Текст книги "Росские зори"

Автор книги: Михаил Маношкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Авторитет пресбевта Деметрия в Танаисе и за его пределами был огромен. Среди эллинских купцов он по праву считался первым по богатству, опыту и связям в деловом и политическом мире. Он свободно говорил на языках племен, с которыми вел торговые дела, и как никто другой мог расположить к себе вождей варваров. Искусство Деметрия общаться с ними высоко ценили как в Боспоре, так и в Риме. Именно по рекомендации римского сената боспорский царь Ининфимей[76]76
  Ининфимей царствовал в 234–239 гг.


[Закрыть] назначил Деметрия пресбевтом Танаиса – эту высокую должность Деметрий сохранил и при преемнике Ининфимея Рискупориде V.

Местом постоянного жительства Деметрия был Пантикапей, но основная его коммерческая деятельность проходила в Танаисе. Здесь он проводил не меньше времени, чем в Пантикапее, со своей семьей.

Город Танаис был немало обязан мудрости и щедрости Деметрия. Поддерживая добрососедские отношения со старейшинами окрестных кочевых племен, он тем самым способствовал торговле с ними и обеспечивал безопасность горожан. Когда же на границах Сарматии появились новые, воинственные племена, предпочитавшие меч и огонь языку торговли, Деметрий, тогда еще не пресбевт, а только богатейший из купцов Танаиса, на собственные средства восстановил обветшавшие восточные башни города и усилил соединяющие их стены. О его деяниях свидетельствовала мраморная плита, на которой были высечены знак боспорского царя, имена исполнителей – Деметрия и архитектора-римлянина Аврелия Антония – и указано время окончания работ: 236 год, в царство Тиберия Ининфимея. И позже, став пресбевтом, Деметрий не переставал заботиться об укреплении обороноспособности города. При нем были заново перестроены ворота и капитально отремонтированы крепостные стены с множеством оборонительных башен.

Эти работы способствовали безопасности городского населения, но не настолько, чтобы горожане сочли себя недосягаемыми для степи. За крепостными стенами оставался чужой, грозный мир, таящий в себе – особенно теперь – всякие неожиданности. Поэтому самые осведомленные в делах люди собрались у пресбевта, чтобы оценить обстановку в городе и за его пределами.

Зенон вошел, поприветствовал собрание. Его встретили по-дружески, пресбевт широким жестом предложил ему сесть на гостевое место, предназначенное для купцов, прибывающих в Танаис издалека и могущих сообщить отцам города важную информацию. Зенон сел рядом с купцом, побывавшим на берегах Ра и проделавшим нелегкий путь по реке Танаис.

Так как никого больше не ждали, Деметрий попросил всех сесть. Сам он, подождав, пока собравшиеся займут кресла, расставленные вдоль стен, и выразив легким поклоном свое уважение к могущественным людям Танаиса, известным также в других городах Боспора и за его пределами, сел на свое место, в кресло-трон.

– Я приветствую собравшихся здесь именитых людей Танаиса и Боспора, – заговорил он. – Обстоятельства побуждают нас тщательно оценить обстановку и принять соответствующее моменту решение. Прежде всего выслушаем наших братьев, возвратившихся из земель варваров.

Зенон рассказал о своем рейсе по Данапру и о возвращении в Танаис, задерживая внимание присутствующих на том, что прямо или косвенно могло отразиться на судьбах эллинских городов. Посыпались вопросы. Собравшихся интересовали взаимоотношения россов, готов и сарматов. Зенон изложил свое мнение по этому поводу, опираясь как на свои собственные наблюдения, так и на информацию, полученную от Фалея, Евстафия и от купцов Харитона и Антимаха.

Узнав, что с Зеноном прибыли россы, гот и эллин, много лет проживший среди россов, собрание пожелало взглянуть на них. Зенон тут же послал служителя передать сыну распоряжение пресбевта.

