Текст книги "Джони, о-е! Или назад в СССР - 2 (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 21

– Ну, хорошо. Допустим! А помимо спорта, что значимое произойдёт в мире в этом году, можешь сказать? А мы потом посмотрим, насколько верны твои предвидения. Убедимся, так сказать…

– Я уже убедился, – вздохнул-выдохнул я. – В марте на Филиппинах сдался последний Японский солдат, спустя двадцать девять лет после окончания второй мировой войны. Так вот об этом я знал ещё в том декабре.

– Да? Интересно! Ну вот и мы проверим-убедимся.

– Не знаю, что в этом году будет, – пробурчал я.

И действительно, я не знал. Ничего не было у меня в памяти. И про боксёров-то я знал, потому, что интересовался боксом и память у меня всегда, даже в старости была хорошей. Но не интересовался я в семидесятых годах глобальными событиями. Даже футбол и хоккей меня мало интересовали. Спроси про канадскую хоккейную серию – ничего не помню. Какие-то имена, фамилии помню, а в частности если вдаваться, то – ни бум-бум.

Про каких-то «черных полковников» в Греции помнил, что они с конца шестидесятых, до середины семидесятых правили и с коммунистами боролись и то, потому помнил, что политинформацию в школе читал по этому событию. Как раз в шестом классе и читал. А значит в этом году

– Что– то в Греции произойдёт с «Чёрными полковниками»… А-а-а, – я вдруг, действительно вспомнил, – Турция на Кипр нападёт летом и поэтому эти полковники в отставку уйдут. Другая власть в Греции будет в этом году. Вот! Как-то так… Больше ничего не помню. Ой! Не знаю! А нет! Знаю, что группа АББА выпустит альбом, который будет называться «Ватерлоу». На пластинке будут песни: Хани-хани и Ватерлоу. Ещё, конечно, какие-то будут песни, но про те, ничего в памяти нет.

– Странная у тебя память, какая-то…. Как в песне поётся: «Всё, что было не со мной помню»

– О, ещё вспомнил! – рассмеялся я. – Президент США Джеральд Форд приедет осенью во Владивосток и встретится с нашим любимым Леонидом Ильичом Брежневым.

– В смысле, во Владивосток? Брежнев приедет во Владивосток? Форд? Джеральд? Президент Соединённых Штатов⁈

– Ага! – произнёс я злорадно.

Я улыбался во всё лицо, потому что вспомнил, как мы, пацанятами стояли на Океанском проспекте и махали флажками эскорту Форда и Брежнева. Собрали всех учеников моей школы и поставили встречать президента, мать его, Форда. Школа-то не простая была. В ней дети Владивостокской партийно-хозяйственной аристократии учились.

И тут меня словно молотом по голове ударило и открылся поток созания. Не моего, кстати, сознания и не Женькиного.

– Пограничник в Запорожье в начале ноября «по пьяной лавочке» захватит арсенал и расстреляет прохожих. А четырнадцатого декабря, находясь в Канаде на гастролях, сбежит наш балерун Барышников, – медленно проговаривая слова, словно находясь под гипнозом, сказал, ничего не понимая. Это были не мои знания. Не знал я ничего о пограничнике. Про Барышникова слышал, но когда он дал дёру на запад, не то что не помнил, а и не знал никогда.

– Что за хрень? – произнёс я вслух, задумчиво отправив взгляд куда-то вглубь себя. – Только что в голове ничего не было, и вдруг появилось.

Видимо у меня был такой вид, что Рамзин налил мне в кружку остывшей воды из кофеварки.

– Ты не переживай так сильно. Наши эскулапы разберутся. Ты побелел даже.

Он взял мою руку и проверил пульс.

– Побелеешь тут с вами! – нахмурился я.

– Учащённый, – задумчиво сказал Рамзин. – Примерно сто ударов… Хм! Вот сейчас бы не помешали приборы.

– Детектор лжи? Как в «Ошибке резидента?» – усмехнулся я.

– Что-то типа того. А знаешь, что такое «детектор лжи»?

Я покрутил головой.

