Текст книги "Дочь лесника (СИ)"

Автор книги: Михаил Казьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– Жалко Линни, – искренне взгрустнула Лорка, – надо будет поскорее всем вместе собраться, я бы с ней поговорила, может, помогла бы.

Ну да, может, и помогла бы. Только вот когда мы сможем собраться? Да и что будет с Алинкой, когда она узнает про их с Сергеем бездетность, я даже предполагать не пытался... Да ладно, что уж теперь, дело в любом случае не сегодняшнее и не завтрашнее. Доживем – тогда и будем эту проблемку как-то решать. Сейчас у меня дела другие.

С делами другими я разобрался быстро. Уточнив по карте расположение роты капитана Лирра и маршрут завтрашнего передвижения моего отряда, я без особых затруднений спланировал наши с Лоркой перемещения. Вот, дела сделаны, можно застегнуть спальник и задрыхнуть...

Глава 27

– Пли!!! – команда была совершенно лишней, все и так палили что было мочи, не обращая внимания ни на то, что творилось вокруг, ни на не нужные никому команды. Но если молоденькому лейтенантику проще справляться со страхом, разрывая глотку командами и размахивая сабелькой, пусть его. Ему самому от этого явно лучше, а никому из тех, кто рядом, уж точно не хуже.

Поймав на мушку очередного мераска с какой-то дурацкой черно-красной повязкой на голове, я задержал дыхание и выстрелил, целясь чуть ниже разинутого в истошном крике рта. Ружье, как и ожидалось, при выстреле слегка занесло вверх, так что прямо в немытую рожу, заросшую клочковатой бородой, и попал. Нелепо взмахнув руками и выронив саблю, мераск, пораскинув, в прямом смысле, мозгами, завалился назад. Смотреть, в кого выстрелила Лорка, было некогда, но, думаю, жена не промазала. Да что говорить, стреляя в такую массу проблема не попасть, проблема тут – промазать.

Да уж, попали мы, так попали, прошу прощения за невольный каламбур... Начиналось все нормально и спокойно. В роту капитана Лирра мы с Лориком отправились вместе – я хотел сделать из беседы своей жены с солдатами очередную статью о том, какие злобные дикари совершенно незаслуженно пока еще владеют такими замечательными землями. Прошла беседа, как и обычно у Лорки, отлично, статья из нее получится просто конфетка, так что любезность почтившего беседу своим присутствием батальонного командира, предложившего нам продвижение по колонному пути в обществе второго батальона девятнадцатого пехотного полка, мы приняли и ею же воспользовались. Все лучше, чем тратить время на ожидание других попутчиков, да и двигаться в обществе аж целого пехотного батальона куда спокойнее.

Ага, спокойнее, грязное ругательство! Мераски, появившиеся черт знает откуда, налетели на нас где-то часа через полтора после выступления. Как их просмотрели с нашими дирижаблями да завесой из конных егерей, хрен его знает. Может, из-за того, что завесу, в связи с выходом наших в долину Филлирана, начали разворачивать с прикрытия походных колонн на блокаду долины? Оно и так могло быть, но дирижабли-то где были?! Да и черт бы с ними, с причинами, меня сейчас куда больше напрягали их последствия.

Я, кажется, сказал, что мераски на нас налетели? Простите, соврал. Не налетели они на нас, а навалились, блин! Конной лавиной – орущей, визжащей, гикающей, громко и дробно топающей копытами по мерзлой земле. И как они столько сил из своих полуголодных лошадей выжали?! Вот не будь тут ровной как стол степи, выскочи эта конная лава из-за каких-нибудь холмов – стоптали бы нас на хрен, опрокинули и порубали бы в капусту. А так имперская пехота успела блеснуть выучкой и дисциплиной.

