Текст книги "Чехия. Биография Праги"

Автор книги: Михаил Ахманов

Соавторы: Владо Риша
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Глава 3
Рассказывает Михаил Ахманов: 1967 год, первый визит в Прагу

В январе того памятного года я женился, а в декабре закончил физический факультет Ленинградского госуниверситета, так что поездка в Чехословакию в июле пришлась аккурат между этими двумя великими событиями. Нынешней молодежи, отдыхающей на курортах Египта, Греции и Испании, побывавшей в Париже, Лондоне и Таиланде, трудно представить, что означала поездка за рубеж для советского человека, какие допросы в парткомах и райкомах ей предшествовали. Но нам повезло: мы, группа дипломников физфака ЛГУ, ехали в Прагу в порядке студенческого обмена с Карловым университетом. Сначала мы к ним на две недели, а потом – они к нам, тоже на две недели. Ввиду политической важности мероприятия, нас не очень песочили в парткоме и скоро отпустили, велев не поддаваться за кордоном на возможные провокации и высоко нести звание советского человека. Счастливые, мы сели в поезд и доехали до пограничного городка Чоп, где кончалась наша широкая колея и начиналась узкая чехословацкая. Это было первым потрясением. В свои двадцать два года я уже изрядно поколесил по Союзу, бывал на севере и юге, в Сибири и Казахстане и полагал, что расстояние между рельсами во всех странах мира одинаково. Оказалось, что это не так: в Чехословакии (а может, и во всей Европе) колея уже, и потому мы пересели в местный поезд. Помню, что он вез нас до Праги долго, часов восемнадцать, и мы поняли: Чехословакия хоть небольшая страна, но весьма длинная.

Было нас человек десять или двенадцать, и мы, разумеется, считались лучшими на курсе, ибо иным просто нельзя было доверить ответственную миссию дружества с чешскими студентами. Руководил нашей делегацией Виталий Рейнгольдович Саулит, доцент лет пятидесяти, и тут нам тоже повезло: он был превосходным человеком, умным и тактичным. Итак, мы приехали, встретились с «принимающей стороной», то бишь с чешскими ребятами, бросили первый взгляд на город – и обомлели.

Жителю Ленинграда, привыкшему к прямым проспектам, строгому обличью зданий, серому небу и серой Неве, Прага мнится сказочным городом. Эти чарующие переплетения улочек, готические соборы и дворцы, холмы, утопающие в садах и зелени, ясное синее небо, древние камни и повсюду статуи, статуи… Что ни статуя, что ни церковь, что ни камень – целый ворох легенд… А эти чудесные имена улиц, старинных городских районов, башен, кабачков! На Пршикопе, Старе Место, Нове Место, Мала Страна, Лорета, Каролинум, пивные «У супа», «У калиха», «У Флеку», «У двоу кочек»! В знакомых ленинградских названиях поэзии было гораздо меньше: я жил тогда на углу Дегтярного переулка и улицы Моисеенко, ходил в кинотеатр «Искра» и частенько завтракал в столовой под скромной вывеской «Молочная сосисочная».

Нас разместили в студенческом общежитии. Контраст с нашей физфаковской берлогой на проспекте Добролюбова был разительный: идеальные чистота и порядок, новая удобная мебель, номер на двоих и вместо одеял – перины. Летом – перины! Но почему-то спать под ними было совсем не жарко. Я поселился вместе со Стасом Меркурьевым, будущим академиком и ректором Петербургского университета. Утром мы ходили в ближний магазинчик, покупали молоко и свежие рогалики, завтракали в своей комнате, беседовали, делились впечатлениями. Вот вспоминаю сейчас об этом и вижу Стаса: невысокого, худощавого, подвижного… Как бы мне хотелось снова поговорить с ним, расспросить, что он помнит о тех временах! Но, увы, Стаса уже нет, он умер, не дожив до пятидесятилетия… Нет многих моих друзей, по которым девяностые годы прокатились тяжелым катком и раздавили… Но тогда, больше сорока лет назад, в залитой солнцем Праге, могли ли мы это предвидеть? Мы были молоды, полны сил, и мир казался нам устойчивым и ясным: здесь – дружественная Чехословакия, за нашей спиной – могучая Советская держава, а на западе – тлетворный капитализм, который мы непременно похороним где-нибудь к XXI веку. Мы и представить не могли, что похоронят к тому времени нас, всю нашу страну.