– Это группа приборов, которые измеряют разные показатели человеческого организма: рульс, давление, частоту дыхания, ритмы мозга. Много чего. И они бы показали, что в твоём организме переключилось, что ты вдруг «вспомнил» то, чего не можешь знать. Если это психические отклонения, а не факты из будущего – назовём это пока так – то можно понять от чего это происходит и, возможно, придётся лечить. Ведь жить с такими «знаниями», в кавычках, трудно. Согласен?

– Это не психические отклонения, а факты из будущего.

– Хорошо, если это так, – пожал плечами Рамзин. – Но в этом надо убедиться, правильно?

– Правильно, – вздохнув, произнёс я.

– Мы, как-то незаметно, перешли от спорта к музыке и будущему. А ты так и не сказал, как тебе предложение стать шестнадцатилетним?

Помолчав, сказал:

– Я против обмана, но если это будет необходимо, чтобы не взбудоражить общество, то я согласен. Думаю, что за лето я осилю программу седьмого и восьмого классов и смогу их сдать экстерном. Но тогда может быть мне лучше уехать в деревню к бабушке? Там меня редко видят. Бабушкин дом на отшибе деревни стоит. Ну, то есть, совсем на отшибе. Там только их с дедом дом стоит. Дальше пастбище совхозное. Хотя… А как им объяснить что я вдруг вырос и родственникам? Не-е-е… Фигня… Получается, что здесь легче затеряться.

– Наши физиогномисты полагают, что ты сильно изменишься внешне к концу лета.

– Но если сработает «легенда» про моё долгое лечение и адаптацию в шестом классе, то можно и так, как вы говорили…

– То есть, ты не против?

Я кивнул.

– Только, как мать отреагирует, когда ей скажут про… Э-э-э… Мои проблемы с организмом? Она пока, вроде и не замечает. А изменения в документах, это уже с её согласия…

– Поговорим… Думаю, ничего страшного. Скажем, что бывает такое. Убедим, что случай хоть и не ординарный, но не парадоксальный.

– Да, уж, не парадоксальный, – хмыкнул и крутнул головой я.

– А про бокс… Может всё-таки в рамках эксперимента выступишь на соревнованиях?

– На соревнованиях-то я выступлю. Куда мне деваться? Я Юдину обещал. Но в их дурную тренировочную соковыжималку я не полезу. Я и сам себя гоняю – мама не горюй. Мне нужна стратегия и тактика боя, комбинаторика[1] и… И вес гонять не буду. Это основные условия.

Я вдруг вспомнил, как читал про какого-то советского боксёра[2], как того заставляли сгонять вес, а сгонять было нечего. Согнать-то он согнал, но, то ли чемпионат мира, то ли Олимпиаду, проиграл.

– Ты Юдину условия ставь. Мне нужно принципиально понять твою позицию, чтобы выстраивать тактику нашего поведения. Но я понял тебя. Всё-таки ставим цель – чемпионат мира семьдесят шестого?

– Ставим, – вздохнул я.

В Союзе было не мало боксёров, которые за год тренировок за счёт своего таланта достигали высоких вершин. Поэтому я был каким-то «из ряда вон выходящим явлением». Только никто не знал, что я был не просто «талантливым», но и многоопытным поединщиком. Не по боксу, правда, а по самбо и «боям без правил». На самом деле, мне нравилось ощущение боя. Особенно любительского боксёрского боя.

Спортивный шотокан хоть и выхолостил боевую составляющую, но выносливость воспитывал сумасшедшую. Мои ученики, помнится, на тренировках в двухтысячном году прыгали на скакалках и отжимались по тысяче раз, на одной ноге приседали раз по пятьдесят за подход. Именно так я себя готовил сейчас. А психологически я был готов не только бить, но и быть битым.

– А ты знаешь, – вдруг сказал Рамзин, – может быть то, что ты не хочешь чемпионства тебя к нему и приведёт. Вполне себе может быть. Ладно. Что-то мы засиделись, а у тебя режим. Вечерняя тренировка. Ты, кстати, уроки сделал?

– Я их сделал уже все до конца года. Письменные у меня не проверяют. Устные тоже прочитаны. Перед уроком пробегусь глазами…

– Я посмотрю, как ты тренируешься?

– Ничего силового не будет. Перед сном у меня растяжки, китайская гимнастика «тайцзицюань» и медитация. Это что-то похожее на каратековские ката в очень медленном темпе.