Закричали команды господа офицеры, их почин подхватили сержанты, на ходу присовокупляя к командным словам отборную брань, и пехотная масса, только что мерно топавшая левой-правой, бегом начала разворачиваться, перестраиваться, на бегу сдергивая с плеч винтовки. В отличие от конных егерей пехотинцы вооружались однозарядными винтовками, далеко не такими скорострельными, как кавалерийские (и наши с Лоркой тоже), зато куда более дальнобойными, а что особенно важно в данном случае – длинными с длинными же штыками. По уставу, штыки на походе в условиях вероятной встречи с противником полагалось примыкать, и сейчас хоть кто-то из солдатиков наверняка поминал требования устава добрым словом – встретить конницу уже было чем даже с незаряженными винтовками.

Как походная колонна будто по волшебству перестроилась в каре, как внутри каре оказались обозные повозки и полевые кухни, как мы с женой сами очутились за слегка колышущимися стенами живой крепости, я отследить не успел – настолько быстро все это произошло. Зато как в стену серовато-коричневатых шинелей ударила конная волна, видно было очень даже хорошо. Ударила, забурлила – и отхлынула, оставив людские и лошадиные тела.

Каре – это сила. Взломать без помощи пушек пехотное каре было в нашей истории труднейшей задачей даже для регулярной европейской кавалерии, а уж дикарской коннице почти всегда оставалось об этом только мечтать – тем, кто выжил, естественно. Простейшая арифметика – при максимально допустимой тесноте строя один конный по фронту занимает столько же места, сколько трое пеших, а это значит, что каждому всаднику на двоих с его конем противостоят три ствола и три штыка. И это только по первым рядам! Более того, если второй, третий и так далее ряды атакующей конницы никак не могут воздействовать на противника, то пехотинцы рядов, следующих за первым, штыком, конечно, дотянуться не могут, зато они стреляют. Стреляют часто – тратить время на прицеливание по плотной массе им не нужно. И стреляют не только они – изнутри нашего каре огонь велся тоже. Стреляли мы с Лоркой, стреляли обозники, стреляли двигавшиеся вместе с батальоном штабные офицеры, благо, карабин такого типа, как у нас Лоркой, возил с собой практически каждый уважающий себя штабной.

Передышка оказалась недолгой – мераски наскочили снова. Снова замельтешило перед глазами сверкание сабель и штыков, загрохотали выстрелы, поплыли облака порохового дыма, закричали раненые люди и заржали раненые лошади. И снова мераски откатились назад, провожаемые частым ружейным огнем. На что, интересно, мераски вообще рассчитывали? Сломать каре? Нереально. Нанести пехоте большие, вплоть до неприемлемых, потери? Да хрен им, штык в лошадиную морду раньше воткнется, чем всадник сможет дотянуться до пехотинца саблей.

Однако же столь низко оценить умственные способности противника я несколько поторопился. Отхлынув от живой стены имперской пехоты, орда закружилась вокруг каре и начала обстреливать нас из ружей и луков.

С неприятным стуком в деревянный борт обозной повозки рядом со мной воткнулась стрела. Чуть позже вскрикнул, схватившись за плечо, из которого торчала стрела, какой-то штабной капитан. Сразу же вспомнился капрал Броссе с его, мягко говоря, недовольством лучниками-мерасками. Черт, прав ведь был капрал, еще как прав! Вот только убеждаться в его правоте на себе или, не дай Бог, на Лорке не хотелось совсем.

Пехотинцам этого тоже не хотелось, тем более, что и среди них стали все чаще и чаще падать и оседать на землю те, кому не повезло поймать стрелу. Офицеры скомандовали – и все четыре фаса каре открыли беглый ружейный огонь по кружащим мераскам. Что ни говори, а приятно, когда свои войска имеют намного более дальнобойное оружие, чем противник. Приятно и полезно. Полетели на землю всадники и лошади, мераски хлынули врассыпную и собрались уже на большем удалении от каре, снова закрутив свою карусель со стрельбой. Вот только стрелы теперь стали гораздо чаще втыкаться в землю перед рядами наших пехотинцев, чем попадать в них или внутрь каре. Эх, сейчас бы сюда хоть одну митральезу!

