Текст книги "Супермодель в лучах смерти"

Автор книги: Михаил Рогожин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

– Почему граф совсем не посещает конкурс? Неужели ты ему заменяешь всех супермоделей? Не поверю. Там есть девицы высшего класса. Даже я, женщина, еле сдерживаю себя, чтобы не прикоснуться к их мраморным ногам, лично тебе доходящим до подбородка…

– Это все благодаря вам, – вспыхнула Люба.

– Почему? – задержала на ней удивленный глаз артистка.

– Потому что после ваших ног и мои сгодились!

Татьяна чуть не упала со стула. Давно ни одна женщина ей не хамила, зная ее взрывной характер и безжалостный язык. А тут какая-то лимитчица позволила себе такое!

Улыбнувшись мертвой мстительной улыбкой, она, пользуясь тем, что мужчины погрязли в своем разговоре, придвинулась к Любе и прошипела:

– Запомни, падла, я тебя сгною. Графа вернуть мне ничего не стоит. Но ты у меня попляшешь. Тебе всю морду зальют серной кислотой. Я прикажу Маркелову, он тебя из-под земли достанет! Ишь, разинула рот, графьев ей подавай… шоферюги, вот под кого с твоей мордой ложиться надо.

Люба сжалась, словно испугавшись, что Татьяна именно сейчас возьмет бокал и обольет ей лицо кислотой. Но та отодвинулась и заявила:

– Все! Я не хочу сидеть за одним столом с этой малолетней проституткой! Пусть она убирается! Вон отсюда!

Мужчины с удивлением посмотрели на Любу, у которой от возмущения потекли слезы. Леонтович, зная непредсказуемый характер Татьяны, постарался ее обнять, но она отбросила его руки.

– Танечка, рыбонька! – взмолился Кабанюк. – Утихомирься.

– Какая я тебе Танечка? Ты откуда такой жлоб взялся?

Круглое лиловое лицо главы администрации вытянулось.

– Це шо? Про меня?

– Нет, про твоего дядьку! – огрызнулась Татьяна, даже не глядя в его сторону.

– Так ты еще и дядьку, героя войны, оскорблять? – взвыл Кабанюк и так грохнул кулаком по столу, что посуда полетела на пол.

На Татьяну это подействовало как приглашение к скандалу. Она вскочила, схватила чашу с остатками салата и со всей силы бросила ее на каменный пол.

Сидевшие за соседними столиками немногочисленные посетители притихли. А официант тут же принес целую стопку пустых керамических тарелок и поставил перед Татьяной.

Она, не задумываясь, схватила одну из них и набросилась на растерявшуюся Любу с криком:

– Я тебе морду разукрашу! – и, действительно, ударила ее тарелкой по голове.

Леонтович набросился на распоясавшуюся артистку сзади и прижал ей руки к туловищу. Кабанюк подбежал к Любе и укрыл ее в своих объятиях. Наступила тишина. Подошел официант и, извиняясь перед всеми, развел руками:

– Русские…

– Да пошел ты… – грязно выругалась Татьяна и хотела вдобавок плюнуть в грека. Но тот быстро исчез.

Леонтович еле усадил ее на стул. Татьяна немного успокоилась, но продолжала угрожать. Причем угрозы, адресованные Любе, высказывала шоумену.

– Ты передай этой малолетке, лучше ей в Россию не возвращаться… Там ее ждут одни неприятности. Уж я позабочусь. Ты же знаешь, как меня любят менты? Один звонок в МВД, и ею займутся по-настоящему. Следующей заграницей для нее будут монгольские степи!

Кабанюк гладил Любу по голове и успокаивал.

– Ничего, ничего… не обращай внимания. Она же артистка, раньше их даже на кладбище батюшка запрещал хоронить. Только под забором. Мудрые были батюшки.

Люба плакала и проклинала тот день, когда согласилась участвовать в этом дурацком конкурсе.

Татьяна окончательно успокоилась, взяла свою сумочку, проверила документы, встала и пошла вниз по лестнице. Леонтович, извинившись, побежал за ней.

– Ото нам двоим и лучше, – обрадовался Кабанюк.

