Текст книги "Росские зори"

Автор книги: Михаил Маношкин

Веселое хмельное разгулье с удесятеренной силой залило Красную горку, а по дороге к Вежину нерешительно, как побитые псы, потянулись конники Акилы – получил он все-таки, что заслуживал! Не помогла ему Мрачная Вивея, чары Лады оказались могущественнее ее злых чар!

Акила со страхом думал о том, как он сообщит матери и отцу о своем позорном поражении. Бешеная ярость, с какой он рыскал со своими людьми за Вежинкой, ища беглецов, ослепила и оглушила его. Сильнее всего Акилу бесило не бегство Даринки, а дерзость неуловимого Остани. Он больше думал о нем, чем о ней, он торопил своих людей с поисками и нетерпеливо рисовал себе картины сладкой мести своему сопернику: исхлещет до полусмерти плетью, привяжет к коню и поволочит по дороге, – чтобы все видели! – сдерет с живого кожу… Но именно это помутившее разум желание поймать и казнить соперника подвело Акилу. Он сам все испортил. Ему бы неторопливо отыскать след беглецов и отправиться за ними в погоню, а он, как одержимый, метался взад-вперед за Вежинкой, так что уже никакой следопыт не сумел бы сказать, где чьи следы. А Останя в это время хотя и спешил как мог прочь от Вежинки, но рассудка не терял и след за собой оставлял малозаметный.

Брониславы в Вежине восприняли весть о случившемся, как гром в ясном небе. Все у них было готово к свадебному пиру: хмельного наварено в избытке, жареное мясо дразнило аппетит, гости приглашены и всем отведено свое место – где быть жениху с невестой, где родителям, где почетным гостям и где остальным. Все настроились на пиршество, на разгульное веселье – и вдруг ничего!

Бронислав, которому было не привыкать ко всяким неожиданностям, усмехнулся, а в глазах у него, к удовольствию Вивеи, блеснул недобрый огонек – такой, что вот-вот вспыхнет пламенем и начнет пожирать все вокруг…

Домой Акила возвратился истерзанный, злой, жалкий – от недавнего высокомерия не осталось следа. Бронислав, взглянув на сына, ухмыльнулся: «А молодец у Добромила сынок, славный у него конь, жалко, что не попался…» О Даринке он вообще не помнил: если уж из-за чего убиваться, так из-за коня или добычи, только не из-за женщины. Впрочем, как сказать… И он подумал о Васене, которая когда-то досталась не ему, а Добромилу…

– А ну, все за столы, почтим Ладу! – И опять в глазах у него блеснул недобрый огонек.

Не дожидаясь повторного приглашения, гости молча уселись за столы.

– Прославим Ладу! – Бронислав поднял чашу хмельного, выпил одним духом. Гости последовали его примеру.

Понемногу завязался разговор, оживился, стал шумным, послышались угрозы по адресу Добромила. Вивея сидела неподвижно, как неживая, поджав тонкие, бескровные губы, а Бронислав с азартом пил, но хмельное не брало его – годы солдатчины сделали его маловосприимчивым к хмельному. Выкрики против Добромила не умолкали.

– Наказать их! – требовали хмельные голоса.

Бронислав поглядывал на свое застольное войско и опытным взглядом прикидывал: еще немного – и будет готово.

Вивея встала, стукнула палкой:

– Наказать!

Весть о грозящей опасности долетела до Добромила; его люди приготовились к схватке. Кони стояли оседланные, люди знали, что делать: мужчинам – сражаться, женщинам – беречь детей. Но внешне Добромилова половина села хранила полное спокойствие. Сам воевода сидел со своими помощниками за столом и неторопливо отдавал последние распоряжения к схватке, если ее не удастся предотвратить. Он был полон энергии: Останя смыл с него прежние оскорбления, отплатил Брониславам тем, чего они заслуживали, – обернул их недавнее злорадное торжество в сокрушительное поражение.

Воины Добромила тоже хранили спокойствие, только вездесущие мальчишки, возглавляемые Апрелькой, сновали между ручьем, разделяющим Вежино пополам, и домом воеводы, сообщая старшим о перемещениях в стане противника. Мальчишки были глазами и ушами старших. В противоположном стане мальчишки тоже не сидели на месте – между обеими сторонами по примеру взрослых шла затяжная война по всем правилам военного искусства – с засадами, нападениями врасплох, захватом пленных, открытыми стычками, – только оружием служили кулаки: за соблюдением этого правила следили сами мальчишки.