– Лучников, лучников выцеливай! – кричали офицеры и вторили им сержанты. Не знаю, насколько это было возможно, я, например, на таком расстоянии разглядеть среди мерасков лучников просто не мог, но господам офицерам виднее.

Обстановка снова изменилась, на этот раз к лучшему – мераски прекратили стрелять и отошли. Судя по тому, что по каре пронеслась команда прекратить огонь, отошли кочевники именно с таким расчетом, чтобы солдаты не могли с уверенностью достать их из своих винтовок. Интересно, зачем? Дать передышку умотанным лошадям? А ведь, скорее всего, так оно и есть...

Но передышку они дали не только своим лошадкам, но и нам. Наскоро перевязанных раненых вытащили из-под повозок, где они были укрыты от обстрела, и стали перевязывать по новой – уже куда как аккуратнее и тщательнее. Некоторым батальонный лекарь даже вытащил стрелы, если это позволяли особенности ранения, остальным просто старательно фиксировал поврежденные конечности, обрезал древки торчащих стрел, и всех бинтовал. В общем, делал все, от него зависящее, чтобы до лазарета раненых довезли по возможности живыми. Тут же соорудили дощатый навес, разобрав борта у нескольких повозок, чтобы прикрыть перевязочный пункт от новых стрел. Раненых все равно придется опять под повозками прятать, но вот батальонный лекарь свою работу будет теперь выполнять в условиях, не то чтобы более комфортных, но уж в любом случае намного более безопасных.

С обозных повозок сгрузили несколько патронных ящиков, вскрыли их и каждый взвод выслал по несколько человек за пополнением боезапаса. Дело нужное, нечего и говорить. Вообще, во всем поведении наших пехотинцев прямо-таки сквозила какая-то веселая и жизнерадостная деловитость. Впечатление было такое, что солдаты не воюют, а просто заняты некой коллективной работой, причем не особо и трудной.

– Отобьемся, господин инспектор! – со злобной радостью обнадежил меня какой-то сержант, встретившись со мной взглядом. Отобьемся, это да, я и не сомневался. Другое дело, с какими потерями. Так-то, насколько я мог видеть, особо много людей батальон не потерял, но черт его знает, что будет дальше? Вспомнилось расхожее мнение, что два самых неприятных занятия – это ждать и догонять. Уходить мераски явно не собирались, догнать их мы уж точно не могли, оставалось только ждать. Вопрос в том, кого и чего ждать? С началом боя три штуки сигнальных ракет запустили, увидели наши их или нет, хрен знает. Стрельба, по идее, должна быть слышна, но вот на какие расстояния распространяются звуки в степи, я понятия не имел. По всему выходило, что ждать нам стоило скорее очередной атаки мерасков, нежели помощи от своих. Атаку мы, понятно, отобьем, если понадобится, то не одну, не две и не пять, но и появление наших, желательно в конном строю, достаточном количестве, а лучше всего и при митральезах, было бы крайне уместным...

Дождались, мать-перемать! Мераски решили, что лошади отдохнули и пора продолжить. Вот только продолжили они не попытки атаковать каре, а карусель со стрельбой. Активным огнем их снова отогнали подальше, но попыток засыпать нашу пехоту стрелами они не оставили, просто радиус круга, который кочевники выписывали вокруг нас, несколько увеличился. И то радость – стрелы до нас долетали уже не все, а пули из мерасковских карамультуков, если и долетали, то в незначительных количествах. Однако же сильно много хорошего в этом положении я не наблюдал, потому что мы сдвинуться с места не могли и единственное, что нам оставалось – ждать свою кавалерию. А если она не придет, то сколько нам ту еще стоять? До ночи? До завтра? Или до того, как бессмысленность ситуации станет ясной и для мерасков? У них-то тоже никаких разумных вариантов не просматривалось, кроме подхода подкреплений. Но вот в такую вероятность верилось с трудом – на мой взгляд, количество мерасков, бросивших своих овец ради попыток пободаться с пехотным каре, и так было слишком большим. Вот что только они тут забыли? Во имя чего эти бестолковые атаки? На что мераски вообще надеются? Что продержат нас в стоячем положение до того, что мы в конце концов замерзнем? Теоретически такая вероятность имеется, но и противник у нас в тех же погодных условиях...

