Текст книги "Дуэль в Кабуле"

Автор книги: Михаил Гус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

8

Посланец бухарский терпеливо ждал ответа из Петербурга. Виткевич после маневров покинул его. Сухтелен, встревоженный донесениями о появлении хивинских летучих отрядов к западу от хребта Мугоджары на караванных путях, приказал произвести вооруженный поиск. Во главе отряда из 100 уральских казаков, 200 конных башкир, при 2 орудиях встал сам Генс. Он взял с собой и Виткевича.

Дойдя на двадцатый день до Мугоджар, Генс не обнаружил хивинских отрядов. Кочевавшие невдалеке со своими стадами казахи рассказали, что хивинцы, прослышав о приближении русских, ушли восвояси…

– Но как же они могли узнать? – недоумевал Виткевич.

Генс рассмеялся…

– В степях свои курьеры, побыстрее императорских фельдъегерей. Вот из них, – Генс показал на расположившиеся невдалеке юрты, – вербуют хивинцы своих соглядатаев.

Когда отряд после полуторамесячного пребывания в степях возвращался в Оренбург, на расстоянии двух дневных переходов, от города казачий разъезд в стороне от большой дороги обнаружил караван в десяток верблюдов.

Караванбаши – старый перс – сказал уряднику, командиру разъезда, на ломаном русском языке, что с караваном следует его высочество, внук шаха афганского– Замана.

Посланный урядником казак привез донесение командира разъезда, и Генс, в сопровождении Виткевича и казачьего эскорта, немедленно поскакал к стоянке каравана.

– Будьте внимательны к каждому слову, к каждому жесту нежданных гостей, – сказал он Виткевичу. – Афганских пришельцев мы еще у себя не видели.

Из шатра вышел навстречу Генсу средних лет, стройный и высокий человек в большой чалме, концы которой спускались на грудь, в легком и длинном шелковом халате, распахнутом так, что был виден бельбак, широкий, яркий пояс с высунутой наружу богато украшенной рукояткой кинжала.

Тонкий, длинный нос, крутой подбородок, прикрытый бородой, высокие, густые брови, глубоко сидящие большие черные глаза, тонкие губы – вся наружность афганца являла тип, близкий к иранскому.

Афганский принц представился Генсу, как Шахзаде Мухаммед, внук Заман-шаха, ослепленного его братом Махмудом и ныне живущего в Лодиане, на границе между Пенджабом и Индией. Он следовал из Бухары в Коканд, но караван в связи со слухами о хивинских разбойниках уклонился в сторону, а затем сбился с пути и с трудом выбрался на дорогу, которая, как сказали встречные казахи, ведет в Оренбург. Вот он и решил добраться до Оренбурга, там отдохнуть, а уж затем отправиться в Коканд, где его сестра замужем за ханом. А тетка его – дочь Заман-шаха, мать повелителя бухарского Нассыра-Уллы.

В Пограничной комиссии афганский гость подробно рассказал, что происходило в его стране с момента воцарения Ахмад-шаха и до последнего времени. Перед Виткевичем развертывалась картина междоусобий, кровавой борьбы, распада государства, созданного Ахмад-шахом.

Афганская держава возникла в 1747 году. Ахмад-шах из племени абдали рода Саддозаев, командовавший афганскими войсками, захватил после убийства Надир-шаха и распада его империи господство над обширной территорией – от Дели на востоке до Нишапура и Мешеда на западе. Южную границу его государства составлял Индийский океан и северную – Аму-Дарья.

Объединив в своих руках все исконные афганские земли – Герат, Кандагар, Пешавар, Кабул, Ахмад-шах переименовал племя абдали в дуррани, что значит «жемчужные», и принял титул «Дурр-и-Дуррани», что значит «Жемчужина среди жемчужин».

Ахмад-шаху, правившему Афганистаном двадцать шесть лет, наследовал его сын Тимур-шах. Его главным визирем был Пойнда-хан из дурранийского рода Баракзаев. В награду за услуга, оказанные Пойнда-ханом, Тимур-шах убил его. Баракзаи поклялись отомстить Саддозаям.

Между тем в Персии воцарилась сильная династия Каджаров, и они стали теснить афганцев, стремясь вернуть Хорасан и Герат.

На севере окрепла Бухара. Сикхи изгнали афганцев из Пешавара. Эмиры Синда в низовьях Инда также сбросили афганское владычество.

В столь неблагоприятных обстоятельствах и разгорелась борьба между Баракзаями и Саддозаями.

