Текст книги "Супермодель в лучах смерти"

Автор книги: Михаил Рогожин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

Глава двадцать первая

Эта последняя ночь в Афинах оказалась бессонной не только для Любы. Пия, воспользовавшись тем, что Апостолос устроил на вилле большую карточную игру, передала Егору через Татьяну приглашение навестить ее.

Предварительно она отпустила прислугу и согласилась на поездку Дженнифер с друзьями на острова. Вернувшись из ресторана, Пия, не переодеваясь, замерла возле окна, держа в руке стакан, наполненный виски. Она жаждала заметить свет фар подъезжающего такси. Егор получил подробную инструкцию, как ехать на холм Ликавитос в родительский дом Пии. Она не боялась принимать его здесь. Апостолос всегда ненавидел этот особняк, и именно поэтому он превратился для нее в место затворничества. Но оно подошло к концу. Пия постоянно возвращалась в мыслях к тем страданиям, которые из-за нее перенес Егор. Он был на волоске от смерти. Эта ужасная женщина чуть не замучила его…

Теперь Пию никакой гнев Апостолоса не мог остановить. Она окончательно решила связать свою жизнь с русским артистом, который будет носить ее на руках и вернет ей утраченную молодость, растоптанную Апостолосом и его девками.

Задумавшись, она чуть не проворонила такси. На улице хлопнула дверь, и при свете луны она узнала лысину Егора.

Он вошел очень настороженный. Глаза пытливо смотрели на Пию, и было непонятно, то ли он счастлив видеть ее, то ли выполняет ее просьбу. Но Пия уже все решила за него, поэтому не раздумывая повела его в комнату, усадила на канапэ и села рядом. Егор растерялся от богатства обстановки, от антиквариата, на дух не выносимого Апостолосом.

– Не нервничай, – принялась успокаивать его Пия. – Я позвала тебя в свой дом, потому что решила окончательно, что он станет и твоим. В нем я родилась, тут прожили счастливую жизнь мои родители. Видишь, над лестницей висят их портреты. И других родственников тоже. Но уже много лет в этом доме поселилось несчастье. Имя ему – Апостолос Ликидис. Нет, он здесь не живет. Лишь иногда появляется, чтобы оскорбить меня. Но после моей встречи с тобой ноги его больше здесь не будет… Ты понимаешь, о чем я говорю? – переспросила Пия, боясь, что ее английский слишком сложен для Егора.

Тот понимал с пятое на десятое, но одно усвоил сразу. Пия продолжает настаивать на женитьбе. Он долго размышлял на эту тему, пока вынужден был сидеть в одиночестве в своей каюте. И в принципе, честно перетряхнув свою жизнь, понял, что прошлая слава сегодня уже не греет его. Кино в России если не погибло вообще, то для него, уж точно, умерло. А что он умеет в жизни? Сниматься, немного снимать сам и произносить речи. Пожалуй, маловато. Пия – не женщина его мечты. Но уж точно лучше любой из московских шлюх, окружавших его.

– Апостолос будет против, – резонно ответил он.

– Это не твоя проблема! Мы сегодня расстанемся, и ты не подавай вида, что думаешь обо мне. Я остаюсь в Афинах. На корабле мне больше делать нечего. Пока господин Ликидис будет в плавании, я подам на развод. И приеду к тебе в Москву. Он не посмеет нам помешать…

Пия поставила стакан на столик и протянула руки к Егору. Тот отбросил все мысли, расчеты и страхи. В конце концов, богатство и любовь сами свалились на него, и он не менее Апостолоса достоин их.

Пия провела Егора через анфиладу комнат в свою спальню. Прежде чем переступить ее порог, серьезно предупредила Егора: «Сюда не входил еще ни один мужчина, включая моего мужа».

Егор улыбнулся. Он бывал в роскошных спальнях, но не в таких. Актерское самолюбие почувствовало удовлетворение от неожиданно полученной новой роли…

Граф, помня о просьбе Шкуратова, играл так, что Апостолос забыл обо всем на свете. Осторожный, скупой мэр Афин никак не хотел вставать, не отыгравшись. Периодически приходилось делать перерывы и прогуливаться возле круглого бассейна с небольшим островком в центре и лебедями, плававшими в зеленоватой воде. Филиппинцы в золотистых фраках разносили напитки.

