Текст книги "Супермодель в лучах смерти"

Автор книги: Михаил Рогожин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 36 страниц)

Глава двадцать четвертая

Апостолос машинально тасовал карты, сидя у стола в кают-компании. Павел курил возле открытого окна. Между ними восседал в своем кресле-каталке Лефтерис.

– Удивительный народ, эти русские, – печально произнес Апостолос. – Граф, объясни, у вас все такие?

– Нормальная реакция человека, оберегающего свою собственность, – пожал плечами Павел.

– Хороша реакция! – горько хохотнул Апостолос.

Лефтерис, редко встревавший в разговоры, на этот раз не сдержался и высказал свое мнение.

– Представь, адмирал, себя на месте господина Маркелова, если бы ты застал в объятиях графа свою любимую женщину. Ну, хотя бы ту недавнюю девчонку, Антигони?

– Убил бы, – коротко ответил Апостолос.

Павел пропустил мимо ушей этот ответ и лишь отметил про себя, что Лефтерис неспроста привел подобный пример. Но судя по Апостолосу, тот не намерен был всерьез обдумывать эту версию.

– Всегда хочется в партнере видеть друга, – продолжил он, – а получается наоборот. Убит мой ближайший помощник… и кем? Моим партнером! Такого в нормальном бизнесе не бывает!

– Но ваш помощник пытался изнасиловать женщину, – напомнил граф.

– Ты в это веришь? – усмехнулся Апостолос.

Суд наверняка поверит и оправдает господина Маркелова.

Апостолос от злости швырнул карты на стол, встал и принялся шататься по кают-компании. Павел вспомнил определение Антигони – «будто носорог в вольере».

– До суда дело не дойдет. Яниса больше не существует. Но что делать с Маркеловым? Нельзя же его держать под стражей в госпитальном отсеке. Мне это место уже напоминает тюрьму.

– Пусть отдохнет там. У него явно психический срыв. Еще чего доброго пристрелит Татьяну или кого-нибудь из охраны. Лучше всего спуститься к нему вдвоем и поговорить по душам, – предложил Павел. У него возник дерзкий план, и для его реализации необходимо было хотя бы накоротке переброситься с Маркеловым несколькими фразами.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Апостолос. – Но пойдем попозже. Я сам не готов его видеть. Янис мне не родственник, но это был человек, способный отдать за меня жизнь. Таких вокруг совсем немного. Заменить его некем. Ты понимаешь меня, граф?

– Вполне.

– Вокруг одни предатели. Я не о тебе. Ты мне стал близок, – продолжил Апостолос. – Не отвернется от нас Бог, мы с тобой еще начнем игру по-крупному. Но на кого опереться?

Он тяжело вздохнул и принялся собирать разбросанные карты. Павлу стало искренне жаль этого большого ребенка, жестокого и доброго одновременно. Властного и беспомощного, когда затрагивались струны его души. Он наверняка впервые преступил нравственный закон, даже не задумываясь о его существовании. А теперь сам страдает от его отсутствия.

– Иди, граф. Я немного поколдую над пасьянсом. Карты – последние верные друзья и советчики. Потом отправимся к господину Маркелову с визитом.

Павел вышел и направился к Леонтовичу.

Шоумен в последнее время редко выходил из своей каюты. Он переживал потерю последней иллюзии. Долгое пребывание в шоубизнесе выработало в нем защитную реакцию против готовых и способных на все девиц. Так легко и незамысловато просчитывались их желания и стремления, что потакать им – значило не уважать себя. И Леонтович стал неприступен. Он, возвращаясь домой, вдруг оценил по-новому все достоинства своей единственной и уже немолодой жены. Даже ее недостатки оказались неизмеримо выше предлагаемых ему со всех сторон достоинств. Трудно жить мужчине, которому по несколько раз в день предлагают – «поимей меня!» Но он свыкся со своей тяжелой участью. И вдруг Лариса. Ни на кого нс похожая. Некрасивая и единственно прекрасная, ибо неповторимая. Соглашаясь с предположением, что все женщины от дьявола, он увидел в ней единственный оригинал среди миллионов подделок. Леонтович понял, какой была Ева, если Адам преступил ради нее слово, данное Творцу. Она несла в себе Ад. Но ведь только Ад и приносит наслаждение. Только Ад мог воспламенить сердце Леонтовича. Но Ад отказался поглотить его.