Но вернусь в Прагу тех давних лет. Чешские ребята и девушки, те, что потом отправились по обмену в Ленинград, оказались моложе нас: мы-то – матерые дипломники, а они еще только закончили первый или второй курс. Исключение составляли двое: Антонин Врба и Зденек (кажется, того парня звали Зденек, фамилии его не помню), аспиранты. Зденеку, руководителю чешской делегации, было примерно лет двадцать шесть – двадцать семь, он заканчивал аспирантуру и являлся уже солидным женатым человеком. Антонин, то есть Тонда, был немногим старше меня и только что поступил в аспирантуру математического факультета; с ним мы крепко подружились. Из молодых ребят помнится мне Иржи – Ирко, как он просил себя называть. Тонда – высокий блондин, белолицый, неторопливый, основательный – словом, типичный чех. Ирко – тощий, черноволосый, энергичный, больше похожий на украинца, чем на чеха; мать его была родом с Украины, и он прекрасно говорил по-русски. Помню также очень симпатичную девушку Дануту и еще одну, рыженькую и совсем юную – кажется, Милену? Ей, вероятно, было лет восемнадцать, но выглядела она как девятиклассница.

Но поскольку в Ленинграде ждала меня супруга, на девушек я тогда не заглядывался, а любовался Прагой. Поразительно, сколько можно увидеть за две недели! Музеи, театральные представления, знаменитые кабачки! Мы ездили по городским окрестностям и катались на теплоходе по Влтаве, а еще совершали долгие, долгие прогулки: от Вацлавской площади – к Староместской, потом к Карлову мосту, на Малостранскую площадь, оттуда – на холм к Пражскому Граду, к собору Святого Вита, затем – вниз, к Валленштейнскому дворцу и по Летенской улице к Манесову мосту, за которым – чудо из чудес! – старый Еврейский город с кладбищем и могилой волшебника бен Бецалеля. А за еврейским городом – Парижская улица, и такие тут здания, будто и правда попал в Париж, а среди них – магазин богемского стекла, дорогой, не по студенческому карману, но хотя бы можно поглядеть. Парижская улица опять приводит на Староместскую площадь, к ратуше со знаменитыми часами и памятником Яну Гусу. Уже время обедать, и Тонда ведет меня в пивную «У супа», что на Целетной улице. Едим свинину с кнедликами, пьем пиво, беседуем. Меня удивляет, что в старых районах Праги в стены домов на уровне второго-третьего этажа вмонтированы стальные штыри, а между ними растянута прочная металлическая сетка. Тонда поясняет: здания крыты черепицей, давно не ремонтировались, и бывает, что черепица с них осыпается – сетка защищает головы прохожих.

Мы, избалованные Эрмитажем, в картинные галереи не ходили, посчитав, что будет вполне достаточно четырех музеев: Национального, Военно-исторического, Технического и Еврейского гетто. О последнем будет отдельный разговор: мы посвятили ему целую главу, ибо подобных музеев нигде в мире больше нет. Повторю еще раз: совсем нигде нет! Есть огромные музеи, полные сокровищ, и первые среди них – Прадо, Эрмитаж, Лувр и Британский музей. Есть музеи уникальные, например, единственный в мире средневековый парусник «Ваза» в Стокгольме или скальный город Петра в Аравии. Есть святые места, скажем, Киево-Печерская лавра или Стена Плача в Иерусалиме. Однако старинного еврейского города нет нигде, кроме Праги.

