Текст книги "Дочь лесника (СИ)"

Автор книги: Михаил Казьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Глава 23

– А что, почтенный хозяин, молва идет, будто дочка твоя старшая в девицах засиделась? А то у нас и жених имеется!

Смотреть, как сухопарый Киннес надувает щеки и вообще ведет себя так, как будто у него выросло вдруг огромное пузо, которым он прямо сейчас затолкает Корната в дом, было смешно, но я пока сдерживался.

– Жених, говоришь? А у жениха твоего только глаза загляделись, да в кошельке мухи не засиделись? А то дочка моя меньше ведра пива за раз и не пьет, а на закуску три круга колбасы возьмет да хлеба каравай, только подавай!

Корнат, уже почти что мой тесть, стоял в своем темно-зеленом парадном мундире на крыльце дома, подбоченившись правой рукой, левой опираясь на толстую палку. По левую руку от него переминался с ноги на ногу с трудом строящий серьезное лицо Фиарн, тоже в мундире, по правую встала Таани в алинкином наряде, из-за нее с веселым любопытством выглядывала Тирри. Касси, надо полагать, тоже в обновках и с Корнатом-младшим, держалась за ними, и где-то совсем уж позади их всех раздался знакомый и такой родной смешок. Я попытался представить себе Лорика, поглощающего съестное в таких объемах, и тоже хихикнул.

– Денег у нашего жениха не сосчитать, – важно провозгласил Киннес, – потому как и считать нечего. А сам он справный да ладный. Хлеба каравай ему на один зуб, а иных зубов и нету совсем, а пива ведро – только губы намочить, а то ведь он то ведро и не поднимет! Так что, хозяин, отдашь девицу нашему кавалеру?

Не скажу, что такая презентация жениха и невесты выглядела прямо уж верхом остроумия, но всем явно было весело. Да и мне, чего уж греха таить, тоже.

– А и отдам, – согласился Корнат. – Заходите в дом, а мы ее вам приведем.

Когда мы зашли, Лорку я не увидел, должно быть, это тоже было частью ритуала.

– Ну-ка, женушка да сношенька, девку с лавки поднимите, да к нам сюда несите, – под эти слова Таня и Каська чинно удалились, а Корнат продолжал:

– Только вот ведь беда – одолела дочку нужда. Нечего ей на свадьбу надеть, да за столом не на чем сидеть. Вот ежели подпояшете ее поясом красным, да не атласным, усадите на золотую подушку-сидушку, тогда ее и забирайте, да свадьбу играйте!

А ловко у него получается рифмовать на ходу! Вот уж не подозревал, что у этого серьезного мужика такой талант! Ну раз так, подумал я, то сейчас я тебе подыграю...

Когда мать с невесткой ввели Лорку, держа ее под руки, я повернулся к Лоди и Линнгройсу и, стараясь говорить глубоким басом, обратился к ним:

– Ну-ка, сваты, лихие хваты! Пояс с подушкой несите, невесте моей сей же час вручите!

Под общий смех лейтенант с капитаном удалились, но уже вскоре вернулись с затребованными предметами. Сначала Таня и Каська осторожно, чтобы не поломать, надели Лорке на талию 'красный пояс' – круг колбасы. Затем лейтенант положил на лавку здоровую головку сыра, Лорка на нее уселась, а те же Таня с Каськой тщательно проследили, чтобы 'подушка-сидушка' оказалась никак не меньше той части лоркиного тела, которой моя невеста на этой 'подушке' восседала, но и не так уж чтобы совсем намного больше. Размеры с Лорика я снял заранее, так что все сошлось, что называется, тютелька в тютельку.

– Вот тебе, дочка, жених, счастья вам с ним на двоих! Вот тебе моя дочь, мил человек, живите с ней счастливо целый век! – взяв дочь и меня за руки, Корнат подтянул нас друг к другу и под приветственные крики присутствующих мы с Лориком поцеловались.

