Текст книги "Княжич Юра V (СИ)"

Автор книги: Михаил Француз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

Глава 23

* * *

На экране большого плоского телевизора был я. Тот самый я, который с одухотворённым лицом и в новенькой пафосной форме выполняел комплекс Кунг-фу на плоской вершине горы. Причём, очень чётко видно, что именно на вершине горы, так как точка обзора перемещается, показывая и меня, и окружение, и панораму.

Выглядит захватывающе. Алинка, всё-таки, молодец – вот уж у кого талант истинный, настоящий, не то, что у меня. Умеет она сделать красиво! И спеть красиво, и снять красиво.

Кстати, о музыке. Кадры эти сопровождаются вступительными звуками песни Кипелова «Я свободен!». Она там, эта вступительная часть, довольно длинная, относительно других песен. Как раз успеваешь насладиться и видом гор, и видом меня.

Но вот начинается проигрыш, и картинка меняется: снова я, снова стою где-то в горах. Даже, угадывается, что на том же самом месте, где до этого выполнял комплексы. Обращает на себя внимание моя причёска – она изменилась. Приехавшие парикмахеры и визажисты съёмочной группы знатно надо мной поработали, «Тиль Линдеман» лёгкими движениями их волшебных ножниц перевоплотился в строгий военный «бобрик», только очень короткий, но вполне узнаваемый.

А ещё я в полной Лицейской форме. С погонами, шевронами, золотыми пуговицами, нашивками и значками. В том числе, и тем самым значком, новым, с двумя рунами и пятью точками. Поднимаю вверх голову, и с неба, прямо на лицо начинают падать крупные капли начавшегося и быстро усиливающегося дождя.

– 'Надо мною – тишина,

Небо, полное дождя,

Дождь проходит сквозь меня,

Но боли больше нет', – вступает в дело мой голос, очень похожий по звучанию на оригинальное исполнение Кипелова в его лучшие годы.

Дождь… Одарённому Воды аж Пятой Ступени собрать тучи на небе и вызвать выпадение осадков из них, не знаю, что обычному человеку высморкаться – минимум усилий. Но смотрится это, конечно, завораживающе. Сам ещё не до конца привык. А первый раз, когда увидел, как небо, меньше, чем за минуту, из яркого солнечного дня чуть ли не в чёрную ночь превращается от бурно клубящихся свинцово-серых и чёрных туч, был сильно впечатлён. Это ж, прямо, как компьютерный спецэффект в фильме… только по-настоящему. Без спецэффекта. И без фильма.

А оно ведь, из-за такой скорости образования, ещё и без дополнительных явлений не обошлось, таких, как: сильнейший порывистый ветер и… молнии.

Красиво, жутко, завораживающе, пугающе… такая масштабность.

Зато, сцену с одного дубля сняли, просто в живую, обычными камерами без какой-либо графики и дополнительных технических сложностей (кроме той, что все эти камеры и иную аппаратуру пришлось от молний и ветра защищать и от дождя прятать). Дёшево и сердито. Натурные съёмки вместо «хромокея».

А вот над следующей сценой пришлось постараться и поработать, но оно того стоило – не менее зрелищно получилось и даже более пафосно.

– «Под холодный шепот звезд…» – продолжал приглушённо звучать мой голос из динамиков, скрытых где-то в стенах. В то время, как на экране, я, мокрый до нитки и мрачный, как на похоронах, шёл по подвесному мосту, перекинутому с одной стены канала к другой.

– «Мы сожгли последний мост…» – и это шаткое сооружение вспыхивает за моей спиной, начиная разгораться всё сильнее и ярче. Пламя охватывало и канаты-перила, и доски пола, и канаты опоры. Пламя поднималось выше, распространялось шире… А на той стороне, за моей спиной, за ревущим пламенем горящего моста угадывалась неясная фигура девушки, стоящей спиной к камере и, вроде бы, так же неспешно удаляющаяся от края моста, даже и не думая оборачиваться.

– «И все в бездну сорвалось…» – точка наблюдения опять изменилась. Теперь был вид издалека и снизу, дающий обзор на весь пылающий мост. А он уже пылал реально весь. Секунда, перегоревшие канаты лопаются, и всё сооружение, продолжая пылать, начинает падать вниз. Страшно. Красиво. Ведь, с этой точки видно, насколько высоки стены, и насколько глубока пропасть.

