– Ты так думаешь? – удивилась она и посмотрела мне в правое ухо.

Потом она вздохнула.

– Я про любовь ничего не знаю, – сказала она грустно. – Девчонки уже замуж повыходили некоторые. С парнями ходят. У меня почему-то по-другому.

– Ничего, – успокоил я. – Ещё встретишь единственного и неповторимого.

Постепенно за разговором, который перетёк на учёбу, нервы девушки успокаивались и она даже в каком-то месте рассмеялась, вспомнив случай на экзамене. Однако я понял, что она совсем не любит свою будущую специальность – технологию рыбных продуктов.

– Я ненавижу рыбу, – вдруг сказала она. – Особенно её разделывать. Эти опыты в лаборатории, где одежда прованивается запахами рыбьего тука и химией… Бррр…

– А что же пошла на технологию. Шла бы на экономиста.

– Цифры я ещё больше не люблю, а в институт меня папа запихнул. Он у меня моряк. Сказал, что лучше знает и что не все технологи занимаются наукой. Многие сидят в управлении и занимаются бумажками и контролем качества.

– Правильно говорит. У меня мама, например, преподаёт. Даже иногда в Дальрыбвтузе, когда подменить кого-то надо. А так в рыбном институте повышения квалификации.

– Да? Есть и такой? – удивилась Лариса.

– Да. Там технологи производств повышают свой уровень. И не только технологи, да.

– Но ведь надо всё равно ещё три года ковыряться в этой вонище: фарш, мука, консервы-пресервы, брррр… Как вспомню Шикотан и как мы сайру ножами резали… Мама родная! Весь одетый в халат и фартук непромокаемый, сапоги выше колен. Бррр… И двенадцать часов… И музыка бодрая играет.

– Что вы на Шикотане делали?

– Практика производственная… Вас это тоже ожидает после первого курса. Как ты к сессии выходишь? Все зачёты?

– Ещё нет, но получу – однозначно. Сдавать много лекций приходится. И уезжал… По делам спорта. В Москву. Там учреждали федерацию каратэ и квалификационную комиссию. Японцы приезжали, меня приглашали… Я мастер по их меркам. Вот и звали, продемонстрировать, кхе-кхе, японское искусство адаптированное к советским реалиям.

– Продемонстрировал?

– Ага. Я же самбо занимался, вот и скрестил, э-э-э, ежа с ужом. Сделал прикладной вид спорта. Чтобы и на каратэ было похожим и для армии-милиции полезным.

– Получилось? – заинтересованно спросила Лариса и усмехнулась. – Скрестить ужа с ежом?

– Изучают сейчас предложенную мной методику тренировок и защиты спортсменов от случайных попаданий рук и ног. Я там ещё и экипировку привез: шлемы, перчатки. Мне в Японии специально под русское каратэ сделали. Я предложил его называть «рукопашный бой».

– Хм. Молодец, – сказала девушка и стала смотреть в стекло перед собой. – У тебя в жизни всё понятно? Ты знаешь, кем ты хочешь быть?

– Да, ну, – хмыкнул я. – Я тоже не знаю, зачем пошёл на механика-технолога. Тоже мамино влияние. Ну и папа… Механик – и в Африке – механик. А механика – это точно не моё призвание. Меня тоже от запаха рыбного тука тошнит. Нанюхался в детстве в маминой лаборатории.

– И что будешь делать? – спросила, улыбнувшись, Лариса. —

– Привыкну, наверное. Мне больше спорт нравится. Может, на второе высшее поступлю.

Мы доехали до центральной площади, на которой стояла ёлка, горящая огнями разноцветных лампочек. За невысокими бортиками катались на коньках дети и взрослые, с деревянной горки скатывались на фанерках и на картонках любители более острых ощущений.

– Идиллия, – сказал я.

– Хорошо, – согласилась Лариса.

Чувствовалось, что она уже совсем успокоилась.

Мы свернули на Океанский проспект и поехали вверх, вверх, вверх… Выехали на Партизанский проспект, проехали мимо всегда серого здания «тюрьмы», и стали спускаться к Некрасовской. Путепровод уже строили, но… Выехали на Снеговую. Мы сделали приличную петлю, проехав через центр.

– Хорошо, что ты так поехал, – сказала Лариса. – Я хоть немного успокоилась.