Национальный музей любопытен, но не более того. В величественном здании в торце Вацлавской площади собраны коллекции геологических, зоологических, исторических экспонатов, и удивляет не столько богатство этого собрания, сколько порядок и продуманность экспозиции. То же самое могу сказать о Военно-историческом музее, расположенном в старинном дворце на Градчанской площади: рыцарские доспехи, мечи, мушкеты, пушки и прочее оружие, – все блестит и сверкает, нигде ни пылинки. А вот Технический музей меня удивил. Он находится на окраине Праги в огромном здании современной постройки, и экспонатов там больше, чем в Политехническом музее в Москве. Превосходные коллекции образцов наземного, водного и воздушного транспорта (представьте, в огромном зале висит дирижабль!), а кроме того, отдельные собрания фото-и кинотехники, часов, пишущих машинок, телефонов и бог знает чего еще! Не удивлюсь, если нынче в этом музее хранятся компьютеры, начиная с первых ламповых машин и кончая современными ноутбуками и «наладонниками». К сожалению, во время последующих визитов в Прагу мне не удалось еще раз заглянуть в этот замечательный музей – он уже несколько лет закрыт на капитальный ремонт.

Театральную программу чешские ребята продумали очень тщательно – так как языка мы не знали, развлечения были визуальные и музыкальные: «Латерна магика» (что в переводе обозначает «Волшебный фонарь»), а также концерт средневековой музыки, где я, грешен, чуть не уснул, и рыцарские ристалища. Ну, тут уж было не до сна – звенели мечи и алебарды, стучали дубинки, а воздух оглашался боевыми воплями. Мы смотрели представление одной из первых групп, возобновивших искусство боя холодным оружием Средневековья. Нам повезло, ибо зрелище сие оказалось столь популярным, что бойцы разъезжали с представлениями по всей Европе, а в Прагу наведывались нечасто. Действо происходило во дворе Военно-исторического музея, на фоне его пестрых черно-серых стен. Сначала бились в парном варианте на мечах, секирах, палицах, алебардах; во втором отделении была представлена драка в кабаке между шайкой разбойников и благородными рыцарями – тут уже дубасили друг друга скамейками и переворачивали столы. Зрители были в полном восторге.

В наши дни мне не раз приходилось слышать и читать об ущемлении коммунистическим режимом демократических норм и свобод в Чехословакии. Наверное, так оно и было, но тогда, в 1967 году, в преддверии «Пражской весны», я видел, что «железный занавес» здесь гораздо менее прочный, нежели тот, что отделяет от мира наш советский заповедник. Помню, как-то раз Зденек решил проверить, все ли в его группе в порядке с загранпаспортами и визами. Ребята принесли паспорта, Зденек начал при нас их листать, и тут выяснилось, что буквально каждый юный чех в свои восемнадцать-девятнадцать лет уже побывал в двух-трех европейских странах: как минимум, в ГДР и ФРГ (Польшу они вообще не считали заграницей). У рыженькой девчушки Милены в паспорте просто свободного места не было – визы, визы: от Англии и Швеции до Югославии и Греции. Правда, Ирко потом мне шепнул, что Милене повезло, отец у нее дипломат. А я подумал, что мне, сыну полковника медицинской службы, никогда не попасть в те страны, где побывала юная Милена, да и детям моим это тоже не светит. К счастью, я ошибался.

Прага в то лето была обклеена афишами – ожидался показ фильма «Клеопатра» с Элизабет Тейлор. Ну до чего же мне хотелось его посмотреть! Как увижу очередную афишу с римскими воинами, галерами и Клеопатрой в роскошных одеждах, так сразу сердце начинает биться чаще и появляется какая-то горечь во рту: я ведь понимал, что в наши Палестины тлетворной продукции Голливуда никак не просочиться. Посмотреть здесь, пусть даже на чешском?.. Увы! Демонстрация фильма начиналась через неделю или две после нашего отъезда. Я поделился своей бедой с Тондой, тот подумал и спросил: не заменит ли мне «Клеопатру» западногерманский вестерн? И мы пошли на фильм о благородном Виннету (как же он назывался: «Твердая Рука – друг индейцев» или «Виннету – сын Инчу-Чуна»?), и Тонда, добрая душа, весь сеанс шептал мне на ухо перевод с чешского.

