Текст книги "Другая жизнь. Назад в СССР 4 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Полковник немного посопел и наконец сказал:

– Отдай справку и мы поедем. А ты пойдёшь спать.

– Зачем это? А вы потом против меня примите пять заявлений?

– Я тебя, если надо будет, и так могу законопатить так, что…

– Всё! Спокойной ночи! – сказал я и развернулся, но полковник схватил меня за шею. И больно так схватил. Уркаганским приёмом схватил.

– Млять, – подумал я и хотел сломать ему палец, но передумав, просто упал на колени, и он перелетел кувырком через мою голову.

– Сука, – сказал он, поднимаясь и спросил своего водителя. – Видел, как он на меня напал?

– Да как же он на вас напал, товарищ полковник, когда вы были сзади и схватили его за шею?

– Молчать! – заорал полковник. – А ты, капитан, видел⁈

– Я видел, – сказал голос со стороны. – Майор госбезопасности Щеглов. Что здесь творится, товарищ полковник. Что за цирк с конями и клоунами? Что за кувырки? Да ещё в форменной одежде. Вы тут зачем собственно?

– За справкой, – буркнул полковник, отряхиваясь.

– Так забирайте, и езжайте восвояси.

– Он не даёт.

– Что значит «не даёт»? – удивился майор. – Вы ему записку Григорьева показали?

– Нет, – снова буркнул полковник.

– Почему? – снова удивился майор.

Полковник надулся.

– Покажите записку и давайте закончим это кино. Вон уже и зрители появились.

В окнах, и правда, появились встревоженные лица ребят.

Полковник вынул из внутреннего кармана кителя не очень ровно свёрнутый вчетверо листок. Я бы сказал, – небрежно свёрнутый. Вынул и протянул мне. Я развернул и прочитал написанное ровным почерком:

– Отдай ему, э-э-э… Григорьев. И-и-и-и… Почему я должен быть уверен, что это записка от Константина Александровича?

– Тебе моего удостоверения хватит? – хмыкнул майор.

– Хватит, – сказал и внимательно осмотрел удостоверение, не беря его в руки, но освещая фонарём.

– Спасибо, товарищ майор госбезопасности. Возьмите справку и делайте с ней что хотите.

Я отдал ему справку и отправился в барак.

Глава 18

– Как это ты его так швыранул? – спросил майор, затягиваясь «Хай лайтом».

– Да, – простое плечо с колена. Он же меня за шею схватил. Значит держался, а тут я упал вниз.

Я не сказал ему, что прихватил его кисть своей, просто прижав плечом.

– За шею больно. Он же тебе мог её вывернуть. Хотя… Шея у тебя словно у молодого бычка. Или у бульдога.

Посидели, помолчали, покурили.

– И зачем тебе эта картошка? Сидел бы во Владике, ребят тренировал.

– Так они же уехали.

– А? Ну, да… Меня сюда загнали обеспечивать тебе. Меня майора, обеспечивать тебе, пацану. Что ты за перец такой?

– А вы у Григорьева спросите.

– Хамишь.

– Нисколько. Как я могу ответить вам на ваш вопрос?

– Ладно-ладно… Не ерепенься. Ты как шампанское горячее… Как не старайся открыть, всё равно обрызгает.

– Зачем меня открывать. Живу, никого не трогаю.

– Значит задел своих друзей-товарищей, что они тебя, ха-ха, заказали…

– Чего тут смешного?

– Ничего, – вздохнул майор.

Прошли три колхозных недели. День шёл за днём, как под копирку. Только студенты-энергетики установили на деревенской подстанции вентиляторы и она стала выдерживать дополнительную нагрузку, позволившую запитать наш лагерь и бараки.

– Вот откуда ты знал, что в Данильченково нужны будут вентиляторы для трансформаторов? Ведь ты даже не знал, что тут есть студенты-энергетики. Или знал?