Поэтому Леонтович с сожалением констатировал, что ему уготован Рай, как и всякому разуверившемуся в грехе человеку.

За этими невеселыми размышлениями его и застал Павел.

– Хочешь выпить? – по инерции спросил шоумен и сделал жест в сторону бара.

– Нет. Я по делу.

– Какие могут быть дела на борту пьяного корабля? – без всякого желания юморить заметил Леонтович.

– Леня, разговор серьезный. Каждый, и ты в том числе, должен сделать выбор! – серьезно сказал Павел.

– Такие фразы мне напоминают фильм «Как закалялась сталь», – ответил Леонтович, но, заметив напряженное выражение лица графа, спросил: – Неужели война?

– Война! – строго подтвердил Павел.

– А оружие выдашь?

Павел молча положил перед ним пистолет. Леонтович понял, что теперь не до юмора. Сам налил в две рюмки коньяк.

– Слушаю.

Павел подробно рассказал ему о творящемся на корабле. О контейнерах с радиоактивными отходами, о поступке Татьяны, об убийстве Лавра и Яниса, о том, что Маркелов находится под арестом в госпитальном отсеке…

– Я готов, – без всякой патетики сказал Леонтович. – Мне нужно стряхнуть с себя разъедающий душу сплин. В любой момент прикрою твою спину.

– Сложность моей просьбы в простоте ее выполнения, – уклончиво начал Павел. – Вопрос лишь в твоем согласии.

– Считай, что ты его получил, – без всяких сомнений подтвердил Леонтович. Он слегка нервничал и подергивал кончик длинного висячего уса.

Павел не хотел ставить приятеля перед необходимостью переступать через его жизненные принципы, но ситуация вынуждала.

– Ты пригласишь к себе в указанное мною время медсестру и уложишь ее в койку. Потом сложишь в пакет ее вещи и отдашь мне. В течение часа мы провернем одну операцию и вернем пакет с ее вещами. И все.

– Замечательно! А мне-то с ней, чем прикажешь заниматься?

– Ну, придумаешь, – замялся граф.

– Ничего нового тут не придумаешь. Интересно получается. Для того, чтобы, мою родину не испоганили чужими радиоактивными отходами, я должен трахать греческий медперсонал!

– Это не обязательно, – возразил Павел.

– А для чего ей тогда раздеваться? – резонно спросил Леонтович и, как бы страхуясь, заметил – Еще не факту что она захочет.

Павел внимательно посмотрел на шоумена.

– По всякому бывает, – несколько смутился тот. – Но раз другого варианта нет… попробую.

Павел встал.

– Договорились. Жди моего звонка. – И, оставив погрустневшего шоумена в полном одиночестве, отправился искать Егора Шкуратова.

Артиста он нашел в баре «Пелопоннес». Еще не сильно пьяного, но уже высматривающего налитым глазом с кем бы поговорить о судьбе России.

– Егор, мне необходима твоя помощь, – сразу приступил к делу граф. Учитывая состояние знаменитости, он не стал вдаваться в подробности задуманного, а лишь объяснил, что объявил тайную войну Апостолосу и надеется на поддержку Егора. Тот не замедлил согласиться.

– Запросто! Морду будем бить или совсем избавляться?

– Пока ни то, ни другое. Иди в свою каюту и жди по телефону дальнейших указаний. Только не засни!

– Обижаешь. Я час тому назад проснулся, – заверил Егор и как бы невзначай попросил: – Закажи в баре бутылку виски, а то я деньги куда-то задевал. Второй день найти не могу.

Павел протянул стодолларовую купюру и чтобы снять неловкость напомнил:

– Приятно одалживать будущему мужу миллионерши. Авось когда-нибудь вспомнишь.

– Трудно сказать. Я чужими деньгами не распоряжаюсь, – сразу отрезал Егор. Он уже дал себе слово никому не обещать финансовую поддержку, зная, как его будут атаковать, узнав о его выгодной женитьбе. Но сто долларов взял без всякой благодарности. Так, за работу. И не выясняя, в чем будет заключаться его помощь, отправился в свою каюту.