Хозяин, воспользовавшись затишьем, положил на стол счет.

Кабанюк достал из кармана пачку долларов и знаками попросил его отсчитать, сколько нужно.

– Они же вас обманут, – предупредила Люба.

– А для чего ж я сюда приехал? – резонно заметил он.

С первыми лучами солнца погасли прожектора, освещавшие Парфенон. Кабанюк, поддерживая Любу, спустился с нею вниз, и наугад они вышли на улицу, по которой проезжали редкие машины.

– Вот и погуляли в Европе, – беззлобно сказал он и добавил: – Почти, как у нас.

– Нет. У нас лучше, – уверенно возразила Люба.

Первое же пустое такси остановилось возле них, и таксист, внимательно осмотрев Кабанюка, на чистом русском языке спросил:

– Куда ехать?

– На корабль, милый. На корабль, – без всякого удивления ответил тот, очевидно, забыв, что находится в чужой стране.

Не успели они разговориться с таксистом, как въехали в просыпавшийся Пирей.

Глава двадцатая

Весеннее утреннее небо над Афинами – звеняще-прозрачное и где-то далеко-далеко в бескрайней высоте девственно-голубое – убеждало собравшихся на нижней палубе пассажиров, что только под ним и могла возникнуть человеческая цивилизация. Белоснежный лайнер сверкал чистотой и пестрел многочисленными флагами и флажками, весело развивавшимися на легком ветру.

Внизу у трапа готовились к торжественной встрече. Огромное количество журналистов, фото– и телекорреспондентов и операторов из многих ведущих телекомпаний Европы стремились как можно удобнее устроиться у деревянного подиума, специально сооруженного для ожидаемой церемонии.

Под приветственные возгласы толпы из черного «мерседеса» вышел высокий элегантный мужчина с мушкетерскими усиками – мэр Афин. Тот самый, с которым Маркелов познакомился на приеме у Апостолоса, когда Антигони свалилась в бассейн с лебедями. За мэром важно появились чиновники различных рангов. Все они были в официальных костюмах.

Эстрадный оркестр, развлекавший публику во время плавания, уже устроился возле подиума, и музыканты ждали сигнала к началу парадного выхода девушек, участниц конкурса супермоделей.

У трапа в карэ выстроились добродушные молодые парни-полицейские. Больше других в эту минуту нервничал Леонтович, отвечавший за режиссуру открытия. Он махнул рукой, и оркестр грянул «Калинку». Под эту мелодию по трапу осторожно и по возможности грациозно стали спускаться девушки-конкурсантки. Несмотря на утреннюю прохладу, на них были легкие, шелковые, воздушные наряды фиолетовых, розовых и золотистых оттенков.

Греки восторженно зааплодировали. Они пожирали глазами высоких, холеных, полногрудых красавиц. Особым расположением толпы пользовались блондинки с белой, неопаленной загаром кожей. Среди конкурсанток не затерялась и Люба. Она хоть и не успела поспать, но зато долго стояла под освежающим душем и тщательно, не торопясь, нанесла на лицо макияж. Высокие каблуки делали и ее, если не вровень с остальными, то, во всяком случае, достаточно рослой и в то же время по-детски хрупкой и беззащитной. Ее широкая шифоновая юбка с разрезом до бедра, подхваченная ветром, сразу оголила ногу, что вызвало возгласы одобрения.

Девушки выстроились на подиуме полукругом, затмевая молодостью и красотой даже яркое ласковое солнце. В центре появился Леонтович в белом смокинге, красной бабочке и с микрофоном в руке. Он неожиданно для всех заговорил по-гречески и от имени устроителей конкурса и всего круиза поблагодарил собравшихся за теплый прием.

После нескольких комплиментов в адрес Греции и греков он выразил надежду, что греческие мужчины, известные тем, что когда-то из-за Прекрасной Елены объявили войну Трое, постараются держать себя в руках, ибо из-за красавиц, приехавших в Аттику, может разразиться третья мировая война.

Грекам очень понравилось напоминание о их гордом мужском духе. После чего Леонтович представил Апостолоса Ликидиса и передал ему микрофон.