– Да, слава богу, что так закончилось, – подумал я, но промолчал, не желая её «нервировать», как говорила моя мама. Человек сам с собой договорится, если его не будоражить.

Мы расстались у её подъезда. Она просто пожала мне руку и сказала:

– Спасибо тебе за всё. И за песню тоже. Хорошая песня, жаль, я её не до конца послушала. Сам сочинил?

Я покрутил головой.

– Юрий Антонов.

– Не слышала. У него хорошие песни.

Она посмотрела на меня и спросила:

– Поцеловать тебя, что ли?

Я пожал плечами.

– Маленький ты ещё.

– Давай, тогда я тебя поцелую, если тебе зазорно? – предложил я.

Она удивленно захлопала крыльями ресниц.

– Вот, ты хитрец! – она улыбнулась. – Не-е-е… Давай, уж я тебя. В знак благодарности.

– Вот, ты хитрая, – подумал я. – В знак благодарности… Хе-хе… Ох, женщины – коварство ваше имя.

Назад домой я ехал по пустынным и плохо освещённым улицам. Снегу прибавилось, и кое-где на поворотах в свете фонарей и фар поблескивал накат, а на обочинах надуло небольшие сугробы. А поэтому ехал я не очень быстро, хотя снежная резина с шипами держала дорогу хорошо. И навеяло мне нарисовать заснеженный Владивосток, расступающийся в свете ночных фар. Трамвайные пути. Фонари… Тротуар и старинные здания улицы Светланской, ныне носящей имя великого вождя пролетарской революции.

* * *

[1] Юрий Антонов – «Двадцать лет спустя».

Глава 23

Высшая, сука, математика оказалась крепким орешком. Её мало было зазубрить. В ней нужно было разбираться. Чтобы решать задачи, ага… А задач Геббельс давал много. Одна пропущенная лекция – одна карточка с четырьмя задачами. Не решил карточку – получай ещё две. Не решил одну из двух – получай три… И так далее в прогрессии… Благо, что перед первой сессией высшая математика была не очень высшей, и я с получением зачёта, после первого промаха на первой консультации, как обзывал Геббельс свои экзекуции, справился.

На первую сессию я вышел со всеми зачётами и не завалил ни одного экзамена. Да и как это было возможным в моём случае? Я и так раньше учился не плохо, когда учился, да, и экзамен в школе за восьмой класс сдал спокойно и без напряга. Главное – хоть немного учиться. Читать, что надо, писать лекции…

Например, по марксистско-ленинской философии какого-нибудь одного учебника не было. Философичка надёргала тем по истории философии и высказываний классиков из разных источников, и без её лекций на экзаменах делать было нечего. У нас всего-то человек пятнадцать, даже имея лекции, сдало с первого раза. Это со всего потока, если что. Сто шестьдесят человек, ага… Хорошо, что я все лекции имел переписанными своей рукой. Проверяла сходство почерка философичка… И если лекции были хороши, сразу предлагала тройку. У меня лекции украшались портретами мэтров: Платона, Аристотеля, Сократа, Демокрита, Диогена, Эпикура, Пифагора, Гераклита, Сенеки, Конфуция… Всех, про кого она рассказывала, кроме Ленина, естественно.

– Ты хорошо рисуешь, – сказала философичка, пролистав лекции. – Поможешь оформить мне кабинет?

– Почему, нет? – переспросил я и пожал плечами.

– Что ты знаешь о Конфуции?

– Конфуций основал первый университет и систематизировал летописи, составленные в разных княжествах. Учение Конфуция о правилах поведения князей, чиновников, воинов и крестьян распространялось в Китае так же широко, как учение Будды в Индии. Настоящее его имя – Кун Цю, но в литературе он часто именуется Кун-цзы, Кун Фу-Цзы («учитель Кун») или просто Цзы – «Учитель». Уже в возрасте немногим более двадцати лет он прославился, как первый профессиональный педагог Поднебесной.

– Давай зачётку. Отлично.

Так же я сдал экзамен по Истории КПСС, – просто предъявив хорошо оформленные лекции и пообещав написать несколько транспарантов.