Тимуру наследовал его сын Заман-шах. Во главе Баракзаев стал сын Пойнда-хана Фатх-хан. Он втянул в заговор против Замана его брата Махмуда, поднял восстание, взял Кандагар. Заговорщики захватили Замана, ослепили его и бросили в тюрьму. Однако законным его наследником был Шуджа-уль-мульк. Старший брат Махмуда Шуджа-уль-мульк напал на Кабул, взял его и назначил Махмуда наместником. В это время в Кабуле появился англичанин Эльфинстон и заключил с Махмудом договор о союзе. Шуджа был изгнан из Кабула. Махмуд укрепился на престоле при помощи Фатх-хана. Шуджа нашел приют в Лодиане у Ост-Индской компании, назначившей ему солидную пенсию; там же поселился и его слепой брат Заман. Англичане содержали обоих изгнанных королей «на всякий случай». Посадив Махмуда на престол, Фатх-хан фактически сделался правителем Афганистана, но ненадолго. Махмуд приказал убить его.

Среди братьев Фатх-хана, умом, силой характера, честолюбием выделялся Дост Мухаммед. Он решил отомстить за брата и захватил Кабул. Махмуд с сыном Камраном бежали в Герат.

Так баракзай Дост Мухаммед овладел властью над всем Афганистаном.

В своих рассказах Шахзаде Мухаммед выражал уверенность, что аллах восстановит справедливость, покарает злодеев и захватчиков Баракзаев и вернет трон законным властителям Саддозаям. Шах Шуджа не оставляет помыслов о возвращении в Кабул. Англичане в Индии помогут ему, когда придет время. Ранджит Синг, властитель Пенджаба, – враг Дост Мухаммеда и потому союзник Шуджи. В Герате сидят Махмуд и Камран и тоже ждут момента, чтобы отомстить Баракзаям.

Поблагодарив Шахзаде Мухаммеда и одарив его, Генс, с ведома начальника края Сухтелена, предоставил гостю возможность продолжать путь в Коканд.

Тем временем прибыл ответ из Петербурга, и Балты Кули был отпущен домой с письмом военного губернатора бухарскому эмиру от имени императора. Багадур-хан заверялся в стремлении России жить в мире и дружбе с Бухарой и развивать столь выгодную обоим государствам торговлю.

В письме подчеркивалось:

«Имея честь уведомить об этом величественную, пресветлую особу вашу, остаюсь я в совершенной уверенности, что между российским и бухарским правительствами подпоры приязни и столпы взаимного расположения стоять будут по-прежнему твердо и неизменно».

Едва посланец бухарский покинул Оренбург, как Генс призвал Виткевича и сообщил, что по приказанию графа Сухтелена ему поручается приготовить материалы для записки в Петербург о военной экспедиции в Хиву.

Виткевич внимательно перечитал не только записку Ефремова, но и его книгу-рассказ о странствиях по Средней Азии, Кашмиру, Индии.

Повсюду англичане, везде их люди, их происки! И в Хиве, разумеется, их рука, и к Бухаре они подбираются!

Вспоминая рассказы Шахзаде Мухаммеда, перелистывая книгу Эльфинстона о Кабуле и Афганистане, Ян все яснее видел целеустремленную политику Лондона и Ост-Индской компании: раздвинуть пределы британских владений до Сыр-Дарьи. Для этого надобно было овладеть сперва Афганистаном, и можно было не сомневаться, что живущий на английских хлебах в Лодиане шах-изгнанник Шуджа на британское золото и с помощью британского оружия попытается вернуть кабульский трон.

С увлечением работал Виткевич второй месяц, как вдруг Генс приказал немедленно готовиться к отъезду в степь.

– Лазутчики наши доносят, что в средней части Меньшего Жуза (орды) оказывается некоторое волнение и намерение непокорных пристать к шайке мятежников. Старший султан, правитель сей средней части орды, просит о помощи. Граф приказал послать к нему сотню Уфимского казачьего полка и с нею толмачом и представителем Пограничной комиссии тебя, Иван Викторович.

Наедине с Виткевичем без посторонних Генс уже давно называл солдата Виткевича на русский манер по имени и отчеству.

Придя домой, Ян застал у себя Томаша Зана.

– Уже знаешь? – спросил он, пытливо и настороженно глядя на Виткевича.

– Генс сию минуту оказал: опять волнения в меньшей орде. Мне приказано с казачьей сотней немедля туда выступить.

– Да нет! – воскликнул Зан. – Какая там орда! В Варшаве революция.