На этом церемония сватовства и закончилась. Честно говоря, даже имея некоторое представление о том, как это происходит (Лорка просветила), я и не ожидал, что будет так весело. Да она, собственно, только о выкупе в круг колбасы и головку сыра и рассказывала, так что поэтические импровизации Корната да расхваливание меня Киннесом стали приятным сюрпризом. Вообще-то, полагалось еще устроить общее застолье, но из-за того, что на все про все времени у нас было немного, пирушку решили устроить ближе к вечеру, а сейчас отправили сватов и Фиарна на хутор лесного старосты договориться насчет завтрашней собственно свадебной церемонии, а заодно отвезти все, что для этого от нас требовалось, и пригласить гостей. И пока они исполняли порученное, я вручил подарки Корнату и младшим, а потом мы с главой семейства Триамов уединились, чтобы пропустить по стаканчику вина и поговорить.

– Хорошо, что ты приехал, – довольный Корнат отхлебнул густого красного вина и отправил в рот кусок сыра. – Лорка этот год прямо сохла по тебе. Я уж боялся, сбежит из дома к тебе в Вельгунден.

– Не успела, как видишь, – я тоже глотнул вина. – А то бы разминулись еще.

Корнат согласно кивнул и потянул руку за следующей порцией закуски.

– Майором стал, – кинул он выразительный взгляд на мои погоны, – да сваты у тебя тоже офицеры. На войну, не иначе, к нам?

– Да какой из меня майор? Чиновник я, военно-полевой инспектор, и то, пока война, – отмахнулся я. Мы еще поговорили о том, чем я занимаюсь (особой конкретики я не сообщил, но на то 'я теперича не то что давеча' прозрачно намекнул), о том, как устроились мои друзья (тут рассказал все как есть), потом Корнат попенял мне, что я их не привез, а я клятвенно обещал устроить общую встречу как только, так сразу, я поинтересовался, что у Корната с ногой (как я понял, растяжение связок голеностопа – неприятно, но не страшно),а когда все дежурные темы были обсуждены, я перешел к главному.

– В общем, Корнат, что война будет, ты, конечно понимаешь.

– Понимаю, как не понять, – согласился он. – Считай, уже год, как мерасков не гоняли, пора бы.

– Нет, на этот раз все по-другому будет, – я сделал пару глотков и отставил стакан в сторону, показывая, что разговор предстоит серьезный. – Император всю Мераскову степь забирает.

– Вот как даже? – Корнат тоже отставил стакан.

– Вот так, – в тон ему сказал я. – А значит, тебе и Фиарну доплачивать за охрану границы перестанут, да и патроны давать больше не будут.

– С чего бы? – удивился он. – Мераски-то свои привычки не бросят, хоть их и заберут в Империю!

– То-то и оно, что не заберут, – выдавать государственную тайну, конечно, нехорошо, но все равно тут это узнают быстро, так уж пусть мои близкие будут первыми. – Император забирает землю, а мераски на ней ему и даром не надобны.

– Ого! – Корнат, похоже, начал соображать, что пахнет чем-то серьезным. – И куда их?

– За Филлиран, – Филлираном на имперских картах называлась река, разделявшая мерасков и даянов.

– Прямо всех? – к столь радикальному решению вопроса Корнат, похоже, готов не был.

– Особо упорных – на четыре локтя вниз, – уточнил я. Хоть систему мер, аналогичную нашей метрической, в Империи ввели лет уже полтораста назад, старые меры продолжали, как и у нас, жить в пословицах, поговорках и идиомах. 'Четырьмя локтями вниз' называлась могила, по стандартному, еще со времен Синей смерти, размеру ее глубины.

– А нас куда? – Корнат помрачнел и, тяжело вздохнув, посмотрел на отставленный стакан. Но пить не стал.

– Леса в долине Филлирана тоже есть. Может, они там и другие какие-то, я не знаю, но есть, это точно. Так что можно туда. Можно остаться и лесничествовать здесь. Я так понимаю – кто-то подастся на новую границу, кто-то останется. Но по-старому уже не будет.

– Спасибо, что сказал, – Корнат все-таки выпил и тут же налил себе еще. – Завтра на свадьбу многие наши придут, потом с ними и обсудим...