Физику и химию я знал. По электротехнике получил формальное «отлично» ещё на семинаре, куда принёс лично спаянную плату усилителя и, объяснив, что и зачем на этой схеме припаяно и как работает. Спасибо Женьке Дряхлову, Серёге Громовы и отцу… Ну и спасибо тем синхронно-асинхронным электродвигателям, что выпускал мой «свечной заводик» на Тайване. Я принёс их два, разрешив второй распилить и сделать учебное пособие. Зав кафедрой не верил сначала, что такой двигатель может работать, но мой двигатель работал и был бесконтактным, то есть не имел «положенных» электродвигателю щёток.

Химию я любил ещё в школе и, поэтому, сдал её тоже легко.

Поэтому, сдав сессию, я уехал с отцом в Японию кататься на лыжах. Да. Просто кататься на лыжах. Вместе с мамой. Ага… Это мы так назвали мою творческую командировку по линии Союза Художников СССР. А что? Валюта у меня была своя. Товарищ я был проверенный… Что ж меня не выпустить? Если я, ко всему прочему, ещё и на «комитет» поработаю? Там крестик поставлю, или циферку, там камешек в саду камней подменю… Практически штатный сотрудник ведь, да-а-а… Надо осваивать шпионское искусство, сказали мне старшие товарищи. Вместе с художественным, хе-хе…

В Союзе Художников мне предлагали сделать копии тех моих картин с горой Фудзи, что я оставил в Японии, и передать их нашей Приморской картиной галерее, но я предложил написать другие. Все интересанты согласились. Вот мы и поехали в Японию сразу после нового года, когда Фудзи была другой, более зимней.

Заснеженная гора Фудзи, искрящаяся розовым в свете восхода или заката, мне больше понравилась. Отцу нравилась цветущая сакура, но цветущей сакуры не было. Маме нравилась Япония, и Японии было много.

Потом, я оставил их одних на горно-лыжной базе, с которой в Токио ходил автобус, а сам вместе с Тиэко и Тадаси по моему японскому паспорту улетел на Тайвань, где мы совместили полезное с приятным. Мы согласовали дальнейшее развитие нужных мне производств, и заодно покатались на яхте и поныряли. Вода на юге острова была двадцать три градуса, воздух прогревался до двадцати одного. Самое то, для отдыха. А ныряли мы, естественно, в костюмах.

Я «тупо» привёз из будущего образцы экипировки и, пообещав поставлять необходимые материалы и фурнитуру, попросил Тадаси договориться о дополнительном отводе земли. Причём, с условием того, что в будущем на этой земле встанут цеха более технологичных производств. А пока и консервы с одеждой тоже должны неплохой доход приносить. Пока Китай не «проснулся». А «проснётся», мы и тут их перегоним. Но мне главное, чтобы, кхе-кхе, костюмчик сидел. На наших и гэрэушных спецназовцах, да. Да костюмчик не простой, а огне– и бронестойкий. Из полиамид-имида и с бронепластинами от первого до пятого класса защиты.

– Ты воевать собрался, Мичи? – как-то спросил Тадаси

– Желаешь мира, готовься к войне, – неопределённо ответил я. – Мне скоро идти защищать Родину. Хочу служить комфортно и надёжно.

– И где ты собираешься служить? – улыбаясь, спросил Тадаси.

– Куда Родина направит, туда и пойду. Но лучше куда-нибудь на границу.

– Ты говорил, у вас в институте военная кафедра и вам дадут офицерские звания. И не оправят на службу.

– На границе с Афганистаном не спокойно. Американцы и англичане размешивают дерьмо в Афганской бочке.

– Да. Я тоже не люблю американцев. Их в Японии мало кто любит, но мы вынуждены терпеть их присутствие, их базы. Япония маленькая. Нам тяжело.

– Так часто бывает, – покивал я головой. – Трудно сохранить суверенитет даже большой стране. Вон, Китай взять… Тоже сколько времени был под англичанами, американцами и французами. Только с приходом народной власти стал независимым. Так и теперь к нему лезут…

– Так ты не ответил на мой вопрос про твое намерение воевать. И не говори мне, что ты собрался передать это снаряжение вашей армии. У них совсем другая форма. Это форма войск специального назначения. Ты собрался служить в вашем спецназе? В Афганистане? Это очень опасно, Мичи. Боюсь, что на войне даже твои способности предвидеть события могут тебе не помочь. Или ты рассчитываешь на что-то другое?