Адмирал по своей привычке потоптался на месте, покусал нижнюю губу и после традиционного приветствия посоветовал всем, в том числе и прессе, воспринимать кровавое преступление, происшедшее на судне во время круиза, как реальность, в которой живет вся Россия.

– Поверьте мне, – продолжал он. – Когда вы приезжаете в Москву, вы поражаетесь огромному количеству красивых, прекрасно одетых женщин, ездите на лучших марках машин, бываете в шикарных ресторанах и при этом вас не покидает чувство, что в любой момент может прозвучать выстрел… Но русские не боятся жить, не боятся становиться богатыми, не боятся удивлять мир наступлением своего бизнеса. И поэтому я представляю вам своего друга и соучредителя греко-российской фирмы господина Илью Маркелова.

Маркелов говорил мало. Зато мучительно долго переводил его слова Янис.

Потом на подиуме появились Пия и Татьяна. К ним присоединился мэр Афин. Он, на правах близкого друга Апостол оса Ликидиса, выразил уверенность, что задуманные деловые проекты с Россией станут новой победой господина Ликидиса в международном бизнесе.

Завершила торжественную встречу Полина. Она, легко кружась по подиуму в своих разноцветных, сексуально-безвкусных тряпках, спела под фонограмму несколько шлягеров. И завела толпу настолько, что полицейские с трудом сдерживали желавших хоть на мгновение прикоснуться к ее полным, обнаженным рукам и плечам.

Мэр со своей свитой поднялся на корабль. Рядом с ним находился комиссар Маргелис.

В ресторане был накрыт роскошный банкет. В основном русские национальные блюда. После первых тостов Апостолос и мэр уединились в кают-компании, вызвав тем самым неудовольствие пишущей братии.

Мэр закурил и кивнул своему другу:

– Рассказывай. Мне сообщил комиссар, что русский артист был связан по твоему приказу.

– На пенсию пора господину Маргелису. Надеюсь, ты-то поймешь меня правильно. Пия неосторожно позволила опутать себя сетями, расставленными арестованным бандитом по кличке Воркута. Обманом он вынудил ее вступить в интимную связь с этим самым артистом. Я, естественно, узнал. Что оставалось делать? Приказал своему помощнику Янису изолировать господина Шкуратова. Решили поместить его в свободную каюту госпитального отсека. А почему они его связали – понятия не имею…

– Это ты мне говоришь? – недоверчиво усмехнулся мэр.

Апостолос, покусывая губу, признался:

– Предупредил, чтобы приняли меры, если будет сопротивляться.

– Сопротивлялся?

– А как же?

– Ты не имел права этого делать.

– Имел. В открытом море эти вопросы решает капитан.

Мэр ничего не ответил. Он не сомневался, что Апостолос хорошо подготовился к любой беседе на эту тему. Ему необходимо было выяснить причину. Она оказалась банальнее, чем он предполагал. Наконец-то Пия изменила! Странно, что к этому ее подтолкнули не многочисленные любовные скандалы мужа, а русская мафия.

– Этим бандитом занимаются представители Интерпола. Он оказался в их картотеке.

Апостолос закурил любимую тонкую сигару и равнодушным тоном соврал:

– Меня он не интересует.

– В таком случае, познакомь меня с героем вашего круиза, русским графом.

– О, мы еще вместе с ним сыграем! Это моя драгоценная находка.

И они, закончив неприятный разговор, вернулись в ресторан, к сгоравшим от нетерпения журналистам и репортерам.

Павел на этом празднике предпочитал держаться обособленно – его уже измучили интервьюеры. К тому же приходилось постоянно держаться в компании с Татьяной.

– Вы не понимаете, что это за мужчина! – заливалась она соловьем. – Это настоящий русский аристократ. Заставь вас сейчас в море прыгнуть, побросаете свою аппаратуру и убежите. А он столько времени провел под водой, чтобы спасти несчастную женщину от рук убийцы.

– А это правда, что господин Нессельроде ваш любовник? – спросил кто-то.

– Ну и что? На корабле у меня несколько любовников. Среди них есть и греки. Но спасать бросился только граф! – надменно сообщила Татьяна под одобрительные причмокивания греческих журналистов.