– Не знал. Но мы с отцом собирались ставить трансформатор на дачный посёлок и трансформаторы заказали давно. Проверьте, когда они приехали. Уже полгода, как растаможенны. Да всё с энергетиками проект не согласуют никак. Вот и лежат в контейнерах и трансформаторы, и вентиляторы.

– Надо же, как совпало! – покрутил головой майор.

– Вот, вы смеётесь, да? – спросил я, разведя руки. – Вы на карту Приморского края посмотрите, найдите Данильченково и поймёте, что это – жопа мира и отсутствие здесь электричества – вполне возможно. Потом пообщайтесь со студентами, которые сюда ездили. Во время экзаменов мы общались… И вам расскажут, что света нет, жрачка плохая, в октябре холодно как, на северном полюсе. Вот и всё. И что, я не могу себе создать нормальные условия, поставив электрические грелки?

– И проведя для этого километр новой электропроводки, новые счётчики и новые розетки силами пяти, э-э-э, четырёх студентов-дипломников. Они и сейчас на тебя ещё работают.

– Не на меня, а для деревни и для того, чтобы кушать можно было готовить на электрических, мать их так, плитах.

– Ты зря ругаешься. Тебе не идёт. У тебя лицо интеллигентное. И поэтому ты привёз ещё и четыре профессиональные плиты для столовой, морозильный шкаф и три прилавка. Не думаешь, что это перебор?

– Никто не знает, что это всё я привёз, – буркнул я. – Это целевая спонсорская помощь социалистической партии Японии – Дальрыбвтузу.

– Представляю, как они в вашем Дальрыбвтузе, э-э-э, удивились, получив контейнер с требованием вскрыть в Данильченково, хе-хе-хе…

– Ты, кстати, где дел оригинал справки? – спросил майор.

– Не отдам, хоть на куски режьте, – буркнул я.

– Но ты же так копию нарисовал, что и придраться нет никакой возможности.

– Почему нет? Придрались же. Поняли.

– Только потому, что бумага не та. Слишком хорошая. Не бланковая. В темноте проглядели, да. Начальник УВД рвёт и мечет. Они уже и в поликлинике всё подчистили, а потом поняли, ха-ха…

– Да я чистых бланков спёр пять штук, – сказал я. – Я специально справку нарисовал на такой бумаге, чтобы полковник понял, что оригинал у меня.

Майор некоторое смотрел на меня, потом, когда до него дошло, веселился минут пять, как ребёнок, потом посерьёзнел.

– Нельзя перечить начальству, Михаил. Справку нужно будет отдать.

– Я отдам. Вот ребята-энергетики достроят кухню и отдам, – искренним тоном заверил я и добавил, буркнув. – У меня их всё равно пять штук.

Майор даже слюной подавился и надолго закашлялся.

* * *

Каждую неделю по воскресеньям был выходной. Это был не только день отдыха, но ещё и банный день. А вечером мы устраивали дискотеку. Это я так прозвал «танцы», написав в объявлении «Сегодня Дискотека!» и нарисовал парня и девушку, вытанцовывающих на виниловом диске. Однако музыку крутили не на проигрывателях или магнитофонах, а на цифровом плеере, а слушали через две тысячеваттные беспроводные колонки.

Это всё Женька Дряхлов в Лондоне уже делал. Корявенько, но делал. А я что, не мог себе позволить привести последние образцы из две тысячи восемьдесят первого года, переделав их по его стандартам? Внешне, конечно. Внутри то был полный фарш деталей из будущего. Причём, у меня даже были напечатаны проспекты с датами этого года и этими образцами. Делов-то напечатать на цветном принтере, ха-ха…

Да и музыки Женька уже наиграл и «насочинял» воз и маленькую тележку. Вот я и накачал на плеер сборников зарубежной и советской эстрады. А что. Студенты работали с огоньком. Увидели, что руководство вуза заботится о них и даже прислало кухонную технику, и продукты питания в виде разных приправ и бульонов. А поэтому и зажигали дальше на дискотеках. Условие было такое. Выполняем норму – отрываемся по полной. Нет – никаких дискотек.