Взрослых ребячья активность не беспокоила – на то они и мальчишки, чтобы испытывать себя в детских играх. А воевода давно оценил возможности юных разведчиков и с их помощью получал такие сведения о людях Бронислава, какие едва ли сумели бы раздобыть взрослые.

Лавр Добромил готовился к схватке, но еше больше он был озабочен тем, как избежать ее. Честь семьи была восстановлена благодаря Остане, причин для кровавой распри уже не было: Нарс перехватил у Ивона Агну – теперь Останя увел у Акилы Дарину. На выпад Брониславов Добромилы ответили тем же, обе стороны были квиты, обе отомщены и об оскорблениях можно было бы и забыть. Правда, было еще одно давнее дело: Васена… Об этом помнили и его люди, и люди Бронислава. Хватит ли у Добромила средств, чтобы удержать Бронислава от битвы? Хватит ли у Бронислава здравого смысла, чтобы укротить свой нрав и охладить пыл своих людей? Разум, возбужденный хмелем, подобен лошади, бешено несущейся под откос…

Фалей встал:

– Я к ним, воевода.

Лавр Добромил не раз убеждался в мудрости и хладнокровии эллина. Тот понимал его тревоги и тоже был озабочен тем, как избежать кровопролития. Но предстать перед захмелевшими людьми Бронислава, да еще в одиночестве, означало пойти на чрезвычайный риск.

– Будь осторожен…

Фалей покинул дом. Воевода молча прислушался к его легким шагам. Хлопнула наружная дверь, потом раздался отдаляющийся конский топот. Все понимали: эллин рисковал жизнью ради благополучия своих друзей.

– Добрый человек, добрый… – выдохнул воевода.

По селу Фалей ехал не спеша – так же, как всегда. Быть может, поэтому на него не обратили особого внимания. У дома Бронислава он придержал коня, окинул взглядом пирующих, прикидывая, где поудобнее стать, и направил вороного к столу хозяев. Шум прекратился, все смотрели на эллина и негромко, удивленно переговаривались между собой. Сидя на коне, Фалей церемонно поклонился хозяевам, потом поклонился гостям и выпрямился, глядя перед собой. Его манера держаться произвела впечатление.

– А, Фалей! – усмехнулся Бронислав. – Вина моему приятелю эллину!

Фалею поднесли объемистую кружку меда. Вивея гневно взглянула на мужа: уж она-то не упустила бы случай покончить с этим чужаком!

Ни один жест хозяев и гостей не остался незамеченным Фалеем. От Вивеи можно было ждать любых козней – вся она была на виду. Сгорал от желания мести дружку Остани еге сын Акила. Нарс, брат Акилы, смотрел на Фалея скорее с любопытством, чем враждебно: он-то в свое время не опростоволосился, как Акила! Но наибольшая опасность сейчас исходила от Бронислава. От него зависело, как поведут себя его захмелевшие люди, и только в нем сейчас Фалей мог найти поддержку себе – смотря по тому, как все здесь обернется.

– Выпей, Фалей, с нами по случаю Лады!

Фалей взял кружку – отказываться нельзя: обвинят в неуважении к собравшимся или – еще хуже – во враждебных намерениях. Но и пить столько тоже нельзя – захмелеешь, да и неизвестно, не подмешали ли чего-нибудь к питью.

Он не спеша поднял кружку. Должно быть, Бронислав принимал его за глупца, что хотел поймать, как рыбу на крючок. Забыл, видно, что Фалей – эллин и что на солдатских попойках чаша с вином нередко служила такую же службу, как червяк на крючке, – для наживки…

Сзади к Фалею приближались двое дюжих слуг. Он заметил их, едва они сделали первые шаги по направлению к нему, но виду не подал. Он снова поклонился присутствующим, будто благодаря их за угощение, – его жест был очевиден и расценен всеми как знак уважения и мирных намерений – в эти мгновенья слуги ринулись к нему, чтобы стащить с коня. Один опережал другого – Фалей изо всей силы хватил его по голове тяжелой кружкой. Второй еще не понял, что случилось, когда Фалей поймал его руку, рванул на себя и вбок – тот дико заорал от боли, раздался общий шум голосов, в котором не было почти ничего враждебного Фалею. Обоих слуг увели. Бронислав беззлобно ухмыльнулся:

– Зачем приехал, Фалей?

