Текст книги "Дуэль в Кабуле"

Автор книги: Михаил Гус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

8

Ииосиф Вольф родился в еврейской семье в Кракове. В юношеском возрасте он перешел в католичество и удостоился чести быть представленным папе Пию VII, так как выразил желание посвятить себя распространению веры Христовой среди евреев. В Риме он прошел курс наук в «Колледжо Романо», а затем обучался в особой школе Коллегии пропаганды, где подготавливаются самые ловкие и способные агенты Ватикана. Однако вскоре Вольф разочаровался в католицизме, как он объяснил в Кембридже, куда уехал из Рима. Он вступил в англиканскую церковь, в королевском колледже Кембридже изучал теологию, а также арабский, турецкий и персидский языки.

– Персидский язык – наиболее благозвучный, турецкий – самый деловой, арабский же – благороднейший из всех языков.

Так говорят издавна на Ближнем и Среднем Востоке.

Наставники же Вольфа руководствовались в основном практическими надобностями миссионера, деятельности которого посвятил себя Вольф.

Сперва он странствовал по Палестине, Месопотамии, Ирану, Турции, Крыму, Грузии. Количество обращенных им в христианство евреев неизвестно, но польза от странствий Вольфа была настолько велика, что он в 1831 году был отправлен в новый «миссионерский» вояж – через Турцию и Иран он проехал в Туркмению, Бухару, оттуда в Афганистан, затем в Индию, Аравию и Персию.

Явившись в Тегеран летом 1831 года, Вольф обратился к министру шаха Хосров-хану, которому его еще в 1825 году представил придворный врач Джон Макнил. По просьбе Вольфа Хосров-хан послал за купцом, отлично знакомым с Бухарой. Узнав, что Вольф намерен отправиться в Бухару, купец испуганно воскликнул:

– Не делай этого!

– Почему же? – спросил Вольф.

– Едва по дороге в Бухару ты прибудешь в Туркменские степи, туркмены схватят тебя и обратят в рабство. А если ты избегнешь этой печальной участи, то в Каракуле губернатор, проклятый ублюдок узбека и персиянки, примет тебя самым ласковым образом, а затем отдаст приказ бросить тебя в Аму. Но величайшим несчастьем для тебя будет добраться до Бухары: разве ты не знаешь, что путешественники англичане Муркрофт и Требек хоть и преподнесли тысячу рупий Багадур-хану Бухары, но он все же приказал их умертвить.

Но Вольф знал, что Конноли не добрался до Мерва и Бухары, и поэтому решил совершить эту часть путешествия по возможному маршруту «русского вторжения».

До Мерва Вольф добрался благополучно; не задерживаясь там, он выехал в Каракуль, где губернатор, вопреки предсказаниям тегеранского купца, не только не убил Вольфа, но оказал ему радушный прием и дал ему провожатых до Бухары.

Приближаясь к Бухаре с юго-запада, Вольф увидел издалека высокую башню.

– То минарет смерти, – сказал сопровождавший Вольфа провожатый. – С вершины его по повелению эмира сбрасывают неверных жен.

Садами и виноградниками путники доехали до окружающей Бухару глиняной стены высотою около 7 метров, с башнями и воротами.

Указывая на стену, провожатый сказал Вольфу, что впервые Бухара была окружена стеною еще тысячу лет назад.

По кривым, узким улицам Вольф и его спутник проехали в каравансарай. Кушбеги, немедленно извещенный о прибытии чужестранца, тотчас же послал за ним махрама, который препроводил Вольфа в Арк, цитадель на высоком холме. Кушбеги сидел в одной из комнат эмирского дворца у широкого балкона. Приказав Вольфу сесть прямо на дворе под балконом, кушбеги спросил, кто он и зачем явился в священный город Бухару.

Вольф представил письма, которыми снабдил его английский посланник в Персии, – в них Вольф рекомендовался как миссионер, странствующий для обращения евреев.