И после первой моей дискотеки студенты рвали не только жилы но всё что было можно, лишь бы выполнить норму. Причём и за себя, и, как говорится, за того парня, помогая отстающим бригадам. Вторая дискотека у нас сорвалась, а вот третья и последующие, проходили с таким энтузиазмом, что на четвёртую дискотеку в Данильченково приехали ребята и девчата из Лазо.

Всех «разрывали» от восторга громкость и качество звучание и сами танцевальные подборки. Лазовские «меломаны» приехали с переносным магнитофоном и пытались записывать на кассеты. Что-то получилось, да. Подходили ко мне с просьбой дай переписать, но я разводил руками, показывая на плеер размером с две пачки сигарет.

Наши «меломаны» тоже подходили, но я их просил подождать до начала учебного года, то есть до приезда во Владивосток, обещая, что всё будет там и тогда.

– Не мог по тихому, да? – спросил майор. – Зачем выпячиваться? У нас этого ещё нет и не скоро будет…

– Я вам по честному скажу, что и в Японии это тоже не скоро будет. Это моя фирма в Тайване, сделала технологический прорыв, о массово такую технику ещё никто не производит. И я буду выбрасывать на рынок отсталые технологии. А здесь наши пусть пробуют, если захотят, конечно. К сожалению, не интересует государство развитие бытовой техники. А военная пока заточена под прежние технологии.

– Хм, слышал я про твой свечной заводик на Тайване, но не думал, что там так всё серьёзно. Вроде, только запустил производство.

– Не запустил, а купил. Со специалистами купил, с технологиями. Так я даже патенты боюсь оформлять. Перехватят и разовьют.

– А думаешь то, что у тебя здесь не привлечёт внимание?

– Вряд ли. Сейчас всё так и прёт на Британских дрожжах. Процессоры, компьютеры…

Майора приставили ко мне, как куратора-наставника. Не спортивного, а «настоящего». Руководство решило не терять времени даром и начать мою подготовку. Пока в виде бесед, но это были те ещё беседы… Да-а-а…

Это была проверка на профпригодность. Она могла длиться и год, и два. Как инструктор я для них уже состоялся, а вот, смогу ли я стать специалистом более широкого профиля и подойду ли я для этой работы, для «них» было ещё загадкой. Вот её и пытался разгадать майор-куратор и я знал, что таких «кураторов» будет ещё не один, не два и не три.

А ещё этот куратор пытался разобраться в моём «свечном заводике», который вдруг «погнал» продукцию высочайшего класса и технологического уровня не сопоставимого не только с мировым, но и с тем, который давал Женька Дряхлов в Лондоне.

Оказалось, что он все технологии производства микрочипов переправлял в Советский Союз. И даже принимал к себе на фабрики «наших специалистов» законспирированных и залегендированных под европейцев. Поэтому в СССР сии технологии развивались. Но на микро-литографическом оборудовании, тайными тропами доставленном из Голландии.

А я хотел, чтобы не Женька на Тайване реализовал проект экстремального ультрафиолета, и не я, а сам СССР стал владельцем патента. Однако тут имелись некоторые сложности, которые обойти был очень, на мой взгляд, проблематично.

Во-первых, патентная система СССР была не оперативна из-за наличия нескольких учреждений, занимающихся регистрацией изобретений и защитой их за рубежом. Во-вторых, эта система даже к концу семидесятых не могла наладить сбор информации о зарегистрированных в других странах изобретениях, что затрудняло их проверку на патентную чистоту. Поэтому были изобретения, «уходившие» из СССР, под патент других стран, прежде, чем их могли защитить. А Договор о патентной кооперации, вступивший в силу в этом, семьдесят восьмом году, на мой взгляд, был отличным официальным способом в течение восемнадцати месяцев изучить изобретение на предмет патентоспособности технического решения, являющегося предметом заявки и сообщить, что «такое уже выдумано до вас».