Апостолос выглядел самым счастливым человеком, у которого дела идут отлично и здоровье позволяет наслаждаться жизнью. С мэром на вилле оказалась крупная, манерная женщина, говорившая по-русски. Но ею занялась Татьяна, и мужчины были предоставлены самим себе.

– Граф, – обратился к Павлу Апостолос, – мне Маркелов рассказал о предложении, сделанном вам по поводу Баден-Бадена. По-моему, оно имеет смысл. Неужели вы еще раздумываете? Я готов вложить свои деньги в реализацию этой идеи и сам частенько буду наезжать с друзьями, чтобы переброситься с вами в картишки. Вы, не отрываясь от своего любимого занятия, станете богатейшим человеком. И без всякого риска проиграть.

Павел понял, что Маркелов решил предпринять атаку, через Апостолоса. Ему предлагалось наплевать на собственную гордость и навсегда склонить голову перед деньгами Маркелова и Апостолоса. О, никто на него больше не будет покушаться. Наоборот, выставят охрану. Пылинки будут сдувать. И… презирать, как обычного служащего.

– Мне трудно отказываться, особенно когда вы заинтересованы в моей судьбе… – начал медленно он.

– Послушай, граф, что мы с тобой раскланиваемся, давай по-простому, по-нашему, – я навсегда твой друг. Мне ты симпатичен, и потому говори начистоту, что тебя смущает в предложении Маркелова?

Павел посмотрел в ту сторону, где под пышной пальмой Илья Сергеевич беседовал с дамами, и спокойно ответил:

– Сам Маркелов.

– Логично… – Апостолос принялся покусывать нижнюю губу. Потоптался на месте и, взяв его под руку, повел назад к столу. – Сегодня играем до утра!

Павел вздохнул и подумал, как хорошо было бы оказаться сейчас в своей каюте, услышать тихое, почти детское дыхание Любы и улечься рядом. Но тут же предупредил сам себя, что лучше идти играть, потому что именно сегодня, во время представления, ему показалось, что Люба взяла над ним верх, особенно когда прижалась к нему в темноте и попросила поцеловать ее.

Графу и впрямь незачем было торопиться на корабль. Как раз в тот момент, когда он вспомнил о Любе, из такси, подъехавшего к причалу, вышла Антигони. Она слегка нетрезвой походкой прошлась немного и повернула к трапу, возле которого дежурили пограничники. Один из них при виде ее вытянулся, заулыбался и сказал по-гречески своим друзьям:

– Ох, как бы я ей засадил… – и под общий смех обратился к Антигони: – Мадемуазель?

Та вспомнила совет Любы и вместо паспорта показала ему язык. Этого оказалось достаточно. Она без всяких препятствий поднялась по трапу и, стараясь не выдавать незнание корабля, пошла куда глаза глядят.

У лифта к ней подошел неизвестно откуда взявшийся Лавр. Антигони его сразу узнала.

– Где ты шляешься? – хмуро спросил он.

Гречанка предпочла не отвечать. Он преградил ей дорогу.

– Нет уж. Я своего часа дождался. Граф далеко, и некому тебя защищать. Раз я обещал тебя трахнуть, значит, лучше не сопротивляйся. И тогда граф ни о чем не узнает, а тебе я не сделаю больно.

Он грубо схватил ее за плечи и с силой сжал.

Антигони застонала и, понимая, что в любую минуту Лавр может ее разоблачить, симитировала рвоту. Да так естественно, что выпитое шампанское на самом деле полилось изо рта. Лавр отскочил, спасая брюки. Его мат гулко раздался в пустых коридорах корабля.

– Ничего. Проблюешься. Запихну тебя под холодный душ и быстро придешь в себя, – говорил он, держась на некотором расстоянии от Антигони.

Та, согнувшись, соображала, как избавиться от домоганий, грозивших ей многими бедами. Она могла бы постоять за себя. Но приходилось играть роль юной, пьяной девчонки. Понимая, что бежать бессмысленно, она опустилась на колени, чем вызвала недоумение у Лавра.