До завтра, однако же, было еще неблизко, так что и посланцы успели вернуться, и небольшое застолье по поводу успешного сватовства организовали. Клевать носом что я, что мои сваты начали куда быстрее хозяев – все же в путь мы сегодня отправились совсем рано. На столе еще оставалось много чего съестного, когда нас развели по комнаткам и устроили на ночлег.

Вставать пришлось в несусветную рань, но никакие переживания по этому поводу меня не одолевали. Наоборот, встал я бодро и быстро, и с самого начала этого дня настроение мое смело можно было выдавать за эталон жизнерадостности и оптимизма. Казалось, что сейчас на моей стороне сама природа – пусть за окном сейчас и серели предрассветные сумерки, но уже чувствовалось, что день будет не по-осеннему ясным и теплым. Умываясь и бреясь, я не шибко музыкально (а что поделать – медведь на ухо наступил) напевал пришедший на ум бодренький маршевый мотивчик, полностью соответствующий моему состоянию. Облачившись в парадный мундир, я спустился вниз, где и застал предпраздничную суету в полном разгаре – народ вовсю собирался на выезд.

Корнат с сыном и мои сваты тоже обрядились в парадные мундиры, а вот женщины Триамов выглядели весьма своеобразно. Как я понимаю, если бы им показали дамские седла для боковой посадки, лесные красавицы не сразу бы и сообразили, что это такое и для чего оно нужно. А когда им это объяснили бы, то в лучшем случае пошевелили пальцами возле уха – здесь это то же самое, что у нас покрутить указательным пальцем у виска. Но сесть в длинной юбке в обычное седло – во-первых, довольно сложно, во-вторых, неудобно, а в-третьих, смотреться такое будет, скажем так, неудачно. Поэтому, надев для удобства передвижения верхом штаны с высокими сапогами, Лорка и Таня принарядились выше талии в белые рубашки и цветные узорчатые корсажи 'мэйд ин Алинка', завязанные шнурами с вплетенными в них золотыми и серебряными нитями, а на головы повязали на манер бандан яркие цветные платки.

Оседлав коней, мы двинулись. На всякий случай на хуторе остались Каська с сыном, да капитан Линнгройс с лейтенантом Лоди. Корнат и младшую дочку хотел оставить, но Тирюшка чуть не разревелась от такой несправедливости, и все-таки отправилась с нами – к себе подсадил ее Фиарн. Помнится, Корнат говорил, что в свое время не применял строгих воспитательных мер к Лорику, младшенькую, смотрю, он балует тоже.

До хутора Лаама Груитта, исполнявшего должность лесного старосты, мы ехали около полутора часов. У ворот нас встретили человек пятнадцать празднично одетых жителей леса во главе с самим старостой – полноватым невысоким и уже заметно пожилым мужчиной, роскошная седая борода которого не могла скрыть обильно украшавшие его лицо шрамы.

Обряд бракосочетания провели во внутреннем дворе, благо, хутор у старосты был побольше, чем у Корната, так что места всем хватило. Лаам Груитт путем личного опроса удостоверился в доброй воле на брак и жениха, и невесты, поинтересовался согласием родителей невесты и законного представителя жениха, коим выступил ротмистр Киннес, а затем, связав белой лентой мою правую руку с левой рукой Лорки, велел нам трижды обойти вокруг ритуальной композиции в центре двора. Композиция, насколько я понял, символизировала семейное счастье в том виде, в каком его понимали лесные баары. Ее основой послужил небольшой стол, покрытый белой скатертью с вышитыми по углам цветами. На столе жались друг к другу каравай хлеба, горшок каши, круг колбасы и головка сыра, участвовавшие во вчерашнем действе, бочонок пива, бутыль вина, солонка и перечница, ложка с вилкой и ножом, детская колыбель, седло, кинжал, топор и винтовка. Хороший тапкой наборчик, да. Наше хождение вокруг этого богатства сопровождалось приветственными выкриками присутствующих, а вот ружейного салюта почему-то не было.