После Зенона говорил феодосийский купец, недавно побывавший в Ольвии. Он сообщил малоуспокоительные вести: город осаждают геты, а с севера вот-вот нагрянут готы. Пока в городе стоят римские войска, но сенат в любой час может отозвать легион на Истр, где не прекращаются набеги карпов, или на запад, где снова активизировались галлы и германцы…

Потом собравшиеся слушали купца, побывавшего на берегах Ра. Он рассказал: на Танаисе его суда подверглись неоднократным нападениям со стороны степняков, которые большими массами перекочевывают от Ра к Меотиде и по пути разрушают эллинские селения, убивают или захватывают в плен жителей. В свою очередь, их самих вынуждают к перекочевке на запад племена, движущиеся с востока к Ра и уже кое-где переправляющиеся на правый берег. Их называют гуннами. Восточная степь встревожена: на них надвигается огромная сила…

Вести были пугающие: с запада и востока к Меотиде двигались орды варваров. На севере пока было относительно спокойно, но и здесь замечена массовая перекочевка степняков в сторону Меотиды. Степь была чревата войной. Стиснутые с двух сторон пришельцами, сарматы наверняка объединятся с ними в один антиромейский союз…

Неутешительны были и городские дела, хотя на первый взгляд все в городе обстояло как нельзя лучше: крепостные стены и башни восстановлены, вода есть, продовольствия достаточно, дорога в порт защищена стенами, под прикрытием которых всегда можно получить подкрепление и снарядить суда за дополнительным продовольствием в близлежащие боспорские города или на речные острова, где паслись танаисские стада. Гарнизон Танаиса был невелик, но пятьсот – шестьсот воинов могли нанести с крепостных стен серьезный урон врагу, у которого не было осадной техники, а без нее степнякам город не взять. Казалось, в военном отношении можно было не тревожиться за судьбу Танаиса. Однако внутригородская обстановка не внушала оптимизма. В городе было около двух с половиною тысяч жителей, одна шестая из них – рабы. За вычетом их – рабы защищать Танаис не станут! – остается приблизительно две тысячи сто граждан. Чуть более половины из них – эллины, остальные – сарматы, меоты и лица других национальностей. Эллины, ромеи – ромеев было совсем немного, – фракийцы и малоазийцы будут сражаться до конца. Часть сарматского населения из тех, кто уже не отделял себя от эллинов, тоже будет защищать город, но другие сарматы, еще крепко связанные со своими степными сородичами, попытаются перебежать на сторону кочевников, чтобы сохранить себя и свои семьи. Таких наберется не менее пятисот человек. Таким образом, оставалось около полуторы тысячи горожан, о судьбе которых следовало позаботиться на совете у пресбевта. Половина из них – женщины и дети. С оружием в руках город будут защищать от степняков и их союзников внутри города пятьсот – шестьсот воинов. Не очень-то обнадеживающая перспектива…

Фалей и Останя вслед за сыном Зенона вошли в зал.

– Гот в степи с табуном, – сказал молодой эллин. – За ним послан человек.

– Обойдемся без него, – ответил пресбевт, – Продолжим наши дела.

Взгляды собравшихся были обращены на Фалея и Останю. Их история уже была известна собранию от Зенона.

– Как ты думаешь, сын Лавра Добромила, покорятся ли россы готам?

– Нет!

– А ты как считаешь, Фалей?

– Нет, не покорятся.

– Почему вы так уверены в этом? Готы уже ступили на земли россов и движутся по ним к Понту!

– Они ступили на окраинные земли. Путь в глубь росского края им наверняка преградили росские дружины, – возразил Останя.

– Значит, возможно, что дружины россов идут за готами?

– Да!

– Что же они предпримут после того, как освободят свои земли от готов?

– Они решат это на месте.

– Что все-таки по этому поводу полагает сын воеводы Добромила?

Остане не приходилось решать такие вопросы, он впервые почувствовал, как трудно думать за других и предугадывать действия множества людей, хотя они – его соплеменники.

