Текст книги "Меньшиковский дворец[повесть, кубинский дневник и рассказы]"

Автор книги: Михаил Колесов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

В Ленинград Сергей вернулся один. Ему предстояло к приезду жены решить очень важную проблему: найти «квартиру». Он знал, что это будет сделать непросто, но не подозревал, что настолько! Начались бесконечные стояния «на углах», вычитывания объявлений, расклеенных на столбах. Проблема усложнялась тем обстоятельством, что «квартира» была нужна с мебелью, а на такую квартиру у Сергея денег просто не было. Наконец, когда уже приехала Лариса, удалось найти на окраине города в новостройках пустую квартиру, в которой еще даже не был подключен газ. Приобретенный в «комиссионке» старый диван и его разобранные «спинки» заменяли всю мебель. Но других вариантов уже не было. На уплату за эту квартиру предназначалась вся аспирантская стипендия Сергея. Лариса студенческой стипендии не получала. До свадьбы она жила на те деньги, которые присылали ей родители. Теперь им предстояло жить на ассистентскую «полставку», которую Сергей имел на кафедре.

Но Сергей воспринимал все это, как временные трудности. В его жизни бывали проблемы, которые казались неразрешимыми, но он их все–таки решал. И сейчас он был уверен, что все будет нормально. Однако ситуация для него значительно осложнилась. Теперь он разрывался между комсомольской работой и преподавательской, соглашаясь ради «часов» на любую нагрузку. В библиотеке он теперь почти не появлялся, работа над диссертацией была отложена. Недовольный этим его «шеф», профессор Сокур, вынужден был его предупредить:

– Имейте в виду, Сергей, если Вы не представите текст диссертации на кафедру вовремя, я Вам ничего не гарантирую.

Сергей понимал, что профессор намекал на его перспективу оставления на кафедре, так как срок его аспирантуры заканчивался. Но он ничего не мог сделать, времени катастрофически не хватало.

В комсомольских делах ему очень помогал его заместитель и друг Борис Флокс.

Боря учился на режиссерском факультете, поэтому был почти ровесником Сергея. В свое время он познакомил Сергея с некоторыми молодыми режиссерами и балетмейстерами, Виноградовым, Гордеевым и другими. Эти ребята были несколько старше Сергея, они уже прошли свою жизненную школу и знали, чего они хотели. С ними ему было интересно общаться. Сенсацией театрального сезона в этот год были «Хореографические миниатюры» Якобсона, в постановке которых эти ребята принимали активное участие.

Борис был сыном известного в послевоенные годы советского певца Ефима Флокса, с которым однажды познакомил своего друга. Они жили втроем вместе с сестрой отца в старом питерском доме на «Пяти углах». В их небольшую трехкомнатную квартиру вход с лестничной площадки вел прямо в кухню. Вероятно здесь «раньше» был «черный ход» для прислуги.

Старший Флокс оказался бодрым стариком лет шестидесяти с хорошим чувством юмора. Их знакомство началось с фразы:

– Молодой человек, Вы любите коньяк?

Сергей разбирался в коньяках неплохо. И он ответил честно:

– Да, люблю, но давно его не пробовал.

Но старик настаивал:

– Вы меня не поняли, коллега. Я Вас спрашиваю, Вы любите коньяк, как люблю его я?

– Наверное, нет, – ответил Сергей, пока не понимая, к чему клонит собеседник.

Борис сидел на табурете у кухонного стола и явно наслаждался разговором.

– Так вот, Сережа, – перешел на фамильярное обращение известный советский баритон. – Я Вам сейчас покажу, что такое настоящий коньяк.

– Достань–ка наш графинчик, – обратился он к сыну.

Борис вышел из кухни в соседнюю комнату. Сергей видел через открытую дверь, что он открыл старый «сервант» и взял обычный круглый стеклянный графинчик, который был, наверное, в каждом послевоенном доме, и три малюсенькие граненые рюмочки.

Ефим Флокс разлил по рюмочкам светло–коричневую жидкость из графинчика и предложил:

– Будем здоровы!

Сергей почувствовал, что напиток был, действительно, хорошим, мягким и приятным на вкус, который ему что–то смутно напоминал.