Прочитав письмо, кушбеги подверг Вольфа расспросам: предсказано ли появление пророка Мухаммеда в священных книгах христиан, почему он, Вольф, верит в Иисуса, знает ли он, когда настанет день воскресения из мертвых, как зовут богатейших евреев в стране Вольфа?

Удовлетворившись ответами Вольфа, кушбеги разрешил ему пребывать в Бухаре, но запретил, пользоваться пером и бумагой.

Вольф и так знал, что каждое письмо, отправленное из Бухары или полученное в ней, даже письма жены к мужу, вскрываются, прочитываются и о них докладывают эмиру.

Отпущенный кушбеги, Вольф направился в синагогу. Была как раз суббота, и Вольф обратился к собравшимся с приветствием…

Из среды молящихся вышел купец, встречавший Вольфа в Багдаде, и сказал:

– Не слушайте его, единоверцы, он – русский шпион! Я его знаю давно.

Поднялся шум… Вольф кричал, что он прибыл из Англии, что его знает сам Ротшильд и Монтефиори. Имена этих богачей произвели впечатление, шум стих, и Вольф повторил свою обычную проповедь: сам Моисей, мол, предсказал пришествие нового пророка, и он явился, и пора евреям отказаться от заблуждения их предков…

Проповедь имела мало успеха. Да Вольф ничего иного и не ожидал. Больше он не появлялся в синагоге, занявшись более серьезными делами.

К мулле соборной мечети Мир-араб он имел рекомендательное письмо от багдадского муфтия Юсуфа-эффенди. Мулла Акбар-ходжа внимательно прочел письмо и сказал, что польщен честью посещения такого уважаемого и благочестивого дервиша. Осведомившись о здоровье достопочтенного Юсуфа-эффенди, Акбар-ходжа спросил, что может сделать для столь почетного гостя, которого так рекомендует святой муфтий багдадский.

Вольф сказал, что хочет узнать, почему были казнены в Бухаре Муркрофт и Требек.

– Казнены? В Бухаре?

Акбар-ходжа изобразил на лице своем удивление.

– Муркрофт умер от лихорадки в Андхое, за пределами владений нашего пресветлого эмира, да продлит господь дни его! Требек умер в Мазаре, где правит хан, восставший против нашего эмира, – говорят, этот мятежник отравил Требека.

Вольф вытащил из-за пояса кошелек, зазвеневший столь мелодично, что мулла насторожил уши; из кошелька Вольф на ладонь высыпал золотые монеты – соверены. У Акбара-ходжи задрожали руки. Вольф поднял один соверен и повернул его той стороной, на которой вычеканен профиль короля.

– Наш всемогущий монарх, да продлит господь его дни, обещал наградить сотней таких монет, а каждая из них равна двум золотым бухарским тиллям – того, кто откроет тайну смерти Муркрофта и Требека. Вы, почтенный Акбар-ходжа, приоткрыли завесу тайны, и я вручаю вам десять соверенов. Когда же тайна раскроется до конца, за первыми десятью, – и тут Вольф отсчитал десять монет, – последуют остальные!

Мулла проворно опустил монеты в широкий карман халата.

Вольф спрятал кошелек и, наклонившись к Акбару-ходже, понизив голос, сказал:

– А теперь перейдем к делу! Мне нужно узнать, что вышло из поездки Балты Кули в Оренбург, какой ответ он привез от русских…

… На следующий день к эмиру явились муллы-настоятели мечетей и объявили:

– О ваше высочество! Юсуф Вольф, англичанин, который прибыл к нам, рассказывает, что персиане, нечестивые собаки, да будут навеки осквернены их могилы, болтают, будто бы у нас в Бухаре убиты его соотечественники Муркрофт и Требек… Грязные шииты называют нашу Бухару, крепость ислама, – городом убийства гостей. Гости священны для нас, и мы должны обращаться с Юсуфом Вольфом и всяким английским путешественником с уважением и почетом.

Эмир сказал:

– Клянусь верой отцов! Юсуф Вольф убедится, что кизилбаши – мерзкие лгуны… Пусть придет ко мне!