– Думаю, они накажут готов за вторжение в росские земли, освободят пленных россов и вернутся домой.

Эллины переглянулись – ответ молодого воина был разумен и вытекал из природы россов. Но так ли россы поведут себя в этот раз? Не прельстит ли миролюбивых пахарей перспектива богатой военной добычи? Большое войско неохотно расходится по домам с пустыми руками. Все могло случиться в эти неустойчивые времена. Нанесут готам несколько чувствительных ударов, заставят их считаться с собой, познают соблазн военной добычи, и тогда случится худшее: готы, усматривавшие главный объект грабежа в имперских городах, заключат союз с россами и сарматами, и все они ринутся на эллинов…

– Как ты рассчитываешь возвратиться домой, Евстафий?

– Еше не знаю. Но по любой дороге можно пройти туда и обратно.

– Что ты будешь делать, если на город нападут кочевники?

– Эллины дали мне кров и пищу – я буду вместе с ними защищать его.

Ответ росса был воспринят с удовлетворением.

Приход Фалея и Остани на несколько минут отвлек собрание от тревожных городских проблем. Но вот пресбевт вернулся к ним, и Фалей с Останей покинули зал, вышли на улицу, следуя опять за сыном Зенона.

Не будь у них провожатого, они, пожалуй, заблудились бы в танаисском лабиринте. Здесь можно было сколько угодно бродить по переулкам и видеть одно и то же: неровные, обмазанные снаружи глиной стены с множеством плотно закрытых дверей, тростниковые кровли и деревянные вторые этажи. На стенах и дверях были указатели и надписи, но не посвященным в городские дела они мало о чем говорили. Переулки напоминали узкие кривые щели между каменными оградами, только вдоль крепостной стены тянулась довольно прямая улица. Кое-где ее сужали строения, вплотную прилепившиеся к стене.

Останя шел за молодым эллином и старался запомнить изгибы каменных улочек. Все вокруг было непривычно для него: теснота, камень, множество незнакомых людей, непонятная речь, запертые изнутри двери – раньше он и не представлял себе такое.

Наконец, эллин остановился у одной двери, несколько раз стукнул по ней висевшим сбоку деревянным молотком. За стеной злобно залаяли собаки, но тут же смолкли, почуяв молодого хозяина. Щелкнула отодвинутая щеколда. Дверь открыл вольноотпущенник-слуга, мускулистый мужчина средних лет.

Он пропустил эллина и гостей во двор и снова задвинул щеколду – дубовый брусок.

Двор тоже был вымощен камнем. С одной стороны вдоль стены тянулся крытый черепицей навес. Под навесом хранились запасы дров и сена, висела конская сбруя, темнел вход в помещение для скота. На противоположной стороне в стене были две двери, они вели в складские помещения, где хранились товары, предназначенные для продажи в городе или купленные у окрестных жителей. Остальные товары Зенон держал на нижнем складе, в порту, откуда их легко можно было перенести на корабли. Во дворе был оборудован туалет – колодец, служащий также для стока дождевой воды. Водосток колодца соединялся под землей керамической трубой с общегородской канализационной системой, имевшей выход в реку. Внутренние стены двора были сложены из того же необработанного камня.

Миновав хозяйственный двор, прошли в другой внутренний дворик, поменьше первого. Здесь были оборудованы колодец и открытый очаг. Из дворика одна дверь вела в жилище хозяев, другая – в помещение для вольноотпущенников-слуг, двух братьев с женами и детьми, постоянно живущих в Танаисе. У них было свое собственное небольшое хозяйство, за городом они возделывали участок земли, но основные их обязанности заключались в служении Зенону. Покровительство могущественного купца гарантировало им материальный достаток и личную свободу. Они были всецело преданы Зенону; он, в свою очередь, так же доверял им. Рабов Зенон держал вне своего двора, в специальном помещении. Они работали под присмотром вольноотпущенников или вовсе без присмотра: бежать из Танаиса было некуда. В степи они стали бы добычей кочевников и оказались в худшем рабстве, чем у эллинов, а в плавнях Танаиса, в сырых, кишащих гнусом и змеями местах, долго не продержишься. Морем тоже далеко не уйдешь – для этого нужна хотя бы лодка. В море подберет первый же купеческий или пиратский корабль, за чем последует новое рабство. Лучше уж оставаться в городе. Рабы здесь трудились в порту, в каменоломне, в мастерских. Среди них было немало умелых мастеров – плотников, кожевников, кузнецов, стеклодувов[77]77
  Танаис – единственный из северо-восточных городов в I–III вв., где было стекольное производство.