Выпили по второй.

– Пить коньяк надо обязательно с лимончиком, – прозвучала рекомендация. – Вкус коньяка воспринимается по контрасту.

После третьей рюмки последовал вопрос:

– Ну, как? Что Вы теперь можешь сказать?

Сергей не мог ничего сказать, кроме того, что коньяк был безупречен. Но он не понимал, где здесь подвох.

– Так вот, – преступил к самому главному отец Бориса. – В своей жизни я любил по настоящему только две вещи: пение и коньяк. И выпил, поверьте, молодой человек, немало хорошего и разного коньяка. О чем вспоминаю с удовольствием. И заметьте, это мне не мешало петь, даже наоборот. Но так как в последние годы петь мне не дано, то теперь я могу посвятить свою жизнь второму моему увлечению. Однако приобретать хороший коньяк мне теперь не по карману, пришлось самому освоить его технологию.

Он повернулся на своем табурете к рядом стоявшей газовой плите.

– Вот на этом заурядном бытовом аппарате я создаю чудесную гармонию вкуса.

Глядя на заставленную кастрюлями плиту, Сергей недоуменно посмотрел на Бориса. Тот улыбался:

– Действительно, на этой плите по своему особому рецепту отец делает этот коньяк, используя перепонки грецкого ореха, – сказал он.

– И заметьте, Сережа, на протяжении уже многих лет я не употребляю никаких других напитков. Даже чая! И, как видите, вполне здоров и бодр.

В тот вечер графинчик был выпит до дна. Сергею нравилось бывать в гостеприимном доме Флоксов, но бывал он там редко. В последнее время перестал бывать там вообще.

Именно от Бориса Сергей узнал, где проводит свое свободное время его жена.

После своего возвращения из Киева Лариса очень изменилась по отношению к Сергею. Стала капризной и раздражительной. Разумеется, никакими «домашними» делами она не занималась под предлогом занятости. В консерватории они общались изредка, случайно встретившись в коридоре. Все чаще, вернувшись, уставший вечером в пустую квартиру, Сергей не заставал жену, которая появлялась довольно поздно, иногда заполночь. На его вопросы она обычно отвечала какими–то явными отговорками или просто отмалчивалась. Наконец, однажды ее «прорвало»:

– Ты мне совсем не уделяешь внимания! И вообще, ты оказался совсем не такой, каким я тебя представляла. На самом деле ты какой–то… – она подбирала слово, – приземленный, что–ли. Ты погряз в повседневности. С тобой мне скучно! А я хочу жить интересно и весело. И поэтому не желаю прерывать связи со своими друзьями, которых я чуть не потеряла из–за тебя!

Сергей был ошеломлен ее яростной откровенностью. Он сознавал, что в чем–то она права. Он, действительно, не мог в последнее время уделять ей столько внимания, как раньше. Но ведь сейчас главное было выжить! Не потерять всего, что было достигнуто. Неужели, она этого не понимает? Или ей это безразлично?!

– А почему ты не можешь познакомить меня с твоими друзьями? – еще не придя в себя от растерянности, спросил Сергей. И сразу понял, что этот вопрос не следовало задавать, так как ответ был очевиден.

– Ты что, смеешься? – принужденно расхохоталась Лариса. – Посмотри на себя! Как я могу ввести тебя в нашу кампанию? Что ты там будешь делать? Кому ты интересен? Да, ты знаешь, кто там?!

Она осеклась, сообразив, что сказала лишнее.

Сергей психанул и наговорил тогда много резкого и, может быть, обидного…

Этот разговор не имел продолжения. Поздние возвращения продолжались. Однажды Лариса вообще не пришла ночевать, сказав, что переночевала у своей старой квартирной хозяйки. Под предлогом ее беременности их близкие отношения давно прекратились.

Теперь от своего друга Сергей узнал, что кампания «старых друзей» Ларисы, действительно, состоит из «элиты» молодых консерваторских преподавателей и известных в городе музыкантов. Они «весело» проводят время на квартирах и в ресторанах. Во главе этой кампании, ее «вождем» является сын ректора консерватории. Об этих кутежах знают все «посвященные», но вроде как, это не выходит за «рамки приличия».