Вольф спрятал кошелек и, наклонившись к Акбару-была заполнена людьми. Эмир Нассыр-Улла в простом одеянии муллы сидел на балконе. Когда Вольф приблизился к балкону, все глаза устремились на него.

Придворный коснулся плеча Вольфа, и он начал низко кланяться и восклицать:

– Да будет мир великому падишаху! – И делал это до тех пор, пока эмир не рассмеялся, а за ним и все присутствующие. Эмир сказал:

– Хватит, хватит! Какой удивительный этот англичанин, и его глаза, его одеяние, и эта книга в его руках. Пусть приблизится!

Вольф подошел к балкону и разглядел эмира: лицо Нассыр-Уллы дергалось, улыбка казалась принужденной, небольшие, но совершенно черные глаза поражали мрачным блеском.

Эмир заговорил негромко, но с живыми интонациями:

– Юсуф Вольф, скажи нам, как ты сюда прибыл, как путешествуют в твоей стране и правда ли, что у вас плавают корабли без парусов и весел?

Не успел Вольф ответить на эти вопросы, как эмир спросил: почему инглизы так любят старые монеты, и знает ли он, кто таков Чингисхан и кто был Дарий?

И еще много подобных вопросов эмир задавал и напоследок спросил:

– Много ли иностранных послов в Англии и как с ними обращаются и можно ли их убивать?

Выслушав ответ, эмир воскликнул:

– Почему же ты поверил, что у нас, в Бухаре, такие порядки, что можно убивать гостей из чужих стран! А теперь скажи нам, что это у тебя за книга?

Вольф, ждавший такого вопроса, живо ответил, что это арабский перевод одной замечательной книги об удивительных приключениях некоего Робинзона Крузо и он просит милостивого разрешения поднести книгу эмиру. Эмир кивнул головой, и махрамы взяли книгу и передали ее эмиру.

Аудиенция окончилась милостивым разрешением оставаться Вольфу в Бухаре, сколько ему будет угодно.

9

Вольф знал, что Нассыр-Улла создал целую систему надзора за своими подданными: слуги подслушивали, что говорили их господа даже в постели; мальчишки на улицах ловили каждое слово, и эмир получал и сам читал донесения. Соглядатаями был окружен и Вольф, почему он и был весьма осторожен. А чтобы невозможно было подслушать, что он может вслух сказать во сне, он на ночь укрывался с головой…

Вольф посещал крытые базары, вступал в разговоры с купцами и ремесленниками, заходил в караван-сараи, подолгу сидел в чайханах…

Однажды он беседовал в чайхане с купцом, с которым его свел Акбар-ходжа и который собирался в Оренбург во главе каравана, нагруженного каракулем, шелками, коврами, хлопком. Вольф расспрашивал, кого знает купец в Оренбурге, с кем ведет торговые дела и известен ли ему человек по имени Деев.

Тут в чайхану вошел какой-то человек, по виду афганец, и обратился по-персидски к Вольфу:

– Ты, неверный, уже успел обольстить эмира! Но если бы он отдал тебя в мои руки, я бы живо расправился с тобой своей саблей!

Купец прервал афганца:

– Уходи и не тронь ференга: он дервиш!

– Дервиш! – саркастически воскликнул афганец. – Я знаю этих английских дервишей! Они приходят в страну, высматривают все в горах и долинах, в озерах и реках, находят удобные пути и возвращаются домой. Там они все сообщают господину по имени Компания, и он посылает солдат, и они завоевывают страну!

С этими словами афганец быстро вышел из чайханы, вскочил на коня и уехал.

Купец просил Вольфа не придавать значения словам неотесанного грубияна, жителя диких гор. Вольф вежливо согласился, но про себя решил узнать, что это за афганец и кто его подослал… Однако ни Акбар-ходжа, с которым Вольф окончательно подружился, ни владельцы каравансараев, которых он расспрашивал, ничего не знали о таинственном афганце.