Павел воспользовался тем, что Татьяна «перетянула на себя одеяло», и тихо удалился. Однако его настигла Люба.

– Ты совершенно не обращаешь на меня внимания! Конечно, вы же теперь с Татьяной самая модная пара. Жертва и спаситель…

– Люба. Когда сегодня утром я проснулся и не обнаружат рядом на подушке твою голову, я внутренне поблагодарил тебя за понимание, – признался граф. – Не будем больше возвращаться к этому разговору. Ты нашла в себе силы красиво уйти. Спасибо за это.

– Я вовсе не хотела уходить! – принялась отпираться Люба. – Меня Татьяна за собой потащила!

Павел протянул девушке руку и на ее прикосновение ответил рукопожатием.

– Наши отношения закончены. Дружить с женщинами я не умею. Если тебе нужны деньги, ты знаешь, где они у меня хранятся.

– Дебил! – крикнула Люба и выбежала из ресторана.

…Самым мрачным человеком, присутствовавшим на банкете, оказался депутат Госдумы Василий Васильевич Правоторов.

Все дни после кровавого убийства он сознательно держался в тени, чтобы, не дай Бог, нигде не упомянули его имя в невыгодном свете. Да, Василий Васильевич замаскировался так удачно, что о нем действительно забыли.

То, что сам мэр Афин взошел на борт корабля, стало для Правоторова сигналом, означавшим окончание криминальной истории. И тут он вспомнил, что по статусу является фигурой номер один среди российских граждан. Василий Васильевич всегда болезненно реагировал на ущемление собственного государственного значения. Ему очень не хотелось обращаться с просьбой к Маркелову, а подойти к мэру самому казалось верхом политического неприличия. Поэтому депутат несказанно обрадовался, заприметив одиноко скитавшегося графа Нессельроде.

«Вот кто может достойно представить!» – сказал себе Василий Васильевич, совершенно забыв, что граф – подданный другого государства.

– Дорогой господин Нессельроде, можно называть вас просто Павел? – обратился он к графу.

– Сделайте одолжение, – Павел напрочь забыл имя-отчество этого старика.

– Вы – человек воспитанный, и, наверняка, меня поймете… Маркелов слишком неотесан и далек от политики, чтобы разбираться в вопросах протокола. На борт корабля поднялся мэр Афин, а меня, единственного представителя законной власти в России, никто не удосужился ему представить.

– Я-то при чем? – не понял Павел.

– Вам как раз очень прилично представить меня мэру.

– Так ведь я с ним незнаком. Обратитесь к Апостолосу.

– А на каком языке! – посетовал депутат.

На его лице отразилось настоящее человеческое горе. С такой же точно физиономией в Татьянином спектакле старый артист сообщал в зал: «Про меня забыли!» Павел много раз смотрел спектакль и всегда жалел того старика. В память о нем пожалел и по-воробьиному нахохлившегося депутата.

Они вдвоем пошли навстречу возвращавшимся в зал ресторана Апостолосу и мэру Афин.

– Вот он – наш герой! – широко раскинув руки, адмирал, словно новую яхту, продемонстрировал другу графа.

Павел, поздоровавшись с мэром, тут же представил депутата, так и не выяснив его имени-отчества.

– А это – главный и самый важный человек среди русских пассажиров– депутат Госдумы…

– Василий Васильевич Правоторов, – быстро представился тот. И немедленно принялся задавать мэру всякие глупые и несвоевременные вопросы по поводу городского коммунального хозяйства.

Делал это Василий Васильевич неспроста. Телекамеры, поймав в объектив встречу мэра и героя-графа, начали съемку и поневоле переключились на Правоторова.

«Вот что значит уметь делать политику», – внутренне торжествовал Василий Васильевич и продолжал мучить вопросами мэра с мушкетерскими усами.

Подоспевший Маркелов с трудом оттащил его в сторону. И вовремя. Потому что пора было ехать на Акрополь, где с разрешения властей города планировались съемки приехавших супермоделей. А вечером в античном театре Герода Аттика должен был состояться финал конкурса.

