Текст книги "Джони, о-е! Или назад в СССР - 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Евгений, э-э-э, Семёнов, ты уже покушал? Тебя можно помучить?

– Нельзя! Детей мучить нельзя! – ответил я и вышел из кухни. – Или вы и своих детей дома мучаете?

– Евгений! – просительным тоном произнёс Семёныч.

– Да, пусть-пусть, – хохотнул следователь. – Говорили мне, что ваш Евгений не простой мальчик. Интересно посмотреть.

– А что на меня смотреть? На мне узоров нет! – с вызовом сказал я.

– Женя! Прекрати! – уже сердито бросил Семёныч тоном «отца».

– А что он запугивает меня! «Можно тебя помучить…». Вы протокол составлять будете? Так вот я обязательно напишу, что вы меня запугивали

– Ничего ты писать не будешь. Писать будет твой отец, как твой официальный представитель. У вас, Евгений Семёныч, претензии к началу допроса есть? – спросил следователь жизнерадостно.

– Не знаю пока, – буркнул Семёныч.

– Ух, ты! Допрос! – отметил я про себя. – Ну, наверное… Золото в таком количестве…

– Можем начинать? – так же весело, не комплексуя от эмоций окружающих, спросил следователь.

Повисла тишина…

– Ну и хорошо. Протокол чуть позже оформим, а пока просто поговорим…

– «Просто» разговаривайте со своим сыном и женой, – буркнул я. – А я просто так с вами разговаривать не стану. Не нравитесь вы мне, чтобы мы с вами просто так разговаривали.

– Ха-ха! – чему-то обрадовался следователь. – Хамишь! Боишься, что ли⁈

– Нечего мне бояться. Я ничего уголовно наказуемого не совершал.

– Как так не совершал? А из каких деталей ты свои усилители собираешь?

– Повторяю для особо «одарённых»: я с вами просто так разговаривать не собираюсь. По закону вы меня не можете допрашивать более часа без перерыва, а с перерывом не более двух часов. Так что, оформляйте протокол, зачитывайте обвинение, тогда и побеседуем.

– Во чешет! – удивился следователь и переглянулся с моим «выводящим». Тот хмыкнул и дернул головой.

– Может ты, и номер статьи уголовно-процессуального кодекса назовёшь?

– Сами не знаете? Как же вас в следователи взяли?

Я пытался вывести следователя из психического равновесия, но он лишь восхищался мной.

– Молодец какой! Так меня! Так! Ничего не соображаю в юриспруденции.

Я сделал вид, что обиделся и, надув губы, сел на диван.

– Ну, протокол, так протокол, – тяжело вздохнул. – Думал без протокола обойдёмся… Так во всём сознаешься. Поругаем мы тебя с твоим отцом и разойдёмся…

– Ха-ха! – рассмеялся я. – А золото, значит, нам оставите?

– Какое золото? – удивился следователь.

У меня ёкнуло сердце.

– Они, что, не за золотом пришли? – панически вспыхнула мысль.

– Ну, как какое? Вы же тут золото-бриллианты ищите? Или что?

– А что, у вас тут есть золото и бриллианты? – спросил следователь, вскинув брови.

– Может быть, и есть, кто ж его знает, – ответил я, так как спина Семёныча никак не подсказывала, как мне нужно было себя вести и что говорить. – Есть у нас золото и бриллианты, папа?

– У меня нет, – буркнул Семёныч. – Давайте уже по существу, товарищ следователь. Что мы, действительно, воду в ступе толчем.

– Вы, гражданин Семёнов, обвиняетесь в хищении секретной радиоаппаратуры, а потому, сидите и помалкиайте, пока вас не спросят. Сейчас вы, как представитель свидетеля, имеете, замечания по началу допроса?

– Не имею, – буркнул Семёныч. – откуда мне знать, что эта техника секретная, если она на свалке валялась. У меня на все детали бумаги имеются, что они списанные.

– Мы ещё узнаем, кто вам эти «бумаги» подписывал. Разберёмся.

Да, мать его! Допрашивали меня в качестве свидетеля по обвинению Семёныча практически в государственной измене. Статья примерно звучала, как «передача заграницу изобретений, составляющих государственную тайну». Причём, как я понял, это была не статья уголовного кодекса, а статья какого-то указа о государственной тайне.