– Это правда, Бронислав, что ты собираешься пролить кровь?

– Ты-то при чем, эллин? Что захочу, то и будет!

– Твой сын Нарс умыкнул невесту у Ивона, хотя Добромил сговорился с ее отцом. Воевода не поднял против тебя меч, он поступил как разумный человек. Теперь Евстафий умыкнул невесту у Акилы – он поступил так же, как Нарс. И он не оскорбил ни тебя, ни Акилу – он взял свое! Неразумно начинать неправую битву – боги не поддержат неправого!

– Твои боги, эллин, там, где твои соплеменники! Ты здесь чужой!

– Боги россов приняли меня, стали моими богами, земля россов стала моей землей, враги россов стали моими врагами. Нарс! Помнишь, как поступил Ивон, когда увидел Агну в брачном наряде? Он не обнажил меч, не произнес ни одного недоброго слова, не стал мстить тебе! Бронислав, помнишь, как поступил воевода Добромил, когда Нарс привел в дом Агну? Он сдержался, пересилил себя! Он сохранил мир, а мир лучше ссоры! Акила, не ходи путями неправыми – на них тебя ждет беда! Дарина надела брачный убор, она жена Евстафия. Забудь о ней. Кто служит злу – погибнет от зла!

Фалей поклонился хозяевам и гостям и не спеша удалился. Он ехал не оглядываясь и не опасаясь, что сзади его настигнет стрела: убедившись, что он приезжал не с враждебными намерениями, люди Бронислава едва ли поднимут на него руку.

Мир в Вежине был сохранен.

К вечеру гости Бронислава изрядно утомились, к полуночи уснули кто где.

С вечера набежали тучи, под ветром глухо заволновался лес, по Веже заходили пенные волны; в темноте заблестели молнии, загрохотало небо, обрушив на землю потоки воды, и разыгралась буря: злые силы мстили людям за светлый праздник Лады. И чем гуще становилась темнота, тем яростнее ревели силы зла.

В полночь скрипнула потайная дверь, темная, как ночь, фигура отделилась от Брониславова дома и поплыла к лесу. По небу неслись рваные тучи, ветер ломал сучья деревьев, косой дождь хлестал по земле – вся нечисть, которой неуютно при свете солнца, справляла во тьме свой бесовский праздник. Горе человеку, застигнутому ею в пути, под черным небом, под страшными раскатами ночного грома!

Темная фигура слилась с темным лесом и, невидимая, как все силы тьмы, поплыла в лесной чащобе дальше, пока при вспышке молнии не открылась поляна, на которой много лет тому назад нашли мертвеца. Тело предали земле, а темная душа чужака осталась здесь, чтобы творить в округе свои злые дела. Два года тому назад волки зарезали здесь коня, минувшим летом вепрь убил охотника. Злым навьям полюбилась эта поляна – на ней они справляли свои замогильные пиры.

Вивея – это была она – остановилась перед могилой, откинула капюшон плаща – свет молнии выхватил из мрака голову с распущенными седеющими волосами, бледное лицо, горящие глаза. Руки, будто змеи, выползающие из темных дыр рукавов, потянулись к могиле, вырвали горсть мокрой травы, поднялись вверх, коснулись лица и потом плавно задвигались, словно крылья, готовые поднять Вивею над землей и закружить в хороводе навий. Когда она разбросала вокруг себя траву и приготовилась к полету, ее голос вплелся в шум леса, в вой ночной нечисти, в глухие раскаты отдаленного грома:

 
Вышла не благославясь,
Шла не помолясь,
Не в ворота – крысиными тропами,
Тараканьими щелями, змеиными нора
Не в чисто поле, а в темный лес,
Не к огню светлому – к месту могильному,
Шла, куда хотела,
Не в подвосточную смотрела сторону —
Смотрела в сторону подзакатную.
Ни мать не спросила, ни отца,
Не водой умылась, не росой —
Умылась кровью могильною…
Не при свете шла —
В мрак ночной закуталась.
Пришла не к богам дневным.
А к ночным властителям.
Не ради мира и согласия —
Ради смерти, крови и пожарища.
Встаньте передо мной, рати черные!
Телом своим и душой
Отдаюсь вам без раздумия!
А за то направьте силы свои
Против рода Добромилова,
С корнем из жизни выкорчуйте!..
 