[Закрыть] и даже ювелиров. Они высоко ценились и нередко, если находили общий язык с хозяином, получали вольную, становились как знатоки своего ремесла его управляющими или компаньонами.

Такие вольноотпущенники жили при дворе Зенона. Сам он охотнее сотрудничал со свободными людьми, чем с рабами. Раб – плохой работник, и Зенон часто давал своим рабам вольную. Зато на вольноотпущенников он во всем мог положиться. Они присматривали за его жилищем и имуществом, служили на его кораблях, состояли в его дружине, получая за свою службу вознаграждение, достаточное для того, чтобы полностью избавиться от всякой нужды. А оно возрастало в зависимости от того, насколько успешно шли дела самого Зенона, поэтому все эти люди были заинтересованы в успехе каждого торгового рейса не меньше своего хозяина. В случае гибели дружинника его семья получала от Зенона денежную компенсацию, превосходящую двухлетний заработок погибшего. Такая система взаимоотношений между купцами и их помощниками, выработанная в процессе многолетней практики, превращала город в единый нерасчленимый людской организм, тесно связанный с варварским миром. Танаис жил, пока не иссякали соки, питающие его, то есть торговля со степью…

Жилище Зенона делилось на мужскую и женскую половины – лишь это сближало танаисское пристанище купца с солидными особняками где-нибудь в Пантикапее или Элладе. Все остальное свидетельствовало о временности пребывания хозяев в этих стенах: глиняная обмазка, печь из сырцовых кирпичей, скамья-кровать, служащая также и столом, грубоватая полка для посуды, ларь для вещей, глиняные светильники, дощатые полы с люком в подвал; окна, как это повсеместно было принято в городах, выходили во двор и снаружи прикрывались ставнями. После полного превратностей пути здесь приятно было несколько дней отдохнуть, встретиться с коллегами, ну а бытовые неудобства – пустяк по сравнению с великолепными возможностями танаисского рынка.

Молодой хозяин предложил гостям сесть. Даринка и Авда уже спешили к ним. Долгое отсутствие мужчин чрезвычайно встревожило обеих. Оказавшись среди чужих людей в глухих каменных стенах, они пережили немало тягостных минут и теперь не скрывали своей радости, видя Останю и Фалея.

– Что теперь будет? – спросила Даринка.

– Пока не знаем. Придет Зенон, что-нибудь прояснится.

Они сами хотели бы знать, что будет, и разделяли беспокойство женщин. Все они были заперты в стенах города, прижатого к реке степью.

Авда молчала, но всем своим существом тянулась к своему спасителю Фалею. Ему она была обязана свободой и, может быть, жизнью, он внушал ей безграничное доверие к себе. В ее глазах, когда она смотрела на него, вспыхивал огонек надежды и радости. Фалей тоже привязался к ней. Своей драматической участью она напоминала ему сестру Асту. Сам он ощущал постоянную потребность заботиться о близких людях, что по-своему уравновешивало в нем ту общепринятую жестокость по отношению к недругам, какую ему навязывало время. Он любил Асту, а когда она вошла в семью Добромилов, перенес свою привязанность и на них. К воеводе он относился как к заботливому отцу и мудрому старейшине. Ивон и Евстафий стали для него братьями. Он последовал за Евстафием в степь, потому что для него было естественно не оставлять близкого человека в беде. Встреча с соотечественниками обрадовала его, но свой долг он видел теперь не в том, чтобы остаться с ними, а чтобы возвратиться с росскими друзьями на свою новую родину, где остались его сестра и племянники.