Вот я и думал-размышлял, где и кому лучше будет оформить изобретение по использованию лучей экстремального ультрафиолета в литографических установках. Просто я не знал, собирается ли Джон перехватывать инициативу у Голландцев. Может он склонен только к производству чипов и компьютеров из них? Тоже серьёзная ниша. Патентует архитектуру процессоров и подсаживает мир на свои компьютерные программы.

Захват им Тайванского производителя микропроцессоров – очевиден, но он-то вряд ли знает о мировом коллапсе, который произойдёт в две тысячи восемьдесят втором году и вряд ли задумается организовать параллельное производство литографического оборудования. А вот СССР, если он сохранится к тому времени – вполне себе сможет стать альтернативным его производителем. И поэтому СССР хорошо бы первым запатентовать технологию экстремального ультрафиолета. И тогда, когда в западной Европе «жахнет», предложить миру свою продукцию.

Тогда, кстати, можно и не вмешиваться самому в «наведение порядка» в Европе. Жалко что ли этих извращенцев и наркоманов? Ни сколько. Но тогда Америка тик и получит преимущество над Европой. Они всё нас провоцировали. Я почитал историю взаимоотношений всего мира с СССР и Россией, там где Советский Союз рухнул, а развалился Союз везде, где я не вмешивался. Кхе-кхе… Я уже почему-то легко сопоставлял себя со всеми предыдущим моими «ипостасями», в которых прожил «предок». Но теперь я все его тысячи жизней чувствовал, как свои. Помаялся бедолага, да… Зато, сейчас он в… Где, он там сейчас? В какой ноосфере? Э-хэ-хе… Однако я, в отличие от «предка» не чувствовал себя уставшим от много раз прожитых жизней. Я был бодр и настроен на деятельное проживание хотя бы этой моей жизни.

– Тогда, может быть твоих умников сюда переместить? Я имею ввиду – Союз.

– Понятно, что вы имеете ввиду. Но там, я спрятал производство своей техники за банальным повтором современных британских аналогов. И это приносит приличный доход, между прочим. А в экспериментальных цехах работают энтузиасты, которым фабрика даёт всё, что им требуется. Фирма даже остров у Тайваня выкупила, для организации санатория и места для отдыха. На фабрике серьёзная охрана. Тадаси Минобэ обеспечивает своими людьми.

– Что-то они слишком близко позиционируют себя с СССР. Не отразится это на отношении к ним Японского правительства и США?

– А я знаю? – удивился я. – Мне важно, что я могу думать над заданием, которое мне поручили.

– И как? Что-то движется?

– Конечно, движется. Прототип управляемого летающего дрона с видеокамерой, передающей изображение на приёмник, думаю, удастся создать к концу года. Мне бы ещё раз смотаться на Тайвань.

– Вот после картошки и смотаешься. А то, смотри, можем и подводной лодкой забросить. С аквалангом ты справляешься неплохо. Высадишься на своём острове… Надо тебе катер прогулочный купить…

– Думал об этом. О катере, в смысле… Содержать его дорого. Но есть у семьи Минобэ.

– Твой спутниковый приёмник настраивается на любые спутники связи. Зная коды входа можно пользоваться им не как приёмником, а как приёмопередатчиком. У него и была такая функция, но передающие блоки убраны. Очень полезная вещь. Наши делают, но твоего гораздо компактней антенна. В ней какой-то особый материал используется, который усиливает сигнал. Маши «головастики» колдуют над ним. Так что… Не знаю, где твой папа-якудза берёт такую технику, но она – явно военного предназначения.

– Думаю, можно будет достать именно приёмопередающее устройство и привязать его к нашему спутнику-ретранслятору.

– Это было бы очень полезно для наших специальных подразделений. Особенно, если собрать кодирующие и раскодирующие устройства.

– Ну, это уже не ко мне. Я в этом ни бум-бум.

Я, и вправду, был совершенно «ни бум-бум» в технике, ни в микро-электронной, ни в просто электронной, ни в радио, ни в бытовой, ни в авто. Даже «концептуальный рывок через десятилетие» в модернизации Мазды Просид у меня получился потому, что я в одной из своих жизней вынужден был вникнуть в устройство моего персонального автомобиля, и выучил его с помощью Флибера наизусть, как говорится, пытаясь наладить «на месте» его ремонт. Попытался – не вышло. Завод приватизировали и он сгинул вместе с моими чертежами.