Страшна была ночная темнота, страшен лес, наполненный воем бури, страшны раскаты грозовые, но еще страшнее был глухой, яростный крик Вивеи. Горе путнику, если бы он услышал ее заклинания: злая нечисть приковала бы его к месту – и упал бы, бездыханный, на землю без кровинки в теле…

А утром опять выглянуло солнце, и от ночного мрака не осталось следа. Небо снова было бездонно-голубое, ветер ласково-теплый, травы стали еще зеленее и ароматнее, земля еще чище, лес уютнее, а Вежа прозрачнее.

Статная высокогрудая Васена вышла из дома, поклонилась Роду[28]28
  Род (Сварог, Стрибог, Святовит) – главное, всеобъемлющее, очень древнее праславянское божество, вобравшее в себя всех богов; повелитель мира, творец Вселенной и всего сущего на земле.


[Закрыть], отцу всего сущего, поклонилась Ладе и Макоши[29]29
  Макошь – очень древнее славянское божество земли, плодородия, жизненных благ, покровительница урожая и женского труда. Изображалась с рогом изобилия в руке.


[Закрыть], дающим человеку радость и смысл жизни, поклонилась русалкам, приносящим дождь и благополучие, поклонилась Волосу[30]30
  Волос (Велес) – древнейшее праславянское божество богатства («скотий бог»), а также подземного мира.


[Закрыть], оберегающему скот и дающему довольство людям, и, залитая солнцем, пошла в поле. На горке, среди бело-желтых ромашек, стала, светловолосая, синеокая, посмотрела вокруг себя на землю, полную радости и красоты, посмотрела на небо, наполненное пением жаворонков и мягким грудным голосом заговорила:

 
Вышла, благославясь —
Через ворота в чистое поле.
У матери спросилась и отца.
Шла дорогой солнечной,
В подвосточную смотрела сторону.
Умылась росою светлою,
Сердцем и мыслями чистая.
Боги светлоликие, всемогущие,
Ваша я без раздумия!
Сохраните Добромилов род!
Чтобы беды все, какие б ни были,
Легкокрылым пронеслися облачком
И ничто б корней его не вырвало!..
 

2
НАШЕСТВИЕ

Останя и Даринка долго ехали лесом. Если бы не условные знаки, указывающие путь, Останя вряд ли нашел бы становище брата, потому что небо начало хмуриться, и в лесу стало сумрачно. По тому, как торопливо скрывались в своих жилищах муравьи, беглецы поняли, что будет гроза.

Останя боялся одного – сбиться с пути. Тогда им предстояла бы трудная ночь в лесу. Волков и медведей он не опасался – волки летом не опасны, а медведи в дождь и бурю прячутся в своих убежищах и не помышляют об охоте. Он беспокоился о Даринке. Она уже сидела в седле и через силу улыбалась, но лицо у нее оставалось растерянным и бледным.

– Что теперь будет, Останек? – В широко распахнутых глазах Даринки была тревога.

– А ничего! Скоро мы будем у Ивона и ты станешь моей женой. Потом поедем в Загорье, к твоим родителям. Они увидят и простят нас. Оттуда в Вежино и там построим себе дом!

– У меня … нет с собой брачного наряда.

– Возьмем у Асты, а в Загорье наденешь свой!

Появиться на людях без наряда Лады было равнозначно расстроенному браку, так как это указывало на мужскую немощь жениха. Для мужчины не было большего позора, чем отсутствие брачного одеяния у невесты после первой супружеской ночи.