Авда молча радовалась, что Фалей рядом с ней, сильный и смелый, а он, увидев, что девушке хочется услышать от него слова утешения и надежды, сказал:

– Осмотримся, а потом что-нибудь придумаем. Все будет хорошо, Авда.

Девушка ответила ему благодарным взглядом. Она понемногу стряхивала с себя оцепенение последних дней и на глазах хорошела, во многом оставаясь противоположностью Даринке. Даринка была смела, весела, энергична, порывиста, а Авда молчалива, печальна, робка – тем заметнее были в ней перемены, происходившие под влиянием Фалея.

Молодой хозяин приказал женщине подать вина. Та молча повиновалась. Она поставила перед мужчинами три чаши, расписанные с внутренней стороны орнаментом из виноградных гроздьев, сосуды с вином и водой, черпак с длинной ручкой. Потом принесла мясо, лепешки и, поклонившись, ушла на женскую половину.

Авду и Даринку хозяева за стол не пригласили. Фалсй пояснил:

– Здесь мужчины едят отдельно от женщин. Вам приготовлено в другом месте.

Они неохотно ушли на женскую половину, где их действительно ждало такое же угощение.

Эллин предложил гостям утолить голод и жажду – в повторном приглашении они не нуждались.

Они еще не кончили есть, когда залаяли собаки: пришел Зенон. Он тут же потребовал себе чашу и присоединился к застолью. Лицо у него было озабоченное. Все ждали, что он скажет.

Он съел немного мяса, выпил вина и только после этого сказал:

– Я прошу гостей вместе со мной подняться на первую башню.

Первая башня – юго-западная, угловая, самая важная: она прикрывала южные ворота и дорогу в порт.

– Мы готовы следовать за тобой, – ответил Фалей.

Вошли Даринка с Авдой.

Обращаясь к мужчинам, эллин добавил:

– Росские женщины очаровательны, ваши чувства к ним можно понять, но дело, которое нам предстоит, не должно касаться женщин. Им лучше остаться дома.

Он проговорил это легко, с улыбкой, изящно поклонившись славянкам, и вместе с тем серьезно, даже требовательно, но его нисколько не удивило, что женщины не пожелали остаться дома, а мужчины не пожелали оставить их одних.

Ничего больше не сказав, он пошел к выходу, предоставив гостям право поступить, как они найдут нужным. Все последовали за ним.

Юго-западная башня была самой мощной из городских крепостных сооружений. Углы из тесаных блоков подчеркивали строгость ее линий, бойницы глядели в три стороны. Внутренние помещения башни оказались невелики, зато наверху была широкая площадка, на которой могли разместиться десятка четыре воинов. Отсюда, из-за оборонительных зубцов башни, они могли обстреливать осаждающих. Дощатая кровля защищала от стрел кочевников, от дождя, ветра и солнца. Последнее имело немаловажное значение: выдержать по многу часов под палящим солнцем дозорным на башне было бы не под силу.

Вход в башню был свободен, внутренние помещения пустовали. Зенон и его гости поднялись наверх. Здесь находилось четверо воинов. Один спал на войлочной подстилке, остальные, разомлев от жары, лениво играли в кости. Они были босы, в рубахах и штанах. Оружие, обувь и доспехи в беспорядке лежали сбоку. Тут же стояли амфоры с вином и водой.

При виде гостей сторожевые прекратили игру, явно довольные, что те нарушили их монотонное времяпровождение.

Фалей оставался равнодушным к крепостным стенам и башням Танаиса: он видел мощные укрепления италийских городов, побывал на стенах Ольвии, а эти, наспех сложенные из необработанного камня, скрепленного глиной, едва ли могли быть преградой для хорошо организованного войска: ромейский легион, используя таран, прошел бы сквозь них в считанные часы… Но росские друзья Фалея никогда не видели городов, они с любопытством рассматривали укрепления, и им представлялось, что никакая сила не способна одолеть эту каменную твердыню.