Кроме этой статьи, предусматривающей наказание в виде лишения свободы сроком до десяти лет, Семёнычу инкрементировали расхищение социалистической собственности в виде радиаторов и точёных на станке нержавеющих ручек.

– Всё, мля, крындец нашей «лавочке», – подумал я. – Что ж так криво-то всё получилось? И это они до золота ещё не докопались. А ведь докопаются!

Меня допрашивали час ровно. Потом следователь самолично допрос прекратил и дал подписать протокол Семёнычу. А я ещё подумал: «Разве можно быть одновременно и обвиняемым, и свидетелем? Даже формально?»

– Всё, – сказал, следователь. – Допрос закончен вовремя. Претензий нет? Нет? Хорошо. Задерживаем мы твоего папу до выяснения обстоятельств дела. Ты с нами сотрудничать не хочешь, хамишь, рассказывать, кто тебя научил радиоделу тоже не желаешь. И разговаривать просто так со мной не хочешь. А это может быть и повлияло бы на выбор мной меры пресечения, так сказать.

– Вы, гражданин следователь, для доверительной беседы выбрали неверную тактику. Запугивание никогда не способствовало доверию. Беседа – продукт доверия и согласия. А согласие, как говорили классики – есть продукт непротивления сторон. Замечаете разницу?

Следователь посмотрел на меня совершенно серьёзно и вздохнул.

– Предупреждали меня коллеги, что ты очень непростой мальчик, да не поверил я им. Что будет, если я попрошу у тебя прощения?

– Я прощу вас, – серьёзно сказал я.

– И тогда мы побеседуем? Ты не устал?

– Устал немного, но хорошая беседа с хорошим человеком не напрягает.

Следователь хмыкнул и покрутил в удивлении головой.

– Ну, тогда, я прошу у тебя прощения, что плохо пошутил. Я, действительно, не хотел тебя пугать.

– Понимаю. Профессиональная деформация… Я прощаю вас. Что вы хотели у меня спросить?

Глава 10

– Кхэ-кхэ! – следователь откашлялся и, нахмурившись, посмотрел на меня. – Даже и не знаю, с чего начать, чтобы тебя не обидеть.

Я ждал вопросов молча, не теша себя иллюзиями, что противник мной повержен окончательно и бесповоротно. Было понятно, что враг лишь отступил и ищет лазейку в моей обороне. Я чувствовал себя ракушкой, которую схватила морская звезда, пытающаяся проникнуть между створками.

– Ну, хорошо… Начнём, наверное с конца… Эти тайные комнаты кто нашёл, когда и как?

– Я их нашёл седьмого января. Совершенно случайно. Пришёл с тренировки и решил ободрать обои. Заметил, что отошёл плинтус. Потянул его вверх… Он оказался не деревянным, а железным. Дверка и приоткрылась. Я толкнул её, она отъехала внутрь.

– Что ты увидел в комнатах?

– Мебель… Рояль. Диван. Шкафы.

– Что было в шкафах?

– Документы: письма, что-то ещё. Я особо не разбирался.

– Ты показывал свою находку Евгению Семёновичу? Говорил ему о ней?

Я отрицательно покрутил головой.

– Не показывал. Не говорил.

– Почему?

Я сделал паузу и скривился, пожав плечами.

– А зачем? Ничего там интересного нет, в этой комнате. Те документы старые… А Евгений Семёныч болел, занят был.

– Он приезжал сюда после того, как ты нашёл тайные комнаты?

– Приезжал, конечно, но я закрывал их, а обои снова приклеил, как они были. Дверь совсем не видна, когда обои наклеены.

– Ну да, ну да… Ты там, я смотрю, мастерскую себе устроил. И старую мебель используешь. Не жалко? Стол там дубовый письменный шикарный, а ты его под свой верстак приспособил. Шкаф тоже… Тумбочки… Их же продать можно за хорошие деньги.

– Вот поэтому я и не хотел никому ничего показывать… Вам бы только продать. А мне на чём своими делами заниматься? А так на этом столе даже стучать молотком можно. Он очень тяжёлый.

– Понятно. Документы ты где нашёл?

– Да, в нём и нашёл. Хотел сжечь, передумал. На рояль положил.

– Больше ничего, кроме документов не было?

– Было… Там в шкафу старые деньги должны были лежать. Много денег, но они старые. Я носил деньги в сбербанк, спрашивал их цену. Там посмеялись. Сказали: «спроси у нумизматов»… Я носил к «железке»[1], но и там дядьки денег за них не давали. Всё пытались мне что-то всучить: марки, книжки. Я подумал, что они от времени дешевле не станут. Вырасту – разберусь.