Брачный наряд – семейная драгоценность. Его шьют из тонкого полотна и тщательно покрывают знаками Лады – изображениями женщины, готовой принять мужчину и родить ребенка, и квадратами с точкой в середине, означающими засеянное поле, готовое родить новые растения, новые жизни. Брачный наряд передается от матери к дочери, он неизменен и прекрасен, как ласки Лады, его носят только в молодости, когда женщина зачинает детей, и снимают, когда молодость сменяется зрелостью, чтобы в назначенный Ладой день и час его надела дочь. Так было с давних времен, и так будет, пока есть жизнь, которой покровительствует великая Лада. Ничто с таким прилежанием не украшает женские руки, как брачный наряд. Покрытый любовным орнаментом, он дает женщине плодовитость, а мужчине – оплодотворяющую силу Рода, творца всего сущего. Знак Рода – восходящее солнце – и письмена Лады молодая женщина носит также на брачном головном уборе: все в мире создано Родом и Ладой…

К жилищу Ивона Останя и Даринка подъехали в вечерних сумерках. Останя не раз бывал у брата, но никогда с такой радостью не вступал под его кров: дом Ивона был сейчас для молодых людей самым желанным местом на земле. Даринка повеселела и легко соскочила с коня, не обращая внимания на двух больших собак, вынесшихся им навстречу. Останю они знали и к Даринке отнеслись дружелюбно. Из ворот выглянул Ивон и тут же поспешил к гостям. За ним показалась Аста с маленьким сыном на руках, но ее опередили мальчик и девочка. Приезд желанных гостей – настоящий праздник для одинокой семьи Ивона, особенно для детей. В глухом углу, затерянном среди нескончаемого леса, сразу стало шумно и уютно.

Братья обнялись. Аста, по-прежнему стройная, но уже не худая, как во времена ее жизни в Ольвии, увела Даринку в дом, а мужчины занялись лошадьми.

Ивон разумно устроил свою жизнь. Потеряв Агну, он покинул родное село, следуя обычаю дедов и прадедов, а кто придерживался их мудрых правил, тот в конце концов обретал душевный покой и уважение соплеменников. Останься Ивон в Вежине – и неизвестно, как сложилась бы его судьба и судьба многих односельчан. Силы тьмы только того и ждут, как бы усыпить разум человека и ввергнуть в объятия зла. Видя Агну, Ивон мог не сдержаться, и тогда в двух семьях, а за ними во многих других пролилась бы кровь. Такое бывало в селах, когда неудачливый жених пытался вернуть потерянную для него женщину, а удачливый, ее муж, брался за оружие, чтобы отстоять свои супружеские права. Самое разумное – оставить молодоженов в покое, уйти, поселиться в другом селе, а то и в лесу. Случалось, неудачливый жених уходил в чужие земли, навсегда покидал односельчан и следы его терялись.

Ивон ушел в лес, чтобы там залечить свою боль, и с ним ушла Аста, хотя он не звал ее с собой. Она просто разделила с ним его судьбу и была счастлива этим. Еще в те дни, когда росская дружина возвращалась с добычей и пленными домой из похода на Ольвию, Аста обратила внимание на Ивона: никогда ни один мужчина не заботился о ней, как он, – ничего не требуя для себя; уже тогда она почувствовала в нем постоянство и доброту. В Вежине Аста молча страдала, видя, что Ивон равнодушен к ней, и никто, кроме Фалея, не догадывался о ее чувствах. Россы не находили в поведении Асты ничего странного, а если и находили, то не придавали этому значения: она ведь чужеземка, а у чужеземцев все не так… Когда свадьба Ивона и Агны расстроилась, в Асте вспыхнула надежда на счастье, но и тогда мало кто об этом догадывался. Она пошла за Ивоном без колебаний, ей было все равно, куда идти, лишь бы вместе с ним.

В поисках подходящего места для жилища Ивон, Фалей и Аста несколько дней бродили по лесу, сооружая себе на ночь легкие укрытия. По пути мужчины охотились, а Аста готовила на костре пищу. Те дни с Ивоном и Фалеем были самыми счастливыми в ее тогдашней жизни.

Потом им понравилось место у ручья. Он бежал по неглубокой лощине, заросшей травой и кустарником. С обеих сторон ее высился дремучий лес – руби любое дерево и строй дом. Вода рядом, сухих дров сколько угодно, кустарники надежно скрывали подступы к будущему становищу, а очистить лощину от молодняка не составит особого труда. Деревца пойдут на изгородь, внутри которой будет и пашня, и пастбище.