Внезапно, серьёзно – внезапно. То есть, даже для меня самого, ведь готовый вариант клипа я ещё не видел, полностью доверившись Алине в процессе его производства. Возникла вставка-врезка, на которой я и Мари. То есть, не постановочная сцена, а настоящая скрытая съёмка того момента, когда она меня бросала. Когда мы расставались с ней возле уходящей в бесконечную высь стены недоделанного тоннеля будущего канала.

«– Ты сам виноват!» – снова резанул по нервам этот знакомый до боли в душе голос, вставленный в клип жестокой рукой ревнивой злопамятной ледяной розы. Хотя, конечно, стоит признать, что вставленный к месту.

«– Прощай, Мари», – прозвучал и мой собственный голос тоже. И… такой он, оказывается, в этот момент, был неприятный: надтреснутый, болезненный.

Кадр, при этом, несколько раз рывком менялся, возвращаясь к падающему в пропасть пылающему мосту и обратно к разворачивающейся и уходящей Княжне.

«– Я любил тебя. Прощай. Снова», – оказывается, вставлена была ещё и эта часть моей фразы.

Я смотрел на экран, а щёки мои пылали от стыда… непонятно за что. Ведь, ничего такого я не говорил в тот момент, не истерил, не кричал, не ругался. Да и вёл себя, в целом, достойно. Но, всё равно, щёки мои, всё лицо – словно кипятком окатили.

«– Ты сам виноват!» – почти уже и не задел меня прозвучавший снова её голос. Прозвучавший последний раз. Вставка кончилась. На экране снова был пылающий падающий мост.

Откуда у Алины эта запись? Откуда… да, чего уж тут гадать? Если дать себе труд хоть на пару секунд задействовать мозги, то станет кристально ясно, что всё проще простого: Алина – Кинетик. И она легко могла отправить вдогонку за нами пару-тройку небольших камер с микрофонами. Да, хоть тот же смартфон свой пролевитировать – он же у неё дорогой, хороший, с хорошей камерой, а главное, всегда с собой, не надо заранее готовиться. А я, в тот раз, в таком состоянии взвинченном был, что не то что бесшумно парящий мобильник бы не заметил, на полноценный дрон, гудящий всеми четырьмя винтами, внимания бы не обратил, хоть он бы мою собственную макушку гранатой выцеливать бы начал… да, даже, если бы он её сбросил, и то, вряд ли больнее бы мне сделал или отвлечься заставил. Тут в другом вопрос: насколько это допустимым считать с Алининой стороны? И сам факт такой съёмки-подглядывания, и то, что эти кадры были использованы непосредственно в клипе. Очень сложный вопрос… которым я задаваться не буду. Однако, не могу не признать, что эта вот короткая вставка крайне удачно легла в общую канву клипа. Вроде бы, и лёгкий диссонанс, вроде бы и нарушение ритма, но насколько мощно придаёт эмоционального наполнения! Буквально расцвечивает всю историю, делая её яркой и личной, проникновенной, цепляющей.

Снова повторение кадра с падающим мостом в огне. Падающим мостом и падающим вместе с мостом мной… Падающим вниз в слегка замедленной съёмке.

А потом…

– 'Свободным стану я!

От зла и от добра…' – камера опускает область видимости вниз, и видно, что мост продолжает падать вниз один, а я, сперва замираю, повисаю, а после продолжаю шагать вперёд… по воздуху уже, а не по мосту.

– «Моя душа была на лезвии ножа…»

И короткая вставка из видеозаписи того случая, как я своим ножом выбиваю оба глаза наёмнику возле того кафе, где на мне подстроил ловушку Маверик. И лицо Мари с попавшими на него капельками крови из тела её чуть ранее зарубленного «Воздушным серпом» телохранителя.

Красиво получилось.

Но, что самое интересное, сцена эта с мостом снималась так же одним дублем, сразу, с ходу, без повторений. Быстро и довольно просто. Дольше пришлось ждать доставки нам необходимого реквизита – этого вот самого подвесного моста. А поднял и натянул я его быстро. Не больше получаса понадобилось на это. Роняли один раз.

И поджигал я его сам. Не без хитростей обошлось, конечно: сразу после дождя, попробуй подожги мокрые канаты! А ждать никто не хотел. И я в первую очередь. Так что, все верёвки были оперативно пропитаны смесью бензина, парафина и керосина перед поджогом. Но пропитывал их, так же – я сам, своей Силой. К удивлению, эта жидкость, в которой не было и капли именно настоящей воды, оказалась мне послушна совершенно так же, как и вода обычная. Так что, не успела эта смесь выветриться – я поджёг её раньше.