– Молодец! Правильно. Других денег или ценностей не находил?

– Ценностей? А! Золото-бриллианты? – улыбнулся я. – Нет, это, видимо, кто-то нашёл до меня. И очень давно, замечу. Тут всё в паутине было. Килограмм десять вынес. Как в пещере. И пыли по колено.

– Понято. Кому-то ещё показывали комнаты, документы?

Я обратил внимание, что следователь, наверное не заметно для самого себя, перешёл в обращении ко мне на «вы». Я помолчал, вроде как раздумывая.

– Цыгану одному показал пианино.

– Что за цыган? – следователь вскинул взгляд от пера ручки, которой записывал мои слова и вскинул брови.

– Летом познакомились. Чуть в табор меня не забрали…

– Тебя? В табор? Почему? Как?

– Как-как? Женить хотели на дочери цыганского барона.

Следователь совсем перестал писать и вперился в меня взглядом с выражением непонимания на лице. Пришлось рассказать, как в меня втюрилась дочь цыганского барона. А цыгане, увидев, как я играю на гитаре и пою, захотели чтобы мы с матерью переехали к ним в Молдавию.

– История… – наконец выдал резюме следователь. – И что, твой цыган? Зачем ты показал ему комнату и документы?

– Я не комнату и документы ему показывал, а инструмент. Рояль. Предлагал купить. Но… Роман пока думает. Сказал, что прошу дорого.

– Да? И сколько ты просишь за рояль? – усмехнулся следователь.

– Пять тысяч рублей.

– Сколько⁈ – удивился следователь. – С ума сошёл?

– Почему сошёл? – надулся я. – Нормальная цена. Я его уже даже настроил. Хотите сыграю? Послушаете, как он звучит!

Я встал из-за стола и быстро пошёл в аккуратно «расширенный» проход в стене.

– Жаль, что вы стену разобрали. Там так тихо было… Спалось хорошо. Да, всё равно рояль вытаскивать и мебель, если продавать. А стену и потом поставить можно будет.

Следователь хотел что-то сказать, потом махнул рукой. А я, не замечая его нежелания меня слушать, прошёл к роялю, на котором стопкой лежали папки с документами, и сел за инструмент.

Та-да-да-дам. Та-да-да-дам. Та-да-да-дам, та-да-да-дам, та-да-да-дам… Прямо с середины заиграл я Бетховена. Рояль играл бурно, как море и шумно, как проснувшийся над ним птичий базар, потому, что я всегда, когда исполнял эту тему, представлял мятущихся над скалами и над морем чаек.

– Ну, вот кто тебя научил так играть? – спросил следователь.

Я провернулся на вращающемся табурете и улыбнулся.

– Вы не поверите, – сказал я.

– А ты скажи, вдруг…

Я покрутил головой.

– Не поверите. Никто меня не учил. Я вдруг сам сел и стал играть. И гитару взял и стал играть. И другие инструменты…

– В это я как раз-таки и могу поверить. Вот если бы ты сказал, что тебя научил играть тот цыган за неделю, тогда бы не поверил.

– А этому, значит, верите? – удивился я.

– Но ты же играешь…

– Играю, – усмехнулся я, вспоминая, что точно так же «убеждал» Семёныча.

– Ты так, наверное и радиотехнике научился? – осторожно спросил следователь.

– Не совсем… Радиотехникой занимался мой отец и потом, чуть-чуть, мой брат. От них я много понял, а потом да… Как-то раз – и понял, что могу собрать усилитель.

– А схемы? – пожал плечами следователь. – Всё понятно. Раз – и есть свет, два – и нет света. Так бывает. Но схемы как тебе в голову приходят?

Я пожал плечами.

– Я их просто вижу. Но ведь это, на самом деле, просто, если знаешь, зачем там детали. Ведь это же «усилитель». Детали просто усиливают электрический сигнал, который поступает от источника звука, убирая паразитарные наводки усиления. И всё…

– И всё, – повторил следователь и хмыкнул. – Действительно. И всё…

– А вы что-нибудь понимаете в радиотехнике? – спросил я, возвращаясь к столу за которым продолжал молча сидеть Семёныч. Он внимательно посмотрел на меня и в его взгляде я почувствовал полное спокойствие и доверие.