– Понятно. Я не буду мешать твоей медитации?

– Сядете за спиной в уголочке. Я в подвале тренируюсь, там очень тихо и вентиляция хорошая. Пол – шлифованный лиственничный брус. Отличное помещение для тренировок. Даже наличие обилия колонн не мешает. Наоборот. Если на них навесить макивары и подушки, будет просто здорово. Можно было бы гулять между колоннами и лупить хоть руками, хоть ногами.

– Если там делать спортзал, то спортсменам придётся ходить через твою квартиру, – усмехнулся Рамзин. – Не устанешь двери открывать?

– Сколько их будет-то тех спортсменов?

– Вполне возможно, что несколько. Но не будем забегать вперёд. Будем считать, что мы договорились.

Я кивнул и, переодевшись в дзюдогу и кеды, спустился в подвал.

* * *

– Значит, полагаешь, он не водит нас за нос?

– Уверен в этом на девяносто процентов. Слишком его реакции на «прозрение» были естественные. У него даже испарина на лбу выступила, когда он «вспомнил» про стрелка-пограничника. Процессы у него в голове проходят явно естественные, а вот на счёт правдивости, не уверен.

Полковник посмотрел на листы рапорта, провёл по строчкам пальцем, мотнул головой.

– Надо же, Брежнев с Фордом и во Владивостоке. С чего бы это? Почему во Владивостоке? Не уточнил потом?

– В рапорте изложена вся наша беседа с объектом: до тренировки и после.

– Как тебе его медитация? Он, что, и вправду полчаса сидел в позе, э-э-э, дзен?

– Так точно. Едва удержался, чтобы не уснуть.

– Так, может быть и он спал сидя?

– Бубнил что-то себе под нос и гудел горлом. Я спросил, что он делал? Объект сказал, что, чтобы не уснуть и поднять энергию «цы» к горловой чакре, использует горловое пение буддистов. В рапорте указано.

– Ну да, ну да… Он не буддист?

– Нет.

– Прямо сегодня договаривайся с «машиной пыток» и пытайте его на счет предсказаний.

– Объект настаивает на высшей категории секретности и доставке его на территорию управления в автомобиле.

– Это понятно и правильно. Если те события, о которых он заявил, будут иметь место, то этот малыш станет нашим секретным оружием. Переплюнем мы тогда Москвичей с их «экстрасенами» Пятого управления. Ха-ха-ха…

Полковник побарабанил пальцами по столешнице.

– Хотя… Ерунда всё это! Не верю я в экстрасенсов. Вот в инопланетян верю, а в экстрасенсов – нет!

– Одно другого стоит, – подумал Рамзин, но промолчал.

– Разрешите готовить план мероприятий? – спросил он.

– Готовь, Саша! Да… Подключи УВД! Пусть они Карпа возьмут в работу. Не нравится мне его заинтересованность нашим объектом. Если надо будет – устраняйте. С цыганом беседу провели?

– Провели и не одну. Он сам заинтересован в нашем объекте. Получает от него радиоаппаратуру и продаёт её среди своих пока.

– Вот поражаюсь я, как у него получается сделать аппаратуру высшего качества буквально «на коленке». Не понимаю… И наши спецы из научно-технической контрразведки не понимают. Они, кстати, готовят сборник задач для решения.

– Полагаю, основные мероприятия спланировать на летние месяцы. Надо дать объекту закончить учебный год. Чтобы не нервничал.

– Да, похоже, он и не нервничает совсем. Слушал я сегодняшнюю прослушку. Спокоен, как удав.

* * *

С утра я нервничал, как никогда. А когда я нервничаю, то пою. Арии всякие, гаммы, распевки. Медитация в таких случаях не помогает. Не научился здесь ещё отключать мозг от стресса. Как, впрочем, и там, в будущем. Никогда не мог побороть эмоции. А тут – на тебе!

Только что я перестал переживать из-за своего попадания в тело малолетнего «дрыща» и взрывного взросления тела, как поступила новая вводная: «Ты – экстрасенс!». И мало того! Выдал ту информацию, которую не стоило. Запорожский пограничник, мать его, мучал меня сновидениями всю ночь!