Полыхнуло красиво. И пламя распространилось немного быстрее, чем должно было бы по расчётам нашего пиротехника. Этого «немного» хватило ровно для того, чтобы пламя успело меня догнать и перегнать. Я совершенно реально и буквально шагал по горящему мосту, который горел и сзади, и впереди меня, подо мной и со мной! Огонь лизал моё тело со всех сторон!

Но, помня, сколько времени занимает доставка нового моста, я не остановился и не прервал съёмку. Я пошёл дальше, словно так и надо, словно всё так и было задумано.

И знаете, что? Огонь меня не обжёг!

Пусть я был полностью мокрый, пусть это «мокрый» было не просто так, а контролируемым «Стихийным покровом» Витязя, и обычный, пусть и керосиновый огонь не имел ни малейшего шанса нанести мне реальный вред, не хватило бы ему ни силы, ни мощи, ни температуры… однако, он же и не пытался!

Он облизывал моё тело… ластился… словно, и правда был моей Стихией, такой же, как и Вода…

Я никому не стал об этом говорить. Да никто и не понял бы: для всех, я и так Одарённый двух Стихий. Для других! Но не для себя! Сам-то я себя считал жуликом, фокусником, создавшим лишь видимость того, что огнём управляю…

Это было шокирующее открытие. Яркое, шокирующее, но которым ни с кем и не поделишься толком – не поймут.

В общем, одним дублем эту сцену снимали.

А вот следующую крутили долго, пока Алина и нанятые ей профессиональные операторы выбирали самый лучший и удачный ракурс для съёмки.

Точнее, не прямо следующую. После падения моста шла нарезка из кадров моего вышагивания по воздуху и более ранних: тех, где я выполняю комплекс… а ещё кадров, взятых из официальных хроник: празднования моего дня рождения в Московском Кремле, празднования Нового Солнца в Зимнем Дворце. Кадров, где мы с Мари танцуем и улыбаемся… Этого я тоже не планировал. Не давал команду и не вписывал в сценарий.

С другой стороны, вот сейчас, просматривая получившийся результат, я уже и не мог представить этот клип без этих вставок, настолько органично и к месту они были тут вплетены.

– 'Я бы мог с тобою быть,

Я бы мог про все забыть,

Я бы мог тебя любить,

Но это лишь игра.

В шуме ветра за спиной

Я забуду голос твой,

И о той любви земной,

Что нас сжигала в прах,

И я сходил с ума…' – я на экране, меж тем, поднимался всё выше и выше, уже перешагнул край стены и возвысился вознёсся над ней. Я перестал шагать и, разведя руки в стороны, просто полетел вверх и вперёд, создавая движением встречный воздушный поток, который принялся нещадно трепать расстегнувшийся китель и ворошить коротенькие волоски на моей голове.

– 'В моей душе нет больше места для тебя!..

Я свободен, словно птица в небесах,

Я свободен, я забыл, что значит страх.

Я свободен с диким ветром наравне,

Я свободен наяву, а не во сне!' – наконец, впервые с начала песни, на экране я просто пел. Эмоционально, с активной жестикуляцией, артистично, возможно, заметно переигрывая, но… искренне. Ведь, когда это снималось, я душу вкладывал в это пение! Всё, что болело внутри, всё, что копилось долгими месяцами… и даже то, что копилось десятками лет в мире писателя. Ведь там жизнь тоже не всегда текла так уж ровно, безоблачно и «скучно», как сейчас. Чтобы добиться такой «скуки», мне пришлось много чего преодолеть, много где помотаться, много чего пережить, много через что пройти… В общем, было чего выплеснуть. Не даром же это была моя любимая песня, которую я знал наизусть всегда, в «постоянном» режиме, на ряду с «Одинокой птицей» Бутусова и «Пусть мир прогнётся под нас» «Машины времени». Не так, как сейчас: к выступлению, а всегда. И мурлыкал её себе под нос в… разных обстоятельствах своей жизни.

А дальше кадр закончился, сменившись новой сценой в новых декорациях. Теперь, той самой, над которой мы работали несколько часов подряд, переснимая и переснимая её снова и снова.

Теперь я на экране снова был в своей тренировочной форме Кунг-фу. Стоял на той же тренировочной площадке. И снова смотрел в небо.

В небо, в котором распускались огненные цветы и разливались пламенные озёра, постепенно складывающиеся в очертания огромной, распахнувшей титанические крылья птицы.