– Значит всё идёт правильно, – успел подумать я.

– Совсем немного, – ответил следователь. – Но, что такое усилитель звука, я понимаю. А идеи у тебя откуда? Как ты додумался резать магнит током?

– Вы не поверите! Совершено случайно. Баловался с электричеством. Начертил на железке грифелем линию и пустил по ней ток. Очень красиво получилось. А потом смотрю, а там дорожка, словно кто прокопал. Я ещё и ещё, железка возьми и расколись. Когда надо было расколоть магнит – вспомнил, что можно разрезать.

– Как всё просто, – скривился следователь. – Да-а-а… Про остальные твои выдумки и спрашивать не хочется. Ты лучше скажи про песни. Они откуда?

Я снова пожал плечами, криво улыбнулся и постучал по голове.

– Они меня, честно говоря, уже замучили. Постоянно в голове играет какая-нибудь музыка. Пока не запишу в нотную тетрадь. Как запишу, на какое-то время тишина… А потом снова…

– Какая у тебя сейчас музыка? – спросил следователь.

– Наиграть?

– Наиграй, – вздохнул следователь.

«Рабочие» в синих спецовках уже давно не мельтешили по квартире. Многие из них вышли, остался стоять в дверях только мой «выводящий».

Я снова прошёл к роялю и сев на стул, заиграл и запел:

– Этот город – самый лучший город на Земле. Он как будто нарисован мелом на стене. Нарисованы бульвары, реки и мосты, разноцветные веснушки, белые банты. Этот город, просыпаясь, смотрит в облака. Где-то там совсем недавно пряталась луна. А теперь взрывают птицы крыльями восход и куда-то уплывает белый пароход…[2]

Я доиграл и допел песню до конца и крутнувшись на стуле, развернулся к следователю.

– Ну как?

– Хорошая песня, – кивнул головой он. – Про какой город? Реки, мосты… Явно не про Владивосток.

– Про Ленинград. Хотел бы туда съездить.

– Странно, почему не в Москву?

– В Москву тоже хочу, но в Ленинграде была революция… Аврора… Белые ночи…

– Ну, белые ночи легко увидеть и в Магадане, – хмыкнул следователь, потом увидел моё напрягшееся лицо и извинился:

– Прости. Это точно – деформация, как ты говоришь, личности.

– Да, ладно. Нездоровые ассоциации с белыми ночами? Север вреден? Понимаю. Это у вас подспудный страх попасть туда, куда сами ссылаете народ.

Следователь прищурился и посмотрел на меня.

– Ну, откуда? Откуда у двенадцатилетнего ребёнка могут взяться такие понятия? Ты, что голос Америки слушаешь?

– Слушаю. Но это не из-за него. У меня старший брат есть. И мы долго жили с ним в одной комнате. А к нему ходили друзья… Да и взрослые на улицах не обращают внимание на детей. А моё детство прошло в железнодорожном депо Первая речка. Там чего только не услышишь.

– Понятно. Ребёнок воспитанный улицей? У тебя своя деформация, у меня своя.

– Ха-ха! Ловко вы выкрутились! Ну, что поговорили? Всё вам про меня понятно?

– Ничего мне про тебя не понятно, – покрутил головой следователь. – Спорт ещё этот… Ладно, что-то можно допустить с творческими конструктами. Мозг ещё не познан до конца. Его возможности, похоже, безграничны, но физическое тело… Откуда у тебя навыки боевого самбо, джиу-джитсу и каратэ?

– Ну, с этим просто всё. Я захотел научиться драться руками и ногами. Начал самостоятельно тренироваться и всё. Сам себе придумал приёмы, пошёл в секцию изучил их на соперниках и всё.

Следователь покрутил головой.

– Не получается. Ты уже пришёл в секцию к Полукарову. Совсем готовым самбистом. Он хорошо помнит, как ты сказал, что тренировался в другом городе. В каком другом городе ты тренировался, Евгений?

– Да, ни в каком. В деревне у бабушки с мальчишками боролись. У нас во дворе Бузиин Аркашка самбист приёмы показывал. Мы с ним боролись и в болото упали. Я сапог потерял. Пришёл, мамка ремня всыпала.

– Приёмы показывал, говоришь? Бузин, говоришь? А теперь ты с чемпионом Сибири и Дальнего Востока борешься на равных, да?

– С кем это?