Но чтобы на диком лесном месте проросли семена новой жизни, надо было немало потрудиться.

Ивон и Фалей свалили десятка четыре сосен, перенесли их к месту, выбранному для дома. Для бывшего легионера Фалея топор и лопата были так же привычны, как меч: лагеря, которые чуть ли не ежедневно возводили для себя римские легионы, требовали от каждого солдата не меньших усилий, чем потребовалось от Фалея теперь. Ну а Ивон трудился без передышки: ему предстояло здесь жить.

Они углубили естественную выемку в земле, придали ей прямоугольную форму и принялись за сруб. Получилось довольно просторное помещение – пол и потолок настелили из тесаных лесин, сверху поставили чердак и покрыли тростником, в изобилии росшим на лесных озерах. Свет в жилище попадал сквозь небольшие оконца, прикрываемые снаружи ставнями.

Двор для скота рубили тоже из прочных лесин. Потом к дому и двору добавились погреб, рига и сенной сарай. Все эти строения обнесли высоким плетнем, который позже заменили дубовым тыном.

Аста неутомимо помогала мужчинам. Без помощи Фалея и Асты Ивон едва ли построил бы такое надежное и удобное жилище. Завершив плотницкие работы, они наделали из глины кирпичей, обожгли их на костре и сложили в доме печь.

Прошло немало времени, прежде чем становище Ивона приняло теперешний вид. Ивон и Аста трудились не покладая рук. К зиме они законопатили дом, навесили ставни и двери, утеплили двор, заготовили сена, дров, мяса, ягод, орехов и грибов. Их пристанище напоминало теперь небольшую крепость от холода, зверя и недоброго человека.

Лавр Добромил время от времени наведывался к сыну. В этих поездках его обычно сопровождал племянник Ореша, на которого воевода полагался как на сына. На это время Останя и Фалей обычно оставались в Вежине: надо было, чтобы кто-нибудь из мужчин находился дома. Фалей с Останей бывали у Ивона чаще. Они помогали ему достраивать жилище, привезли овец и коз, пригнали корову с теленком, не забыли и щенков, выросших в надежных стражей лесного дома.

Но без Асты Ивон вряд ли прожил бы столько лет в лесу. Он незаметно привязался к своей самоотверженной спутнице. Она всегда готова была помочь ему делом и советом, всегда была на месте и делала самую необходимую. Понемногу она во всём стала нужна ему, и, когда Фалей уехал в Вежино, они отдались на волю Лады.

Через год Аста родила сына, потом родила дочь и еще сына. Жизнь в лесу была нелегка, но Ивон и Аста преодолели все трудности. Да и близкие не забывали их. Лавр Добромил и Васена не раз приезжали порадоваться внукам, побывали в гостях и Боянка с Апрелькой. Ехали не только повидаться с семьей Ивона – везли зерно, железо, одежду, все, без чего не обойтись в хозяйстве. В конце концов укоренился Ивон на новом месте, привык к лесу, в котором познал радость и покой семейной жизни. Всего здесь хватало – рыбы, птицы, зверя, орехов, ягод, грибов. Запасая на зиму мясо, ходил с рогатиной на медведя и кабана, брал того и другого, приносил домой, но не добыче больше радовалась Аста, а тому, что муж возвращался жив и невредим. С Астой Ивон постепенно обрел утраченное было душевное равновесие…

…Лес тревожно шумел, придавленный низко нависшими над землей грозовыми тучами. Близилась буря.

Мужчины завели лошадей во двор, расседлали, напоили, дали им корм и, заперев ворота, вошли в дом.

Здесь было тепло и уютно. Аста зажгла два светильника и щедро уставила стол пищей. Свадебный при начался под вой ветра и блеск молний. Вскоре на землю обрушились потоки воды, но в доме стало лишь уютнее. Останя рассказал о последних событиях – Ивон ловил каждое слово, глаза у него заблестели от радости:

– Спасибо, брат. Теперь пора мне вернуться в Вежино.

Оба понимали почему: честь семьи восстановлена, но ее надо оберегать.