Зенон и его спутники оглядели степь. С высоты башни взгляду открывались широкие просторы. На юге, за разлившимся, как море, Танаисом, темно-зеленой полосой тянулись речные плавни; на западе из светло-голубой дымки выглядывал противоположный берег Меотийского залива, на севере и на востоке за кровлей башен и стен синели степные дали. Река внизу была рядом – темно-синяя, густых оттенков вблизи и светлеющая дальше; она высвечивалась, голубела, серебрилась под бездонным небом, сливаясь с водами Меотиды, над которыми, будто птицы, парили корабли, распустив молочно-белые паруса. От необозримых пространств дух захватывало. Вдали степь казалась безжизненной, ближе к городу ее облик менялся: колосились хлеба, светлели ленты дорог, в низинах, где густела трава, паслись кони. Странно было видеть здесь, на краю земли, такие знакомые картины – возделанные поля, пасущиеся стада…

Спящий воин проснулся, торопливо встал.

– Фабр, по распоряжению пресбевта помощником лохага Танаиса назначается Фалей, сын купца Стратоника, – предупредил Зенон. – При императоре Максимине он командовал когортой.

Видя недоумение Фалея, он добавил:

– Об этом побеседуем внизу.

Они вернулись в жилище Зенона. Здесь хозяин предложил всем сесть и приказал слуге принести вина.

– Теперь о главном, – заговорил он, когда все выпили по чаше. – Поступили сведения, что в районе Сегендша готы столкнулись с сарматами и стали лагерем. Очевидно, их продвижение на восток, в сарматские степи, закончено. Известно также, что сарматы и готы не прочь заключить между собой союз, а это означает их совместное нападение на города. Обстановка, как видите, резко изменилась не в пользу эллинов. Степь поднялась, орды кочевников подтягиваются к Танаису. Пресбевт принял решение оставить город. В ближайшие дни эллины и все, кто захочет, покинут Танаис.

– Куда направятся эллины?

– В Пантикапей и оттуда в другие южные города. На приготовления к эвакуации уйдет несколько дней – это время город в любом случае должен продержаться. Вот почему, Фалей, мы просим тебя принять командование гарнизоном и обратить особое внимание на юго-западную сторону крепости: здесь выход в порт, к кораблям. Прошу извинить меня за то, что я не предупредил тебя о решении совета и не испросил у тебя согласия командовать ополчением. Время дорого, Фалей, пусть горожане поскорее узнают, что гарнизон возглавляет опытный воин.

– А что будет с нами? – допытывался Останя.

– То же: неизвестность, потом плавание по Меотиде и опять неизвестность. Не скрою: опасность угрожает и другим боспорским городам. Сейчас по всему побережью Меотийского болота хозяин – степняк…

– Если так – высади нас на берегу, чтобы мы могли кратчайшим путем добраться до дома!

– Кратчайший путь не всегда приводит к цели, но ты прав, сын воеводы Добромила: тут выбирать не приходится. Я высажу вас на северном берегу Меотийского залива, а дальше вы будете рассчитывать только на себя.

– А что предложил бы ты?

– Прежде всего – терпение и неторопливость. От иных предложений пока воздержусь – до тех пор, пока степняки не появятся у стен города.

– Не будет ли поздно, Зенон?