Поэтому я и сейчас, даже имея у себя «внутре» несколько высших инженерно-технических образований, оставался спортсменом, который мог по мельчайшим элементам разложить любое движение, показать, где напрягаться, а где расслабляться, как дышать и в каком «месте» выдыхать. Главное, я теперь это чётко осознавал и мне, было важно, чтобы у моей страны это оборудование и технологии просто были. Пусть Женька Дряхлов в них разбирается, а я просто буду переносить технику из будущего сюда. Пусть они тут сами разбираются, как её использовать и развивать ли эти технологии. Главное – оно есть у меня и вполне легально. И я уж применю это всё с пользой для Родины. Если придётся, конечно. И нет ничего зазорного, чтобы использовать чужое, если сам не можешь создать лучше.

Ведь перевезли же в СССР после войны из Германии оптическую фабрику завод «Цейса». Перевезли не только вместе с оборудованием и технологиями, но и со специалистами. И ничего! Выпускали фотоаппараты и линзы с зеркалами для спутников слежения.

А американцы, перенёсшие к себе ракету «Фау» вместе с Брауном, тоже особо не стеснялись брать чужое. Да они вообще никогда не стеснялись брать чужое. У них всё их существование завязано на краже и грабеже других государств, даже чужих технических специалистов и научных работников. Так и нам чего стесняться?

Вот не можем мы, почему-то, играть в футбол. А в хоккей играем хорошо, хоть с шайбой, хоть с мячом. Оружие у нас получается хорошее, а бытовая техника не очень. Грубая. Почему? Да, потому, что не считаем её важнее автомата, или танка. Даже трудящиеся, которые это всё производят, да…

Глава 19

Своими техническими новшествами я решил сразу расставить все точки над «Ё». Что эти технологии уже где-то в мире есть. Может, где-то в секретных лабораториях Японии, откуда «папе-якудза» удаётся раздобыть образцы, или в каком-то другом месте. Но они есть! И их нужно привить к реалиям СССР. Воспроизвести их наша промышленность никак не сможет, а значит, пока будем таскать единичные образцы, и, типа, «налаживать» производство на Тайване. Это я так думал.

Пока на Тайване уже были отведены земли под строительство заводов. Отведены там, где в две тысячи восемьдесят первом году будут стоять новейшие корпуса TSMC. Папа-якудза продавил через группировки триады правительство Тайваня и земли отдали в аренду на сто лет. Под строительство завода по производству не только процессоров, а и литографического оборудования.

И для того, и для другого требовалось колоссальное количество электроэнергии. Однако Тайвань в прошлом году уже протестировал свой первый ядерный реактор в атомной электростанции, которую строил с семьдесят второго года. Планировали начать его эксплуатацию в конце семьдесят восьмого. И дальше ввести остальные семь энергоблоков до конца восемьдесят пятого. Так что, с энергетикой проблема через год два на Тайване решалась. Но мне аппаратура нужна была прямо сейчас: коптеры, беспроводная связь, то-сё… Ну, не прямо сейчас, а чуть позже. Поэтому сейчас я, так сказать, готовил почву для её легализации. А на этой земле мы поставим фабрики, но они пока не будут производить новейшее оборудование, а будут ему, как бы «крышей», хе-хе. Торговой маркой, хе-хе…

Сейчас территорию обнесли огромным забором, подготовили котлованы и приступили к залитию фундаментов, на которые встанет оборудование. Перенесётся из будущего и встанет. А пока китайцы «на коленях» собирали то, что мне надо, из, внешне адаптированных под «современные», компонентов.