– Что?

Виткевич от неожиданности не мог вымолвить более ни одного слова.

Пламя революции, вспыхнувшее в Париже в июле 1830 года, перекинувшееся в Бельгию, Германию, Северную Италию, достигло Польши.

В ночь на 30 ноября 1830 года польские патриоты подняли в Варшаве знамя восстания.

Зан обнял Виткевича, посадил на стул.

– Наши сердца там, на берегах Вислы, дорогой Ян. Но мы здесь, за тысячи верст, и не в силах наших разорвать наши путы я встать рядом со сражающимися братьями!

– Так что же? Сидеть сложа руки, когда льется польская кровь за свободу? О, теперь я понимаю, почему Генс меня отсылает в степь!

– Он правильно делает, Ян. Он хочет уберечь тебя от действий неосторожных и гибельных.

– Значит, покориться обстоятельствам, Томаш, и, когда мечтания наши юношеские становятся явью, оставаться сторонним зрителем!

– Что же иное можешь ты предложить? Бежать отсюда и присоединиться к восставшим братьям? Невозможно, ты отлично знаешь! Отправляйся в степь, делай свое дело. И если победа окрылит белого орла Польши, тогда…

Ян молчал.

9

Более десяти месяцев пробыл Виткевич в степи. Когда мятежные шайки напали на ставку султан-правителя, Виткевич проявил отличную храбрость. Преследуя хищников, он поймал их скрывавшегося несколько лет главаря. Нередко он проводил ночи в полуизорванной кибитке лицом к огню очага, спиной к холодному ветру, врывающемуся в кибитку. В нее набивались старшины, бии, простые казахи, имевшие дела к султан-правителю. Виткевич выслушивал их, помогая султан-правителю советом, отвечая на расспросы казахов, улаживая их споры и недоразумения. Он глубоко проникал в быт, в воззрения, в национальный характер кочевого народа.

Посылаемые им Пограничной комиссии донесения «всегда были преисполнены любопытными сведениями, так что ни один из чиновников, до него находившихся в степи, не умел столь хорошо судить о киргизах и вникнуть в их отношения».

Так писал Сухтелен о «действительных услугах, оказанных Виткевичем», посылая осенью 1831 года, по возвращении Яна в Оренбург, представление военному министру «о производстве столь полезного для Оренбургского края чиновника в первый офицерский чин». Аттестуя Виткевича, военный губернатор не находил ничего дурного в его поведении, кроме «некоторой скрытности, которая была последствием постигших его несчастий».

Ян прибыл в Оренбург вскоре после того, как польская революция была удушена: 9 сентября 1831 года Паскевич въехал во взятую штурмом Варшаву.

Томаш Зан первый сообщил об этом горестном событии своему возвратившемуся из многомесячных скитаний другу.

– Жонд народовый неверно вел дело, – говорил Томаш. – Надобно было поднять крестьян на борьбу за свободу Польши. А сейм не пожелал утвердить закон о замене барщины оброком… Наша шляхта побоялась вооружить весь народ на святое дело…

– Ясновельможное панство и холопы… – Виткевич вспомнил напыщенных, надутых спесью соседей по имению на Виленщине, вспомнил и забитых, полуголодных, нищенски одетых крестьян. – Без народа ничего не добиться, никогда! Но как же в стороне остались Франция, Англия? Как допустили задушить польскую свободу?

– Франция, Англия! – саркастически воскликнул Зан. – «Король баррикад» Луи Филипп и его премьер-министр банкир Перье боятся Николая. Министр иностранных дел Франции Себастиани, узнав о взятии Варшавы, заявил в палате депутатов: «Порядок царствует в Варшаве!»

– Порядок расстрелов и виселиц! Негодяй…

– Да! Но не лучше и Пальмерстон. Мне писал Ежовский из Москвы, что сей хваленый защитник «свободы во всем мире» с первых дней нашей революции открыто проявил свое неодобрение. И знаете почему? Посол царя в Лондоне – князь Ливен, но истинный посол – его супруга княгиня Дарья Христофоровна Ливен, сестра всесильного графа Бенкендорфа. В прошлом любовница Меттерниха, теперь она большой друг нынешнего премьер-министра лорда Грея и откровенно говорила в салонах Лондона: «Я сделала Пальмерстона министром иностранных дел!»

– Но ведь, – сказал Виткевич, – Пальмерстон в парламенте обрушился на правительство Веллингтона за то, что тори не оказывали должной поддержки борьбе греков за свободу… И Пальмерстон тогда сказал, что в политике самая главная движущая сила – общественное мнение.