Не та это информация, которая могла попасть в мозг малолетнего провидца. Леонид Ильич с Фордом – да! Барышников? Ну, так себе, конечно. Но тоже вполне значимая информация. Мирового значение событие. А напившийся погранец? Причём, отличник, сука, боевой и политической подготовки. И я об этом знал. А раньше ни бум-бум! Они же меня сейчас засношают своими вопросами. Особенно, если всё, что я напредсказывал, сбудется. А оно, почему-то я был в этом совершенно уверен, точно сбудется.

Другое, из-за чего я злился на себя, это то, что я, видимо в удивлении от обнаружения в себе такого дара, не смог удержаться, и проговорил, всё, что всплыло в памяти, вслух! Дзен-буддист, блин, штопанный! Маленький внутренний диссонанс выбил из состояния «дзен» на раз-два. От этого я распереживался даже больше. Хотя… Ничего себе маленький!

С каких бы херов я стал знать будущее, в котором не участвовал и про которое не читал и не слышал? Ладно, тот же, мать его, Барышников, или наш Любимый Леонид Ильич. Но погранец⁈ О нём-то я никак не мог знать. И откуда тогда у меня о нём знания. Что это вообще, мать твою, твориться!

То перенос в чужое тело и в прошлое, по послезнания. Очень не нравилось мне суета вокруг Женькиного тела. Ведь кому-то же понадобилось, чтобы он жил! Кому? Вот вопрос, на который у меня ещё не было ответа. В Господа Бога, которому есть дело до какого-то Женьки, я не верил. А тем более кому, какое дело до меня, болезного, чтобы переносить сознание в чужое тело и давать ещё одну жизнь.

Не заслужил я всей своей прожитой жизнью такого подарка. Не то, чтобы был злодеем, а просто, извиняюсь, за что? Не все же умершие переселяются? Не все! А мне за что такой подарок? То, что это был подарок, мне стало понятно уже через примерно месяц. Тело пёрло, как на дрожжах. Память работала, как компьютер. Учить, то есть заучивать, ничего не надо было. Прочитал, значит запомнил. Ну и то, что осталось в памяти в момент перехода, тоже помнил. Но там, честно говоря, осталось только то, что знал и умел хорошо. От школьной программы остались только законы Ома. Да-а-а…

И вот что это было вчера? Да меня сейчас, как морскую свинку… Но, с другой стороны… Кажется, нет худа без добра. Эти знания я точно могу отнести к тем, что всплыли сами. Любой детектор лжи скажет, что до вчерашнего дня я об этом ничего не знал. С призёрами боксёрского чемпионата мира тоже херня, честно говоря, вышла. Не помнил я призёров. Наших чемпионов помнил, а другие места, особенно четвёртые, точно не помнил. А вот оно… Проявилось дополнительное знание.

Весь день в школе я был задумчив до того момента, пока не встретился с руководителем школьного ансамбля Дмитрием Барановым, учеником десятого класса, гитаристом. Это был парнишка «южной» наружности: носатенький, глазастенький, кучерявенький.

Мы посмотрели друг-другу в глаза и я понял, что тут не уместен.

– Меня послала директриса, чтобы я передал вам свои песни. Надо?

Баранов отрицательно покрутил головой.

– Но я всё-таки передам тебе одну, чтобы директриса меня не вздрючила. Вот!

Я отдал ему папку с фотографиями страниц нотной тетради, где была расписана по инструментам песня «Когда уйду со школьного двора». Мне однажды надоело переписывать нотные закорючки и загогулинки, и я отснял все, написанные мной партитуры, на фотоплёнку.

– Будут вопросы, обращайся. Там есть мой номер телефона.

Баранов скривился, но папку взял. Я же, словно сбросив тяжёлую ношу, пошёл домой доделывать микшерский пульт.

* * *

[1] Наш герой имеет ввиду не раздел математики, а наработку ударных и защитных комбинаций.