– Ты что, притворяешься? Напилась, падла! Я ее полночи жду, а она где-то забавляется… – он явно не знал, что делать. В любую минуту могли появиться возвращавшиеся группками пассажиры.

Антигони на это и надеялась. Ни в коем случае ей нельзя было двигаться с места.

– Вставай, падла, – Лавр занес уже ногу для удара, но прежде предупредил: – Не доводи до греха. Один раз ударю, у тебя матка выпадет.

Антигони не отреагировала. Лишь постаралась повернуться к нему боком. Но нанести удар ему не удалось. Сзади на него, подобно медведю, навалился Петр Кабанюк. Он уже давно шатался по кораблю в надежде затащить какую-нибудь загулявшую конкурсантку или пассажирку к себе в каюту. А когда движение прекращалось, сидел на палубе, пил из горла «Метаксу» и смотрел в бинокль за приближающимися девицами. Антигони в костюме Любы он заметил сразу, ее внешний вид не вызывал никаких подозрений, и он подумал, что Люба направляется в каюту к графу. Но когда спустился, чтобы ее поприветствовать, увидел нечто, возмутившее его до глубины души.

Поэтому, обхватив Лавра за горло, он своим весом стал выгибать его назад. Лавр уперся локтями в его огромный живот, но никак не мог вырваться из захвата. Пришлось хрипеть:

– Отпусти по-хорошему, убью гада.

– Ты дивись, який бандюга, – еще больше возмутился Кабанюк и продолжал душить его.

Лавр, с трудом хватая воздух, взмолился:

– Отпусти, сдаюсь, слово даю, отпусти…

Кабанюк разжал руки и животом оттолкнул Лавра. Тот задрал голову и никак не мог прийти в себя.

– Пошли, рыбонька, я тебя доведу. Ты же к графу навострилась?

Антигони молча кивнула и пошла вслед за своим спасителем. Она спиной чувствовала бешеный взгляд Лавра. Но он ни слова не проронил вслед удаляющейся парочке. Молча они добрались до каюты Павла. Кабанюк, видя, что она не может открыть дверь, взял из ее рук ключ, повернул замок и распахнул ее.

– Лягай, рыбонька. Якшо станет ломиться, звони мне. Я ему наизнанку кое-что выверну.

Антигони, пошатываясь, зашла в каюту и заперлась. Ей пришлось пережить ужасные минуты. Она нисколько не боялась грубости Лавра, пресечь которые не представляло труда, но провал столь удачно разработанного плана проникновения на корабль перечеркнул бы многое в ее жизни. К тому же, теперь она лично несла ответственность за поверившую ей девчонку.

Но тишина за дверью успокаивала лучше всякого самовнушения. Антигони сбросила куртку. Ей следовало торопиться. Граф мог заявиться в любой момент. Она прошлась по каюте. Везде были разбросаны вещи Любы. Зато граф, судя по аккуратно развешенным рубашкам, костюмам, брюкам, был педантом. На письменном столе также царил порядок, если не считать маленького лифчика, оставленного Любой. Странно, при таком близком контакте он отказался от сексуальных отношений. Антигони поверила в то, что Люба не врала, рассказывая о своих девичьих унижениях.

Осмотр каюты закончила знакомством с баром. Напитки стояли почти нетронутые. Антигони открыла бутылку шампанского и выпила целый фужер одним махом. После чего разделась, бросила на пол джинсы, в кресло – трусики и достала из сумки единственную взятую с собой одежду – короткую ночную рубашку. Ей все-таки казалось невозможным спать абсолютно голой рядом с незнакомым мужчиной.

Готовая при любом подозрительном шуме за дверью юркнуть в постель, она закурила и налила себе еще шампанского.

Время сейчас играло на нее. Она может спокойно выспаться, а чтобы случайно не заронить подозрения по поводу своей внешности, Антигони прихватила специальную темную повязку, обычно предлагаемую в самолетах, чтобы дневной свет не мешал спать. Эта повязка практически закрывала лицо от лба до скул.

Звук, который она с напряжением ожидала, все-таки возник. Кто-то пытался вставить ключ в замок. Антигони наложила на лицо повязку, липучками закрепила ее на затылке и быстро нырнула под одеяло, повернувшись к стене.