Что осталось у меня с тех времен? Пара фотографий, три письма, присланных Тондой, и черная кошка из пластика, которую он мне подарил… Летом 1968 года мой отец достал нам с женой путевки на воинскую турбазу в Карпатах. И вот однажды ночью, когда стояли мы лагерем на какой-то полонине, вдруг заревело в небесах, загудело над горами, и подумали мы в ужасе, что началась война, та самая Третья мировая, которой нас пугали. Утром, едва рассвело, мы, офицеры действительной службы и офицеры запаса, помчались в ближайший поселок, чтобы узнать, кто напал на нашу советскую родину и куда нам явиться, чтобы защитить ее с оружием в руках, а если понадобится, то и жизнь за нее отдать. Старшим по званию среди нас был подполковник: позвонил он куда следует и сказал: «Продолжаем отдых, ребята. Что было нужно захватить, уже захватили без нас».

Через месяц, уже в Ленинграде, получил я от Тонды последнее, третье письмо. Писал он о том, что мы, конечно, захватчики, что горько ему так думать о братском народе, что он прекрасно все понимает: «Ты, Михаил, ни в чем не виноват и остаешься мне другом». Добавлю – потерянным другом, ибо не знаю я, как сложилась жизнь Антонина Врбы, где он теперь и помнит ли нас, Михаила из Питера и жену мою Асю.

Я уже немолод и в жизни своей был только ученым и писателем. Я обычный человек; в диссидентах не числился, в партии не состоял, не лгал, не подличал, не лизал начальственных задниц. Но, думая об этом проклятом шестьдесят восьмом годе, я понимаю, что был тогда на грани бунта. А если бы мне выпала судьба отправиться в Чехословакию?.. Помню, как призвали и отправили в ЧССР таких же офицеров запаса, как я – и они покорились. А если бы послали меня?..

Нет, не пошел бы, ни за что и никогда. В Прагу с оружием?.. Что за бред! Какая дикая идея! Лучше уж отсидеть положенное, покинуть с «черной меткой» родину и куда-нибудь переселиться… Ну, хотя бы в Израиль, на землю предков.

Глава 4
Немного истории. Святой Вацлав, покровитель Чешской земли, и другие потомки Пршемысла

У каждой земли, у каждого большого города есть свои святые покровители. Городам молодым, таким, как Петербург, которому всего-то триста лет, покровительствуют христианские святые, но если корни города уходят в языческую древность, непременно найдется какой-нибудь князь или пророк, вполне подходящий на роль небесного патрона. Для Праги такой знаковой фигурой стала Либуша, Мать Отечества.

Но языческие времена с неизбежностью кончаются, на смену им приходит эпоха христианства, которая начинается с крещения страны. Это великое событие не обходится без слез и драм – вспомните, как князь Владимир крестил киевлян, насильно загоняя их в Днепр, свергая языческих идолов, а народ рыдал, не желая расстаться с прежней верой и страшась нового бога. Начало христианских времен в Чехии тоже было окрашено в трагические тона, и надо заметить, что в дальнейшем ситуация не слишком изменилась. Но гуситских войн и кровавой борьбы католиков и протестантов мы коснемся в другой главе, а сейчас поговорим о временах более ранних и о святом князе Вацлаве.

Предположительно, он родился в 908 году и стал четвертым владыкой в династии Пршемысловичей, о котором сохранились документальные сведения. Подчеркнем: именно документальные, ибо после гибели Вацлава, по мере становления его культа, были созданы многочисленные жития святого, в которых правда перемешана с фантазиями. И сведений этих, увы, немного: хронист X века Видукинд, монах Корвейского монастыря, оставил нам весьма скудные упоминания о князе Вацлаве. Поскольку Видукинд трудился над летописью «Деяния саксов» («Res gestae Saxonicarum»), в которой описаны подвиги германского короля Генриха I, то о славянах он сообщает немного. Генрих I Птицелов, бывший правителем незаурядным, сначала воевал, а потом дружил с Вацлавом; вот причины, по которым чешский князь попал в хронику саксонского монаха. Мы знаем, что Вацлав был внуком князя Борживоя (в ином написании Буревоя) и его жены Людмилы; эта супружеская чета первой среди чехов приняла христианство. После смерти Борживоя чешский престол перешел к его старшему сыну Спитигневу, правителю сильному и удачливому. Он перенес свою резиденцию в Пражский Град на левом берегу Влтавы, продолжил христианизацию страны, заставил чешских князей и жупанов признать главенство рода Пршемысловичей – словом, превратил Чехию в единое государство, способное отразить натиск внешних врагов.