– С Халиулиным.

– Да что вы ко мне пристали! – позволил я себе «вспылить». – То не так, это не так… Ну, вот такой я не нормальный! Сажайте меня в дурдом! Или в школу для умственно сверх развитых. Есть у вас такие школы⁈ Для умственно отсталых школы есть, а для таких, как я, есть?

– Есть школы и для таких детей, как ты. Разные у нас школы есть. Например «Суворовское училище» в Уссурийске. Хочешь туда?

Я обалдело покрутил головой.

– Не-е-е… Не хочу.

– Но тебе ведь скучно в простой школе. Ты все школьные предметы наверное до десятого класса заешь? Да?

– Ну… Не все… Математику не знаю, физику, биологию, химию, астрономию.

– Фух, – облегчённо выдохнул следователь. – Хоть это ты не знаешь. А я уж думал, что ты школу экспромтом сдавать будешь и в институт поступать…

– Не-е-е… В институт я не готов поступать. Надо учиться…

– А куда бы ты поступил, если бы сейчас можно было?

– Я? На радио-технический какой-нибудь. Туда, где Сашка наш учился. В Политех.

– А хочешь, я тебя познакомлю с преподавателями этого института? Может они тебе что-нибудь подскажут в твоих схемах.

– Да, мне-то подсказывать нечего. Мои схемы усилителей оптимальны. А ничего другого мне пока не надо. Им подсказать я тоже ничего не могу. Образования нет. Да и слушать они меня не станут.

– Их заинтересовали твои импульсные источники питания. Хотят узнать, как ты дошёл до такого решения?

Я посмотрел на следователя и усмехнулся.

– И что я им скажу? Что не хотел мотать большой трансформатор и решил сначала сгладить ток, инвертировать его, а уже потом понижать трансформатором.

– Аот-вот…

Это они и хотят от тебя услышать. Про инвертор, блок управления… можешь к ним съездить?

– Да, пожалуйста. А может лучше они ко мне пусть приедут? Если им надо, пусть они и приезжают. Мне-то точно они не нужны.

Следователь покачал головой и сделал недовольное лицо.

– Совсем ты, Евгений, не уважаешь наших учёных.

Я непонимающе заморгал на него глазами и пожав плечами сказал:

– А почему я их должен уважать? Я их и не знаю вовсе. За что мне их уважать? Что они сделали, чтобы их можно было уважать? Это любят просто так, а уважают только за что-то. Или я не прав, папа? – переключил я внимание на совсем замершего Семёныча.

Тот вздрогнул и вжал голову в плечи. Потом он выдал какой-то хрип. Откашлялся и сказал:

– Не знаю я ничего, Женёк. Вот упакуют меня сейчас, и я точно знаю, что упакуют ни за что. А если упакуют в холодную, то знаю, что жить мне тогда осталось шиш да маленько. Вот это я знаю точно…

Он затих, а я посмотрел на следователя.

– А вы говорите – уважение… Какое у меня будет уважение к вам и к вашим профессорам, когда вы моего отца в тюрьму посадите. Ни за что… Вы же сами знаете, что никакого закона он не нарушал и ничего не расхищал, а взяли вы его, только чтобы меня запугать, и чтобы со мной «говорить» было можно. Вы вот сейчас спокойно разговариваете со мной, с ребёнком, у которого вы отца сейчас заберёте и хотите, чтобы я с вами нормально разговаривал и даже может быть уважал. А за что вас уважать?

Я говорил это так спокойно, что у меня у самого по коже пробежал мороз. А на следователя смотреть было страшно, так он побелел. Не ожидал он от меня такой «подлянки». Хе-хе-хе…

* * *

[1] «Железка» – клуб «Железнодорожников». Рядом с «железкой» существовала «культурная барахолка», где продавали и меняли книги, марки, пластинки, монеты.

[2] Этот город (Браво) – https://youtu.be/iMTc7JqOsp8

Глава 11

– Кхе-кхе, – как нельзя вовремя раздался кашель одного из «рабочих». – Пройдите сюда, товарищ следователь. Тут кое-что интересное нашли.

Следователь окинул меня хмурым взглядом и, посмотрев на позвавшего его «рабочего», тяжело поднялся из-за стола и прошёл в «тайную» комнату. Его не было «с нами» почти ровно двадцать семь минут и я понял, что они нашли спуск на первый этаж.