Граф зашел в каюту и с удовольствием вдохнул новый запах духов. Он чувствовал себя усталым, разбитым и пьяным. Первым делом, закрыв за собой дверь, он вытащил из всех карманов деньги и несколько чеков, достал из шкафа серую замшевую куртку и спрятал выигрыш за ее подкладку. Потом сел и вытащил сигарету из Любиной пачки. На столе стояла пустая бутылка шампанского. Граф вслух принялся укорять девушку:

– Хуже пьянства в одиночестве нет ничего. Со мной ты отказываешься пить. В ресторанах и на банкетах тоже, а сама, пожалуйста, выдула целую бутылку. Слышишь меня? Хотя где там! Теперь из пушки не добудишься. Нашла себе снотворное. Так мы не договаривались. Потом начнешь обвинять меня в том, что приучил тебя к алкоголю. Завтра же выброшу из бара все бутылки…

Граф сказал это и сам себе удивился. Пожалуй, перегнул палку. И как бы стараясь замять вырвавшуюся угрозу, полез в бар и налил себе виски.

Сколько было сыграно партий, он уже не помнил. Перед глазами стояло бледное лицо мэра. Его мушкетерские усы к утру потеряли всякий шарм и больше походили на какую-то тряпку. Столько он давно не проигрывал. Зато Апостолос был счастлив. В графе он нашел достойного партнера и противника.

Павел выпил и отправился принимать душ. Ему очень хотелось разбудить Любу и позволить ей приставать к нему с ласками. Дурацкий эксперимент по приручению котенка, пожалуй, закончится самым банальным образом. Но, слава Богу, она спит и искушение бродит лишь в его пьяном мозгу.

Граф вышел из душа и улегся совершенно голый, чего раньше не позволял себе. Он даже не заметил повязку на ее лице. Зато не удержался и провел рукой по бедру девушки, показавшемуся ему несколько более женственным. Она не отреагировала, и он спокойно заснул.

Антигони лежала ни жива ни мертва. Она настолько поверила в равнодушие графа к Любе, что его прикосновение явилось полнейшей неожиданностью. Ситуация, в которою она попала, не оставляла ей выбора. Конечно, она сумеет помешать пьяному Графу овладеть ею, но для этого нужно было бодрствовать. А спать хотелось немыслимо. На ее счастье, Павел Нессельроде отключился быстро. Антигони даже позволила себе слезть с постели, покурить и выпить виски. После этого, облачившись в маску, она заснула мгновенно.

Утром бодрствующих на судне оказалось совсем немного. Среди них был Апостолос, умевший спать всего несколько часов в сутки. Он, свежий и жизнерадостный, бубнил по своему обыкновению какую-то греческую мелодию и топтался в рулевой рубке.

Капитан Димитрис Папас готовил судно к выходу в море. Хитрый Апостолос решил всех обмануть. Он изменил время отправления, не предупредив об этом журналистов. Теперь, когда обитые тонкими листами олова трюмы были засужены контейнерами с радиоактивными отходами, стоять на приколе в порту – значило подвергать себя излишней опасности. Лучше на всех парах подальше в море, где и черт ему не брат.

Стюарды, сбиваясь с ног, выясняли наличие пассажиров на корабле. Оказалось, что никто из них, включая девчонок-конкурсанток, на берегу не остался.

– Запрашивай порт на разрешение, – приказал Апостолос.

Папас не замедлил отдать соответствующие команды. Никто не возражал, чтобы корабль господина Ликидиса освободил место у причала, поэтому все службы дали разрешение.

Апостолос довольно причмокнул и попросил Папаса без строгих ноток в голосе:

– Отваливай, лучше постоим на рейде. Нечего тут мозолить глаза, – и отправился в кают-компанию, где его ждал вечно улыбающийся Лефтерис.

Павел проснулся, ощутив движение судна. Он открыл один глаз и огляделся. В голове монотонно шумел прибой. Он накатывал от затылка и мерно ударялся в лоб. Подташнивало, как во время качки.