… Антигони не находила себе места. То забиралась на постель и сидела по-турецки, раскачиваясь из стороны в сторону, то подбегала к окну и сквозь щелочку в занавесках наблюдала за проходящими пассажирами, то прислушивалась к шагам в коридоре.

Она была против решения графа напрямую поговорить с Татьяной и, до сих пор не зная о кровавой развязке очередной интриги, ужасно нервничала. Больше всего она боялась за Павла. Всего несколько дней, проведенных с ним, полностью раскрепостили ее. И хотя на первый взгляд у них сложились дружеские отношения, за их невинностью скрывались зарождающиеся чувства. Антигон и замечала это в собственной душе и во взглядах, кидаемых на нее Павлом. Еще не принадлежа друг другу физически, они сроднились в своих эмоциях. «Он прекрасен!» – говорила она себе и не сомневалась, что граф точно также думает о ней.

Опасности, риск способствуют быстрому сближению с человеком, оказавшимся рядом. Антигони переживала за Павла не как за партнера, а как за единственного, родного человека.

Наконец он открыл дверь и вошел. Возбужденный и стремительный. И с порога ошарашил ее новостью об убийстве Яниса. Описав в деталях картину, которую они с Апостолосом застали, когда пришли, сделал вывод:

– Татьяна верна себе. Она никогда не принимает половинчатых решений. Ее не останавливает кровь. Она – актриса и ведет себя так, словно играет в шекспировских трагедиях. Заставила ничего не подозревавшего Маркелова сыграть роль ревнивого убийцы. Невероятно!

Антигони резанули его восторги по отношению к Татьяне.

– По-моему, ее поведение безнравственнее самого убийства, – заключила она, не глядя на графа. – Но у каждого свои методы. Мне легче выстрелить, чем позволить нелюбимому мужчине прикоснуться к моему телу.

– Я надеюсь, в меня ты стрелять не будешь из-за случайных прикосновений? – с улыбкой поинтересовался граф.

– А ты уверен, что они случайны? – не растерялась Антигони.

– Нет, – признался граф.

– О, в таком случае берегись! – рассмеявшись, предупредила она.

Павел заказал по телефону нечто среднее между поздним обедом и ранним ужином. Дожидаясь официанта, он не спеша принялся излагать Антигони план похищения Маркелова.

Гречанка слушала внимательно, и чем больше соглашалась с ним, тем сильнее охватывали ее опасения, что она не сумеет найти в себе достаточно злости, решительности и ненависти для успешной его реализации.

– Пойми, если мы сейчас не заполучим Маркелова, они с Апостолосом объединятся, и уже никакие уловки не помогут нам достать их.

Павел переживал не меньше, чем она, и готов был отказаться от риска и заняться прямым террором. Это придало Антигони сил, и она окончательно приняла решение следовать его замыслу.

Официант привез заказ, но поесть графу не пришлось. Позвонил Апостолос и предложил отправиться к Маркелову.

Откладывать свидание – значило ставить под угрозу весь плац. Поэтому Павел, поцеловав в щеку Антигони, поспешил в кают-компанию.

Оттуда он и Апостолос отправились в ужо знакомую госпитальную каюту. Перед ней в приемном покос сидели четыре охранника и играли в нарды. Завидев адмирала, они повскакивали со своих мест и похватали лежавшие на табуретах автоматы.

– Вы, кажется, забыли, что двое ваших товарищей уже убиты! – прикрикнул на них Апостолос.

Старший принялся оправдываться, но адмирал не стал его слушать и проследовал в госпитальную каюту.

Там, в кресле, в котором еще недавно сидел привязанный Егор Шкуратов, провел пять часов в одиночестве почерневший от мыслей и сигарет Илья Сергеевич.

– Жив? – спросил по-английски Апостолос.

– Жив, – безразлично ответил Маркелов. Увидев графа, он кивнул ему головой в знак приветствия.

– Идиот… – заключил грек.