– Ну, наконец-то, – мысленно выдохнул я. – Зря я, что ли, сдвигал рояль и сегодня ножками стула ёрзал по вспученному паркету и смотрел, за что они там цепляются, привлекая внимание «рабочих» и следователя?

– Про люк в подвал и лестницу кто-нибудь из вас знал? – спросил следователь, устало садясь за стол и смотря мне в глаза.

– Я ни про какой подвал не знаю, – сказал я. – И ни про какую лестницу.

– Ты полы в комнате мыл?

– Я. Много там пыли было. Я сверху сначала убирал. Потом пылесосил, а уже потом мыл. Пять вёдер поменял.

– И люк не видел? – хмыкнул следователь.

– Где? В потолке? Тьфу! Какой потолок⁈ Про подвал же речь! Нет! Не видел я в полу люка.

Я, действительно, так много мусора на полу собрал и так мыл, что тонкая щель ею забилась и контрастировала с паркетной «ёлочкой». Зато было видно, что люк долго никто не вскрывал.

– Какой подвал? – подал голос Семёныч. – У нас же второй этаж?

– А пойдёмте, посмотрим, «какой подвал», – предложил следователь.

Я подскочил, демонстрируя мальчишеский интерес. Семёныч встал со стула задумчиво, тяжело и с неохотой.

Люк в комнате квадратно зиял, приглашая вниз. Мы спустились по чугунной лестнице. Семёныч напряжённо и непонимающе хмурился, играя недоумение. Играл, на мой взгляд, бездарно. Его, что, серьёзно «прибила» угроза «посадки»? Странно. Мне раньше думалось, что такие люди должны быть постоянно готовы «присесть». Как Павел Судоплатов, например, или Старинов…

Я искренне веселился, потому что моя уловка сработала, и пытался посмотреть на всё, что я видел раньше, другим взглядом.

– Какой же это подвал? Это первый этаж. Магазинные полки… Склад, наверное, – высказал предположение Семёныч. – Вон и дверь… Только она…

Семёныч оглянулся, мысленно определяясь по сторонам света.

– Только она во двор, почему-то уходит, – неуверенно продолжил «размышлять» Семёныч.

Вот сейчас я ему, как режиссёр всего происходящего, поверил. Молодец, Семёныч! Хорошо сымпровизировал. Мы же не репетировали с ним. И после того случая тут больше ни разу не был.

– Это, как раз, и есть спуск в подвал, – сказал следователь. – Что в том подвале, товарищи?

– О! Не граждане, – заметил я мысленно. – Уже прогресс.

– Не уж-то клад? – спросил я постепенно наполняясь норадреналином и даже немного подпрыгивая от «нетерпения». – Пойдёмте, посмотрим?

– То есть, вы хотите сказать, что ни к этому помещению, ни к тому, что в подвале, вы никакого отношения не имеете?

– Не имеем, – пробубнил Семёныч.

– А вдруг там сокровища⁈ – воскликнул я. – Сейчас скажем, что не имеем, и всё! Тю-тю! Чёрт!

Я с ожесточением ударил ногой в стеллаж.

– Что такое⁈ – участливо спросил меня следователь.

– Ведь если там сокровища, а мы их не находили, они же все государству уйдут? И нам никаких двадцати процентов не «обломится»?

Следователь с интересом посмотрел на меня.

– Странно, что об этом говоришь ты, а не Евгений Семёнович.

– Так, обломится или нет? – повторил вопрос я, внешне «зверея».

– Если не ваше, то не «обломится». Если вы нашли, то вам полагается, ты правильно сказал, до двадцати процентов. Смотря какой клад. Ну… Ваш клад, или нет? – усмехнулся следователь.

– А там клад? – спросил Семёныч.

– Сначала вы скажите, что там лежит и кто это нашёл?

Я смотрел на цепочку следов, оставленных в пыли следователем и «рабочими» и мысленно себе аплодировал. Они уже, балбесы, затоптали то, что у меня не удалось засыпать потолочной пылью, которую я, как художник, собирал по всему подвалу и первому этажу, засыпая свои следы.

– Да, хрен его знает, что там лежит⁉ – недовольно ругнулся Семёныч.

– Золото-бриллианты! – выкрикнул я. – Пять мешков.

Следователь устало усмехнулся.

– А вот и не покажу я вам тогда, что лежит в подвале. Раз вы к этому никакого отношения не имеете. Это – государственная тайна.