Размеренные дробные очереди, характерные для митральез, прозвучали райской музыкой. Мераски, только что кружившие вокруг нас плотной массой, с похвальной скоростью рассыпались, оставив на земле, как казалось мне с этого расстояния, не так уж много людских и конских тел. Впрочем, некоторое сожаление по поводу столь малых вражеских потерь тут же исчезло, уступив место искренней радости, сопровождаемой боевым кличем, прокатившемся по рядам пехотинцев. И было же, было чему радоваться! Кавалерия, на полном скаку разворачивающаяся из колонны в линию, правый фланг, заходящий для охвата противника, кони, подобранные в масть по эскадронам, трепетание черно-золотистых флюгеров на пиках – красотища!

Мераски, думаю, тоже впечатлились открывшимся зрелищем, но поскольку эта красота для них означала совсем не то, что для нас, никакой радости не показали. По-быстрому развернувшись, они явно нацелились избежать встречи с нашими кавалеристами путем экстренного отступления.

Действия мерасков предсказал, судя по всему, не я один. Раздались резкие команды офицеров батальона, затрубили пехотные горны, каре с поражающей быстротой развернулось в линию, оставив на месте своего стояния небольшой отряд для прикрытия раненых и обоза, по линии пронеслись одна за другой команды 'нале-во!' и 'бегом – марш!', и образовавшаяся в результате длинная колонна дробно топая, пустилась вперед, параллельно бегущим мераскам и пока что их опережая. Штабные офицеры, бывшие нашими соседями внутри каре, пустили своих коней мелкой рысью, держась левее пешей колонны, мы с Лоркой, решив, что эти уж точно знают, что делают, тоже развернули лошадок и пристроились им в хвост. Через какое-то время колонна, повинуясь командам 'стой!' и 'напра-во!', вновь превратилась в длинный развернутый строй в три шеренги.

Суть этого маневра стала понятной, когда мераски с нами поравнялись, а наши легкоконники предусмотрительно поотстали. И как только растянутая толпа конных беглецов оказалась напротив нашего строя, ожидаемо последовала команда 'залпом – пли!'. Да уж, это получился расстрел, классический и безжалостный.

Второго залпа пехота дать не успела – выживших после расстрела нагнали наши кавалеристы.

Ударив в пики и сразу же выбив немало мерасков, легкоконники взялись за сабли, и тут началось... Не так близко мы стояли, чтобы видеть подробности, да и, боюсь, трудно было бы рассмотреть эти самые подробности в безумном мельтешении сверкающих под вышедшим посмотреть на побоище солнцем клинков, верчении коней, понукаемых своими всадниками, и прочими быстро меняющимися картинами кавалерийского боя. Доносившиеся до нас крики и вопли, лязг железа, конское ржание и прочее звуковое сопровождение тоже особой ясности происходящему не придавало. Однако же здравый смысл подсказывал, что уже скоро мы увидим очередную победу имперского оружия. Наших было больше (если я правильно прикинул численность атакующей кавалерии, то это был легкоконный полк в полном своем составе, то есть под семь с половиной сотен строевых чинов), наши, в отличие от противника, вступили в бой свежими, опять же, атаковали, а в конном бою это сразу же дает преимущество, противник уже втянулся в бегство, и ни сил, ни времени толком защищаться у него не оставалось... В общем, по всей совокупности имевшихся причин следствие должно было оказаться однозначным.