* * *

Папа-якудза верил в духов и японских богов по настоящему, и поэтому отнёсся к моему общению с потусторонним миром всерьёз. Тем более, что я ему так помог с истреблением конкурентного клана якудза, как нормальный, обычный человек, помочь бы не мог. Я выдал ему весь расклад: имена-фамилии, адреса, пароли и места засад. Посидел-посидел, подумал-подумал и выдал. После этого Тадаси Минобэ проникся ко мне таким пиететом, что даже перестал приставать с женитьбой. Тиэко, кстати, тоже стала меня сторониться и поглядывать, широко раскрыв глаза и быстро-быстро моргая.

Тадаси же, понял, что на меня можно положиться и в бизнесе, а поэтому вложил все свои деньги в мой Тайваньский проект. Вложил просто. Он переписал все деньги клана на меня. А денег в клане было немало.

На эти средства мы и поставили сборочные цеха из комплектующих, поступающих из параллельного будущего. Причём, я не прятал от Тадаси эти компоненты, хоть и не говорил, откуда они. Компоненты просто появлялись на складах, а кладовщик был – «мой человек».

Таких «моих человеков» на фабрике было несколько. Их перетащил из параллельного мира Флибер. И это были не люди, как таковые, а иллюзорные копии. Как оказалось, копии, вроде моего аватара, созданные Флибером в том мире, в котором «предок» закончил свой путь, можно было свободно переносить и в этот. Мало того, их можно было перенастраивать и здесь, изменяя внешность и функционал. Это, по своей сути, были энергетические субстанции, которым были приданы определённые свойства и формы. Очень материальные энергетические субстанции.

Вот Флибер и создал там пару десятков энергетических клонов, слив мою матрицу с копиями матриц специалистов, работающих на фабрике. Документы для них мы Тадаси сделали с помощью триады, которой, естественно, хорошо заплатили. В Азии, где всё находится под крышами триад, удобно вести нелегальный бизнес. Миграционную политику нарушали все бизнесмены. Поэтому, своими принципами ведения бизнеса мы точно не отличались от других ми этим не вызывали подозрение. Ворон ворону глаз не выклюет.

Тадаси был и моим покровителем и официальным представителем нашего с Тиэко предприятия. Мои «уши» не торчали нигде. Зато Тадаси своим присутствием во главе предприятия был достаточным аргументом, что мои технологии – это тайные технологии японцев, похищенные и развитые до промышленных образцов тайванским гением.

Короче, мне удалось запутать всех. На некоторое время, конечно, однако…

* * *

Среди студентов имелось несколько человек, реально обладавших талантом гитарного искусства. Мы с ними сдружились, и я стал брать у них уроки игры на гитаре. Громовская наука не пропала даром, и мне довольно быстро удалось освоить всякие там дим-аккорды и иные многозвучия. В том числе, освоил и игру перебором. В частности, разучил «Отель Калифорния»[1] группы Eagles, которую мы играли тремя гитарами, а я пел. Хорошо получалось.

Так хорошо у нас получалось, что мы перешли к разучиванию и совместному исполнению других хороших песен, которых у меня в памяти плеера было валом. Да и аккорды с аппликатурой я мог написать для любой. Дошло до того, что ребята стали сожалеть, что нет ударной установки, а то бы они, эх, как дали бы. Я подумал-подумал и ударную установку привезли. Кхм-кхм… Электрическую ударную установку, на которой были забиты в памяти ритм-секции тысячи песен. Только вставляй карты памяти.

Меня уже иначе, как Алладин и не называли.

Подходили ко мне девушки и говорили:

– Мишка, попроси джина, чтобы рыбки солёненькой привези и свеженькой.

– Сама проси, – говорил я.

– Алладинушка, потри лампу, мороженного хочется.

– Сама потри, – шутил я. – Но смотри, лампа сильно заколдованная. Долго тереть придётся.

– У, ты како-о-о-й, – улыбались и махали на меня рукой девушки.

Но и тёрли, и просили. Вообще, у меня с девушками наладились очень тёплые и интересные взаимоотношения.