– И хрен с ним, с подвалом. Мне самому в подвал идти. Про тот я больше знаю, чем про этот. Что, или кто, там «лежит», догадаться не трудно.

– Да, ладно, вам, Евгений Семёнович. Вы серьёзно, что ли? Мы же с вами договорились, что если мальчишка не будет ерепениться, то поговорим просто и всё.

Я раскрыл рот и посмотрел на коварного Семёныча.

– Хрена себе! Семёныч, это как? Ты сына помогал «колоть»?

– Да, ну тебя, Женёк! Что там тебя «колоть»? Я им всё, что ты мне тогда рассказал, и рассказал. А тебе что скрывать? Не дури, а? Голова уже болит от этого кордебалета. Подвал ещё какой-то… Что там, товарищ следователь?

Следователь ещё раз посмотрел нам в ожидающие ответа лица, и покрутил головой.

– Не имею права. Сейчас эксперты будут работать. Квартиру мы пока опечатаем. Езжайте домой.

– Не понял… Как это опечатаете? А мне в школу с Тихой прикажете ездить?

– Ну, ездил же ты на Тихую, – рассмеялся следователь.

Настроение у него было отличное, и я понимал его. Наверх я вытащил документы, касающиеся только семьи Семёныча. Всё остальное, в том числе и белогвардейский архив, и архив американского экспедиционного корпуса, я оставил на прежних местах. Каким образом американский архив оказался в подвале дома Семёныча, я представить себе не мог. Выкрали его? Наверное. Кто? Арсеньев с дедом Семёныча? Наверное. А кто ещё? И что мне оставалось думать, когда я наткнулся на агентурную картотеку и личные дела американской агентуры, и что делать. Как мне было их не отдать любимому государству?

Пришлось документы отдать. И золото тоже отдать. Не получалось не отдавать золото, а было так жалко, что я весь чесался. Пока не додумался позвонить цыганскому барону. А кому мне ещё было звонить? Билу Клинтону?

* * *

– Привет, Роман Григорьевич, – поздоровался я с папой цыганской девочки Татьяны, когда позвонил ему на третий день моих страданий над златом и перебором картотеки «американских» засланцев'.

– О-о-о! Евгений! Как я рад тебя слышать! Тебе жутко повезло, что ты меня застал дома! И мне жутко повезло, что я задержался дома. Мы уезжаем к родственникам в Румынию. Ты уже передумал и хочешь к нам приехать. Это хорошо, потому, что Татьяна так и не перестаёт о тебе думать.

– Подождите, Роман Григорьевич. У меня платный звонок, а мне нужно с вами сильно посоветоваться.

– Так, советуйся, чего ты молчишь?

– Кха! – кашлянул я так в трубку, что цыган «ойкнул». – Что это там у тебя гавкнуло? Собачку завёл.

– Рояль я себе завёл «Шрёдер». Слышали про такую немецкую фирму?

– Солидная фирма, но не немецкая, а российская. Это старейшая фирма по производству фортепиано в России. Иоганн Фридрих Шредер был одним из немногих российских производителей, прославившихся и на международном уровне. У тебя на чугунной раме?

– На чугунной, – подтвердил я.

– Значит инструмент выпущен уже после восемьсот шестьдесят второго года. Это очень надёжная вещь. Играет?

– Очень даже вполне себе… В очень хорошем состоянии. Думаю, он появился во Владивостоке в году девятисотом. Это рояль первого гражданского жителя Владивостока и он стоит у меня в квартире.

– В твоей квартире стоит рояль? – удивлению цыгана не было предела. – Евгений, как это возможно?

– Э-э-э… Роман Григорьевич, я сейчас живу в такой квартире, где может стоять рояль. Так вот… Я хочу его продать. В половину цены. Из уважения к вам, Роман Григорьевич и к вашей дочери Татьяне.

– А какая цена?

– Пять тысяч.

– Ну-у-у… Что ж… Хорошая цена. Красивый, говоришь?

– Из корня карельской берёзы сделан. Дерево само поёт.

– Из корня карельской берёзы? – удивился цыган. – Ни разу не видел такой инструмент. А ты электрогитару сделал? Как мечтал?

– Сделал. И она очень неплохо играет. Приехали б вы ко мне, Роман Григорьевич, я бы вам такие вещи показал. Вы очень сильно удивитесь. Очень…

Последнее «очень» я произнёс так значительно, что цыган на минуту завис.