Тадаси снова так сощурил глаза, что не понятно, как он видел сквозь узкие щёлочки. Моё молчание могло расстроить Тадаси и я вынужден был ответить.

– Ты, папа-якудза, уже давно понял, что я не только предвижу события, но и могу блуждать между мирами. Оттуда многие вещи, что я привожу и пытаюсь здесь производить. Или делаю вид, что произвожу, переклеивая этикетки. Но я простой человек, не демон и не дух и преследую вполне конкретные человеческие цели.

– Не дух, это хорошо, а то, что простой… Кто тебе поверит, Мичи. Я знаю, что ты не только спас, но и вылечил своего отца. А у него было сердечное заболевание. Серьёзное сердечное заболевание. А теперь он, как молодой, гоняет по горкам. И, главное, что ты за него не опасаешься. И я себя хорошо чувствую после твоих массажей, и дедушка Рёките, и Тиэко не болеет, слава богине Аматерасу. И, надеюсь, твой сын будет так же здоров, как и мы все.

– Хм! Всё в руках богов! – сказал я. – Но, как у нас в России говорят, на бога надейся, а сам не плошай. Будет так, как будет.

– Так точно, – кивнул головой Тадаси.

– Маленькому Мичи скоро будет годик, и он уже уверенно ходит. У него очень крепкие мышцы. Спасибо тебе.

– Пусть, всё-таки, больше ползает.

Я хоть и укрепил (совсем немного) своему сыну кости, связки и мышцы, но, как это скажется на его дальнейшем развитии, не знал. Мы с родителями приехали в Японию, в первую очередь, посмотреть на сына и внука. Сейчас сын вместе с Тиэко дрых после сытного обеда в каюте, а русские бабушка с дедушкой, утомлённые недельным общением с неожиданно свалившимся на них «счастьем», отдышивались в горах под январским небом Японии.

– Заставишь его, – хмыкнул неофициальный тесть. Так и норовит куда-нибудь забраться. Цепкий, как мартышка и подвижный, как ртуть.

– Это у него моё, – улыбнулся я. – Но я вложил ему толику разума.

Тадаси глянул на меня.

– Хм. После общения с тобой, он, действительно стал, кхм-кхм, словно разумнее. И всё время льнёт к тебе. Ему будет плохо без тебя.

– Я буду часто с ним общаться. Есть место, где мы можем быть вместе бесконечно долго.

– Что это за место? – настороженно спросил Тадаси.

– Один из миров. Хочешь, покажу?

– Это так просто?

Я кивнул.

– Проще некуда.

Папа-якудза пожал плечами.

– Покажи, – вздохнул он.

Мы одномоментно очутились на ровной травяной площадке размером с футбольное поле с бетонным «пятачком» посадочной площадки для геликоптера, который стоял тут же. Безлесный участок распространялся ещё на приличное расстояние на восток и на запад. С юга чуть ниже поляны открывалось море, с севера метрах в ста подступал лес. Там же виднелась группа зданий непонятного назначения, больше похожие на складсские терминалы.

Мы с Тадаси переместились в этот мир вместе с шезлонгами, на которых продолжали сидеть, столиком с напитками и фруктами. Светило солнце, летали стрижи, подбирая какую-то крылатую мелкую кровососущую живость от которой Флибер не хотел меня избавить совсем. Зато стрижей было много, ха-ха… но и это иногда доставляло неудобство, когда сидишь с чашкой кофе, а они… летают…

Однако Флибер уверил, что чем дольше я буду появляться в этом мире, тем больше он будет подстраиваться под меня. Но у меня так много было дел, что я не находил времени, хотя время здесь текло бесконечно, а во всех иных мирах останавливалось. Или тут вообще не было времени? Я не понимал этого механизма, и не пытался понять. Мне было не до разгадок тайн бытия.

Тут я был редко, лишь проверяя наличие того, или иного товара и условий его хранения, поначалу не доверяя Флиберу, что температурный режим соблюдается «безагрегатным» способом. А когда убедился, что тут возможно даже шоковая заморозка, задумался, как бы такое внедрить в моём мире. Однако Флибер меня разочаровал. А переносить сюда ради этого производство, я не решался. Да и зачем?