– Ты разве об этом не знал? – удивился Борис.

– Нет, откуда? – ответил Сергей. – Но как Лариса попала в эту кампанию?

– Видишь ли, Сережа, я тебе друг. Поэтому спроси об этом сам свою жену…, если сможешь, – неожиданно жестко закончил он разговор.

Естественно, Сергей не стал об этом спрашивать Ларису. Вскоре она оформила академический отпуск и уехала к родителям в Киев.

Незадолго до Нового года он узнал, что она родила сына!

Все прошедшее было забыто. Сергей бросил все дела (благо, занятия закончились) и полетел в Киев. Билетов на нужный ему рейс в аэропорту Пулково не оказалось. Но девушка–регистратор, посмотрев телеграмму, сама подвела его к стюардессе и попросила ее провести Сергея в самолет. Стюардесса уступила ему свое служебное место, и он долетел до Борисполя с комфортом… бесплатно!

Он успел встретить Ларису из роддома. Глаза ее светились от радости. Маленькое существо было серьезно и симпатично. Сергей был счастлив!

Начались бессонные ночи и наполненные хлопотами дни. Как–то быстро почти все «дела» перешли к Сергею. Лариса кормила ребенка и потом «отдыхала» в перерывах между приемами гостей и поздравлений. Родители, естественно, были заняты на работе. У Сергея сложилось странное впечатление, что родители Ларисы никогда не имели дело с новорожденным. Во всяком случае, они оказались совершенно неподготовленными к встрече с внуком. Поэтому они не хотели даже слышать о возвращении Сергея в Ленинград.

– Ты что, хочешь бросить на нас своего сына?! – искренне возмущалась теща.

Между тем время шло. Прошли новогодние праздники, заканчивался январь.

Сергей понимал, что его затянувшиеся «каникулы» могут обернуться для него большой бедой. Его телефонные звонки в Ленинград подтверждали, что «тучи сгущались». Ректор был недоволен долгим отсутствием секретаря комсомола. К тому же вскоре должны были начаться занятия.

Наконец, Сергей вырвался из Киева.

Предчувствия его не обманули.

Ректор, встретив его в коридоре, буркнул:

– Где Вас носило?

И все. Больше он Сергея своей аудиенцией не удостаивал. Теперь постоянным посетителем ректорского кабинета стал Борис Флокс, который при первой встрече сказал Сергею:

– Ну, ты понимаешь, старик, пока ты развлекался в Киеве со своей женой, кто–то ведь здесь должен был делать твою работу.

В определенной мере он был прав. Но все–таки…?

Вроде бы внешне все осталось по–прежнему. Все здоровались и улыбались…

Но Сергей, по своему опыту, чувствовал, что ситуация вокруг него изменилась.

Новый секретарь парткома, претенциозная дама неопределенного возраста, направленная в консерваторию из райкома партии, сразу же попыталась «подмять» Сергея как секретаря комсомола под себя. Но, вскоре поняла, что это ей не удастся. И теперь объявила ему бойкот.

На кафедре коллеги встретили Сергея вроде бы нормально, как всегда. Заведующая кафедрой, доцент Чернявская, – уже пожилая женщина, тоже бывший партийный работник, – всегда держалась независимо от «общественного мнения», но неукоснительно следовала указаниям руководства. Но при одном обязательном условии, если эти указания были даны определенно, желательно в письменном виде. Вероятно, по поводу Сергея она таких указаний пока не получала.

Однако при обсуждении на заседании кафедры вопроса о выполнении плана третьего года аспирантуры, Сергей понял, что сигнал все–таки был дан. До сих пор его коллеги относились с пониманием к его особой ситуации, связанной не только с комсомольскими обязанностями, но и с тем, что на кафедре он выполнял полноценную преподавательскую нагрузку. Сейчас при обсуждении уже игнорировались эти обстоятельства, и разговор шел лишь о невыполнении аспирантского плана. Его «шеф», профессор Сокур, который не был штатным преподавателем кафедры, предпочел на этот раз уклониться от участия в обсуждении. Сергей его понимал: профессор не верил, что диссертация будет представлена вовремя.