– Достопочтенный господин староста и уважаемые гости! – обратился я к народу, когда мы завершили обход. – На моей далекой отсюда родине принято, чтобы на свадьбе жених и невеста надели друг другу золотые кольца. Дозвольте мне исполнить этот обычай и в вашем лесу!

– Достойно уважения, что ты готов соблюсти обычай своей родины вдали от нее, – согласился староста. – Я дозволяю!

Народ такое решение одобрил, Кинннес по моему знаку подал кольца, которые я заказал еще в Коммихафке после нашей с Лоркой встречи, и мы с Лориком друг друга окольцевали.

Потом староста громко прочитал на память положение гвенда, призывавшее нас с Лориком созидать очаг нашего счастья в постоянном единстве и согласии, и под занавес церемонии старосте принесли толстенную книгу в кожаном переплете, где он и совершил официальную запись о бракосочетании Феотра Миллера с Лоари Триам.

Вернувшись к Триамам, мы застали уже почти что окончание подготовки к пиршеству. Часть гостей подъехала в наше отсутствие, и под мудрым руководством Каськи они заставили внутренний двор столами и сейчас расставляли угощения. Лорка самолично нарезала и выложила на отдельное блюдо 'красный пояс' и 'подушку-сидушку', что мы опять привезли с собой, и водрузила оное блюдо на главный стол.

Места за главным столом достались, ясное дело, виновникам торжества, родителям и другим родственникам невесты, сватам, лесному старосте и командиру конно-егерского полка полковнику Фрейссу. Остальные расселись по местам довольно быстро – должно быть, и у жителей леса, и у приглашенных офицеров и сержантов конных егерей представления о том, кто и где должен сидеть, совпадали. Да и опыт таких застолий, судя по всему, имелся.

Староста произнес тост за новобрачных, выпили, потом Лорка пронесла по столам то самое блюдо с нарезкой уплаченного за нее выкупа, следя, чтобы каждому досталось хотя бы по кусочку, и пошло-поехало...

Когда молодежь выбралась на поляну за стенами хутора поплясать, мы с Корнатом, Груиттом, полковником Фрейссом и ротмистром Киннесом отошли в сторонку, и я рассказал им то же, что вчера Корнату.

– А это точно? Откуда вы знаете? – сразу же спросил староста. Ого, ради такого случая даже на 'вы' обратился!

В ответ я скосил глаза на приколотый к моему мундиру знак Общества Золотого орла и, кажется, напрасно. Староста не понял.

– Лаам, если человек с таким знаком что-то тебе говорит, значит, так оно и есть, – пришел мне на помощь полковник.

– И что нам теперь делать? – глухо спросил староста.

Хм... А я, кажется, знаю. Да точно, черт его возьми, знаю! И идею эту 'золотым орлам' подкину!

– Скажи, почтенный староста, – обратился я к Груитту, – а много у вас семей с молодыми парнями?

– Хватает, – ответил он. – У нас и такие семьи есть, где кроме отца еще пять-шесть сыновей на жалованьи. Худо им придется...

– Так и пошлите сыновей туда. Или езжайте сами, а их здесь оставьте. Они молодые, им что на новом месте обустроиться легче будет, что на старом к новым порядкам привыкнуть. Опять же, здесь лесничих меньше станет, а следить, чтобы крестьяне не рубили что не положено, да приезжие не охотились где нельзя, все равно придется. Под такое дело, глядишь, и жалованье не урежут, патроны только перестанут давать, и все. А уж дочек своих вы всяко найдете куда пристроить.

– Вот так, значит..., – Груитт призадумался.

– Да и армия на новом месте поможет, – добавил я. – Верно, господин полковник? Вам же лесничие сильно помогают?

– Вы правы, инспектор, – согласился он.

– А что..., – после некоторого раздумья произнес староста. – Так оно, может, и выйдет... Умно... Умно! А уж дочек пристроим! Точно пристроим! – повеселел он. – Вон как Корнат пристроил – какой человек в зятьях-то!

Тесть с довольным видом огладил бороду, староста хлопнул его по плечу и снова повернулся ко мне.