– Верно, общественное мнение во всем мире горячо выражало свои симпатии польскому делу. Но Пальмерстон презрел общественное мнение, предпочтя ему мнение Николая.

– Все они – все лгуны и притворщики, – с презрением сказал Виткевич…

…Польша вновь закована в цепи. Это значит, что и Виткевичу не сбросить с себя ярма. Что же остается ему, как не следовать ранее принятому решению: служа правительству российскому, возможно более пользы приносить здесь, на Востоке…

Александр Бернс

Граф Сухтелен, представив Яна к производству а прапорщики, своей властью сделал его портупей-прапорщиком: это еще не офицер, но уже и не солдат.

Теперь надлежало терпеливо ждать офицерских эполет и работать, работать без устали, чтобы проложить дорогу в будущее. А каким оно будет, это будущее, – оно и само покажет…

ВСАДНИК СКАЧЕТ ВПЕРЕД…

1

Царский дипломат Поццо-ди-Борго, хорошо изучивший Пама, как его именовали даже в печати, сообщал Нессельроде: Пальмерстон «не останавливается ни перед какими средствами: пути кривые и извилистые, клевета, умолчание – все он считает пригодным. Россию считает он главным тормозом для осуществления своих разрушительных и безрассудных проектов, а его ненависть растет пропорционально его неудачам и его бессилию».

Свои далеко идущие захватнические планы в Азии Пальмерстон прикрывал пышной фразой: Англия должна исполнить свою роль покровительницы свободы и независимости народов…

А на деле он широко пользовался принципом «разделяй и властвуй», натравливая одну азиатскую страну на другую и «помогая» каждой из них попасть во власть Англии…

Он считал ошибкой, что Бентинк запретил Бернсу подняться по Инду до Пенджаба. Поэтому Контрольный Совет и Совет директоров Компании решили от имени нового короля Англии Вильгельма IV послать лошадей в дар правителю Пенджаба Ранджит Сингу и дипломатического агента с письмом короля и этим подарком направить по Инду.

Когда было окончательно решено осуществить экспедицию. Малькольм, естественно, рекомендовал Бернса, как наиболее подготовленного для этого предприятия офицера.

Вызванный из Катча в Бомбей, Бернс был принят Малькольмом поздним декабрьским вечером не в губернаторском кабинете, а в расположенной в том же дворце личной резиденции губернатора.

– Вот вы и дождались, любезный Бернс! Шлагбаум поднят, путь на Инд открыт!

За стенами губернаторского дворца перекликались часовые и «all's mell!» (все в порядке) то удалялось, то приближалось, и Бернс увидел в этом хорошее предзнаменование: «Все в порядке!»

– Итак, вы отправляетесь по маршруту Александра Завоевателя в обратном направлении и будете первым из новейших европейских путешественников в этих местах.

Малькольм подробно познакомил Бернса с возлагаемым на него поручением: не только доставить лошадей – дар короля правителю Пенджаба, укрепить связи с Ранджит Сингом и добиться согласия эмиров Синда на регулярное судоходство по Инду, но и тщательно ознакомиться с положением в почти совершенно неизвестных прибрежных областях Инда. Эта часть поручения была наиболее трудной, в чем Бернс убедился в первые же дни путешествия.

Он отплыл из Бомбея в первых числах января 1831 года (когда Конноли уже был в Калькутте), достиг устья Инда и вступил в один из его многочисленных рукавов. Тут начиналась власть эмиров Синда. Нередко воинственно настроенные толпы жителей прибрежных деревень провожали суда Бернса криками и бранью. Во многих местах англичанам не удавалось приставать к берегу из опасенья враждебных действий населения.

Бернс проявил недюжинные дипломатические способности, упорство и мужество, двигаясь вверх по Инду… Он и его спутники внимательно изучали местность, делали геодезические и магнитные съемки, собирали образцы флоры и фауны, старались заводить знакомства и связи, особенно в столице Синда Хайдарабаде и в Шикарпуре – важном торговом центре, через который незадолго до Бернса проехал, возвращаясь в Индию, Конноли.

Начиная от Астрахани до самой Калькутты, отметил Бернс, повсюду «в Мешеде, Бухаре, Коканде, Кундузе, Кабуле, Бомбее, еще в десятках городов встречаются хитрые, пронырливые, умелые шикарпурийцы – торговцы и банкиры. Среди них легко можно находить ловких и опытных агентов-соглядатаев, лишь бы платить им звонкой монетой».