«Неужели мы в открытом море?» – удивился Павел и, сознавая, что этого не может быть, а симптомы, скорее похмельные, нежели штормовые, с трудом встал и подошел к окну. Открыл шторки и не поверил своим глазам. В ярком солнечном свете Пирей маячил на горизонте белыми зубцами домов, холмов и кораблей.

– Все-таки отплыли, – вслух произнес он и достал из бара минералку. Осушив почти всю пластиковую бутылку, посмотрел на Любу. Она лежала на спине и сладко спала. Повязка съехала на лоб, и ее лицо показалось Павлу странно незнакомым.

Чем пристальнее он вглядывался, тем больше ему казалось, что с Любой что-то случилось. Нет, вообще-то, это была Люба. Но на ее лице проявился возраст, и что-то в нем казалось не таким. Словно кто-то сместил знакомые черты. Павел хотел нагнуться к ней, но в голове стрельнуло так, что пришлось зажмурить глаза.

«Вот до чего доводит алкоголь, – сказал себе Павел. – Даже Любу перестал узнавать. Значит, срочно нужно прекращать пить. А то черти покажутся…»

Он слышал еще в Прокопьевске, что когда мужики напивались до белой горячки, то зачастую собственных жен принимали за ведьм и чертей. Некоторые, особенно буйные, носились по дворам с топорами за голосившими женами.

Оставалось признаться, что он уже близок к этому. Павел снова открыл глаза и уставился на Любу. Вроде бы она… а вроде бы и нет.

Ему стало стыдно. Он взял со стола бутылку виски и сделал несколько глотков. Боль в голове успокоилась, и лицо Любы показалось намного красивее, чем раньше. «Просто я влюбился в нее», – догадался граф, и от этого стало еще хуже. Так он и сидел, разглядывая спящую девушку, пока она во сне не отвернулась к стенке, выставив из-под одеяла голый зад.

Павел встал и слегка покачнулся. В его состоянии не следовало прикасаться к Любе. Возникшее желание было не способно реанимировать разбитый алкоголем организм. Он тяжело повалился рядом с ней и, вздохнув, заснул беспокойным сном.

Антигони открыла глаза и испугалась. Защитная маска куда-то исчезла. Она покосилась на спящего графа и попробовала на ощупь найти маску. Обнаружила ее на лбу. Неужели он что-то заподозрил и приоткрыл ей лицо? Но граф безмятежно спал. Он лежал поверх одеяла совершенно голый. Антигони наткнулась взглядом на его напрягшийся член и засомневалась в том, что он слит по-настоящему, а не прикидывается.

К тому же она поняла, что граф совсем не так безопасен, как рассказывала Люба. Нужно было выработать тактику общения с ним. Надеяться на его порядочность и говорить правду – слишком рискованно. Человек, зарабатывающий на жизнь игрой в карты, вряд ли обладает необходимыми моральными тормозами и склонен в каждой возникающей ситуации искать свою выгоду.

Чтобы не пребывать в неведении, Антигони легко приподнялась и слезла с постели, не задев графа. Она направилась в туалетную комнату и с наслаждением встала под душ. Сколько она спала, который сейчас час – Антигони понятия не имела. Зато чувствовала себя бодрой и абсолютно отдохнувшей.

Она вернулась в комнату. Граф лежал в той же позе. Антигони накрыла его влажным полотенцем, которым вытиралась, и с некоторым опасением снова легла. Ее ночная рубашка едва прикрывала бедра, поэтому пришлось залезть под одеяло.

Тягучее время успокаивало гречанку, давало ей возможность сосредоточиться. Павел Нессельроде вблизи оказался намного интереснее, чем на финале конкурса, в театре Геродота Аттика, называемом просто Одеон. Там он при его росте и надменном выражении худого, почти безгубого лица, казался сухим, педантичным и рациональным человеком. А сейчас она изучала оказавшееся рядом лицо и находила в нем граничащую с нерешительностью мягкость и романтическую хрупкость. Спящий человек дает увидеть себя без вранья, без притворства, без фальши.

Антигони немного расстроилась. Ей бы хотелось, чтобы он был хуже. Она надвинула на глаза защитную маску и попыталась заснуть.