Маркелов никак не отреагировал на грубость, а продолжая не замечать адмирала, напомнил:

– Нельзя провоцировать меня постоянно. Первый раз, когда Янис организовал покушение на меня по дороге из Шереметьево, я ради общего дела простил. Он перестал меня уважать и за моей спиной стал вести странную игру с моим врагом Воркутой. Я и на этот раз не пошел на скандал. И уж после этого Янис решил, что может по отношению ко мне вести себя как угодно. В этом была его ошибка. Для пощечин можно подставить всего две щеки. Третьей нет.

– Возможно ты и прав, но нельзя же так. Сколько мороки возникнет с его документами, когда мы вернемся в Грецию, – буркнул Апостолос, топчась на месте.

– Долго собираешься меня здесь держать? – сухо спросил Маркелов.

– О твоей же безопасности пекусь. Посиди денек-другой, успокойся, – и, не желая вступать с Маркеловым в перебранку, направился к двери. – Пошли, граф.

Павел обнял Илью Сергеевича и прошептал на ухо:

– Ровно в одиннадцать потребуйте к себе медсестру для инъекции баралгина! Мы вас вытащим отсюда, иначе они вас задушат, – и поспешил за Апостолосом.

Тот уже на палубе спросил.

– О чем шептались?

– Так, немного успокоил его. Заверил, что Татьяна по-настоящему любит его одного и с моей стороны никаких посягательств быть не может.

Апостолос положил руку на плечо графу.

– Отличный ты парень. А я уж заподозрил, что готовите заговор против меня, – и вдруг, отстранив Павла от себя, внимательно посмотрел в его глаза.

– Я не прибегаю к заговорам даже за карточным столом, – не моргнув глазом, заверил его граф.

…Леонтович полулежал на постели и рассматривал вялую грудь обнаженной медсестры Ницы, без умолку лепетавшей про любовь на отвратительном английском языке. Она оказалась невероятно активной. Не успел Леонтович привести ее в каюту, как Ница сама полезла целоваться.

Ему не пришлось прикладывать и минимума усилий. Оказывается, гречанка с первого дня круиза сохла по нему. Шоумен давно заметил у медичек особую тягу к сексу. Но думал, это касается лишь совковых медсестер. Выяснилось – ошибся. Ница оказалась безудержна в сексе. Сама раздела его, уложила, обцеловала с ног до головы и все под страстное шептание:

– Май дарлинг, май дарлинг…

Она заставила шоумена вспомнить все рискованные удовольствия. И хотя никакого особого возбуждения он не испытывал, компенсировалось это ее неутомимой энергией.

Нице не было тридцати, но тело казалось каким-то пожеванным, а кожа имела серовато-желтоватый оттенок. Леонтович провел рукой по ее вялой, заостряющейся и соску груди и попытался вспомнить, когда последний раз он трахал такую «никакую» девушку. Память отбрасывала его в далекую студенческую молодость. В общежитие. Да, именно там попадались такие. Ни одно лицо вспомнить не удалось. Бывает же такое! Все зрительно восстановил. Душевая в общежитии. На лавке лежит девушка. Он проделывает с нею акт почти стоя и очень гордится найденной позой. Вот чувство гордости Леонтович вспомнил, а как выглядела девушка, вспомнить не смог. Ему стало обидно. Так ведь скоро вообще все забудется. И окажется, жил-жил, а с кем – неизвестно.

– О чем задумался? – потрепала его по голове Ница.

Вспоминаю, где я тебя видел.

– Как где? На корабле!

– Нет, раньше…

– Ты бывал в Афинах?

– Мы с тобой встречались в Москве.

– Но я никогда не была в Москве! – удивилась Ница.

– Была, – твердо заявил Леонтович. – Я с тобой уже спал.

Их странный спор прервал звонок телефона. Леонтович взял трубку. В ней раздался голос Павла:

– Объявили по динамикам, чтобы медсестра срочно спустилась в госпитальный отсек. Ты ее раздел?

– Сама разделась, – вздохнул Леонтович.

– Отправляй в ванную. Сейчас зайду.

Шоумен положил трубку и с трудом оторвал от себя сразу же набросившуюся на него Ницу.

– Сейчас по делу зайдет мой товарищ. Спрячься пока в туалетной комнате. Не надо, чтобы он тебя видел.

– А потом продолжим? – голосом, не терпящим возражений, поинтересовалась медсестра.