Младший брат Спитигнева князь Вратислав взял в супруги Драгомиру, девицу знатного рода из племени полабских славян, обитавших некогда на землях от Эльбы до Одера. Тут возникают некоторые неясности: семья Пршемысловичей в конце IX – начале X веков уже была христианской, и не совсем понятно, как Вратислав мог жениться на язычнице. Возможно, Драгомира накануне свадьбы приняла христианство. Однако в душе она осталась язычницей и, как показали дальнейшие события, была женщиной весьма решительной и жестокой. Так или иначе, но от этого союза в 908 году родился Вацлав, а затем его младший брат Болеслав; кроме того, Драгомира подарила супругу еще четырех дочерей.

С юных лет Вацлава воспитывали как будущего князя. Мальчику исполнилось семь, когда отец отправил его в Будеч к своей матери, вдовствующей княгине Людмиле, истовой христианке, и в дальнейшем именно она занималась воспитанием внука и укреплением его в христианской вере. Вацлав был способным мальчиком, одаренным физической сноровкой и светлым разумом, а вдобавок к этому он получил прекрасное образование. Его обучили читать и писать на латыни (вероятно, Вацлав говорил на немецком, а также знал славянское письмо – глаголицу), благодаря пению псалмов он освоил устный латинский язык, он знал жития святых и Библию. Таким образом, Вацлав был отлично подготовлен к роли христианского князя, верховного правителя страны.

Когда Вратислав, правивший чешскими землями после Спитигнева, погиб в 921 году, Чехия оказалась в сложной ситуации: две вдовые княгини и князь-мальчик, а настоящего правителя вроде бы и нет. Посовещавшись, знатные чешские вельможи принимают мудрое решение: Драгомиру просят стать регентшей при тринадцатилетнем князе, а воспитание Вацлава и Болеслава поручается княгине Людмиле. Это, казалось бы, должно было способствовать установлению стабильности в стране, где власть сосредоточилась в руках двух женщин, придерживавшихся различных политических и религиозных убеждений. Но мира не получилось: уже не знаем, то ли княгини начали открыто бороться за власть, то ли противостояние это было скрытым, но только Драгомира подослала к Людмиле убийц, и те задушили старую княгиню ее собственным шарфом.

Вацлав стал править страной с 922 (по некоторым данным – с 924) года, то есть совсем еще в юном возрасте. Он всячески старался укреплять власть Пршемысловичей и всемерно распространял христианство. Его попечением в Пражском Граде воздвигли в 929 году первую церковь (ее также называют ротондой), во имя святого Вита. Конечно, то был не нынешний готический собор, замысел которого принадлежит Матиасу из Арраса; кстати, к XIV веку (а именно тогда жил и творил этот французский архитектор) от ротонды и следов не осталось, так как в 1060 году на ее месте возвели трехнефную базилику в романском стиле, но опять же посвященную святому Виту. Заметим, что строительство собора завершилось лишь в 1929 году; таким образом, храм Святого Вита строился тысячу лет!

Интересно, что Вит – далеко не самая известная персона среди христианских святых. Почему же в его честь возвели самый величественный храм в чешских землях?

История такова. Генрих I, герцог Саксонии с 912 года, а с 919 года – король Восточно-Франкского королевства, успешно воевал с венграми, поляками и прибалтийскими славянами, а в 929 году отправился в поход на Чехию. Князь Вацлав признал его своим сюзереном и обязался ежегодно платить дань: пятьсот гривен серебра и сто двадцать волов. Взамен Генрих одарил князя мощами, десницей святого Вита – в знак их дружбы и признания того факта, что Чехия теперь страна не языческая, а христианская. Но язычество в Чехии не иссякало еще долгие годы, и порой случалось так, что ревнители старых богов изгоняли из страны христианского князя.