– Мне срочно нужно выехать в Румынию, но сразу после неё я еду к тебе.

– Тогда к вам будет просьба. Сможете купить в Румынии транзисторы?

– Ну-у-у… В принципе… Тебе я не могу отказать, Евгений, ты же понимаешь… Кхе-кхе…

– Я успею дать вам телеграмму с номерами?

– Если только «молнию». Мы завтра уже уезжаем.

– Всё, звоню на почту. Приедете, деньги отдам.

– Хорошо, – как-то обречённо произнёс цыган я понял, что ему придётся тратить валюту.

– Две цены отдам.

В телефонной трубке послышался облегчённый выдох.

– Да-да, хорошо, Женя. Жди меня дней через десять. И адрес укажи в телеграмме. И телефон.

– Хорошо-хорошо…

* * *

Чтобы отправить телеграмму, мне пришлось брать наличные и бежать на главпочтамт. По телефону почта «молнии» с названием транзисторов не принимала. Мне пришлось брать с собой чешский транзистор и показывать.

– У меня знакомый за границу уезжает в командировку в Румынию. Обещал привезти мне оттуда транзисторы, – сдуру ляпнул я.

– Какая заграница? Ты это что, мальчик? Мы за границу телеграммы шлём только с разрешения органов. А ну, ка, посиди ка… Девочки, придержите его…

Девочки меня придержали. Старшая «телеграфистка» куда-то позвонила, кто-то пришёл, прочитал мою телеграмму, посмотрел на транзистор, на меня, на старшую.

– Вы что панику разводите? – спросило он добродушным тоном так, что старшая телеграфистка присела. – Телеграмма куда? В Румынию? Нет в столицу нашей Молдавии – Кишинёв. Мальчик радиолюбитель… Да, Евгений Дряхлов?

Я кивнул так, что у меня чуть не отстегнулась голова от шеи и клацнули зубы. Человек в сером костюме улыбнулся.

– Он вам даже свидетельство о рождении принёс. А почему «молния»?

– Они завтра уже едут…

– Понятно. Принимайте и отправляйте, девочки. У парня времени совсем нет.

«Девочки» засуетились. Мужчина в сером пальто и сером костюме потрепал меня по шевелюре и ушёл.

* * *

Роман приехал, так, как и сказал, ровно через десять дней. Когда я пришёл со школы, он сидел у меня в квартире и играл на рояле. К тому времени вызванный мной настройщик распарил то, что рассохлось и перетянул струны. Инструмент, действительно, играл неплохо. Громко, бурно.

– У него приятный звук, – сказал гость, – но я его брать не буду. Если тебе нужны деньги я тебе их дам. Ты же помнишь про счёт, открытый на тебя? Даже на нём есть неплохая сумма. Хочешь, пусть мама снимет.

– Нет, деньги мне не особо нужны. У меня неплохо получается зарабатывать. Хотел тебе сделать приятное. Рояль мне не нужен.

– Да, я уже посмотрел твою аппаратуру. Тут её на тысяч пять. Откуда такие заработки? А на счёт рояля… Сейчас не нужен, так потом будет нужен. Ты же песни сочиняешь? На рояле легче всего сыграть, подобрать… Пусть стоит.

– На инструменте играть надо, а я гитару люблю… Да и климат у нас переменчивый. Летом влажно так, что двери не закроешь, а зимой батареи так топят, что рассыхается всё.

– Так, поставь на батареи вентили, чтобы регулировать подачу воды. У нас давно так.

– О, мля! Точно! – подумал я. Странно, что элементарную, полезную «рацуху для дома для семьи» я сделать не догадался.

– Ну, ладно! Значит, отказываешься покупать рояль? Ну и хорошо, пусть стоит. Давай, я тебе покажу то, ради чего, собственно, пригласил, – сказал я и провёл цыгана в свою мастерскую, где стояли, собранные мной усилители и колонки. На некоторые литографическим способом был нанесён логотип «Jonny». Почти «Sonny»… А почему бы и нет?

– Это то, о чём я думаю? Сам сделал? Из таких же деталей, что я привёз? Хорошо выглядит. Как звучит?

– Да, это сделал и собрал я сам. Звучат по высшему классу. Хайфай – минимум. Сейчас включу тебе наш, переделанный мной магнитофон, где стоят похожие усилители и динамики моего собственного изготовления.