Я, практически на постоянной основе, «прописался» в художественной мастерской, которую все стали называть «малярня», и порой там у меня собирался кружок «любителей выпить кофе». Не многие студенты, кстати, любили кофе. Очень немногие. У меня собиралось человек десять всего. В том числе и преподаватели. Ну, а какой кофе бел ликёра, или коньяка? И мы потребляли… По чуть-чуть… По слегка… Вместе с преподавателями. А что? Обстановка располагала.

Я навёл в «малярне» порядок: убрал хлам, накопленный годами, сколотил наклонный стол для рисования стенных газет и поставил его у окна. Собрал из досок основу для диванов и кресел, постелил на них набитые сеном подушки, накрыл негорючим брезентом и поставил всё в другом углу вокруг квадратного стола с настоящей кофе-машиной в центре столешницы.

В другом углу стоял большой холодильник, который я после отъезда обещал продать директору совхоза. Как и кофе-машину, кстати, и много чего ещё. В рассрочку, да. Всей суммы, у него не набиралось. Рядом с холодильником стоял небольшой столик с «ростером» – машиной для обжарки кофе.

В наших магазинах, я уже говорил, часто продавался не обжаренный кофе, а жарить его ещё нужно было уметь. Основная загвоздка в жарке была такая, что обжаривать зёрна кофе нужно было быстро, а без перемешивания некоторые зёрна кофе подгорали, а другие недожаривались. И оттого вкус заваренного кофе из таких зёрен был, э-э-э, не тем, который хотелось бы пить. А в «ростере» кофе очень быстро, благодаря высокой мощности, нагревался и одновременно перемешивался, оттого обжариваясь равномерно. И можно было его равномерно недожаривать или пережаривать. На свой вкус. Мне нравился пережаренный кофе, а кому-то – наоборот. В любом случае при жарке кофе аромат стоял такой, что кружилась голова и улучшался аппетит.

Наши посиделки мы называли «заседание штаба комсомольского прожектора». Им ы действительно заседали и обсуждали итоги недели. Только в неформальной обстановке.

Просто, когда я всё устроил, а это произошло на третьей неделе, я предложил посовещаться «у меня», где приготовил для всех кофе и поставив малюсенькие рюмочки, налил в них девушкам кофейный ликёр, а преподавателям коньяк. Из импортных бутылок налил, с английскими буквами и эмблемами. Это были Mr. Black Cold Brew – австралийский ликёр, и Hennessy – один из известнейших в мире коньяков.

Курить разрешалось. У меня в каждом углу стояло по огромному огнетушителю разных типов: пенный, порошковый, углекислотный и воздушно-эмульсионный. Ещё и вода была проведена с кухни, ха-ха! Дипломники политеха у меня отрабатывали практику на славу, да-а-а…

Так с тех пор и повелось. Мы обсуждали итоги недели, потом руководитель нашего стройотряда выходил на балкон моей «каморки», зачитывал итоги, оглашал подсчёты, и объявлял приказ о поощрении студентов дискотекой. Выхода руководителя студенты ждали, как выхода понтифика на балкон собора Святого Петра. А объявления результатов трудовой недели, как белого дыма из дымохода Сикстинской капеллы в Ватикане.

Ибо, в течение недели никто не знал, сколько, кто собрал картофеля. Просто устанавливалась норма: от сих, до сих. Можно было брать повышенные обязательства. И тогда, победив, получить приз. Например, несколько ящиков лимонада.

Я действовал дерзко, но без вызова или апломба и мои предложения и действия давали результат. Поэтому преподаватели «велись» на мою инициативу, а студенты пахали не за страх, а за совесть. И я пахал вместе с ними. И тоже не знал, кто сколько сделал за день. Конечно мы подсчитывали. Ха-ха… Шила в мешке не утаишь… Но это были наши подсчёты, а не официальные. Официальную сводку с полей, встречали оглушительным рёвом и сногсшибательными аплодисментами. А вечером в субботу была такая же сногсшибательная дискотека. Часов до трёх ночи. Ведь в воскресенье – выходной.