– Лаамом меня зови, господин инспектор, – просто и веско сказал Груитт. – В нашем лесу ты теперь свой.

Мы вернулись за стол, на радостях выпили. Свадьба еще гуляла до вечерних сумерек, когда народ начал разъезжаться по домам, и вскоре мы с Лоркой, хитренько переглядываясь, отправились в спальню. Под нее нам выделили самую дальнюю комнату на втором этаже, для того, надо полагать, чтобы наши радости не мешали спать добрым людям. Добрым, да. А для меня теперь еще и полностью своим.

Глава 24

Главные силы имперских войск вступили в Мераскову степь ближе к середине ноября, то есть, по-здешнему, позднего осенника. Как очень быстро выяснилось, именно продвижение по степи зимой легло в основу плана кампании, составленного в штабе генерала Штудигетта. План исходил из того, что к наступлению поздней осени мераски откочевывают в долину Филлирана (Ильрана, как они называют реку), поскольку прокормить скот в степи невозможно и зимовка в куда более мягких климатических условиях речной долины становится залогом выживания народа. Но на сей раз в Империи решили, что зимовка на восточном берегу реки станет для мерасков последней, и всю свою дальнейшую историю они проведут по другую сторону Филлирана.

А произойдет это по той причине, что вскоре генерал Штудигетт приведет к долине свои войска, которые прижмут мерасков к реке и заставят их перебраться на ее западный берег. Не всех, конечно, а тех, кому повезет не погибнуть в процессе доведения до них той неприятной истины, что другого варианта выжить Империя им не дает. Затем войскам надлежало закрепиться на речном рубеже, захватив несколько удобных для обороны плацдармов на левом берегу, очистить от остатков мерасков прибрежные леса и приступить к обустройству нового имперского пограничья. Да, не оценить мрачную красоту такого плана я не мог. Вместо того, чтобы вести с кочевниками изнурительную маневренную войну в степи, накрыть их большинство в зимовьях, где лишенный привычной для себя возможности маневрировать противник не сможет противопоставить имперским войскам ничего, кроме личной храбрости, каковая будет быстро и беспощадно сведена на нет подавляющим превосходством имперцев в огневой мощи – решение сильное, а если абстрагироваться от того, что речь, в общем-то, идет о войне с ее кровью, смертью и прочими малоприятными особенностями, то даже изящное.

Оборотной стороной медали была необходимость продвижения армии по степи зимой, причем продвижения, по возможности, как можно более быстрого. И это в условиях, когда снабжать себя провиантом, фуражом и даже дровами армия должна сама – единственным ресурсом, на который имело смысл рассчитывать в зимней степи, была вода из обустроенных мерасками колодцев, да и то тех лишь, до которых наши доберутся раньше, чем мераски успеют их отравить. Что ж, надо отдать офицерам штаба Штудигетта должное – проблемы со скоростью марша и снабжением они решили.

Всего под командованием Штудигетта находились два пехотных полка трехбатальонного состава, три егерских батальона (в каждом по шесть рот в отличие от четырехротных пехотных батальонов), три шестиэскадронных конно-егерских полка, один легкоконный полк также из шести эскадронов, три конных, три полевых и одна ракетная артиллерийских батареи, десять рот, которые мне так и хотелось обозвать пулеметными, хотя вооружены они были на самом деле картечницами (или митральезами, если угодно), (1) саперный батальон с телеграфной ротой и понтонным парком, три конно-саперных эскадрона и шесть обозных рот. Западный воздушный флот передал в подчинение генерала эскадру в составе шести больших и двенадцати малых дирижаблей с соответствующими наземными подразделениями обеспечения.

(1) Картечница (митральеза) – предшественник пулемета, многоствольное скорострельное неавтоматическое оружие с ручным приводом механизма перезаряжания.