Ох, и пришлось мне над ней потрудиться! Пусть, конечно, я уже понимал, что «ж-ж-ж-ж» про две Стихии в моём случае, это не с проста, и, скорее всего, с Огнём у меня сродство тоже есть, но… опыта нет. Тем более, для таких сложных, затратных и масштабных работ, как с этой птичкой, такой, какой она должна была получиться по моей задумке. Так что, пришлось действовать прежним «опосредованным» способом, через Воду и её разложение на составляющие газы и обратный процесс быстрого окисления.

Столько сложных структур пришлось перебрать, пока начало получаться хоть что-то похожее на то, что мне было нужно…

А операторы всё это время бегали вокруг меня и «подбирали лучшие кадр и ракурс».

Парень в тренировочной форме, тем временем, задрав голову, смотрел в небо и, как бы, умывался тем светом, блики которого причудливо играли на его лице. Что ж: операторы не зря суетились – у них действительно получилось передать и настроение момента, и выдержать настроение песни, и показать масштабность происходящего. Как раз под льющиеся из скрытых динамиков слова.

– 'Надо мною – тишина,

Небо, полное огня,

Свет проходит сквозь меня,

И я свободен вновь.'

И следующий кадр: я стою у основания «норы» необработанного нового участка тоннеля. Стою спиной к тупику. Стою, чуть ссутулив спину и засунув руки в карманы, с хмурым выражением лица.

– 'Я свободен от любви,

От вражды и от молвы,

От предсказанной судьбы…' – камера неторопливо отползала назад, беря в кадр всё больше и больше стены, что за моей спиной. Отъезжала, показывая, насколько она высокая и огромная. Насколько я маленький на её фоне. Не больше муравья…

– 'И от земных оков,

От зла и от добра…' – камера остановилась лишь в тот момент, когда в верхнем краю её поля видимости появилась тоненькая светлая полоска неба. Меня уже видно и вовсе не было.

– «В моей душе нет больше места для тебя!» – прозвучала фраза, как приговор. И, стоило ей прозвучать, как вся эта махина стены дрогнула разом и полетела вниз, ко мне, к муравью, которого и не видно даже.

– 'Я свободен, словно птица в небесах,

Я свободен, я забыл, что значит страх.

Я свободен с диким ветром наравне,

Я свободен наяву, а не во сне!

Выглядело действительно впечатляюще. Даже не думал, что окажется настолько сильно и мощно. Мне-то, снизу, из непосредственной близости, всего настоящего масштаба происшествия было не разглядеть и не оценить, а вот так, на экране – пробирало. Я даже поёжился.

На экране же успел смениться кадр. Я снова пел, надрывался, выводя мощный Кипеловский припев. Снова и снова.

Потом кадр рывком-вставкой сменился, показывая тот же самый обвал-обрушение уже с другой позиции, поближе. Оттуда, откуда меня было видно отчётливо. И моё равнодушие к обвалу, и то, что камни до меня не долетают, и то, что даже пыль не садится, не касается моих волос и одежды, она расходится по обе стороны от меня, огибая и не смея приблизиться, не решаясь пересечь невидимую черту.

Что ж, пафос – наше всё! Мы же шоумены! Мы делаем шоу! А какое шоу без пафоса?

Отзвучал последний припев. Вокал затих. Стихли музыкальные инструменты. Остались лишь тихие мелодичные звуки, такие же, как в начале клипа. И снова на экране я, выполняющий комплекс кунг-фу на вершине горы. Спокойствие и безмятежность.

И под самый конец в кадре, на этой площадке появляется Алина, одетая в такую же, как у меня форму, только более «женственную» и золотую с белым по расцветке. К её цвету волос и лица очень подходило.

Появляется Алина и мы переплетаем пальцы рук на высоте плеча, глядя друг другу в глаза. Она на левой руке, ближней к камере, я, соответственно на правой…

И всё. Песня закончилась. Тут же на экране выскакивает заставка музыкальной программы, потом появляется ведущая и начинает лопотать на языке, которого я не понимаю.

– Вот ведь, – вздыхаю я. – Своего не упустит… – после чего поправил кепку на голове и подвинул поближе стакан со свежевыжатым соком, кажется, фейхоа, с трубочкой и зонтиком. Вкусный он здесь.

* * *

Глава 24

* * *

Нельзя спеть «Я свободен!» и не измениться. Невозможно, так не бывает. Даже, просто услышать эту песню, и остаться прежним – проблематично. Слишком уж она эмоционально насыщена для этого.