А в ночь на пятое воскресенье картофельной жизни случилось чрезвычайное происшествие. Андрей Федько поехал ночью на грузовой машине. Не справился с управлением и машину перевернул. В кузове грузовика ехал Саша Гибатулин, которому бортом кузова к земле прижало руку. Он, как говорили, в последний момент запрыгнул в кузов, и Андрей не знал, что у него в машине пассажир. Пьяные был все. Кузов был оббит железом, и руку врачам спасти не удалось. Андрей Федько попал под следствие и получил условный срок. Больше приключений в Данильченково не было. После этого события жизнь в нашем лагере зачахла.

* * *

Комсоргом группы я быть отказался, сославшись на то, что, как единственный член союза художников СССР Приморского края комсомольского возраста, являюсь членом бюро краевого комитета ВЛКСМ. Там я вёл работу с детскими художественными школами и помогал организовывать пропагандистско-агитационную работу в городских комсомольских организациях через горком комсомола. В основном, – придумывая и утверждая агитационные плакаты и листки. В общем-то, – рутина, но какое-то время она отбирала. Немного времени занимало каратэ и самбо. Каратэ раскручивал Владимир Жлобинский под моим непосредственным контролем качества освоения базовой техники, а школьное самбо вёл физрук Анатолий Иванович.

Каратэ у нас хоть и считалось с ограниченным контактом, но на руки в спаррингах наши каратэки надевали небольшие перчатки для боевого самбо из будущего, а на головы качественные шлемы. От туда же.

С марта этого года пола движуха по созданию федерации каратэ. Был изданприказ о формировании федерации, проводились совещания в министерстве по спорту на эту тему. В Москву пригласили Эйити Эригути – генерального секретаря «World Union of Karate-Do Organizations». Он приехал в конце октября не один, а с группой, э-э-э, японских «товарищей», которые в институте физкультуры провели показательные выступления.

Я там был, мёд пиво пил, ха-ха.

Дело в том, что пока я убирал картошку, а Министерство спорта СССР решило пригласить японцев для консультаций, министерству поступили рекомендации из соответствующей структуры пригласить на встречу меня – единственного гражданина СССР умудрившегося выступить на чемпионате мира в Токио и занять восьмое место среди двухсот участников.

В министерстве спорта удивились, но рекомендации выполнили, пригласив меня на саммит официально.

Эйити Эригути, в отличие от наших деятелей спорта, узнав о присутствии меня в списках делегации, не удивился. Мы были с ним знакомы по Токио. Нас ещё в феврале знакомили в доме губернатора Минобэ. И там мы говорили с ним о развитии каратэ в СССР. Я ему много чего рассказал полезного.

И в Москве он попросил меня поучаствовать в показательных выступлениях. И я поучаствовал, продемонстрировав несколько ката, проведя учебно-демонстрационный спарринг с японским мастером, и ката-бункай, которые мы показали с Владимиром Жлобинским.

Наша с Владимиром техника впечатлила и японскую и нашу стороны.

После отъезда японской делегации было проведено совещание, на котором на базе спортивного клуба «Фрунзенец» на Садовой-Триумфальной был организован Всесоюзный центр подготовки инструкторов карате, а при Федерации борьбы была создана «Комиссия по борьбе каратэ». В эту комиссию вошел и я, и Владимир Жлобинский, который за то время, что мы с ним были знакомы, вырос в настоящего мастера уровня первого дана – минимум.

Владимир там же в центре подготовки инструкторов сдал квалификационный экзамен (чтобы второй раз не ездить, как сказал я) и получил корочку инструктора. Мне корочку выдали за «красивые глаза» и за подготовку такого мастера, как Владимир.

Так, что в декабре, когда в Москве проводилось учредительное собрание, куда съехались представители школ карате из полусотни советских городов, и была создана Федерация карате СССР, то на это мероприятие вместо меня поехал Владимир Жлобинский в качестве члена аттестационной комиссии. Я же от деятельности в полугосударственных структурах, какую сделали из федерации каратэ, отказался. Товарищи по комитету не рекомендовали, ибо знали, чем сие обернётся, да-а-а…