В полном составе эта сила вошла в степь не сразу. Сначала, еще пока шли осенние дожди, границу перешли мелкие конные группы, задачей которых было взятие под контроль колодцев, до каких успеют дотянуться, проверка их на пригодность к использованию и обустройство хотя бы какой-то линии передовых постов. Одновременно с этим дирижабли высадили десанты у колодцев, расположенных поглубже, заодно забросив десантникам палатки, масляные печки, припасы и патроны, как и мешки, которые требовалось наполнить землей и сложить из них укрепления. Благо, еще шли осенние дожди и сырую землю вполне можно было копать и засыпать в мешки. А вот когда дожди закончились и земля замерзла, вторжение началось уже всерьез.

Впереди главной колонны генерал Штудигетт развернул завесу из всех своих конных егерей. Они получили приказ не столько вести разведку (этим в основном занимались малые дирижабли), сколько прикрыть движение войск от мерасков, либо по каким-то причинам еще не ушедших на зимовье, либо вернувшихся в степь, получив известие о вторжении имперцев. Таковых мерасков полагалось выявлять и уничтожать, не допуская их просачивания за завесу.

Действия завесы поддерживали малые дирижабли, вовсю пожинавшие плоды привыкания мерасков к воздушным кораблям. Раньше имперские походы в Мераскову степь проводились в основном силами кавалерии, дирижабли применялись почти исключительно для разведки, и мераски нашли способ противодействия воздушному противнику – передвигались по ночам, а днем прятались и маскировались в оврагах. Нельзя сказать, что такая маскировка обманывала имперских воздухоплавателей, все же не лес, но нашлись в воздушном флоте умные головы, запретившие до поры бомбить такие укрытия. Хотя, кто его знает, может, просто тогдашним дирижаблям и бомбить-то было особенно нечем, слишком маленькими по сравнению с нынешними они были. В этой кампании даже малые воздушные корабли намного превосходили своих предшественников, так что привычка мерасков, спасавшая их раньше, сейчас, наоборот, становилась гибельной. Овраги проверялись с воздуха целенаправленно, и при обнаружении укрывшихся в них кочевников засыпались либо мелкими осколочными бомбами, либо вообще флешеттами. (2) А на тех, кто успевал выскочить из превратившегося в ловушку укрытия, экипажи дирижаблей наводили конных егерей.

(2) Флешетта – заостренная оперенная стальная стрела чуть короче и чуть толще карандаша. В массовых количествах флешетты сбрасывались с летательных аппаратов на живую силу противника. Падая с высоты около километра, флешетта пробивала насквозь всадника вместе с конем. Появилась в Первой мировой войне, широко применялась во время гражданской войны в России.

Завеса подкреплялась тремя батальонными колоннами егерей, продвигавшимися несколько позади, причем по три роты в каждом батальоне ехали на повозках. Скорость этой эрзац-мотопехоты не воодушевляла, но все же так получалось несколько быстрее, чем пешком, а главное, такое решение одновременно позволяло экономить на количестве лошадей. Если дюжине кавалеристов требовалась дюжина же лошадей, то повозку с двенадцатью егерями везли четыре лошади. Или коня? До сих пор не разберусь, когда в армии надо говорить 'кони', а когда можно сказать 'лошади'. Но именно они, четвероногие непарнокопытные, были главными потребителями груза многочисленных обозных повозок. Лошади на сутки требуется от одиннадцати до семнадцати кило корма, и потому обоз по большей части перевозил как раз-таки фураж, и не только для верховых и упряжных лошадей, но и для своих собственных тоже. Так что любое, хоть и самое малое, сокращение конского состава было никак не лишним.

Вместе с егерями шли конные саперы, чтобы при необходимости облегчить движение кавалерии и егерей. Обычно это делалось путем подрыва крутых стенок оврагов, если таковые становились поперек пути.

Далее по направлению кратчайшего пути к долине Филлирана дружным шагом топала обычная пехота, за ней топтали и укатывали землю саперы, полевая артиллерия и обозы. Всю конную артиллерию и три роты картечниц Штудигетт выделил на усиление завесы, еще три роты картечниц придал егерским батальонам, оставшиеся четыре роты шли вместе с полевой артиллерией и ракетными станками. Охранение этой походной колонны обеспечивал легкоконный полк.