– Еще как! – бодрячком подскочил Леонтович и, стянув ее с постели, отвел в туалетную комнату, закрыл за ней дверь и быстро принялся засовывать ее белый халат, морской фирменный жакет и пилотку в приготовленный пакет. Потом открыл дверь. На пороге стоял граф.

– Давай, – протянул он руку.

– Нет. Посиди со мной две минуты, – потребовал Леонтович. Он стоял босиком в наброшенном махровом халате. – Выпьем по рюмке для передыха.

– Тяжело? – посочувствовал Павел.

– Не то слово. Боюсь, член отгрызет. Ну и задание от имени родины ты мне придумал. Эту уж точно не забуду.

Он усадил Павла в кресло и налил «Метаксу».

– За наши успехи! – и с удовольствием выпил.

Павел последовал его примеру и напомнил:

– Никому дверь не открывай, жди моего звонка. Крепись, вспомни фильмы про войну под Москвой.

Шоумен печально улыбнулся.

– Им было легче. Как-никак, оружие имели автоматическое.

Павел вышел и не спеша отправился в свою каюту, где его ждала раздетая, в суматохе забывшая о стеснении Антигони.

Костюм медсестры оказался ей впору. Только вот пистолет некуда было деть. Она долго вертела им и, не придумав ничего лучшего, повернулась к Павлу спиной и затолкала его в трусы.

– Выдержат? – озабоченно спросил он.

– Специально надела эластичные панталоны, – по-деловому объяснила Антигони. Покрутилась перед Павлом. – Незаметно?

– Нет. Смотри, чтобы не выпал. – Он подошел к гречанке, обнял се и прижал к себе. – С Богом. Я буду страховать тебя. Если что, подай знак, и я ворвусь в отсек.

– Надеюсь, не понадобится. Сейчас не ходи за мной.

Она сама поцеловала его и отправилась к Маркелову.

Пилотку Антигони надвинула почти на самые глаза. Но это оказалось излишним – никто из хмельных пассажиров, догуливавших очередной день круиза, не обращал на нее внимания. Спустившись вниз, Антигони зашла в приемный покой. Охранники все так же беззаботно играли в нарды.

– Боже, какие красавцы! – воскликнула Антигони.

Греки заулыбались.

– А нас ты можешь немного полечить?

– Как тебя зовут?

– Ты доктор по каким частям тела?

Посыпались вопросы словоохотливых охранников.

– По той, которая мужчин беспокоит больше всего, – кокетливо откликнулась на их игривые интонации медсестра.

– Так чего ж мы тогда ждем? – один из охранников встал из-за стола.

Старший, смеясь и пожирая ее глазами, тем не менее заявил, что они должны обыскивать каждого, кто идет к русскому господину.

– Я надеюсь, это сделает самый достойный из вас? – потребовала Антигони.

Охранники переглянулись. Каждый считал себя самым достойным.

– Выбирай сама, – согласился старший.

– По глазам что ли? – хихикнула медсестра и провела языком по влажным полураскрытым губам.

– А как еще?

– Есть один известный в медицине способ. Предлагаю воспользоваться им.

Остальные охранники тоже встали, предчувствуя какую-то сексуальную подоплеку ее предложения.

– Да, да, – подзадорила их Антигони. – Попробуем определить самого достойного по единственному главному критерию – длине ваших членов. У кого он окажется самым огромным, тот пусть и обыскивает меня и даже сможет проверить, не спрятан ли у меня в трусах пистолет.

Охранники обалдели и завороженными глазами смотрели на медсестру.

– Ну, я жду! Или вам нечего показать? Какие же вы тогда греки!

Этот призыв вывел парней из оцепенениями они принялись лихорадочно расстегивать брюки. Старший, несколько помедлив, тоже рискнул поучаствовать в состязании.

– Нет, так не видно. Я не хочу никого обижать, – комментировала Антигони их действия. – Встаньте все к стене и спустите штаны. Тогда будет честно.

Все четверо выстроились в шеренгу и полностью обнажили свои вздыбившиеся достоинства. При этом каждый поглядывал на другого, пытаясь определить, кто же из них владелец самого грозного оружия.

Антигони долго скользила взглядом по представленным доказательствам. Потом отошла назад.