Особенную активность при этом проявил только что защитивший кандидатскую диссертацию Александр Фихштейн. Несмотря на то, что он был на десять лет старше Сергея, у них, казалось бы, сложились хорошие личные отношения. Сергей бывал у него в гостях, в известном «консерваторском» доме. Их объединяли общие знакомые по философскому факультету университета, в том числе и бывший университетский «шеф» Сергея, профессор Коган. Однако у Фихштейна не было философского образования, он закончил консерваторию по специальности «музыковед». И по этому поводу он, вероятно, испытывал некоторую ущербность, и ему, понятно, был не нужен молодой конкурент на кафедре.

Профессор Сокур, интеллигентный и тактичный человек, известный в Ленинграде музыковед, которому Сергей был обязан своим поступлением в аспирантуру, после окончания университета, после этого заседания кафедры сказал ему:

– Сережа, Вы, очевидно, где–то допустили очень серьезную ошибку, которой, может быть, и не придали значения, но тем самым дали сильный козырь Вашим недругам.

– Я, кажется, уже догадываюсь, какую ошибку я сделал, – ответил Сергей. – Ваш друг, профессор Коган, когда узнал о моей свадьбе, сказал мне: «Сережа, прежде чем жениться, нужно поинтересоваться, куда будут выходить окна Вашей семейной квартиры».

…Поезд набирал скорость, пролетая северные пригороды Ленинграда. Сергею не хотелось идти в переполненный вагон. Он перешел из тамбура в предтуалетный коридорчик и стал смотреть в окно. Дверь в вагон была открыта, и мимо него время от времени прошмыгивали бродячие пассажиры, озабоченные проводники и разбитные официанты, предлагавшие свой товар из вагона–ресторана. Они толкали Сергея, но он не обращал на это внимания. Рядом в последнем отделении вагона расположилась группа молодежи, которая, похоже, ехала на преддипломную практику на Север. Ребята вели себя шумно. Громко болтали, смеялись, пели песни. Но как–то никому при этом не мешали. Сергей, стоя к ним спиной, слушал и вспоминал, что еще совсем недавно он был столь же беспечен и оптимистичен. Ему тогда тоже казалось, что все у него впереди, что жизнь только начинается. Главное – стремиться к поставленной цели, быть честным перед людьми и не предавать себя. Но жизнь его научила другому: «жить по совести» – это, оказывается, ловушка для дураков. И глупость, допущенная ошибка, может стоить по расценкам жизни дорого. Очень дорого!

…Сергей вернулся в общежитие. Здесь его окружила привычная дружеская обстановка. Даже его кровать в комнате оказалась незанятой. Это спасло его от отчаяния. Он навалился на диссертацию, пропадая теперь целыми днями в библиотеке. Здесь в тишине читального зала он совершенно забывал обо всем, кроме мира книг. Он прерывался только для ведения занятий в консерватории. В Комитете комсомола он теперь бывал значительно реже. Ребята, проработавшие с ним достаточно долго, сами знали, что им нужно делать. На заседаниях бюро все делали вид, что все идет, как всегда. Борис Флокс тоже… Когда Сергей узнал, что его не включили в студенческую группу, отправлявшуюся в Чехословакию на музыкальный фестиваль «Пражская весна», а группу возглавит Флокс, он не удивился и не огорчился. Он уже давно все понял.

Однако не все в консерватории изменили свое отношение к опальному Сергею. Некоторые, напротив, при встречах демонстрировали ему доброжелательность и поддержку.

Однажды, уже в конце учебного года Сергея вызвал к себе проректор консерватории Соколов. В его кабинете находился незнакомый Сергею мужчина средних лет, провинциального вида. Будучи сам провинциалом, Сергей безошибочно узнавал своих «соплеменников».

Поздоровавшись с Сергеем, Флавий Васильевич, с которым у него с первых дней знакомства сложились взаимоуважительные отношения, представил ему приставшего с кресла мужчину.