Второй раз за день я вспомнил капрала Броссе, на этот раз его рассуждения о физических кондициях наших и неприятельских коней, и снова убедился, что словам бывалого солдата стоит доверять. Вот честно, сам, своими глазами видел, как валились и перекатывались через спину лошади кочевников от сшибки с нашими конями!

Нет, ясное дело, кому-то из мерасков бежать удалось. Но остальных легкоконники зажали между собой и пехотой. С одной стороны пики и сабли, с другой штыки и меткие одиночные выстрелы – я крайне удивился, когда после завершения бойни пехотинцы и спешившиеся кавалеристы пинками поднимали живых мерасков, несколькими зуботычинами приводили их в чувство, а затем избавляли пленников от поясов и разрезали спереди штаны с таким расчетом, что их приходилось поддерживать руками. А что, удобно – не надо искать, чем связать пленных, руки у них заняты, а стоит отпустить – так со спущенными штанами ни бежать, ни забраться в седло не получится. Затем незадачливых мерасков согнали в некое подобие строя, отвели чуть поодаль и посадили на землю ожидать решения своей дальнейшей судьбы под надзором весьма недружелюбно настроенных пехотинцев. А на поле недавней битвы уже вовсю процветали обычные для такого случая дела – сбор своих раненых, добивание чужих и, как бы это помягче выразиться, избавление мертвых неприятелей от всяческих ценных, но им уже не нужных вещей...

Глава 28

Ох, и пришлось же мне писать после этой истории с выходом мерасков на наши коммуникации! Целая серия статей, листовки для солдат, интервью с командиром батальона, с командиром легкоконного полка, с парой отличившихся пехотинцев, несколько фото и зарисовок, запечатлевших горы мертвых тел мерасков и туш их лошадей, портреты героев – пехотинцев и кавалеристов, куча всего еще... Работы было выше крыши, писать все сам я не успевал, поэтому часть писанины с некоторым сожалением спихнул Виннеру. Уж больно вкусный материал открылся, делиться жаба душила. Ну то есть так, придушивала слегка, но все равно...

Как рассказали знакомые штабные офицеры, факт появления крупного неприятельского отряда на наших коммуникациях, в оперативном, можно сказать, тылу, генерал Штудигетт воспринял, можно сказать, философски – война есть война, мало ли что может произойти. Как я понимал, такое спокойствие стало результатом полного провала вражеского рейда, в противном случае много кому пришлось бы познакомиться с генеральским гневом. Но искать, а тем более назначать виновных Штудигетт не стал, а вот разобраться с тем, как такое стало возможным, пожелал очень сильно. Настолько сильно, что назначил расследование, вести которое поручил подполковнику Дельхайе, а меня, когда я под руку подвернулся, определил оному подполковнику помогать, хоть я и попытался отбрыкаться – уж больно не хотелось оставлять Виннеру еще больше вкусняшек. Заодно генерал нагрузил Дельхайе обязанностями моего персонального цензора с правом решать, что именно пригодно к публикации из того, что мы накопаем, и такой оборот тоже меня не порадовал.

А напрасно. Накопали мы такого... Как, оказывается, много интересного можно узнать, если целью допроса ставится только получение сведений, а сохранение жизни допрашиваемого остается делом второстепенным! Процедура, конечно, хм, неаппетитная, но на войне к подобным зрелищам привыкаешь быстро. Вот в процессе таких процедур те самые мераски, которым недавно пришлось поддерживать штаны руками, наговорили и подполковнику на его расследование, и мне не на одну статью. И с моей точки зрения материал был... Ну сами сейчас поймете.