Аста разделяла чувства мужа. Даринка понемногу успокаивалась, но мысли о родителях по-прежнему тревожили ее. Как они там? Что дома? Мать не перечила отцу, хотя в душе – Даринка знала – не одобряла его сговор с Брониславом. Мать поймет и прости ее, а вот отец вряд ли. Даринка боялась отцовского гнева: кто поступает наперекор родителям, тот рискует навлечь на себя месть предков, которые завещали чтить мать и отца. Не случилось бы чего… Но рядом с ней был сильный и смелый Останя. Он увез ее из-под носа у Брониславов, он мил ей, с ним она в безопасности. Ее беспокойство понемногу таяло, она заулыбалась, хотя за стеной неистовствовала буря, а от громовых раскатов сотрясалась земля.

А потом в доме наступила тишина, и для Даринки и Остани началась брачная ночь – молодые люди ничего больше не слышали и не чувствовали, кроме дыхания великой Лады.

А утром опять засияло солнце, и все стало еще свежее и прекраснее – небо, лес, ручей, травы.

Аста достала из сундука свой брачный наряд и надела на Даринку. Великое таинство любви состоялось, брак Остани и Дарины был окончательно скреплен властью Лады.

После завтрака Ивон и Аста начали собираться в путь. Останя помогал им. Сборы были недолги: вещами россы не обрастали, а в дорогу брали лишь самое необходимое. В любой день и час они готовы были сняться с места и уйти в глубь лесов – от вражеского нашествия или иного бедствия: пожара, наводнения, а то и болезни, время от времени наведывавшейся к ним. Враги угрожали им из сарматских степей, злые навьи насылали на них недуги из болот, туманов и промозглой осенней измороси. Едва ли не каждому человеку раз, а то и два-три на своем веку приходилось покидать обжитые места. Тут уж бывало не до вещей – лишь бы уберечь себя и свои семьи. Оставив лишнее в тайниках, россы седлали и навьючивали коней, выгоняли скот, подхватывали на руки маленьких детей и уходили прочь. Впоследствии они всегда могли вернуться назад, забрать оставленное или снова поселиться на прежнем месте. Сама жизнь делала их неприхотливыми. На новых местах они начинали все сначала: строили жилища, выкорчевывали под пашню лес, выращивали хлеб, заботились о том, как одеться, прокормиться самим и прокормить скот. То были обычные повседневные хлопоты, делающие жизнь людей осмысленной и целесообразной.

Ивон рассчитывал еще не раз побывать в своем лесном пристанище. Здесь у него добротный дом и ухоженная нива – через неделю-две заколосятся хлеба. Навсегда покинуть обжитой угол значило все погубить. Птицы разорят хлебное поле, медведи покончат с овсом, пастбище зарастет бурьяном и кустарниками, и через три-четыре года место будет не узнать. Ему не хотелось бы, чтобы это случилось так скоро. Время от времени он будет наезжать сюда, присматривать за домом. Жилище еще могло пригодиться…

Ивон притворил ставни, двери и ворота, запер, чтобы не баловал зверь, вскочил на коня, выехал на дорогу, за ним двинулась крытая повозка с Астой и младшими детьми; коровы шли привязанные к задней телеге, тут же тянулись телята, овцы и козы. Присматривал за ними – чтобы не отставали – шестилетний сын Ивона. Мальчик уверенно держался на коне. Останя и Даринка замыкали шествие. Собаки, радуясь движению, весело бегали вдоль колонны.

Ехали свободно, не опасаясь нападения: враг уже много лет не появлялся в окрестностях Вежина и Загорья.

На Даринке был брачный наряд, на котором искусные руки Асты вышили жизнетворные знаки Лады. Ее голову украшал солнцеликий убор Лады, покрытый знаками любви. Даринка стала законной женой Остани. Близость с любимым человеком вытеснила у нее страх перед наказанием за нарушение родительской воли, ее губы ярко розовели, на щеках играл румянец. Счастливый Останя ехал рядом с ней, его присутствие действовало на нее успокаивающе. Отныне она под его защитой; Аста с Ивоном тоже на ее стороне, а в Вежине ей будет покровительствовать сам воевода Добромил…

Однако беспокойство все равно не покидало ее: предстояла встреча с родителями, односельчанами, с людьми Бронислава. Не так-то все просто. Брачный наряд служил ей щитом от Акилы, но кто знает, как все сложится: Вивея зла и мстительна, она дружит с навьями и не замедлит напустить их на нее…

Вскоре предупреждающе залаяли собаки и маленький отряд увидел всадников, посланных к Ивону Лавром Добромилом. Впереди ехали Фалей и Ореша. Встретились шумно и радостно. Воины обнимали Останю, весело приветствовали Даринку. В лесу теперь стало и вовсе безопасно, а дорога будто выровнялась и укоротилась.