Кстати, для меня стало легким шоком, что в отличие от обозов, сопровождавших передовые части, основную тягловую силу обоза, шедшего с главными силами, составляли гусеничные трактора! Да-да, настоящие железные чудовища на гусеницах, тащившие грузовые прицепы! Правда, лишь часть этих машин имели двигатели внутреннего сгорания на светильном газе, хватало и паровых. По грузоподъемности прицепа каждый такой трактор заменял три-четыре повозки, на шесть-восемь голов сокращая количество потребителей овса и сена. Это если считать по пароконным обозным повозкам, по артиллерийским зарядным ящикам экономия на лошадях выходила и выше.

Снабжением наземных частей пришлось, помимо разведки и бомбардировок, заниматься и имперским воздухоплавателям – большие дирижабли периодически совершали челночные рейсы между армией и Коммихафком, пополняя загрузку обоза, а малые чередовали боевую работу с частичным сокращением этой загрузки, перевозя припасы передовым частям. Впрочем, такое использование дирижаблей рассматривалось как временная мера, и уже скоро они должны были приступить к бомбардировке зимовий.

А еще скорость марша ограничивалась погодой. Сильных морозов не было, но температура воздуха около минус пяти градусов днем и намного холоднее ночью, да при сильном ветре, требовала регулярно давать людям возможность согреться. С наступлением сумерек солдаты ставили большие лагерные палатки, оборудованные железными печками, либо работавшими на масле, либо изготовленными с расчетом экономии дров, лошадей укрывали попонами, а с утра все это приходилось разбирать, и такой монтаж-демонтаж занимал немало времени, к которому добавлялась еще и раздача горячего питания с его употреблением – перед разборкой палаток утром и после их установки вечером. И еще солдат кормили днем, на большом часовом привале. Сытый человек, как известно, мерзнет куда медленнее, чем голодный, так что поесть – один из лучших способов погреться.

Связь между участвующими в походе частями осуществлялась при помощи имперского хай-тека – радио. Да, каждая из радиостанций требовала конной повозки для себя и еще двух для источников питания – аккумуляторов и генератора, приводимого в действие педалями на манер велосипедных, да, радиус их действия особой протяженностью не блистал, однако же для связи штаба с завесой его хватало, как и для взаимодействия с воздухоплавателями. Но для связи с Коммихафком саперы тянули телеграфный кабель.

Штаб двигался за саперами и перед артиллерией. Мне это создавало некоторые сложности, поскольку люди и имущество полевого осведомительного отряда шли с обозом, так что приходилось мотаться туда-сюда, впрочем, не так чтобы уж очень часто.

'Борзописцы' мои уже добились первого успеха. Перед выступлением в поход мы распечатали и распространили в войсках листовки с приказом генерала от кавалерии Штудигетта, где солдатам разъяснялась необходимость этой кампании для наделения крестьян землей, и объявлялось, что участники похода смогут получить в степи землю на льготных условиях. Таких листовок напечатали не особо много – по одной на роту, эскадрон или батарею, чтобы командиры прочитали приказ своим подчиненным. А вот листовки, в которых на одной стороне излагались общие условия получения земли, а на другой – льготы для тех, кто эту землю завоюет, я приказал напечатать большим тиражом, еще и на газетной бумаге, чтобы солдатикам было сподручнее пускать их на самокрутки да наматывать на ноги для утепления, после того, естественно, как прочитают, и не по одному разу. В итоге моральный дух войск был возведен на должную высоту, и трудности похода солдаты переносили пока что вполне стойко.