В общем, так. Мераски, которые на нас напали, оказались не просто кочевниками, а 'должниками богов'. Это громкое имя носили неудачники, которым не повезло задолжать шаманам. Шаманы у мерасков составляли три отдельных рода, причем едва ли не самых богатых, и если у кого-то были проблемы с получением помощи от своих родичей, шаманы всегда были готовы прийти на выручку, но не бескорыстно. Интересно, что скот, имущество или деньги они со своих должников не взимали, предпочитая отработку. В мирное время пришлось бы этим должникам пасти стада шаманских родов и выполнять прочую работу, ну а на войне погнали их воевать. Красно-черные повязки на головах, кстати, как раз и отличали этих должников от обычных мерасков.

Чего ради затеяли шаманы свою собственную войну? Именно собственную, предводители обычных родов к этому рейду никакого отношения, как выяснилось, не имели. Вот когда пленники стали отвечать на этот вопрос, самое интересное и началось. Честно сказать, ни я, ни подполковник сначала им не поверили. Но после того, как уже трое не выдержали допроса, а остальные продолжали твердить то же самое, поверить, как ни странно, пришлось.

В общем, шаманы решили, ни больше ни меньше, как то ли призвать на наши головы сверхъестественные силы, то ли с помощью этих самых сил избавить мерасков от уготованной им участи, насчет которой никаких сомнений у кочующих колдунов уже не было. Целью рейда был выход к Барийским горам – сравнительно небольшому горному массиву по правому берегу притока Филлирана, на имперских картах именовавшегося Бариаром. В дальнейшем предполагалось отыскать в этих горах некую пещеру, где якобы живет какой-то не то оракул, не то колдун, не то просто могучий дух или даже бог, в свое время перенесший за Филлиран великого воина Барматургана.

Про Барматургана я помнил из общей истории Эрасса. Барматурган ат-Альран, то есть Барматурган из-за Филлирана, считался основателем нынешней даянской государственности. Тут, правда, среди историков единогласия не было. Большинство имперских авторов, признавая названного деятеля лицом, реально существовавшим, походя посмеивались над даянскими сказаниями о том, как мудрого правителя и великого полководца принес им ветер богов, некоторые же историки из Империи вообще отрицали историчность Барматургана, как раз из-за тех самых сказаний. Изюминка ситуации в том, что столь чтимый даянами Барматурган был самым что ни на есть настоящим мераском! Собственно, чтят его и мераски, хотя для них он больше пример личного успеха, ну заодно и повод лишний раз подчеркнуть свое превосходство над соседями – дескать, мы вам, убогим, вашего же правителя дали. Сомнительный, конечно, повод – когда Барматурган основывал даянам государство, сами мераски пребывали еще в полной дикости, по сравнению с которой и нынешний-то их уровень можно считать одной из вершин прогресса. Как я понимаю, среди своих сородичей тому Барматургану развернуться никакой возможности не было, вот и подался он к соседям. А теперь шаманы, накурившись или нанюхавшись уж не знаю чего, решили повторить путь Барматургана и с помощью того самого оракула-колдуна-духа-бога попасть к даянам не на правах вынужденных переселенцев и беженцев, а прямо-таки заменить собою 'великую даянскую вежу' и немедля привлечь соседей к войне против Империи.

Описывать в подробностях реакцию генерала на наш совместный с подполковником доклад я не стану. Все-таки генерал от кавалерии – это не последний в Империи человек и рассказывать, как он совершенно неприлично ржал (да-да, именно ржал, а никак не смеялся), как перемежал это ржание самыми скабрезными словечками, как утирал платком слезы, выступившие от долгого смеха, было бы проявлением вопиющего и ничем не оправданного непочтения к столь высокопоставленному и заслуженному военачальнику.