Павел шумно дышал и нервно подергивал рукой. Ему снилась какая-то чушь. Будто корабль ушел без него, и он мечется по причалу, не может никого упросить дать ему катер. А с капитанского мостика смотрит на него в бинокль Маркелов и что-то кричит. Павел не слышит слов, но догадывается, что Маркелов – виновник того, что корабль отшвартовался раньше времени. Павел судорожно ищет пистолет, чтобы успеть выстрелить, но никак не может его достать из-за подкладки серой замшевой куртки. А Маркелов смеется и показывает кому-то на него пальцем.

Задыхаясь от бессилия, Павел рванулся всем телом и от этого проснулся. Открыл глаза и долго лежал не двигаясь, рассматривая пластиковые рейки потолка. В голове просветлело, но остался неприятный осадок от только что покинувшего его сна. Стараясь не беспокоить лежащую рядом Любу, он встал и прошел в туалетную комнату. По мокрому кафельному полу и брызгам на зеркале понял, что Люба уже вставала и принимала душ. Значит, день, наконец, начинается.

Павел привел себя в порядок, принял душ, набросил банный халат и вышел.

Люба сидела в постели по-турецки, поджав ноги. Смотрела на него и улыбалась. Граф чуть не споткнулся на ровном месте. Это была не Люба.

– Что с тобой? – растерянно спросил он.

– А что? – с улыбкой ответила Люба.

– Я не узнаю тебя… Кто ты, извините, вы?..

– Люба…

– Какая? – граф смотрел на девушку во все глаза и при всем желании не мог убедить себя в том, что перед ним Люба. – Где Люба? Что произошло? Почему вы здесь?!

Девушка рассмеялась и, запустив руки в волосы, постаралась их распушить.

– Неужели я так изменилась? Присмотрись внимательно.

Павел послушно подошел вплотную. Это была не Люба!

– Кто вы?

– Послушай, перестань дурачиться. Закажи лучше завтрак. Очень хочется кушать, – все также легко и беззаботно продолжала общаться с ним неизвестная женщина. Она говорила с легким акцентом.

– Вы иностранка?

– Мы завтракать будем или нет? У меня во рту все пересохло! – капризно, совсем как Люба, потребовала она.

Отказываясь понимать происходящее, Павел позвонил в ресторан и заказал в каюту завтрак на две персоны. Потом сел в кресло и окончательно понял, что его дурачат.

– Это Люба придумала подложить вас вместо себя? Простите за прямоту – идиотская шутка. Куда делась Люба? Я сейчас позвоню капитану и потребую объявить ее розыск на корабле. С меня достаточно происшествий за время круиза.

По решительности, с которой граф оборвал игру в узнавание, стало понятно, что дальше он шутить не собирается. Антигони сдалась.

– Люба осталась в Афинах.

– Что? – чуть не выпрыгнул из кресла Павел.

– В Афинах. В моей квартире. Правда, с вашими деньгами.

– Какими деньгами? – не понял граф.

– Теми, которые вы разрешили ей взять.

Павел встал, подошел к шкафу, хотел вытащить куртку, но передумал. Дело-то не в деньгах. О них можно и потом.

– А вы кто такая?

Антигони встала на постели во весь рост. Поправила коротенькую ночную рубашку и протянула руку.

– Давайте знакомиться. Антигони. Гражданка Греции.

Павел встал. Подошел к ней. Его худое лицо стало серьезным и взволнованным.

– Почему вы оказались в моей постели?

– Потому что я проникла на корабль по документам Любы. В ее одежде, вернее, в подаренном вами джинсовом костюме. Куда же мне прикажете деваться, только к вам.

– Зачем? – не сдавался граф.

– Об этом поговорим за завтраком. Вы позволите мне одеться?

Павел отвернулся и резко сказал:

– Сделайте одолжение. И в дальнейшем я бы попросил не использовать мою каюту в качестве ночлежки.

Антигони надела Любины джинсы и кофточку. Оставшись босиком, удалилась в туалетную комнату. Павел вернулся в кресло. Возмущение кипело в нем. Неспроста кто-то решил разыграть, карту Любы. Граф чувствовал, что здесь не обошлось без интриг Татьяны и Маркелова. А может, девчонки уже вообще нет в живых? Слишком много криминала вокруг него, и Маркелов не желает останавливаться, устраняя неугодных ему и Татьяне людей. Они нашли верный способ. Павел почувствовал себя затравленным зверем. Ему все время предлагают играть по навязанным правилам. Но пора положить этому конец.