Павел из-за тщеславия Правоторова попал в первую шеренгу почетных гостей и вынужден был находиться между Апостолосом и мэром столицы.

На нескольких машинах их подвезли к Акрополю. Подниматься на гору пришлось пешком. У Павла снова заболела нога. К тому же он все еще кашлял и чувствовал слабость, неприятную испарину и шум в ушах. Но странное дело – как только он, собрав последние силы, добрался до огромной мраморной лестницы из гигантских плит, взглянул на близкое небо, глубоко вдохнул совершенно невесомый воздух, силы вернулись к нему. Неизвестно откуда возникшие бодрость и свежесть наполнили его радостью бытия. Захотелось побыстрее подняться по мраморным плитам к венцу человеческого гения – Парфенону.

Не обращая внимания на отставших греков, Павел быстро миновал развалины ворот и остановился перед храмом. Вблизи он казался еще величественнее. Возникло ощущение, что совсем недавно античные греки в ярких одеждах покинули его и отправились судить Фидия за украденное золото. С ума сойти! Человека, создавшего гимн богам, объявили заурядным вором. А через несколько тысячелетий настоящие преступники приходят сюда с лицами честных людей.

Павел оглянулся и увидел подошедшего к нему Маркелова.

– Надо же, столько веков простоял и ничего, – удивился тот.

Граф не ответил. Рядом с величественными дорическими колоннами, на которых покоился скульптурный фриз, Илья Сергеевич казался полным ничтожеством.

– Вот ведь, на что громоздкая архитектура, а глянешь сквозь колонны и видишь небо, – поразился Маркелов.

Удивившись верности наблюдения, Павел отметил про себя, что Парфенон способен возвысить даже самые темные души.

Очевидно, в этом и есть загадка его неповторимости. Граф отошел от Ильи Сергеевича. На Акрополе не хотелось разговаривать, думать, мечтать. Павел почувствовал, что просто и органично сливается с вечностью. Не размышляет о ней, а становится ее микроскопической частичкой. Возникло понимание того, что, однажды поднявшись на Акрополь, человек уже навсегда приобщается к прошедшим тысячелетиям.

А на мраморных глыбах, по обеим сторонам лестницы, уже располагались участницы конкурса. Суета, царящая внизу, никакого отношения к вечности не имела. Фотографы торопились воспользоваться полутора часами, отведенными администрацией для съемок. Девушки, не соображая, кого слушать, позировали всем сразу. Великие античные развалины способны были облагородить и это действо. Когда граф вернулся на лестницу главного входа, он не поверил своим глазам. Супермодели, которых он почти не замечал во время плавания, вдруг преобразились. На фоне мраморных глыб девушки светились каким-то матовым внутренним светом. Их расхожая парфюмерная красота наполнилась загадочным содержанием…

Каждая стала похожа на богиню!

Павел невольно соглашался с крикливым американским фотографом из «Пентхауза», требовавшим больше обнаженного тела. Действительно, где-где, но на Акрополе человеческое тело становилось слепком божественного образа. Пышные наряды выглядели неестественными и лишними. Красивые, едва прикрытые женские тела возбуждали не чувственность, а вдохновение.

Граф поймал себя на том, что невольно ищет взглядом Любу, и поспешил присоединиться к компании греков во главе с Апостолосом, абсолютно не интересовавшихся Парфеноном.

Адмирал с сигарой в руке показывал на один из районов раскинувшегося внизу ослепительно белого города.

– Там, в Коукаки, я купил участок, буду строить отель с видом на холм Филопаппу. Никто не хотел уступать площадку под застройку. Пришлось попотеть. Вокруг создам новый деловой центр для бизнесменов из Восточной Европы. Зря вы сомневаетесь, уж чего-чего, а коммунизма они у себя больше не допустят. Люди, почувствовавшие вкус денег, могут стать гангстерами, диктаторами, но не коммунистами. Кто первый с ними начнет сотрудничать, тот и выиграет. Это я о себе…

Он заметил подошедшего графа и обратился к нему:

– Граф, коммунисты могут вернуться в Кремль?

– Они из него и не уходили, – спокойно ответил Павел. – Но Кремль всего лишь историческая достопримечательность.