Под такое хорошее настроение я без особого труда выудил у генерала отмену едва введенной цензуры. В конце концов, никаких особых военных секретов я не выбалтывал, мераски уж совершенно точно имперских газет не читают, а что писать и что не писать с точки зрения пропаганды, лучше меня тут вообще никто не знает. Так что различные варианты историй в духе 'мы к ним с пушками, локомобилями и дирижаблями, а они на нас с замшелыми легендами и дремучими поверьями' буквально наводнили имперскую прессу, после чего вопрос 'а стоит ли оставлять землю тем, кто мало того, что не может ее правильно использовать, так еще и защитить не в состоянии?' для имперской читающей публики можно было считать с повестки дня снятым ввиду очевидности отрицательного ответа. Другое дело, что у той же публики пока не был сформирован однозначно положительный ответ на вопрос 'стоит ли крестьянам переселяться со старых имперских земель в бывшую Мераскову степь?', а без этого считать свою миссию выполненной я не мог. Нет, пару солдат – выходцев из крестьян я старательно проинтервьюировал, но единственным, что удалось из обоих извлечь, были рассуждения на тему непаханой целины, которая, как только за нее возьмутся по-настоящему, полыхнет просто-таки невероятным урожаем. Пришлось отписать Петрову-Кройхту, чтобы он привлек пару-тройку агрономов и организовал соответствующие публикации с их авторитетным мнением. Не мне же одному корячиться, хе-хе...

– Это что же, Феотр, наши солдаты погибли из-за таких глупых поверий? Да и сами мераски тоже? – за всеми моими делами не хватало даже времени толком поговорить с женой, а когда, наконец, поговорили, Лорка не сразу и поверила.

– Тебя-то тут что удивляет? – поинтересовался я. – Саму из-за таких же поверий похитить пытались.

– Да... – задумчиво протянула Лорка. – Правильно, что землю у них отберем. Скорее бы уж война кончилась. Поедем с тобой в Вельгунден, не была там ни разу, интересно же... – Лорка мечтательно улыбнулась. – Что это? – вдруг встревожилась она.

– Где? Что? – после того, как нам пришлось постоять внутри пехотного каре, всяческие неожиданности я и сам готов был воспринимать с тревогой.

– Там, – Лорка показала рукой. Хм, а ведь и правда, что-то похожее на конную колонну, было заметно. Ну и глазищи у любимой жены! По счастью, мои глаза сейчас могли быть дополнены биноклем, каковым я и воспользовался. Действительно, из-за невысокого кургана в нашу сторону выходила немалой численности кавалькада, над которой во множестве трепетали знамена незнакомых расцветок. Испугаться по-настоящему я не успел, поскольку первые ряды явно состояли из наших недавних спасителей – имперских легкоконников. Серо-коричневые шинели, кепи с красными околышами и черно-золотистые флюгера на пиках спутать с чем-то другим было бы очень сложно. Когда я обрисовал ситуацию Лорке и дал ей самой посмотреть в бинокль, мы решили подождать и все-таки удовлетворить свое любопытство.

Мы и замерзнуть толком не успели, как уже смогли разглядеть подробности. Большинство поравнявшейся с нами колонны составляли, как ни странно, кочевники, вот только на поднадоевших уже мерасков похожи они не были. Яркие разноцветные одеяния непривычного фасона, высокие колпаки, обмотанные шелковыми тюрбанами, роскошное убранство лошадей и чуть ли не у каждого третьего в руках какое-нибудь знамя, тоже яркое и вычурное, у кого с причудливым орнаментом, а у кого и с изображением какого-нибудь зверя или птицы. В голове и хвосте колонны шли по четыре ряда наших легкоконников, по бокам сопровождение было совсем уж малочисленное. В глаза бросалось обилие офицеров и трубачей среди наших кавалеристов, и даже эскадронный штандарт. От колонны отделился и направился в нашу сторону лейтенант, знакомый мне по недавнему бою.

– Посольство великой даянской вежи к высокопревосходительному генералу от кавалерии! – провозгласил лейтенант, козырнув настолько лихо и молодцевато, что когда я в ответ подбросил ладонь к козырьку, мое движение повторила и Лорка, в общем-то, совершенно не обязанная отдавать воинское приветствие как вольнонаемная служащая.

– Присоединиться к вашей кавалькаде можно? – поинтересовался я. Уж больно не хотелось пропускать такое историческое событие.