Итак, жизнь юного князя Вацлава была добродетельной: он был милостив и справедлив, чтил Господа, строил церкви, почитал свою мать, призревал нищих, сирот и недужных, оказывал гостеприимство путникам.

Как он выглядел? Мощи его сохранились, и специалисты провели исследование скелета. В результате вырисовывается такой облик: крепкий и мускулистый молодой человек, довольно высокий для своего времени (рост его составлял 175 см), светловолосый и, предположительно, голубоглазый. У него были безупречные зубы – не хватало лишь одного коренного (великая редкость в ту эпоху!). Словом, Вацлав был привлекательным мужчиной, отличным наездником и мужественным воином. Предположительно, он был женат и даже имел сына Збраслава, но о его супруге и сыне никаких документальных свидетельств не сохранилось.

Отметим важное обстоятельство: Чехия, самая западная славянская земля, издревле тяготела к германскому миру, а не противостояла ему, как Польша и Русь. Мир же этот, формально объединенный сначала в Восточно-Франкское королевство, а затем в Священную Римскую империю германской нации, был раздроблен на феодальные владения, иные из которых являлись вполне солидными королевствами и герцогствами, а иные – графствами, какие за день объедешь на добром коне. Противоречий в этой лоскутной империи хватало, и император, выбираемый германскими князьями, не всегда являлся самым сильным и богатым среди них. Так что чешским владыкам приходилось хорошенько думать, решая, чью сторону держать и с кем заключать союзы.

Два сильных немецких герцогства лежали сразу за порогом Чехии: Саксония на севере, Бавария на западе. Вацлав ориентировался на Саксонию, герцог которой Генрих был германским королем, его другом и сюзереном. Но имелись в Чехии и другие силы, не одобрявшие такой союз: часть знати хранила верность древним богам, а вскоре у этой внутренней оппозиции нашелся и вождь – Болеслав, младший брат Вацлава. Между братьями возникло противостояние: в более поздних источниках это представлено как конфликт скорее личного, нежели политического характера. Дальнейшие события разворачивались так: Вацлав, гостивший у брата, отправился на освящение новой церкви в болеславовом граде, и по дороге Болеслав напал на него со своими дружинниками. Вацлав вырвал меч из руки брата и мог бы его убить, но не пожелал брать грех на душу и вернул обидчику клинок. Через мгновение его зарубили четверо воинов Болеслава. (По другой версии, злодейское убийство произошло во время пира.) Так или иначе, это случилось 28 сентября 935 года – дата, которая стала в Чехии памятным скорбным днем.

Братоубийца тут же захватил со своими воинами Пражский Град и объявил себя верховным князем. Это, на наш взгляд, весьма показательно: уже в первой трети X века Прага определенно считалась столицей чешских земель, местом пребывания владыки (все равно как Киев на Руси: кто Киев захватил, тот и главный князь). Через три года Болеслав велел перевезти останки Вацлава в Пражский Град и захоронить в костеле Святого Вита. Это был своего рода акт покаяния за свершенное злодейство, однако в историю братоубийца вошел под именем Болеслава I Жестокого.

Гибель Вацлава от руки родного брата, равно как и коварное убийство княгини Людмилы, его бабки, сохранились в народной памяти и имели значительные последствия. Существуют многочисленные письменные источники, в которых упоминается об этих злодействах, в том числе жития великомучеников Вацлава и Людмилы, возникли легенды о чудесах, творимых их святыми мощами. Рассказывали также, что убийца якобы отсек мертвому Вацлаву ухо (по другой версии – палец) и послал это ухо его сестре; однако едва лишь она приложила ухо к телу убиенного, как оно моментально приросло обратно. Подобные легенды о святости Вацлава все шире распространялись как среди чешских христиан, так и в соседних странах. Наконец в 972–975 годах решением папы римского Бенедикта VI князь Вацлав был канонизирован; его бабушка, княгиня Людмила, тоже получила статус святой. В XI веке культ святого Вацлава окончательно утвердился, и его стали считать небесным покровителем и защитником Чешской земли. Так Чехия обрела своих первых святых-великомучеников.