Скажу одно, в следующей гражданской войне им уже не победить. Поэтому она и не начнется.

Апостолос с превосходством посмотрел на собравшихся. И заявил:

– Греки везде должны быть первыми! Это мой девиз. Кстати, сегодня начинается погрузка оборудования для зверофермы, приобретенного на мои кровные денежки. Не мешало бы отметить!

Поскольку время приближалось к двум часам дня, на его приглашение никто не отреагировал. Апостолос напомнил, что в девять вечера состоится финальный этап конкурса. Греки стали потихоньку расходиться.

Маркелов подошел к Павлу. Ненавязчиво предложил поехать куда-нибудь пообедать. Граф решил не отказываться. Илья Сергеевич был слишком опасным врагом, чтобы вступать с ним в борьбу без длительной подготовки. Получив согласие, Маркелов предупредил Апостолоса:

– Я до вечера на корабль не вернусь, – чем вызвал раздражение своего партнера. Но, покусав нижнюю губу, Апостолос ушел вместе с мэром, так ничего и не ответив.

Аплодисменты, раздавшиеся у лестницы, возвестили о том, что фотосъемки закончились. Граф представил, что сейчас перед ним возникнет Люба с умоляющими глазами, и предложил Маркелову побыстрее спуститься вниз.

Татьяна, укрывшись в тени дерева, внимательно наблюдала, как они, дружески беседуя, удалились. Она решила, что Маркелов начнет уговаривать графа не возобновлять с ней любовных отношений. Наступила та редкая минута, когда Татьяна почувствовала себя одинокой, никому не нужной стареющей женщиной.

Девушки, обрадованные окончанием съемок, весело устремились к автобусам. Быстрее всех с гранитной глыбы соскочила Люба. Она хотела разыскать Павла для последнего разговора. Но Татьяна преградила ей дорогу и с нескрываемой ненавистью предупредила:

– Запомни нашу вчерашнюю беседу и больше не попадайся мне на глаза.

У Любы внутри все сжалось. Она резко отвернулась, словно боялась получить пощечину. Еле переступая ватными ногами, дошла до скамейки и опустилась на нее. Она не замечала, как мимо, возбужденно болтая, проходили участницы съемок. Ей было не до них. Хрупкая надежда, если не на чувства графа, то хотя бы на его доброту, позволявшую быть рядом с ним, рассылалась под жестоким взглядом Татьяны. Люба могла бы выцарапать ей глаза, бросить в нее валявшийся у ног кусок мрамора, но Павел не простил бы ей этого. Греция, конкурс, рестораны, пляжи потеряли для Любы всякий интерес. Она казалась себе нелепой, смешной, несуразной. Очень скоро все узнают о ее разрыве с графом и начнут попросту презирать или относиться со злорадным сочувствием, как к брошенной дешевой игрушке.

Люба заплакала… Идти было некуда и не с кем. Последние участницы съемок уже скрылись из вида. И вдруг к ней подсела девушка в больших темных очках и шляпе с широкими полями, бросавшими густую тень на ее лицо.

– Вас обидели? – спросила она по-русски с едва заметным мягким акцентом.

Люба вздрогнула. Этот голос она раньше не слышала. Наверное, какая-нибудь сердобольная пассажирка с корабля.

– Посмотрите на меня, – настаивала та.

– Кто вы? – без всякого интереса спросила Люба, продолжая сидеть с опущенной головой.

– Я – простая гречанка. Афинянка… и не ваша соперница в конкурсе.

– Так вы местная! – обрадовалась Люба и перестала прятать заплаканные глаза.

– Тише, тише… – незнакомка оглянулась, видимо опасаясь, что их кто-нибудь услышит. – Мне не хочется оставлять вас одну в таком состоянии. Тем более, все ваши уехали. Хотите, поедем к морю и чего-нибудь выпьем?

Люба заподозрила неладное. С чего бы это незнакомая женщина предлагает ее развлекать? Она не привыкла к постороннему участию. И вся напряглась. Гречанка, заметив ее настороженность, звонко рассмеялась и захлопала в ладоши.