К Веже подъехали, когда солнце перевалило за полдень. Здесь отряд разделился: Ореша с десятком воинов продолжал сопровождать в Вежино Ивона и Асту, остальные во главе с Фалеем повернули за Останей и Даринкой на Загорье.

Село Загорье вытянулось версты на две вдоль безымянной речушки, впадающей в Вежинку. От Вежина его отделяло расстояние в час ходьбы. Вдоль села росли дубы, а самый высокий из них стоял посредине Загорья. С Красной горки, куда окрестные жители сходились на празднество Лады, можно было увидеть этот дуб. Он выделялся среди других деревьев, как воин среди подростков. Молнии не раз били в него, но он продолжал зеленеть и кудрявиться, его жизненные силы были неистрибимы.

У Большого дуба загорьевцы решали свои общественные дела, лунными ночами здесь собиралась молодежь. Без него и Загорье было бы не Загорье. Деды и прадеды, души которых давно улетели в ирий[31]31
  Ирий (вырий) – край мертвых. Праславяне представляли его себе садом, залитым солнцем. Туда после их смерти улетали души.


[Закрыть], сказывали, что он стоит здесь с незапамятных времен и что когда-то на нем был дозор росских воинов. Они и дома построили поблизости от дуба – чтобы далеко не ходить. Так появилось Загорье…

Около Большого дуба стоял дом Урбана и Любавы – Даринкин дом. В нем она родилась и выросла, здесь у нее мать, отец, братья и сестры, здесь на долгих осенних и зимних посиделках она пела девичьи песни, играла в веселые игры, слушала страшные истории о проделках нечистой силы, ютившейся в болотах, лесных дебрях и речных омутах… То беззаботное время миновало: она надела брачный наряд и ехала в родное село только для того, чтобы попросить прощения у родителей, повидаться с братьями и сестрами, а потом уехать в Вежино, где у нее будет свой дом, своя семья и новые близкие.

Проехав версты две вдоль Вежи, отряд повернул вдоль Вежинки. Вот и то место, где Останя с Даринкой на руках перебежал через речку, – на той стороне Красная горка. Вежинку перешли вброд, от нее поднялись в поле. Здесь Останя и Даринка соскочили с коней, поклонились Ладе, их спутники тоже поклонились. Потом Даринка взглянула на Загорье, и сердце у нее тревожно сжалось: дуба посреди села не было – темнел изуродованный ствол. Все тоже обратили внимание на перемены в Загорье. Видя, как забеспокоилась Даринка, Останя заторопил отряд.

Подъезжая к селу, увидели, что на месте Даринкиного дома чернели обугленные головни. Около них толпились люди, пешие и конные. Среди конников был Акила. Вивея сидела на телеге, вся в темном одеянии и в темном платке, из-под которого выбивались пряди седеющих волос. Заметив подъезжающих всадников, она устремила полный ненависти взгляд на Даринку, показала на нее пальцем, пронзительно крикнула:

– Она во всем виновата! Она накликала на вас беду за то, что ослушалась родителей и бежала с дерзким злодеем! Силы ночи покарали вас за это огнем и пожаром!

Даринка побледнела и едва не упала с коня – Останя вовремя поддержал ее. Она приняла его помощь – на ней был брачный наряд, она находилась под покровительством мужа, своего первого и главного защитника.

– Врешь, Вивея! – гневно возразил Останя. – Дарина ни в чем не виновата! И не злые силы, которым ты служишь, сожгли дом! Это великий Род разрушил неправый сговор, навязанный тобой отцу Дарины! Ты, ведьма, во всем виновата! Дарина – моя жена, она находится под защитой Лады!

Раздался шум голосов – одни поддерживали Вивею, другие были на стороне Даринки и Остани. Молодые люди соскочили с коней – толпа расступилась перед ними, их появление было для всех полной неожиданностью.