В русской православной церкви тоже почитаются святые Людмила Чешская и Вацлав (Венцеслав или Вячеслав) Чешский. Это имя носили русские князья: например, сын Ярослава Мудрого Вацлав (родился в 1034 году), внук святого Владимира Вацлав Смоленский (родился в 1036 году) и другие потомки киевских князей. Так что можно сказать, что имя «Вацлав» прижилось в России, и до сих пор у нас, хоть и нечасто, так называют малышей. Ну а имя «Людмила» в нашей стране очень популярно.

Первые чешские святые были не один раз увековечены в реалиях Праги. Их часто изображают вместе – Вацлав-ребенок у колен своей бабушки Людмилы, но самые грандиозные и величественные памятники – те, на которых Вацлав представлен в виде князя-воителя. В 1848 году главная площадь Праги стала называться Вацлавской (Вацлавске намнести), а в 1912 году здесь, возле здания Национального музея, был установлен конный памятник святому Вацлаву работы скульптора Йозефа Мысльбека. Эта статуя замечательна еще и тем, что, несмотря на огромный вес, имеет всего две точки опоры: переднюю левую и правую заднюю ноги лошади. Надпись на постаменте воспроизводит строки из средневекового хорала: «Святой Вацлав, владыка Чешской земли, князь наш, не дай сгинуть нам и нашим потомкам». Разумеется, Вацлав и Людмила также изображены на витражах собора Святого Вита, создание которых заняло целых сто лет, с 1866-го по 1966-й год.

Кроме останков Вацлава, также сохранились его княжий венец, меч и доспехи, шлем, кольчуга и наплечник. Доспехи старинные, украшенные золотом, их стоимость в X веке была баснословной: такую роскошь мог позволить себе только князь. Правда, есть некоторые сомнения в их подлинности: шлем не соответствует форме черепа Вацлава, а меч был, возможно, перекован по распоряжению императора Карла IV.

Заканчивая разговор о святом Вацлаве, обратим взор в прошлое и перечислим князей, которые правили чешскими землями в самом конце IX и в X–XI веках, а также укажем степени их родства:

около 870–894 гг. – Борживой (Буревой, супруг святой Людмилы) – первый чешский князь, который был не легендарной, а исторической фигурой;

894–905 гг. – Спитигнев I, старший сын Борживоя (по некоторым данным умер не в 905, а в 915 году);

905–921 гг. – Вратислав I, младший сын Борживоя, отец святого Вацлава;

922–935 гг. – Святой Вацлав;

935–967 гг. – Болеслав I Жестокий, младший брат и убийца Вацлава;

967–999 гг. – Болеслав II Благочестивый, сын Болеслава I;

999–1002 гг. – Болеслав III Рыжий, сын Болеслава II;

1002–1003 гг. – Владивой (не Пршемыслович);

1004–1012 гг. – Яромир, младший брат Болеслава III;

1012–1037 гг. – Ольдржих, младший брат Болеслава III и Яромира;

1037–1055 гг. – Быстислав, сын Ольдржиха;

1055–1061 гг. – Спитигнев II, старший сын Быстислава;

1061–1092 гг. – Вратислав II, младший сын Быстилава.

Интересно, что потомки Пршемысла были мужами плодовитыми, и, если отсутствовал сын-наследник, положение всегда спасали младшие братья, которым и передавалась власть – разумеется, вместе с Пражским Градом. Случился, однако, неприятный эпизод с Болеславом Рыжим, который так ревностно насаждал христианство и укреплял свою власть, что некоторые знатные паны этого не вынесли: собрали ополчение, изгнали Болеслава из страны, а князем поставили Владивоя, не из рода Пршемысла. После его смерти Болеслав попытался вернуть власть, но не получилось – Болеславу предпочли его младших братьев Яромира и Ольдржиха. Все эти князья сидели в Праге, объединяли под своей властью чешские земли и считались вассалами властителей Священной Римской империи. В XI веке среди них даже появился король: в 1086 году по воле императора Генриха IV королевский титул был пожалован князю Братиславу II. Но в те далекие времена Чехия еще не стала королевством, ибо титул правителя был личным, а не наследственным.