Как-то в бедной чайхане вблизи самаркандских ворот Вольф расспрашивал нищего – дервиша из Самарканда, – как выглядит теперь некогда славная столица Тимура.

Дервиш, узнав, что Вольф инглиз, внимательно поглядел на него и сказал:

– Инглизы – это теперь Тимур! Они – потомки Чингисхана, и они покорят весь мир!

Слова дервиша услышал сидевший неподалеку туркмен.

– Русские будут покорителями всего мира, – обратился туркмен к Вольфу. – Они возводят сильную крепость посреди моря, недалеко от Хивы… Ислам погиб!

Тут заговорил еще один дервиш, с другого конца чайханы:

– Великие муллы Самарканда утверждают, что Руссия – это Гог и Магог, и великий дервиш Амир-Султан предсказал, что урусы завладеют миром… Скоро, скоро они захватят Ташкент, Коканд, Ургенч, а потом настанет очередь и Бухары!..

Вольф, с большим вниманием выслушавший все это, ничего не сказал и внимательно оглядел туркмена. Дервиш из Самарканда рассмеялся:

– Против инглизов руссы ничего не сделают! Вся Индия уже в руках инглизов. Они убили русского посла в Тегеране, и русский падишах не смог им отомстить!

Туркмен махнул пренебрежительно рукой:

– Ты не знаешь руссов! А я их знаю, я был в Оренбурге и в Казани…

Вольф подозвал хозяина чайханы, заплатил ему и вышел на темную улицу. Пройдя десяток шагов, он остановился у глухого дувала и стал поджидать, пока из чайханы выйдет туркмен…

Через два дня из Бухары вышел тот караван, один из погонщиков которого – туркмен – взял в Оренбурге расчет и посетил Евангелическую миссию на окраине города.

… Проведя в Бухаре свыше двух месяцев, Вольф отправился в Кабул.

10

От старшего султана-правителя средней части жуза прискакал гонец с извещением, что казахи Джагалбайлинского рода напали на аулы соседнего рода, ограбили их и угнали более восьми тысяч лошадей. Состоявший при султане-правителе чиновник Пограничной комиссии сообщил, что по собранным сведениям, подстрекал джагалбайлинцев какой-то старик, не то узбек, не то афганец, будто бы прибывший из Бухары и даже побывавший в Оренбурге.

Сухтелен и Генс склонны были видеть в этом происшествии английские происки. Решено было, что Генс лично отправится в степь для расследования всех обстоятельств дела в сопровождении Виткевича.

Собрав старейшин обоих родов, Генс заставил их примириться и дать клятву, что они прекратят междоусобицу. Похищенные лошади были возвращены владельцам, и большой праздничный той заключил процедуру примирения.

Генс и Виткевич остались в стане старшего султана-правителя, чтобы расследовать одно странное дело.

Чиновник Пограничной комиссии при султане-правителе поручик Аитов передал Генсу пакет с бумагами, которые были отобраны у одного казаха, захваченного во время преследования похитителей лошадей. Бумаги оказались письмами офицера Карелина, посланного на берега Каспия для рекогносцировки. Правда, письма были частные, Карелин писал их родным в Москву, но, видимо, не успел отослать. Все же необходимо было дознаться, как же письма очутились у казаха. Аитов привел его в юрту, в которой помещались Генс и Виткевич.

Казах, молодой парень лет двадцати пяти, немного знавший по-русски, сразу же ответил:

– Пакет передал мне один татарин из Оренбурга, приказчик какого-то купца.

– А откуда ты его знаешь, этого татарина? – спросил Генс.

– На Меновом дворе встретил его, когда лошадей продавали.

– И что же он велел делать с бумагами?.

Казах немного замялся… Генс и Виткевич переглянулись…

– Что ж, придется взять тебя в Оренбург, – сказал Виткевич.

Парень переступил с ноги на ногу, поглядел на свои сапоги и произнес:

– Он велел мне передать бумаги туркмену, который приедет в наш аул и скажет мне, что его прислал Джаффар из Ургенча.