Офицеры штаба в беседах, которые я часто с ними заводил, говорили, что пока больших конных отрядов неприятеля, двигающихся навстречу, не наблюдается. Что ж, это хорошо. Скоро у даянов народу прибавится... Даяны, кстати, если не вспоминать об их, мягко говоря, неприглядной роли в провоцировании этой войны, выглядели по сравнению с мерасками посолиднее. Кочевниками поголовно они вовсе не были, оседлых среди них более чем хватало, причем даже городского населения аж в целых четырех городах. То есть несмотря на традиционное для кочевников именование своей верховной власти 'великой даянской вежей' (2) даяны представляли собой все-таки не орду, а государство. Да и то, как они обвели вокруг пальца своих незадачливых соседей, говорило о наличии дипломатии и каких-никаких спецслужб. В общем, даяны вполне тянули на почетное звание варваров в отличие от мерасков, все еще пребывавших в статусе дикарей. Третий кочевой народ, живший западнее пока еще нынешней имперской границы, калабаши, проблем Империи не доставлял. Отделенные от мерасков невысоким горным кряжем, калабаши вели себя куда скромнее и приличнее. Они даже торговали с Империей и дозволяли ставить на своих землях фактории имперских купцов. Бывали, конечно, конфликты и с калабашами, но как я понимаю, этих Империя присоединит мирно и скоро. А в недалеком будущем настанет очередь и даянов – понятия естественных границ великих держав никто не отменял, а для Империи таковая граница проходит по берегу Закатного океана. Хотя, возможно, даянам какую-то ограниченную автономию оставят.

(2) Вежа – старое русское название переносного жилища кочевых народов.

Все происходящее напоминало присоединение к России Туркестана в девятнадцатом веке, когда кто-то входил в состав империи миром, а кого-то приходилось загонять штыками. Разницу я видел лишь в том, что кампаний такого масштаба русские войска не проводили. Если я правильно помню, стрелковые батальоны и казачьи сотни в тех походах считались поштучно и до десятка их число никогда не дотягивало. Но там и цели были несколько иные. Никто не ставил задачей захват земель без населения, поэтому поступали проще: разгромят противника в поле, возьмут город-другой или несколько крепостей, а затем продиктуют местному правителю условия мира. Бывало, что русские ограничивались превращением бывшего противника в вассала. Но у нас тут своя специфика...

В очередной раз я мысленно пожелал всех и всяческих благ добрым людям, в свое время подсказавшим мне мысль пошить утепленную шинель. Те расходы, что я тогда понес на оплате этого необязательного предмета обмундирования, сейчас с лихвой возвращались ко мне теплом и удобством. Еду я на идущей шагом Птичке, ноги мои до самых пяток укрыты длинными полами шинели, ватиновая подкладка приятно согревает душу, воротник поднят почти до глаз и застегнут, а прямо поверх него обмотаны вокруг шеи концы шерстяного башлыка, совсем как у старой русской армии. А поскольку верхняя часть башлыка надета еще и на зимнее кепи из такого же толстого, как и шинель, сукна, то погодные условия никак меня не напрягают. В том числе и потому, что перчатки у меня тоже утепленные, да сапоги по размеру чуть больше, чем вроде бы положено, чтобы суконные портянки можно было накрутить.

– Феотр, я к лейтенанту Лоди, – Лорка легко догнала меня на своей гнедой лошадке, – он просил вечером с его солдатами поговорить.

– Ужинать там будешь или со мной? – поинтересовался я.

– Не знаю, – она беззаботно отмахнулась, – если предложат, отказаться неправильно будет.

При чем тут Лорка? Да вот, отправилась со мной. Было же у меня перед свадьбой предчувствие, что она какую-то очередную выходку задумала, и вот, пожалуйста, не ошибся. О своем решении не разлучаться на время войны женушка сообщила мне прямо в нашу первую в законном браке ночь, и хоть я весь измотался, задаривая ее приятными дополнениями к уговорам не дурить, не отказывалась от него ни в какую. Обращение к разуму с напоминанием о том, что она теперь не лихая лесная девчонка, а взрослая замужняя женщина, не помогло от слова совсем, потому как не основывалось на истине – лихой девчонкой была, ею же все еще и оставалась. В ответ на угрозу привлечь к попыткам оставить ее дома отца, мать и брата я получил обещание эпического скандала и последующего бегства к любимому мужу. В общем, прикинул я и так, и этак, а потом взял, да и согласился. Она бы ведь точно сбежала, ей такое отмочить – вообще нет вопроса, так уж лучше пусть с самого начала при мне будет. Так всем спокойнее.