– А теперь я вам покажу то, что у меня в трусах, – воскликнула она со смехом. Задрала юбку и вытащила из эластичных панталонов пистолет. Направила его на охранников, не успевших сообразить, что происходит.

– Повернуться лицом к стене! – грубым голосом приказала медсестра. – Иначе буду стрелять по этим штукам!

Никто не подчинился. Тогда Антигони выстрелила в один из лежавших на табурете автоматов. Пуля срекошетила и ударила в стол. Этот выстрел возымел свое действие. Все четверо, неуклюже переставляя ноги – движениям мешали спущенные штаны, повернулись и уперлись поднятыми руками в стену.

Держа их под прицелом, Антигони подошла к двери госпитальной каюты, повернула ключ и открыла ее.

– Господин Маркелов, вырвите провод телефона и выходите!

Илья Сергеевич выполнил ее указания незамедлительно.

После чего взял лежавший на столе автомат, вскинул его и встал рядом с Антигони.

– А теперь, мои милые Приапы, не опуская рук, по одному входите в каюту. Вам тоже не мешает отдохнуть.

Хмуро уставясь в пол, сгорая от стыда и досады, охранники, с трудом передвигая ноги, зашаркав, направились в каюту. Когда последний переступил порог, Антигони захлопнула дверь и повернула ключ.

– Нужно забаррикадировать, – объяснила она Маркелову.

Вдвоем, напрягая все свои силы, они пододвинули к двери железный шкаф с медикаментами. Подперли его металлическим столом, за которым охранники играли в нарды.

– Снимите пиджак и заверните в него автомат. Пригодится, – распорядилась Антигони. Маркелов послушно выполнял ее указания.

Когда они вышли на палубу, он впервые обратился к ней с вопросом.

– Куда вы меня ведете?

– Ваша каюта занята. Там охранники господина Лихидиса. Лучше провести ночь в другой. Господин Шкуратов, любезно предоставил вам свою. Никому не придет в голову искать вас там.

Маркелов ничего не ответил. Он хотел поскорее проскочить мимо лифтов по коридору и скрыться за спасительной дверью каюты. Но Антигони шла не торопясь, поддерживая Маркелова. Всем своим видом давая понять встречным, что он плохо себя чувствует. Илья Сергеевич, прижимая к животу пиджак со спрятанным в нем автоматом, закатывал глаза и хватался за сердце, подтверждая это.

Они без происшествий добрались до каюты Шкуратова, Антигони постучала. Дверь открылась, Маркелов вошел и сразу же получил оглушительный удар по голове, от которого повалился на пол и потерял сознание.

Это его ударил спрятавшийся за дверью Егор.

Шкуратов достал припасенные веревки. Замотал сначала ноги, а потом перевернул Маркелова на живот и крепко-накрепко связал закрученные назад руки. Подтащил бизнесмена к креслу и при помощи Антигони усадил в него.

Отдышался и спросил:

– Ты кто такая?

– Я Люба, которую ты опознал в каюте графа Нессельроде.

– А… – протянул Шкуратов, – тогда вопросов нет.

Он подобрал автомат, осмотрел его.

– Оставь мне на всякий случай. Охранять такую важную персону, так уж по-настоящему:

– Пользоваться им умеешь?

– Обижаешь! Три года в морской пехоте отслужил. Стрелял на звук. Правда, лет, эдак, тридцать назад.

Антигони увидела, что Маркелов открыл глаза и уставился на Егора.

– Вы тут не очень шумите. Можешь залепить ему рот скотчем. Мне пора, – и она сначала осторожно выглянула в коридор, убедилась, что никого нет, и скрылась за дверью.

– Почему меня связали? – еле ворочая непослушным языком спросил Маркелов.

Шкуратов взял в руи автомат, снял с предохранителя и направил на бизнесмена.

– Помолчи. Твой круиз закончился. Вздумаешь орать – пристрелю сразу. Мне за такого государственного преступника в любом случае орден дадут! Ишь ты, решил превратить нашу Россию в свалку радиоактивных отходов? Я за это от имени всех россиян расстреляю тебя в упор.

– Кто тебе рассказал? – простонал Маркелов. Его не меньше, чем удар, потрясли слова артиста.