– А потом что было?

– Татарин приказчик уехал, а мы все выехали из аула в степь.

– Григорий Федорович, – сказал Виткевич по-английски, – отпустим его, и пусть Аитов поручит своему человеку в том ауле последить за парнем.

Генс кивнул головой, и Виткевич сказал:

– Ладно, можешь ехать домой!.. Нет, нет, постой! Скажи-ка, имя этого приказчика знаешь?

– Абдулла Низамат.

– А как одет? Каков с виду?

С трудом подбирая слова, запинаясь, казах кое-как описал внешность приказчика. Ничего примечательного в описании не было: самый обычный татарин, в полуевропейском, полувосточном наряде – таких на Меновом дворе десятки.

Когда казах ушел, Генс, еще раз просмотрев письма, сказал Виткевичу.

– Даты на письмах, Иван Викторович, свидетельствуют, что писал их Григорий Силыч в степи, когда возвращался из рекогносцировки к морю. Там он их и потерял.

– Либо же их у него украли, Григорий Федорович, – а он их так и не хватился.

– Да, конечно! Ежели украли, думали похитить не частные письма Карелина родным, а его бумаги деловые, заметки, планы. Кому они надобны, понятно! А вот что за туркмен еще такой, как вы думаете?

Ни Генс, ни Виткевич, разумеется, тогда еще не знали о таинственном посетителе Евангелической миссии в Оренбурге, который прибыл из Бухары, а еще раньше в Бухаре в чайхане встретился с Вольфом. Поэтому Виткевич пожал плечами и сказал, что сперва надобно отыскать приказчика, а через него уж сыщется и туркмен.

11

Генс проехал прямо в Оренбург, а Виткевич задержался в промежуточном пункте Оренбургской линии, в небольшой крепостце Таналыкской. Сюда прибыла партия поляков, присланных из Польши для службы в войсках Оренбургской линии.

Виткевич увидел плохо одетых и обутых, истомленных длинной дорогой, ни в чем неповинных соотечественников, преследуемых только за то, что они сыны Польши…

Старые чувства вспыхнули в груди «черного брата»… И опять вспомнился ему Новосильцев и его слова:

– Все равно вы будете служить нам и делать то, что нам нужно, и суровая школа жизни заставит вас позабыть о Польше!

Нет, своей отчизны Виткевич не забыл и никогда не забудет, и страдания родного народа – это его страдания… Но что он может сделать?

В Таналыке служил рядовым поляк Кживицкий, известный Виткевичу по прежним посещениям Таналыкской крепости. Разыскав его, Виткевич дал ему пятьдесят рублей и приказал разделить между прибывшими.

Вернувшись в Оренбург, Виткевич рассказал о тяжелом положении виденных им соотечественников Томашу Зану.

– Я соберу для них что удастся, – сказал Зан, – и мы отошлем через Кживицкого.

– Нет, лучше я узнаю, на кого можно положиться. Пан Кживицкий что-то не понравился мне…

– Делай, как найдешь удобным. А как съездили в степь, что нового узнали?

Виткевич передернул плечами и сказал с легкой гримасой:

– Нынешнее мое пребывание в степи подкрепило мое убеждение: не тут, не у самой нашей линии, собака зарыта…

Зан засмеялся.

– Не смейся, право! – воскликнул Виткевич. – Я уверен, что степняки служат орудием в других, дальних руках. Вот до тех бы добраться!

– И что же была бы тебе за польза?

Виткевич скрестил руки на груди, наклонил немного голову и сказал очень твердо:

– Я ненавижу лондонскую подлость! А поскольку с берегов Темзы дует ветер, противный и курсу российского корабля, то интересы мои и империи тут сходятся, и я могу служить ей не за страх, а за совесть… Служба же вознаграждается чинами, а чины – это ступени к освобождению. Так я разумею свое положение и свое поведение.

– И ты не видишь здесь софизма? – спросил Зан.