– Познакомьтесь, Кольцов, это – доцент Баранов. Он – замдиректора нашего филиала в Петрозаводске. У него к Вам есть разговор. Я оставлю вас, у меня дела. А вы спокойно здесь поговорите.

Профессор направился к двери, но у порога он обернулся.

– Сережа, я тебя прошу, отнесись к предложению Анатолия Ивановича со вниманием. Не торопись с решением. Это – твой шанс.

Разговор оказался недолгим. Сергей знал, что в Петрозаводске недавно Ленинградская консерватория открыла свой филиал. Туда уже уехали некоторые выпускники и аспиранты. Но весьма смутно представлял себе, где находится этот город.

Баранов сразу же приступил к делу.

– Сам я не являюсь выпускником Ленинградской консерватории. Я закончил консерваторию в Казани. По специальности – духовик. Наш директор – выпускник Гнесинки, пианист. Но у нас большинство преподавателей из Ленинграда. Многие о Вас хорошо отзываются. Так что, мы о Вас все знаем. Или почти все…, – поправился он, сообразив, что, кажется, сболтнул лишнее.

– Коллектив наш молодой. Самый старый среди нас – это я. Мне уже сорок лет, – улыбнулся он. – А наш директор на пять лет старше Вас. Так что живем не скучно и верим, что в будущем будет еще веселее. Строим современное студенческое общежитие. Точнее – уже его закончили. Планируем построить новое здание консерватории с большим концертным залом.

– Ну, как? Согласны? – оборвал он свой монолог.

– С чем согласен? Возглавить ваш молодой коллектив? Так у вас уже есть перспективный директор, – прикинулся Сергей, хотя уже понял, о чем речь.

Баранов, который старался быть официально серьезным, рассмеялся.

– Ну, да. Меня предупреждали… Извините, Сергей Михайлович, увлекся. Дело вот в чем, – продолжил он уже нормальным доверительным тоном. – У нас заканчивается договор с одной преподавательницей, которая возвращается в Ленинград. Кстати, Вы ее должны знать. Она – бывшая аспирантка Вашего шефа.

Он назвал фамилию. Сергей, действительно, ее знал.

– Так вот, мы предлагаем Вам занять ее должность старшего преподавателя кафедры марксизма–ленинизма. С перспективой заведования после защиты. Как мне сказали, у Вас диссертация практически готова и есть уже предварительная договоренность с университетом о защите.

Сергей отметил, что Баранов, действительно, неплохо осведомлен о нем. Но пока этот разговор не вызывал у него особого интереса. Он уже привык относиться к радужным «перспективам» со здоровым скептицизмом.

Его собеседник, очевидно, почувствовал это и, наконец, выложил свой козырь.

– Наша коллега, покидая нас, по договоренности, оставляет полученную от консерватории двухкомнатную квартиру в новом доме в центре города. Мы знаем, что у Вас семья, недавно родился сын, – он посмотрел в глаза Сергею, не сказал ли он опять чего–нибудь лишнего. – Так вот, можете въезжать в эту квартиру прямо с вокзала. Она – Ваша.

Такого поворота Сергей не ожидал. Это был сильный ход!

Больше десяти лет помотавшись по общежитиям и чужым квартирам, Сергей и мечтать не мог о том, что в ближайшее время у него будет свое жилье. Собственная квартира! Иногда, гуляя по вечерним улицам города, он с завистью смотрел на освещенные окна домов и представлял себе, как за ними нормально живут люди. И будут жить… А ему нужно возвращаться в общежитие! Правда, он привык к общежитию. Они были в его жизни разные. Он даже по своему любил этот коллективный «уют». Но последнее время он стал все острее ощущать усталость от невозможности остаться, хотя бы на время, одному. От этой жизни в аквариуме, у всех на виду. Без права на «личную жизнь»!

Это повлияло и на то, что он долго не женился, так как не мог себе позволить завести семью, которой бы не смог обеспечить крышу над головой. Его поздняя женитьба, неожиданно обрушившаяся на него как тропический ливень, лишь подтвердила его опасения. Теперь у него появился шанс спасти семью!

– Хорошо, – спокойно сказал Сергей. – Я подумаю. Ведь время у меня есть, не так ли?