– Весь корабль знает о вашем гнусном бизнесе. Сейчас арестуют твоего партнера и будете ждать своей незавидной участи.

– Дай выпить…

– Это – пожалуйста!

Егор налил в стаканы виски. Поднял один из них.

– Давай выпьем за то, чтобы таких сволочей, как ты, в России не было. Или хотя бы на одного тебя их стало бы меньше!

Сказав тост, он поднес стакан к губам Маркелова и влил ему виски в рот. Маркелов закашлялся, отдышался и покорно спросил:

– Кто тебе рассказал?

– Граф Нессельроде. Он объявил вам тихую войну. Никогда отходы не попадут в наши территориальные воды. И судить вас будет международный суд.

Маркелов закрыл глаза. Голова трещала от удара и известий. Но через некоторое время спокойно и доверительно обратился к артисту.

– Егор, вы такой умный человек, мы давно знакомы. Неужели поверили, что я способен нанести вред своей родине. Мое физическое состояние не позволяет обижаться, но это чудовищное обвинение ко мне никакого отношения не имеет.

– Как не имеет? – возмутился артист и схватился за автомат.

– Абсолютно. Я до сих пор верю, что везу в Россию контейнеры с оборудованием для зверофермы.

– Вранье! Там стеклянные кубы с радиоактивными отходами. Уже всем известно.

– А мне нет. Погрузкой руководил Лавр, возможно, за моей спиной он и решился на контрабанду. Теперь понятны мотивы его смерти. Посуди сам, ежели бы я был заодно с греками, для чего меня нужно было бы сажать под арест в тот отсек, в котором мучался ты?

– Вопрос, – многозначительно согласился Егор. Он совершенно протрезвел, но не очень хорошо помнил весь разговор с Павлом.

Маркелов, видя, что поселил в душе артиста сомнения решил подогреть их спиртным.

– Выпьем еще, ты меня здорово, обидел. Но я не сержусь, тебе так объяснили. Одурачили. Не знаю, о каких радиоактивных отходах идет речь, но уверен, граф просто захотел мне отомстить за то, что Татьяна ушла от него ко мне.

– Думаешь? – лицо артиста снова стало походить на лицо роденовского мыслителя. Он наполнил стаканы. – Пей!

– Развяжи мне руки, – взмолился Маркелов. – К чему издеваться над человеком?!

Шкуратов задумался. Встряхнул головой, подошел к Маркелову, влил ему еще виски и строго, отказал:

– Посиди так. Придет Павел – разберемся, что, к чему.

А в соседней каюте мучился Леонтович. Ласки Ницы напоминали пытки. Он ничего не хотел и не испытывал. Но приходилось ждать, когда граф вернет одежду. Тоскливым голосом шоумен просил:

– Сделай мне еще что-нибудь…

И гречанка с новыми ласками набрасывалась на него. Казалось, они уже по второму разу прошли все упоминаемое в «Кама Сутре». Леонтовича подташнивало. Всеми возможными способами она старалась его возбудить в несчетный раз. Он чувствовал себя полем, которое перепахивают снова и снова.

– Может, ты устал, милый? – иногда спрашивала Ница,

Леонтович, опасаясь, что она начнет собираться, изображал кавказскую страсть и кричал:

– Выходи за меня замуж. Я – человек не бедный, буду носить тебя на руках, – выпалил он, а у самого аж потемнело в глазах.

Ница от неожиданности села ему прямо на безвольно опустившийся, скрюченный член. Леонтович заорал благим матом.

– Ой, милый! – бросилась она покрывать поцелуями придавленное место. – Я так счастлива! Замуж за тебя! Такого знаменитого! Все женщины мечтают с тобой переспать! А ты выбрал меня…

И она залилась слезами. Все ее потасканное тело содрогалось от рыданий. Она растирала краску по лицу и не могла успокоиться. Леонтович поглядывал на часы и ругал графа. Выдержав тем самым паузу, участливо спросил:

– Я своим предложением тебя обидел?

– Нет, милый! Просто… просто я замужем. Он очень любит меня! Как же ему рассказать об этом? Он больной человек, беспомощный, как ребенок…

«Какое счастье! – подумал Леонтович, – хоть с этим повезло» – и принялся ее утешать.

– Ничего, я готов любить тебя тайно.