О, не волнуйтесь! Я не из тех, кто пристает к молодым девушкам. Просто давно не встречалась с русскими. Увидела вас и обрадовалась. Остальные девушки слишком заносчивые. Да и вокруг них постоянно мужчины. А вы одна.

От этих слов Любе стало невыносимо жалко себя. Незнакомая иностранка с первого взгляда определила, до какой степени она несчастна! За что судьба так жестока к ней? Убийство Вани-Нахичевань, преследования Воркуты, домогательства Лавра, безразличие графа, угрозы Татьяны, пренебрежение девушек-конкурсанток наваливались на нее, подобно обломкам рухнувшего дома. Люба чувствовала себя маленькой глупой девочкой, обиженной взрослыми безжалостными людьми.

– Я согласна. Но мы же не познакомились… – грустно ответила она.

– О, а мне показалось, что уже знакомы! Видишь, как инте-сно? – воскликнула, не сдержав своих эмоций, гречанка. – меня зовут Антигони. Будем подругами.

– Так сразу? – удивилась Люба и пожала плечиками. – Пожалуйста, если хотите. Я – Люба из Ростова-на-Дону. Участвую в конкурсе. Нас здесь фотографировали.

– Я видела! – Антигони встала и протянула руку новой знакомой: – Поехали! В Афинах невозможно грустить. Этот город создан для счастья. В России любят проблемы. Я прилетала зимой Москву. Слишком холодно и серо.

– В Ростове лучше, – согласилась Люба.

Они спустились вниз и долго кружили в поисках машины Антигони. Им мешали подъезжающие один за другим автобусы туристами.

– Вон она! – крикнула Антигони, показывая рукой на маленький желтый «фиат».

Сели в машину, и Антигони уверенно начала лавировать жду автобусами. Люба немного успокоилась. О ней давно него не заботился. Последним был Павел. И то в Одессе. Поэму, как случайно подобранный на улице котенок, она почувствовала к Антигони благодарность.

Их малюсенький «фиат» вырвался на шоссе, и гречанка, прибавив скорость, помчалась в потоке машин.

– Ты еще нигде не была в Афинах?

– Была вчера ночью под Акрополем.

– О, на Плаке! Отлично. А сейчас я повезу тебя в Глифаду. Мы замечательно проведем с тобой самый скучный отрезок времени – сиесту.

Проехав по узким, коротким улочкам с массой броских витрин полумраком роскошных магазинов, свернули на широкую трассу, по обеим сторонам которой расположились офисы и саны почти всех известных в мире автомобильных фирм. Промчавшись по этому скоростному участку пути, Антигони направилась к морю. Справа от Любы потянулись рестораны, виллы, ели.

– Ой! У меня же нет денег! – вспомнила Люба и покраснела.

– Забудь об этом. Ты – моя гостья! – беспечно возразила Антигони.

Легкость общения с ней понемногу раскрепощала Любу, привыкшую за последнее время к подначкам и приколам. А после скандала, устроенного Татьяной, она вообще решила держаться дальше от всей тусовки. И надо же! Сам Господь Бог увидел ее страдания и послал ей такую чудную подругу.

Антигони остановилась возле ресторана с названием «Пара-13». Он располагался над морем, на выступе одной из скал.

Внизу находился пляж, на котором загорало несколько девушек. В море еще никто не рисковал купаться.

Вход в открытую часть ресторана точь-в-точь напоминал античную арку с колоннами, которую видела Люба, когда их фотографировали. На широкой мраморной площадке стояли белые узкие, прямоугольные столы и какие-то полуразрушенные мраморные кресла. Между столами возвышались не то древние, не то требующие ремонта колонны, со светильниками наверху в виде прозрачных амфор. Над площадкой был устроен навес из виноградных лоз с сочными зелеными листьями.

Не успели они подойти к столику, как перед ними возник официант с двумя подушечками в руках. Он поинтересовался у Антигони, где они собираются сесть, поскольку почти все столики были свободны. Гречанка предложила Любе выбирать. Та захотела расположиться недалеко от входа, чтобы можно было рассматривать входящих в ресторан людей. Ее интересовало, кто во что одет.

– На море мне смотреть неохота! Надоело, – призналась она.