– Нет, я не кривлю душой! Пойми, друг Томаш, что история подобна колеснице Джагернаута: она давит народы, попадающие под ее колеса. На Востоке многим народам суждено либо попасть в руки Англии, либо сохранить свою свободу.

– А не разделят ли они участь Польши в когтях двуглавого орла?

– О нет! Соперничество в борьбе двух великих империй, морской владычицы и сухопутного левиафана, представляют много шансов находящимся между ними странам на то, чтобы использовать эту вражду в своих интересах. Конечно, тут надобны свои Талейраны, Макиавелли…

– И ты предлагаешь услуги в таком качестве? Виткевич рассмеялся, обнял Зана.

– Ладно, ладно, не издевайся, я знаю, что тебе любы не люди, а звери, птицы, камни… Собирай же их на здоровье, а я буду идти своим путем…

12

Представляя Сухтелену и Генсу отчет о командировке на Каспий, Карелин ничего не сказал о пропавших письмах.

– А ведомо вам, Григорий Силыч, – спросил Сухтелен, – что сталось с вашими письмами? Григорий Федорович, расскажите!

– Ну так что ж! – выслушав Генса, воскликнул Карелин. – Нашли вы приказчика?

– Ищем, Григорий Силыч, ищем… И, кажется, нашли, ваше сиятельство! Я как раз и приготовился доложить вам. Приказчика Абдуллу Низамата долго искать не пришлось. По справке на Меновом дворе оказалось, что служит он у Деева.

– У Деева! – воскликнул с удивлением Сухтелен. Генс многозначительно улыбнулся и продолжал:

– Деев, ваше сиятельство, известен вам: купец богатый, торговлю с Бухарой ведет обширную… Да вот только вовсе он и не Деев.

– То есть как не Деев? – разом спросили Сухтелен и Карелин.

Тут Генс рассказал историю, совершенно невероятную, но, однако же, истинную.

Лет за двадцать до нынешнего времени за Уралом, верстах в двадцати от Оренбурга, жил некий Зайчиков на землях, отнятых у казахов и задаром розданных русским поселенцам. Зайчиков для обработки земли нанимал мужиков из-за Урала, а между тем давал знать степным разбойникам о том, где и когда они будут проезжать. Целые семьи попадали в рабство, в Хиву. Дела Зайчикова в конце концов обнаружились, и негодяй был приговорен к каторге. Зайчикова отправили, как полагается, в Сибирь. А вскоре в Оренбург прибыл купец с паспортом на имя Деева и поселился в городском доме Заичикова… Генс сделал небольшую паузу.

– И был тот Деев и не Деев вовсе, а Зайчиков! Тогдашний губернатор Волконский и полиция не могли этого не знать, но, однако же, сделали вид, что не знают. Сколько стоило такое чудо Зайчикову, не знаю, но, наверное, не мало. И вот уже двадцать лет преуспевает Деев и даже вами, ваше сиятельство, был принят!

– Так что же вы молчали до сих пор? – в гневе сказал Сухтелен. – Схватить мерзавца, заковать в кандалы и отослать в Сибирь немедля!

– Нет, ваше сиятельство, нельзя: давность уголовная наступила! А сверх того имеет Деев высоких покровителей в столице. Молчал же я оттого, что и сам не знал до сей поры тайны Деева – доколе теперь не занялись мы им вплотную. А вот нынче, когда ведут к нему следы из-за кордона, мы им займемся и глаз не спустим!

– Одного не пойму, – сказал Карелин, – как же голубой мундир наш проглядел Деева?

Карелин разумел жандармского подполковника, который ведал Оренбургским отделением VII жандармского округа, с центром в Тобольске.

Генс махнул рукой… Сухтелен усмехнулся и сказал: – Поручаю вам, Григорий Федорович, вывести этого мерзавца на чистую воду!

– А вы полагаете, Григорий Федорович, – спросил Карелин, – что Деев со своим приказчиком в этом похищении писем заодно?

– Поживем – увидим, Григорий Силыч!