[2] Виктор Григорьевич Рыбаков. Перед Олимпиадой-1980 Рыбаков просил тренеров о возможности перейти в более тяжёлую весовую категорию, однако те настояли на том, чтобы Виктор выступал в категории до 57 кг. Рыбаков был вынужден «сгонять вес» перед соревнованиями, и в итоге проиграл в полуфинале немцу из ГДР Руди Финку, у которого выиграл за год до этого на чемпионате Европы в Кёльне. Через год Виктор всё же перешёл в категорию до 60 кг и выиграл золото чемпионата Европы.

Глава 22

Роман, специально подгадав свой приезд к нашему выступлению в филармонии, привёз мне кучу транзисторов, несколько четырёхканальных магнитофонных головок, фейдеры[1] и диоды-стабилитроны[2]. Теперь я смогу сделать и установить на каждый канал в пульт нормальные компрессоры[3].

Тот компрессор, что был у меня, во-первых был один, а во вторых был несколько резковат. Одного его мне хватало. Я-то всё равно писал инструменты по очереди. А вот мои ребята, уставшие от уроков и окрылённые успехом на концерте, требовали песен. Можно было бы музыку записывать сообща, но с одним компрессором, это было не реально.

Самое смешное было то, что запись нашего новогоднего вечера, сделанная вообще без компрессора и звучавшая, также паскудно, как и многие ВИА Советского Союза, шла по рукам нарасхват. Просто не знали эти люди музыки лучше.

Записи, сделанные мной с использованием компрессора, получились намного лучше, потому что выпирающий обычно солирующий голос компрессором «задавливался». Как, впрочем, и иные ненужные всплески. Не любили, почему-то, советские звукорежиссёры уравнивать звук.

Слушал я пластинки этих годов в двухтысячных. Были у меня и «Песняры», и «Весёлые Ребята». Вроде и состав «Весёлых Ребят»: Малежик, Антонов, Барыкин, Буйнов, Слободкин, Алёшин, и играют хорошо, а звучит просто жутко. Голос вокалиста выпирает так, что им стёкла можно резать. А уж что говорить про духовые? Даже сам Вячеслав Малежик, будучи у меня в гостях и послушав эту пластинку, едва не заплакал от стыда. Он сказал:

– Помнится, тогда это слышалось довольно органично, а сейчас ощущение вставного, пусть и «золотого», зуба вызывает, во всяком случае у меня, стариковский дискомфорт. Да, спеты и сыграны ноты весьма профессионально (помню, что упорно репетировалось все это), но зачем это делалось – нынче мне не очень понятно. А тогда мы, аж, светились от собственной крутизны.

Этот диск – писали прямо с концерта. Мы, желавшие поиграть на хорошем звуке и хотевшие показать публике, как мы умеем играть рок-н-ролльную музыку, включали в аранжировку наших песен целые инструментальные куски из композиций «Led Zeppelin», «Grand funk rail road» и иже с ними. И вот этот винегрет с фирменными кусками в аранжировках я услышал сегодня. Хотя винегрет тоже съедобен, сегодня мне он был не ко столу.

Вот такой винегрет получился и у нас на новогоднем вечере, но он нашей неискушённой публике пришёлся по вкусу. Теперь я хотел поднять уровень советской звукозаписи ещё на один уровень. Хе-хе-хе…

Вот чем, собственно, я хотел бы заниматься. Звукорежиссированием… Это и приятно и денежно. А для этого нужны два образования: музыкальное и радиотехническое. А поэтому, надо и музыкальную школу экстерном сдавать – пусть гэбэшники и там договорятся – и в Политехнический поступать. Придётся учиться второй раз, а высшую математику совсем не помню. Да-а-а…

Ещё и научный коммунизм с философией учить. Труды Ленина конспектировать… Эхэ-хэ… Хотя, Ленина почитать интересно будет. Читал некоторые его работы в старости. Отличное впечатление оставили труды Владимира Ильича. Великолепное! Выхолостили его учение! Подорвали авторитет! Специально, наверное… Я им дам про*раться на семинарах преподавателям. С такой памятью, как сейчас, я цитировать классиков марксизма-ленинизма буду страницами. Да-а-а…

Дожить бы. Так, если мне добавят два года… Да, чего мелочиться? Пусть добавляют три, я и девятый за лето освою. Заканчиваю десятый класс и поступаю в институт. Да-а-а… А вдруг, хе-хе, и дальше стареть буду? Вот же, млять! Но, не будем думать о плохом.