Официант положил на кресла подушечки и поставил на стол вазочку с букетиком азалий.

– Счастливая! А я вот все мечтаю сесть на корабль и уплыть далеко-далеко, – смеясь, сказала Антигони. Было непонятно, шутит она или говорит правду.

– Что будем пить?

– Я не пью, – снова смутилась Люба.

– О! Тогда бутылочка шампанского нам не повредит! И закажем рыбу. Ты как относишься к моллюскам?

– Терпеть не могу. Гадость. А рыбу люблю, и еще такой салат с чесноком…

– Поняла, – кивнула Антигони и сделала заказ. Как только официант отошел, она спросила: – Здорово здесь, правда?

– Класс! Наверное, дорого?

– Дорого. Но я не обеднею. Расскажи мне про себя.

Люба в который раз почувствовала себя неловко. Говорить правду незнакомому человеку страшно, а врать не хотелось. Она посмотрела на вошедшую в ресторан пару. Он – невысокий толстый грек, с лысиной и пышными черными усами. Она одета в широкую, с множеством разрезов юбку, эффектно обнажавшую стройные загорелые ноги. Женщина остановилась в ожидании метрдотеля, и мужчина, повернувшись спиной к Любе, нежно поцеловал свою даму в плечо. Она поежилась и благодарно его обняла. Люба не видела их лиц. Но почувствовала, что они улыбаются друг другу. Между ними существовала незримая идиллическая связь, по которой без труда можно узнать влюбленных. Люба тяжело вздохнула.

Антигон и дотронулась до нее рукой.

– Мне кажется, я тебя понимаю. Совсем недавно я рассталась с одним мужчиной. Он был моим любовником, и хотя я не собиралась связывать с ним навсегда свою жизнь, мне было обидно и больно. И не потому, что я его так уж сильно любила, а потому, что он пренебрег мною.

Эти слова упали на благодатную почву. Люба взглянула на гречанку глазами, полными слез.

И у вас тоже?

Официант принес шампанское в ведерке со льдом. Наполнил девушкам бокалы и удалился.

– Выпьем за наше знакомство и давай-ка обращаться друг к другу на «ты»! – предложила гречанка.

Люба заставила себя улыбнуться. После нескольких глотков кисловатого, холодного, покалывавшего язык напитка, ей захотелось рассказать Антигони все, что с ней произошло. От первой встречи с Ваней-Нахичевань до сегодняшней стычки с Татьяной.

Антигони слушала внимательно, лишь изредка напоминая:

– Ты поешь, поешь…

Но Любе было не до рыбы и салатов. Она вновь переживала свои страдания. И чем дольше рассказывала, тем очевиднее понимала их незначимость. Невероятно, но мало-помалу она освобождалась от пережитого. То, что совсем недавно казалось трагедией, сейчас, под зеленью ресторана «Парадиз», превращалось в дурацкую историю. Граф Нессельроде, которому она, естественно, уделила больше всего внимания, показался ей уже не аристократически-недоступным мужчиной, а утомленным жизнью и женщинами немолодым человеком.

Антигони, судя по реакции, хорошо понимала Любу и разделяла ее оценку событий.

– Такие люди не годятся для серьезных отношений. Поверь, Люба, они слишком зависят от собственного, ими же созданного, имиджа. Пусть ваша связь так и останется красивым эпизодом.

Люба не сказала, что между ней и графом так ничего и не произошло. Женская гордость не позволила в этом признаться.

– Пойми, Антигони, мне совершенно некуда приткнуться. Закончится круиз, все разъедутся по домам. А мне куда? В Ростов возвращаться боюсь. Кто-нибудь решит, что Воркуту арестовали по моей наводке, и все, хана Любочке.

На лице Антигони отразилось неподдельное сочувствие. Даже не видя ее глаз за большими черными очками, Люба поняла, как близко к сердцу она восприняла ее рассказ. Гречанка нервно закурила и произнесла странную фразу:

– Сама судьба указала мне на тебя. Наша встреча не случайна. Я бы все равно познакомилась с вашими русскими девушками. Но в тебе интуитивно почувствовала то, что мне необходимо.