– Мы должны исключить любую ошибку в своих расчетах: речь идет о судьбе Танаиса. Случалось, кочевники подходили к городу, но, постояв у стен, уходили назад в степь, не причинив Танаису вреда. Если и в этот раз все будет так же, наш поспешный отъезд станет непростительной глупостью. Мы покинем город только в последний момент, убедившись во враждебных намерениях степняков. И потом, Евстафий, ты не знаешь степь. Когда кочевники собираются в огромные орды, они менее осторожны, и тогда легче становится пройти степью – не без риска, разумеется. Основное их внимание будет обращено на эллинские города – этим вы и воспользуетесь…

В голосе у Зенона послышались нотки усталости. Останя почувствовал глубокую симпатию к нему: умудренный жизнью эллин напомнил ему отца, а его положение было ненамного лучше, чем у его гостей. Он мог покинуть Танаис и плыть на своих кораблях домой, в Пантикапей, где у него была семья, вилла и обширное хозяйство, оставленное на попечение старшего сына и преданных ему людей, но путь туда был полон неизвестности, а опасности, которых он мог избежать здесь, в той же мере грозили ему и его близким там.

– Хорошо, Зенон, мы уйдем, как ты сказал, – когда придут кочевники и город будет оставлен.

– Договорились. А теперь за дело.

– Я хочу, чтобы с нами был Раш.

– Он вскоре будет здесь. Я спущусь в порт, а вам надо ознакомиться с крепостью. Женщинам лучше остаться дома – здесь они в безопасности.

Зенон ушел, сопровождаемый двумя рослыми воинами. Сын остался дома. Под его присмотром работники выносили из складских помещений тюки с тканями, осматривали, не попортились ли, складывали во дворе. Этот ценный товар уже не удастся продать в Танаисе – его следовало погрузить на корабли и вывезти в Пантикапей.

Раш вскоре и в самом деле появился: его привел вольноотпущенник Зенона. Увидев своих покровителей, он с облегчением вздохнул: с ними он не чувствовал себя одиноким. Свобода благотворно сказалась на нем: взгляд утратил угрюмость, походка стала легкой, и даже рана, казалось, перестала беспокоить его.

Женщина подала ему вино, мясо и хлеб – Раш с жадностью принялся есть. Когда он закончил, Фалей объяснил ему, что предстояло делать. Раш тут же приготовился следовать за своими друзьями.

Мужчины ушли. Даринка и Авда уже спокойно остались дома: здесь они действительно были в безопасности. Чтобы скоротать время, они принялись помогать женщинам у очага, зажженного во дворе. Здесь топилась печь, предназначенная для выпечки хлеба, а в обеденном котле варилось мясо.

Эти обыкновенные, понятные каждой женщине домашние хлопоты успокаивали славянок, сближали их с темноволосыми дочерьми Танаиса. Они были молоды, волнения последних дней улеглись, и даже Авда заулыбалась.

Фалей, Останя и Раш поднялись на юго-западную башню. Караульные сменились, а Фабр, начальник караула, был тут. Он поднял руку, приветствуя помощника лохага и сопровождавших его воинов, и караульные приветствовали их. Это были люди разных возрастов, отцы семейств, каждый имел за городом участок земли, где выращивал хлеб. Кроме того, они небезвыгодно для себя трудились в городских мастерских: один был гончаром, второй кожевником, третий кузнецом. Служба в гарнизоне давала им дополнительный приработок, к тому же не была обременительна: в порядке очереди ополченец раз в неделю обязан был отстоять в карауле. Днем ополченцы дежурили на верхних башенных площадках или на агоре, ночью патрулировали по городским улицам. В случае тревоги они голосом и частыми ударами в гонг поднимали жителей. Благополучие их семей зависело от безопасности города, поэтому танаисские власти всегда могли положиться на ополченцев. Конечно, с профессиональными солдатами их сравнить нельзя было, но к службе они относились добросовестно, с оружием обращаться умели. Назначение Фалея они приняли с почтительностью – как человека, превосходящего их солдатской выучкой и военным опытом.

Приступив к своим обязанностям, Фалей прежде всего распорядился, чтобы двери, ведущие в башни, запирались изнутри и отпирались только для того, чтобы впустить очередную смену караула и – в случае осады города кочевниками – защитников крепости. Фабр тут же выполнил приказание, заперев дверь в юго-западную башню.