У меня этот неполный год и вправду, как полжизни отнял. Столько событий произошло! Главное – я запустил новые советские мелодии, которые зазвучали из окон домов. Сейчас был май и в тёплые, солнечные деньки горожане открывали, мыли окна. Оттуда и «звучала музыка та», как в «Вальсе Бостоне». Звучал и Джо Дасен, и другие англо-французские песни. Но больше звучали наши, русские песни. Сейчас мы с ребятами планировали переписать всё начисто с чуть изменённой аранжировкой. Что я зря занимался музыкой почти всю жизнь. Да и в кабаке мы немного интерпретировали некоторые музыкальные произведения. Тогда ещё не было термина «кавер», но мы, как настоящие музыканты, что-то играли чуть-чуть не так, как в оригинале.

С моей «джаз бандой из будущего» мы очень хорошо переделывали известные песни на блюзовый манер. Особенно мы изгалялись над «Битлами». У них же простой рисунок, а мы добавляли красок. Сейчас Битлов переигрывать и перепевать я не собирался. Одному не интересно и муторно играть блюз, а ребята мои ещё не могли. А вот «Deep Purple» переиграть мне «заново» хотелось. Тем более, повторюсь, что сам Ричи Блекмор беззастенчиво воровал не только рифы, но и целые куски старых и новых музыкальных тем. Например, самый основной риф из «Смок он зе воте» Блекмор украл у Astrud Gilberto и не стыдился этого. Да и на гитаре играл Ричи Блекмор, откровенно говоря, не очень чисто. У него явно не было профильного музыкального образования и на гитаре он учился играть где-то в подворотне. Правда, писали, что его отец настоял, чтобы Ричи брал классические уроки игры на гитаре и мальчик выдержал их аж целый год. Вполне возможно, что на классическом инструменте Ричи играл лучше, чем на электрогитаре, но я не знаю.

Моим гитаристом-кумиром был ранний Ингви Мальмстин[4] – хотя и в двадцатых годах второго тысячелетия он играл[5] намного лучше любого Ричи Блэкмора – и учился игре на гитаре я у него. По видео урокам, правда, и в более позднем возрасте, чем хотелось, однако, кое чему, а главное, распознавать «грязь» и избегать её при игре на гитаре, я научился… Но приблизиться к его звукоизвлечению и виртуозности я не смог даже на десятую долю, конечно[6]. Да-а-а…

Зря учитель пения считала, что у Женьки не было музыкального слуха. Да, он не попадал в ноты на пианино при проверке, но это говорило о другом. У него не была развита музыкальная память, но это дело поправимое – во-первых, а во-вторых, мало у кого из детей музыкальная память дана с рождения. У меня, например, тоже поначалу имелись такие проблемы, но они исчезли с изучением инструмента. В последствии в детстве, когда мне купили гитару, я даже стал подбирать довольно сложные мелодии. Правда были у меня друзья-музыканты, которые из полнейшей какофонии слышали все звуки и могли разложить их на табулатуре[7]. У меня такого таланта не было. Как, в прочем, и у Женьки.

Женька и голосом воспроизвести звуки не мог. До моего в нём проявления, впрочем. Правильные тренировки голосовых связок с привязкоой к внутреннему уху, дали хороший результат уже на второй день занятий в лесу, где я грузил своё тело, практиковал дыхание «ибуки» и «тренировал связки» криками «киа». Там же мне пришло в голову петь голосом гаммы. Дыханье и труд, всё перетрут. Да-а-а…

Пример наших безголосых певцов доказал, что голос тоже можно натренировать. Пример? Да пожалуйста: Юрий Антонов, Кристина Орбакайте, Пол Маккартни, со всем его Битлз, чёрт возьми! Ведь петуха давали и пели «мимо» на концертах только «шуба заворачивалась». В студии – да. Выравнивали, подгоняли, правили. А в живую спеть и сыграть дано не каждому любителю. Учиться вокалу надо десять лет, чтобы в любой момент взять нужную ноту. И не всякий у нас Александр Градский… Да-а-а…

В отличие от меня «старого», у Женьки была худосочная фигура и пальцы были такие же худосочные и длинные. Музыкальные пальцы были у Женьки… Я сразу им обрадовался. Особенно, когда приладил их к гитарному грифу. Поначалу из аппликатуры на вырезанном мной из фанеры грифе чаще всего получалась «фигура из трёх пальцев», но после пары дней занятий я понял, что мне с такими пальцами повезло. Так я и начал тренировать Женькино тело, нагружая его не только спортом, но и игрой на гитаре, а, в дальнейшем, и музицировать.