– За нами – пожалуйста, – лейтенант, оказавшись причастным к такому серьезному делу, был преисполнен важности, – но не ближе сотни шагов, прошу меня извинить.

М-да, дипломатический протокол, чтоб его... А что делать, будем соответствовать. Пропустив колонну мимо и дождавшись, пока между нею и нами образуется установленная дистанция с некоторым запасом, мы пустились вслед с той же солидной неспешностью, с какой двигалась и сама посольская кавалькада.

С даянскими послами генерал беседовал довольно долго. По счастью, я уже успел обзавестись многочисленными знакомствами среди офицеров штаба, так что эти почти три часа мы с Лориком провели не на улице, а в одной из штабных палаток, где нас даже поили горячим чаем и кормили бутербродами с копченой колбасой. Хлеб был хоть и из муки грубого помола, зато довольно свежим, колбаса жестковатой, но ароматной, а чай вообще выше всяческих похвал, так что думать под такой перекус получалось неплохо.

Значит, даяны поняли, что обсуждать вопросы миграции мерасков на их территорию надо с Империей. Впрочем, это понять большого ума не надо. К выдавливанию мерасков за Филлиран наши уже приступили, хотя сплошной блокады долины пока установить и не удалось, а кто-то из кочевников рванул через реку в инициативном, так сказать, порядке, не дожидаясь понукания со стороны имперских войск. Соответственно, даянам эта миграция с ходу начала создавать проблемы, вот они и ищут пути их решения, и ищут как раз там, где надо. Хотя, кто их знает, могли одновременно и с мерасками переговоры начать. Но тут для даянов имелась разница – если с мерасками они могли решать, кого и куда направить, то в самом вопросе миграции через Филлиран говорить с мерасками никакого смысла не было, потому как не решали они здесь ничего. Вот даяны и пришли к тому, кто решал.

Вспомнив историю с попыткой мерасков похитить Лорку, я мстительно подумал, что не хрен тогда даянам было затевать свои хитрые игры. Расплачивайтесь теперь, причем уже по совсем другому тарифу. С повышающим коэффициентом, хе-хе. Но пока я раздумывал, чем именно придется даянам платить, что в этом плане предложат Империи они сами, и, что самое важное, о чем они будут Империю просить, а заодно прикидывал, как бы мне все это узнать, появился генеральский адъютант и передал мне приказ генерала сей же час явиться пред его светлые очи. Повел меня адъютант, впрочем, не в генеральскую палатку, а в другую. Однако же именно в ней и ждал меня генерал Штудигетт.

– Вот что, инспектор, – сразу перешел к делу генерал, едва услышав от меня уставное приветствие, – даяны передают нам оба острова на реке за две тысячи кройсов. Еще за десять тысяч кройсов они уступают земли по левому берегу Филлирана в его излучине. Очищать их от мерасков – наша забота, – генерал нетерпеливо щелкнул пальцами, и тут же один из присутствовавших офицеров развернул передо мной карту, показав, о каких землях идет речь. Что ж, более чем неплохо. Мало того, что Империя выпихивала мерасков за Филлиран, она практически получала почти что полный контроль над рекой по всему ее течению вдоль новой, теперь уже даянской, границы. И все это за сто сорок четыре тысячи лассов золотом – не так чтобы очень уж и дорого.

– Эти условия я получил от его величества и от его имени выставил даянам. Обсуждению они не подлежат, – выждав несколько мгновений, чтобы я успел понять, насколько все серьезно, генерал продолжил: – Даяны отправили гонцов получить согласие своей великой вежи. Когда они подтвердят принятие условий, я сообщу его величеству сам, и в газеты это попадет помимо вас.

Ну что ж, генерал в своем праве – особу императора представляет тут именно он как главнокомандующий. Но видя, что Штудигетт не закончил, я не стал убирать с лица выражение приличествующего моменту внимания. И не ошибся.