Ница встала и благодарно посмотрела на него:

– Какой ты милый. Неужели будешь плавать со мной по полгода в круизах?

– Буду! – решительно подтвердил Леонтович и подумал, что утопился бы еще до конца первого круиза.

На его счастье позвонил граф. Он был готов занести вещи. Леонтович отправил Ницу в туалетную комнату. Для страховки закрыл дверь на запор и накинул халат.

Павел внес с собой нервное возбуждение, которое сразу же передалось шоумену. Раскидав вещи Ницы по каюте, он заставил графа сесть и все рассказать.

– Маркелов в наших руках, – прошептал Павел. – У Антигони не хватило мужества и жестокости, чтобы расстрелять всю охрану. Значит, готовься к тому, что твою медсестру схватят в первую очередь.

– А потом начнут пытать меня, – грустно заметил Леонтович.

– Да, но охрана же подтвердит, что это не она. С тебя взятки гладки.

– А что скажет моя жена, когда какой-нибудь журналист опишет вашу героическую акцию? Проникнется уважением, как к герою Чернобыля?

– В моей каюте тоже чужая женщина, – выдвинул аргумент граф.

– Никогда не думал, что служить родине придется таким тяжелым и грубым способом, – вздохнул Леонтович.

– Лучше было бы, чтобы медсестра осталась у тебя до утра.

Леонтович посмотрел на него глазами, полными неподдельного страдания.

– Ни за что! – выкрикнул он. – Я отдал родине все, что мог, Теперь моей потенции уже никакая радиация не страшна!

– Хорошо, хорошо, пусть уходит, – согласился граф. – Завтра мы арестуем Апостолоса и вздохнем спокойно.

Он подмигнул печальному, измученному шоумену и оставил его для последних прощальных поцелуев благодарной медсестры.

У лифта его остановила Татьяна. Она была пьяна и очень агрессивна.

– Я уже тебе не нужна? Сделала свое дело и пошла вон?

– Успокойся, пойдем посидим у бассейна, – он обнял ее за талию. – У меня есть хорошие новости.

– Плевала я на них! – оттолкнула его Татьяна. – Не прикасайся ко мне. Я навсегда опозорена. Зрители будут показывать на меня пальцем и говорить – это та знаменитой артистка, между ног которой убили ее любовника.

– Наоборот. Все будут тебя жалеть. Ведь ты чуть не стала жертвой изнасилования, – постарался как можно спокойнее объяснить ей Павел.

– Попытка? Да он полчаса трахал меня, пока этот козел раздумывал – идти или не идти!

– Этот козел уже связан и находится под нашей охраной.

Павлу все-таки удалось увлечь Татьяну за собой. Они нашли темное пространство между подвешенными шлюпками. Там можно было спокойно поговорить.

Татьяна закурила. Первая волна истерии прошла. Но злость продолжала клокотать в ее груди. Она, выступив в такой кровавой драме, не получила главного – аплодисментов. После истории с Воркутой она мгновенно стала самой популярной женщиной круиза, а на этот раз о ней быстро забыли. Никто даже не посочувствовал. А граф не соизволил навестить ее. Можно подумать, что на Татьяне каждый день закалывают по любовнику. Эти мысли подняли вторую волну истерики.

– Ты заставил меня поверить в мафию на корабле, но никаких доказательств у тебя нет. Все, что мне об этом известно, так только то, что ты проводишь ночи с любовницей господина Ликидиса. Интересно поглядеть на него, когда он узнает об этом!

– Уж не ты ли побежишь ему сообщать?

– А почему бы нет? Заодно и про радиоактивные отходы выясню.

– Скорее всего тебе объяснят, но не словами, а пулей в лоб.

Татьяна закурила. Смерила графа презрительным взглядом.

– Меня пугать? После того, что я пережила? Котик, опомнись.

Так некстати Татьяна затеяла выяснение отношений. С ней, когда она пьяная, граф совершенно не мог разговаривать. Поэтому решился на крутую меру. Он взял ее под руку и потащил за собой.

– Пошли. Сейчас я предоставлю тебе доказательства. Хватит меня ревновать к несуществующим любовницам! Нам всем нужно предотвратить преступление, а не ругаться между собой.