В дверь каюты постучали. Он вздрогнул и попытался представить, кто бы это мог быть. На всякий случай взял стоявшую в углу палку со спрятанным клинком и, опираясь на нее, открыл дверь. В коридоре стоял официант. На тележке под салфеткой находился заказанный завтрак.

Павел молча пропустил официанта. Тот без суеты постелил скатерку и сервировал завтрак, состоявший из желтого, с крупными дырками, швейцарского сыра, яиц всмятку, овощного салата, мясного рулета, абрикосового джема, пышных булочек, бананов, кофе в кофейнике-термосе и апельсинового сока.

Получив деньги, официант удалился. Из туалетной комнаты вышла Антигони, увидела завтрак и захлопала в ладоши:

– Какая прелесть! Я ужасно голодная! – и присела к столу.

Павел не шевельнулся.

– Садитесь, граф. Вы что-то очень озабочены. Я не наемный убийца, не воровка, не авантюристка и, уж будьте спокойны, не искательница приключений в вашей постели…

– Тогда кто? – резко перебил ее Павел.

Антигони взяла стакан и протянула ему.

– Налейте мне сок. И вообще, поухаживайте за дамой, с которой провели ночь.

С большим нахальством Павел в своей жизни не встречался. Он исполнил ее желание и сел в кресло, ибо глупо допрашивать с аппетитом жующую женщину. Она густо намазала булку маргарином, положила кусок сыра и залила абрикосовым джемом. Протянула бутерброд ему.

– Угощайтесь.

Павел взял и почти машинально принялся жевать. Антигони пододвинула ему чашечку кофе. В ее действиях не было никакого напряжения. У Павла создалось впечатление, что это не она, а он попал в чужую каюту. Девушка действительно немного походила на Любу. У нее был такой же тонкий удлиненный нос, выщипанные светлые брови, крашеные белые волосы, уложенные в такую же прическу, и, пожалуй, все. Любу портил слишком тяжелый подбородок, а у этой он заканчивался утонченным овалом. И хоть рот она держала также по-детски полуоткрытым, губы были лишены девственной нетронутости, свойственной Любиным. И, конечно, глаза – темные, блестящие, умные. А у Любы – серые, беспомощные, грустные.

– Осмотр закончен? – спросила Антигони, выдержав его изучающий взгляд.

– Да. Вы другая. Красивая, умная и знаете, чего хотите, – немного привыкнув к ней, ответил Павел.

– О, какая точность оценки! Вы психолог, граф?

– Я – игрок, и хотел бы выяснить, чем, а вернее, кому обязан вашим появлением здесь.

– А как сами думаете? – не торопилась раскрывать карты Антигони.

– У меня достаточно врагов. Я уже привык к их козням…

– Знаю, знаю… – закивала головой гречанка. – Все газеты расписали, как вы вырвали женщину из рук террориста. Я потрясена и счастлива знакомству с вами!

Павел усмехнулся. Почему-то женщины тупо усваивают, что грубая лесть всегда приятна мужчине и обязательно обезоруживает его. Это, очевидно, связано с традиционным восприятием мужчины как существа неразвитого. А может, потому, что сами женщины в комплиментах любят определенность. Павел предпочитал с дамами изъясняться не комплиментами, а восхищенными интонациями. Но и по отношению к себе сразу улавливал фальшь.

– Вернемся к Любе. Откуда вы ее знаете? – спросил он довольно сухо.

– О, познакомились случайно. Это очаровательная история. Она мне рассказала о своей безответной любви к вам. О бандитах, преследующих ее, о вашей любовнице, затерроризировавшей бедную девушку. Что мне оставалось делать? Правильно – помочь ей. Я оставила ее в своей квартире, а сама пробралась на корабль.

– Зачем?

– Подождите, граф. Вас же интересовала судьба Любы? Клянусь, что она в полном порядке и без проблем.