Технологическое оборудование по изготовлению сублимированных продуктов в будущем почти достигло совершенства. Тогда зачем натягивать сову на глобус? Вот мы с Тадаси и сговорились, что я поставляю «супер-современное» оборудование и специалистов по его обслуживанию, а он налаживает поставки необходимых продуктов: мяса, овощей-фруктов. Мы решили производить не только сублимированные продукты, но и консервы в новейшей упаковке. А это значит нужно было не только сырьё, но и сама, мать её, упаковка. То есть, нужны были цеха по формированию пластиковой и алюминиевой тары. Но слава богам, в будущем только задай вопрос в поиске и тебе предложат на выбор много интересных решений. А специалистов по монтажу мы доставим своим, хе-хе, транспортом.

– Красивое место, – чуть напряжённым волнения голосом, проговорил Тадаси. – Тут можно запросто играть в гольф. Отличная трава. Сам высаживал, или есть те, кто ухаживает?

– Сам, – соврал я. – Здесь время течёт, там, – показал я почему-то двумя пальцами вверх, – время стоит. Почему так, не спрашивайте. Я не знаю. Главное, что здесь, в этом мире, нет ни единого человека. Это самое безопасное место во вселенной. Э-э-э… Рассчитывайте на него, если что…

– А животные? Змеи, звери? Это, вообще, Земля?

– Это Земля, да. А звери и змеи здесь, на этой территории, для людей безопасны. Это мой мир, Тадаси-сан. Это я его создал, – соврал я. Но ведь по сути это была правда.

– Кто же ты тогда? – спросил меня тесть, широко раскрыв глаза.

– Человек, Тадаси-сан. Простой человек. С некоторыми исключительными способностями и возможностями. Которые направлены на ваше, в том числе, благо. Пользуйтесь ими.

– А тут можно добывать рыбу, краба? – сразу возгорелся он.

– Можно, но зачем? Нам разве не хватает денег? Те производства, которые мы поставим на Тайване, принесут нам огромные деньги. Наша продукция будет супер-рентабельна. Правда предстоит организовать много побочных производств. Даже ферм по выращиванию овощей-фруктов и хозяйств по откорму свиней и коров. Но китайцев на всех хватит, а значит рабочие руки найдутся. Тайвань, с его реками – очень благоприятное место для развития бизнеса.

– Но Китай? Он не отстанет и попытается присоединить остров к себе.

– Мы станем поставщиками таких микрочипов, что весь мир встанет на защитц Тайваня, если Китай вдруг только вознамерится.

– Это тот завод, который будет выпускать те чипы, из которых мы уже собираем игровые приставки, компьютеры, мониторы и радиотехнику?

Произнося эту фразу Тадаси широко улыбнулся.

– Так точно.

– Очень многие хотели бы ознакомиться с нашим, ха-ха, ещё не работающим производством. Особенно суетятся англичане и американцы. Не слишком ли мы шагнули вперёд?

– Нам ещё есть куда шагать, – заверил его я. – Десять нанометров, это не предел.

Тут надо понимать, что Джон Дряхлов, или как он называл себя – Сомерсет, «разогнал» микротехнологии этого мира до двадцати нанометров. Когда в «реальных мирах» в семьдесят девятом году всё только начиналось. Именно поэтому, например, мои жидко-кристаллические мониторы мало чем отличались от Женькиных. Как, впрочем, и остальная техника. Мало чем, но отличалась, да.

Но главное было не в этом. Главное было в том, что мой «свечной заводик» штамповал микросхем гораздо больше, чем Женькины Британские и Американские фабрики. Они были чуть-чуть хуже Женькиных. Он там что-то намудрил с архитектурой, как я понял. Но я насыщал рынок подобными и дешёвыми микропроцессорами. И этим я не пустил его на Азиатский рынок дальше Индии. Хотя он и подкатывался уже к руководству островного государства. Флибер говорил, что даже этот мир ему пришлось немного поменять из-за моих вмешательств. И он уже будет немного иной, потому, что этот мир мой, а не Женькин.

* * *

Мы так и сделали. После возвращения в реальный мир, мы подождали, пока Тиэко с Мичи появятся на верхней палубе, где мы с Тадаси предавались неге под негными и не сильно горячими лучами солнца и пока я играл с сыном, папа-якудза переговорил с дочерью. Тиэко, конечно, испугалась, но как приличная японская дочь, поверила отцу и только кивала головой, когда они приблизились к нам с Мичи.