Преодолев все трудности, Бернс 18 июля 1831 года прибыл в столицу Пенджаба Лахор и был встречен столь торжественно, что поспешил написать матери о выпавших на его долю овациях: «Оказанный мне прием таков, какого и должно было ожидать от принца, коему выпала высокая честь получить дары от нашего милостивого государя».

2

Итак, Александр Бернс повторил в обратном направлении плавание Александра Македонского по Инду я, проплыв от устья до впадения в Инд его притока Сатледжа, прибыл в страну сикхов. «Сикх» значит на языке пенджаби «ученик».

В конце XV века в Пенджабе, входившем в империю Великих Моголов, возникло религиозно-политическое движение, направленное против официального ислама и против феодального угнетения. В начале XVIII века сикхские восстания охватили большую часть Пенджаба, и власть Великих Моголов над Пенджабом была подорвана. Уничтожил ее окончательно Надир-шах, включивший Пенджаб в Персидскую империю. Но владычество Персии было коротким, и после смерти Надир-шаха Пенджаб был захвачен Ахмад-шахом и присоединен к созданному им обширному Афганскому государству.

Пенджаб, занимая область Пятиречья между верхним течением Инда и его притоком Сатледжем, отделял афганские земли от Индостана. Лежащая у впадения реки Кабул в Инд крепость Атток прикрывала доступ к Пешавару, центру одной из четырех главных областей Афганистана, и к Хайберскому проходу в Солимановых горах, ведущему к Кабулу. Вот почему преемники Ахмад-шаха старались не выпускать Пенджаба из своих рук, и вот почему Ост-Индская компания стремилась если не прибрать Пенджаб совсем к своим рукам, то включить его в орбиту своего влияния.

Заман-шах для укрепления афганской власти над Пенджабом отдал Лахор, важнейший город Пенджаба, И его область Ранджит Сингу, сыну одного из четырех князей, правивших в Пенджабе.

Когда, не без участия англичан, Заман-шах был свергнут с престола и ослеплен и в Афганистане начались длительные междоусобицы, Ранджит в 1803 году провозгласил независимость Пенджаба. Хитрый, ловкий политик, настойчивый в достижении поставленных перед собой целей, Ранджит создал хорошо обученную, сильную армию с помощью наполеоновских генералов Вентури, Аллара, Кура, которые после краха Французской империи нашли себе приют в далеком Пенджабе.

Страсть к приключениям занесла в Лахор и Джозию Харлана, американца, уроженца маленького городка в штате Пенсильвания. В 1823 году двадцатичетырехлетний Джозия отплыл в Индию и поступил в бенгальскую артиллерию в качестве помощника хирурга, хотя никакого медицинского образования не имел. Приняв участие в войне с Бирмой, Харлан по ее окончании вышел в отставку и уехал в Лодиану. Там он вступил на службу к изгнанному шаху Афганистана Шудже. Под видом дервиша он в 1827 году прибыл в Кабул, чтобы разведать, возможно ли устроить заговор против Дост Мухаммеда. Убедившись в невыполнимости замысла Шуджи, так как власть Дост Мухаммеда была крепка, Харлан вернулся в Лодиану. Хотя Шуджа и наградил его титулом «ближайшего друга короля» и «королевского стремянного», но Джозия предпочел перейти на службу к Ранджит Сингу. Он быстро приобрел доверие магараджи Пенджаба и занимал посты губернатора нескольких провинций, выполняя ответственные дипломатические поручения.

Компания решила сделать Ранджита своей опорой в борьбе против афганцев. Ранджит ловко пользовался длительной борьбой между свергнутой династией Саддозаев и Баракзаями, последовательно захватив богатейшие области Кашмир, Мультан и Дераджат. Шаха Шуджу, искавшего убежища в Пенджабе, Ранджит ограбил, отняв у него знаменитый алмаз Кох-и-нур.

К тому времени, когда в Лахор явился Бернс, Ранджит занял своими войсками Пешаварскую область и присоединил к Пенджабу западное побережье Инда. В руках афганцев он оставил лишь город Пешавар, дожидаясь удобного момента, чтобы окончательно завладеть им.

Шах Шуджа по наущению Компания готовился к новой попытке вернуть себе власть, и Ранджит рассчитывал либо получить от него Пешавар в уплату за помощь, либо силой захватить город, в то время когда правитель Кабула Дост-Мухаммед будет занят борьбой против Шуджи.