– Будем считать, что я поверил. Она, действительно, взбалмошная девчонка. Хотя я не слышал от нее о желании остаться в Греции. Но, допустим, все так. Вам-то зачем этот маскарад?

Антигони загадочно улыбнулась, выпила сок, добавила в кофе сливок, долго размешивала их ложечкой.

– Проще всего признаться вам в своей любви с первого взгляда. Том неизгладимом впечатлении, которое вы произвели на меня после героических публикаций…

– Я похож на полного идиота? – перебил ее Павел.

– Поэтому я опускаю эту тему. Нет, граф, я воспользовалась обликом Любы совсем по другой причине. Но вам о ней лучше не знать. Вы, как я поняла из рассказов Любы, человек светский, легко и в свое удовольствие живущий, а у меня серьезные проблемы. К чему они вам?

Павлу понравилось, что разговор перешел с игривого тона на серьезный лад. Ему начинала нравиться непрошенная гостья. Нет, это произошло сразу, когда он заметил с перепоя, как похорошела Люба. В Антигони существовало то неуловимое женское обаяние, которое напрочь отсутствовало в Любе. Без этого любая, даже самая красивая женщина, остается чужой и не манит к себе.

Но теперь, когда она уверенно овладела разговором, он понял, что за клоунским появлением в его каюте стоит какое-то серьезное неординарное решение, и именно это вызвало в душе графа уважение к сидящей напротив женщине.

– Раз вы пришли ко мне, значит, рассчитывали на мою помощь.

– О, вы мне ее уже оказали! – в качестве подтверждения своих слов Антигони опять захлопала в ладоши. – У вас замечательная каюта. Я прекрасно выспалась. Вы проявили выдержку настоящего джентльмена. Но я не собираюсь утомлять вас своим присутствием. Разве что доем этот завтрак в вашем милом обществе.

– Как? Вы так запросто собираетесь уйти? – не понял Павел.

– Граф, я повторяю, к чему вам мои проблемы?

– Повторяете для того, чтобы заинтриговать меня?

– Ни за что, – Антигони демонстративно поставила чашку и встала. – Я признательна вам и больше постараюсь вас не беспокоить. Если захотите позвонить из Москвы Любе, вот телефон. – Она протянула ему визитную карточку, на которой, кроме номера телефона, ничего не было написано.

Павел взял, покрутил ее и жестом предложил гречанке вернуться к столу.

– Вам нельзя выходить из моей каюты. К сожалению, вместе с имиджем Любы вы приобрели и ее проблемы. Я ведь согласился, чтобы она жила здесь потому, что ее жизнь была под угрозой.

– Вы имеете в виду Лавра? – Антигони этим вопросом дала понять, что знает несколько больше, чем он думает. – Вчера он уже попытался затащить меня в свою каюту. Спас Кабанюк…

– Что ж, вы, должно быть, в курсе многих конфликтов, существующих на корабле.

– Не всех, но знаю, что вы ненавидите господина Маркелова.

– Кто сказал?

– Люба.

– Глупости… – Павел все больше начинал сомневаться в безобидности визита гречанки. Наверняка, у нее на корабле существовали связи, помимо Любы. И не исключено, что исчезновение девушки дело рук самого Лавра.

– Судя по этому ответу, вы мне не верите, – заключила Антигон и и подсела к столу. – Придется немного приоткрыть карты. Иначе вы, чего доброго, запишете меня в свои враги…

– К врагам я привык, – Павел налил ей и себе еще кофе. Ему очень не хотелось подозревать Антигони, но инстинкт самосохранения не позволял расслабляться. Слишком много поставлено на карту. Маркелов от посулов в любой момент способен перейти к непримиримой вражде. И в способах борьбы щепетилен не будет.

– Хорошо. Кое-что я вам действительно расскажу. Я некоторое время была любовницей хозяина вашего корабля, Апостолоса Ликидиса. С ним я приезжала в Москву, где нас встречали Маркелов и Лавр. Но перед самым круизом Апостолос меня бросил. И вот я пробралась на корабль, чтобы ему отомстить. Вас устраивает такое объяснение?

– Не совсем. Почему вы это не сделали в Афинах?

Антигони ничего не ответила. Она обдумывала каждую фразу.