Потом Фалей, Останя и Раш в сопровождении Фабра обошли по крепостной стене вокруг города, и всюду Фабр запирал изнутри вход в башни. Фалей приказал также усилить охрану городских ворот. Эти меры предосторожности были не лишни: в случае нападения кочевников на Танаис городские сарматы могли попытаться помочь своим степным собратьям – открыть им ворота или овладеть оборонительными башнями.

На следующий день Фалей провел смотр городского ополчения, разбил его на центурии и манипулы, назначил командиров и потребовал ото всех соблюдения строжайшей дисциплины. Он ввел также комендантский час и усилил контроль над всеми, кто проходил через городские ворота.

Решительные меры помощника лохага были восприняты в Танаисе по-разному. Торгово-ремесленная часть населения не скрывала своего удовлетворения: подчиненный твердой воле военачальника, город сразу ощутил себя крепостью, способной защитить себя. Однако та часть горожан, которая сохранила прочные связи с кочевыми сарматами, насторожилась. Новые городские правила затрудняли общение со степью и фактически ставили сарматов-горожан перед выбором: город или степь? Избрать город многие не решались: их связи с эллинами были недостаточно надежны, степь же гарантировала им безопасность, которую они усматривали в родстве с кочевниками. И они затаились в ожидании момента, когда можно будет позаботиться о себе и своих близких.

Оставалась еще одна категория людей, о судьбе которых отцы города думали в последнюю очередь или не думали вовсе, – рабы. Их было несколько сотен, они жили в отведенных для них помещениях; но городу они передвигались свободно, их руки и ноги не знали цепей и пут. Бежать из города им все равно не имело смысла, если не хотели сменить танаисское рабство на еще худшее – у кочевников. В городе у них была пища и кров, они могли рассчитывать на вольноотпущенничество и со временем стать полноправными гражданами. Однако большинство рабов было равнодушно к участи Танаиса: что бы с ним ни случилось, они останутся рабами. Правда, настроены они были неодинаково. Рабы-сарматы, проданные в рабство племенными вождями за неуплату долгов или иные прегрешения, надеялись на милость своих соплеменников, другие тяготели к эллинам, видя в них своих естественных покровителей, но многие ни на что и ни на кого не надеялись и были безразличны к происходящему вокруг.

Пресбевт Деметрий безоговорочно одобрил начинания Фалея и даже поднялся с ним на крепостные стены, скрепив своим авторитетом власть и авторитет своего помощника. Деметрия сопровождало немало сановных лиц Танаиса, среди них Зенон. Все они находили распоряжения Фалея разумными и необходимыми.

Появление Деметрия на крепостных стенах привлекло внимание горожан. Всем стало очевидно, что предстоят трудные времена, раз сам пресбевт обеспокоен обороноспособностью города. Танаис и без того жил полувоенной жизнью, постоянно приглядываясь к степи: не поднялась ли, не идет ли войной? А теперь уже никто не сомневался: поднялась, идет. Неспроста закрылись северные ворота, пустует городской рынок, прекратили работу мастерские, а во главе городского войска стал суровый эллин, прошедший ратную школу в римских легионах. Горожане начали готовиться к худшему, но еще мало кто знал, что длительной осады не будет…

Фалей и Деметрий были на крепостной стене, когда в степи появились кочевники. Они выехали на возвышенное место и с него разглядывали город. Простояв с четверть часа на месте, они скрылись из вида. Старейшины города признали в них сарматских воинов.

В этот день степняки больше не появлялись.

К вечеру в танаисский порт прибыло пять кораблей, принадлежавших эллинским купцам из левобережных поселений. Выглядели они не лучше, чем караван Зенона после ночной битвы с готами. В командах были убитые и раненые. Купцы принесли тревожную весть: орды кочевников движутся вдоль реки Танаис к Меотиде и скоро будут у стен города. На плотах из надутых воловьих бурдюков кочевники преградили путь каравану. Эллины прорвались, потеряв в битве со степняками шесть кораблей…