– Да, конечно, – обрадовался Баранов, – вероятно, принявший его ответ за согласие. – До начала учебного года у Вас достаточно времени. Мы приглашаем Вас в Петрозаводск. Это на поезде всего десять часов пути. Вечером сели, утром приехали. Вы сами все увидите.

На этом разговор закончился. Позже Сергей, встретив Соколова, поблагодарил его за предложение и сказал, что, скорее всего, он его примет, только хотел бы сначала ознакомиться с будущим местом работы.

Через некоторое время он побывал в Петрозаводске. Небольшой город, окруженный, с одной стороны лесами, а с другой, – большим Онежским озером, ему понравился. Он был очень старый и одновременно – молодой. Сергея удивили деревянные тротуары и почерневшие большие бараки прямо в центре. Город был разделен двумя главными улицами. Одна, короткая, шла от вокзала к озеру. Другая – представляла собой автомобильную трассу, пересекавшую город вдоль берега. На окраинах велось активное жилое строительство. Его будущая квартира располагалась, действительно, в центре города, недалеко от вокзала и Университета. Она представляла собой «полуторную хрущевку», но Сергея вполне устраивала. Консерватория, расположенная в обычном пятиэтажном здании, была невелика, однако директор, который принял его очень радушно, был полон перспективных планов. Сергей встретил здесь немало знакомых. Вернулся он в Ленинград, уже приняв решение.

Но когда он сообщил об этом в Киев, то в телефонной трубке он услышал срывающийся на крик голос жены:

– Нет! Нет! Нет! Я никогда не вернусь в этот жалкий городишко! Никогда!

Сергей был поражен. Откуда Лариса знает этот город? Почему она никогда не рассказывала, что бывала раньше в Петрозаводске? Почему такая реакция?

Вскоре он вылетел в Киев. Здесь его ждал со стороны родственников весьма холодный прием. Жена непрерывно плакала. В конце концов, она объяснила, что до поступления в Ленинградскую консерваторию, она училась в музыкальном училище Петрозаводска и прожила там четыре года. Она не хочет туда возвращаться, так как у нее остались об этом периоде нехорошие воспоминания. Она решила возвращаться в Ленинград для продолжения учебы.

Отец Ларисы бесцеремонно, (куда делась его интеллигентность?!), заявил:

– Мы не для того вложили в нашу единственную дочь столько средств и сил, чтобы она похоронила свое будущее в каком–то провинциальном городишке!

Сергей, конечно, мог бы рассказать своему тестю о том, что «будущее» ее дочери уже могло не состояться до их знакомства из–за ее многочисленных «академических задолженностей», и, прежде всего, по специальности. Свадьба, фактически, спасла ее от отчисления. Но он лишь спросил:

– А о чем вы думали, когда давали согласие на наш брак?

О том, что он услышал в ответ, Сергей уже догадался.

– Когда я познакомился с тобой, – не называя Сергея по имени, резко сказал Самуил Миронович, – я думал, что ты тот человек, который может обеспечить судьбу моей дочери. Теперь я вижу, что ошибся. Вернее, ты обманул меня. Ты не оправдал моего доверия. Я не знаю, какое решение примет моя дочь. Она, дура, не хочет с тобой разводиться. Но сына ее я тебе никогда не отдам. Об этом даже не думай!

Он говорил так, будто речь шла не о сыне Сергея, а о его собственном сыне.

Теща демонстративно «держала паузу», тем самым, давая понять, что это их собственное семейное дело, и Сергей уже к этому не имеет никакого отношения.

Ну что ж, понял Сергей: «Мавр сделал свое дело», мавр может ехать в Петрозаводск!

… Несущийся в ночи поезд охватили карельские леса. За окном не было видно ни огонька. Сергей ощутил почти физически, что этот поезд уносит его навсегда из его прошлой жизни, из его юности, в которую никому и никогда еще не удалось вернуться.

Мимо прошел официант. Сергей остановил его и попросил:

– Пожалуйста, принесите ящик пива вон тем ребятам в первом отделении. Я заплачу. Только не говорите им об этом…