Поковыряв микшерский пульт, я разложил детали и спаял четыре платы с компрессорами, привязав их к потенциометрам, которыми регулировался сигнал. На каждую плату требовалось аж четырнадцать транзисторов. Теперь мой пульт на четырёх каналах мог не только регулировать громкость, но и срезать слишком громкие и усиливать слишком тихие звуки в границах регулируемого диапазона. С четырьмя подкомпрессированными каналами уже можно было выступать на концертах без звукооператора, писать сразу несколько инструментов на один канал, и сводить сразу нескольких инструментов.

К четырём часам пришли ребята. Мы попили чаю и немного вместе поиграли песни Юрия Антонова: «Родные места[8]», «Шире круг[9]», «Горят костры[10]», «Поверь в мечту[11]». Я решил «собрать патриотический концерт» и, утвердив его на худсовете филармонии, проехать по краю, выступив в клубах и домах культуры районных центров. К нам, как школьному любительскому коллективу, не претендующему на зарабатывание денег, по моим соображениям, должны были отнестись со снисхождением.

О своих соображениях я рассказал ребятам. Они ещё, по сути своей были и вправду детьми, а поэтому, восприняли те песни, которые я им показал в партитуре и которые напел, наигрывая на гитаре, показались весёлыми, жизнерадостными и современными. Песни, пока я их с чувством исполнял, впитывались ребятами словно свежий воздух и их лица светились.

– Ну, ты и молодец, Женька, – первым похвалил Гришка-басист, после того, как я спел «Родную землю». – Клёвая песня.

– Точно – молодец. Как они из тебя выходят? – восхищённо глядя на меня, спросила Лера. – И стихи хорошие и музыка.

– Он, как курица, несущая золотые яйца, – пошутил Андрей-барабанщик.

– Сам ты курица! – замахнулась на него Лера. Похоже, она уже была в меня влюблена и не первый месяц. Да-а-а…

– Ладно, ладно! –замахал на неё руками Андрей. – Пошутил я! Пусть не курица, а, этот… Олень, бьющий копытом, из под которого вылетают золотые монеты.

– Серебряное копытце? – спросил я улыбаясь.

– Во-во! Кстати о деньгах… За концерты обычно деньги платят. Мы что-нибудь заработаем, надеюсь? И ещё… Нам с Гришей вступительные экзамены сдавать, а потом в колхоз ехать. Если поступим, конечно.

– Чёрт! Не подумал! – выругался я. – Да-а-а… Но, думаю, можно будет отмазать вас от колхоза, если программу утвердят в крайкоме. Попробуем, чем чёрт не шутит. В любом случае, эта программа пригодится, если вы со мной останетесь. Вы со мной, вообще, или нет? Что за настроение, Андрюха? Может мне искать других музыкантов?

И Андрей, и Гришка взглядов не отвели. Однако Андрей, пожав плечами, сказал:

– Фиг знает, Жека. Как учёба покажет. Да и какой смысл в нашем ансамбле? Песни поёшь только ты. Мы только играем. Песни расходятся по рукам. Кто-то с них собирает тугрики. А нам даже и сказать, что это мы там играем, нельзя. Так любой может заявить.

– Тугрики, как ты говоришь, это не проблема. То, что гуляет по рукам, нормальной музыкой назвать пока нельзя. Сыромятина. Песни сначала утвердить нужно на худсовете, а потом с ними выступать, или записывать на радио, или на пластинки. Но для этого нужно играть и сыгрываться. Знаешь, из скольких кусков мне приходится склеивать те песни, которые мы играем вместе? Мне проще самому сыграть все партии, честное слово. И это не дольше получится, а быстрее. И не обижайтесь пожалуйста. А вот для выступления с концертами, тут без вас мне не обойтись. Но для того, чтобы на концертах не «обделаться» нам надо пахать по двадцать часов в сутки.

– И зачем нам это надо? – спросил спокойно Андрей. – Лично я не собираюсь после окончания института играть в ансамбле и зарабатывать на жизнь игрой на барабанах. А ты, Гришка?

Гришка пожал плечами, поморщился и сказал:

– Мне нравится наша музыка. Вернее, та музыка, которую придумывает Женька и которую играем мы. И мне нравится играть на басухе. Опять же Женька показал несколько интересных ходов. Бас-гитара мне нравится. Не знаю, пригодится она мне? Но я люблю музыку. Не знаю. Не думаю, что Женька собирается посвятить музыке всю жизнь. Он, вроде как, тоже собирается стать инженером. Но для чего-то ему нужно с нами возиться? Он на басу играет лучше меня раз в десять. И, действительно, может сыграть партии всех нужных ему инструментов. На барабанах он перебивает тебя, Андрюха, и это факт. Давай его послушаем?

Андрей пожал плечами. Его настрой мне не нравился. Он после того, как услышал моё «Драм-машину» как-то сник. Упал духом, что ли. И мой с ним разъяснительные беседы ни к чему не приводили. Андрюша тух, как испорченное яйцо. Это если про куриц вспоминать, кто какие яйца несёт… Да-а-а…

Однако про куриц я говорить не стал, а сказал следующее:

– То, что мы сейчас играем, и главное, как я это записываю, рывок в пространстве и времени. Уже сейчас можно сказать, что мы с вами оставили след в истории. Никто из ваших знакомых и одноклассников таких следов не оставили, а, возможно, и не оставят. Их следы затеряются в общей массе, а, скорее всего, будут затоптаны следом идущими. Наша музыка новая, вы это заметили?

Я сделал паузу и оглядел музыкантов. И каждому из них пришлось как-то реагировать на мой вопрос и взгляд.

– Мало у нас в городе музыкальных групп? – спросил я и сам ответил. – Дохренища! И где их песни? Есть у кого-нибудь из вас их песни? Максимум, что они могут, это кое-как передирать Битлов и Дипов. Писать свой музон на однодорожечный «ревер» и тешить этой записью своих друзей и своё самолюбие.

Я снова глядел друзей и немного перевёл дух.

– А нас, между прочим, уже слушает полгорода. Даже новогоднюю запись, которую я писал прямо со сцены. Правда и там каждый инструмент писался по отдельности на несколько магнитофонов, переделанных под многодорожечные. А потом я эти звуковые дорожки тщательно сводил. Думаете, это легко? Ха-ха! И только благодаря этой записи мы попали на сцену филармонии и нас услышали краевые власти и горожане. Разве это плохо, что у каждого из вас есть грамота крайкома партии?

Снова переведя дух и хлебнув из стакана тёплого чая, продолжил.

– Чтобы вам были до конца ясны мои помыслы, скажу, что и сам не собираюсь тратить всю жизнь на профессиональную музыку. Только не думаю, что и потом у меня получится выбивать копытами новые шлягеры. Надо ковать железо пока оно горячо, правильно? Нам выпал шанс оставить свой яркий след в истории. Мы сейчас её пишем, понимаете. И ваши имена тоже будут в неё вписаны. Надо только ещё чуть-чуть поработать, чтобы получилась запись высший сорт. Эти песни очень нужны нашему социалистическому обществу. Нашим людям. Очень нужны эти песни! Такая вот наша программа. Со мной вы, или без меня, но я считаю, раз мне выпал такой дар, я должен им воспользоваться на полную катушку.

* * *

[1] Фейдер – орган управления параметрами физического или виртуального устройства, регулятор ползункового типа (в отличие от вращающейся ручки – поворотного энкодера).

[2] Полупроводнико́вый стабилитро́н, или диод Зенера – полупроводниковый диод, работающий при обратном смещении в режиме пробоя. До наступления пробоя через стабилитрон протекают незначительные токи утечки, а его сопротивление весьма высоко. Основное назначение стабилитронов —

стабилизация напряжения.

[3] Компрессор – это прибор, который меняет соотношение входного и выходного сигнала, уменьшая динамический диапазон трека.