К чему я? К тому, что первым побуждением после просмотра клипа, было: звонить Алине и устраивать ей «выволочку» по поводу незапланированных и несогласованных со мной вставок незаконно полученных кадров в публично распространяемый материал без получения официального разрешения на публикацию у лица, на этих кадрах присутствовавшего. Юристы Борятинских же нас живьём сожрут…

Но руку, уже потянувшуюся к телефону, я остановил и даже хмыкнул от нелепости таких мыслей: кто меня сожрёт? Юристы? Подавятся! Плевать мне на них! Не тому юристов бояться, кто и так под уже вынесенным смертным приговором ходит! Что они мне могут сделать? Денег отсудят? Попытаются обязать кадры из клипа вырезать? Так последнее – поздно, клип-то уже полстраны посмотрела. И, похоже, что не только России. А деньги… ну, во-первых, мне их не жалко: ещё заработаю. А во-вторых: здесь, в этом мире, дела «оскорблённой чести» между Аристократами деньгами не решаются. Заподло это.

А по факту: Приказ Императора, или Наблюдательного Совета – не важно, кто именно его инициатор, освобождает меня от необходимости соблюдать и придерживаться любых норм и правил, так как, что бы я теперь не творил, хуже уже не будет. Это положение делает меня совершенно буквально – неподсудным, неприкасаемым.

Никогда не думал, что смертный приговор может делать Свободным. Получается, песенка-то, гораздо больше в цвет получилась, чем я даже первоначально думал. Я ведь теперь, действительно: свободен! И от молвы, и от судьбы, и от земных оков – от зла и от добра. Это всё теперь ко мне совершенно никак не относится. Я могу делать совершенно, что угодно, не оглядываясь ни на какие последствия, ведь любые последствия одинаково ведут к смерти, к попытке моего убийства! Так и какая мне разница?

Но это общие рассуждения. А в частности: не посмеет Борятинская даже пискнуть в мою сторону! И отец её не посмеет! Не после того, как они разорвали помолвку в такой моей ситуации! Не после того, как решили не заступаться за меня перед Императором!

Утрутся и молчать будут в тряпочку! Ведь публичное обсуждение проблемы принесёт лишь больший скандал и имиджевые потери для них, так как я-то могу и не промолчать! А сделать мне ничего не смогут: хоть Богатырей я ещё не убивал, но Гранды и Авкапхуру уже на моём счету имелись. Так что, я даже Поединка в круге со старшим Борятинским не побоюсь. Отбоялся уже своё! А вот он – вряд ли. Очень вряд ли. Фёдор Юванович, конечно, не трус, никогда его в робости обвинить нельзя было – несколько крупных войн прошёл, не чета мне, но… ситуация уж больно непонятная. А за его спиной Семья, Княжество, да и отношения портить с моим отцом не очень хочется…

В общем, не посмеет он меня на Поединок вызвать из-за такой, пусть и обидной, но, всё равно, мелочи, которая, будем с собой честны: уже через месяц забудется. Никто же в широких общественных массах не знает, из-за чего именно мы с Борятинской расстались. Насколько тут у нас некрасивая ситуация получилась. И не узнает.

А Алина… хм, я ей, вроде бы, о Приказе и приговоре не рассказывал, но глаза и уши, чтобы по сторонам смотреть и слушать, у неё есть. И мозги на то, чтобы анализировать услышанное и увиденное, тоже есть, несмотря на то что она длинноногая блондинка. Анекдоты не про неё. Определённые выводы из всего происходившего она могла сделать.

Поняла, почувствовала, сообразила…

Не очень-то, конечно, это «благородно» – делать такие вот мелкие уколы. Даже мелочные. Не пристало Сильному размениваться на мелочную мстительность, но…

Я совру, если скажу, что самому бы мне не хотелось как-то так или наподобие поддеть и уколоть, фактически, предавшую меня Борятинскую. Предавшую меня уже дважды… Делать бы я этого, конечно, не стал – гордость бы не позволила.

Не благородно, не красиво, не по-мужски… но… приятно, сахар возьми! Даже большая месть не так приятна, как такой вот мелкий, мелочный укол… за который тебе ничего не будет, и который тебе ничего не стоит… Хм? Где-то я уже это слышал, нет? Или даже сам кому-то говорил…

Не важно. В любом случае, я ни слова упрёка не скажу Алине. Тем более, не стану отзывать на редактуру клип. И уж совершенно точно не стану звонить Борятинской с извинениями – не дождётся.

Однако, и Алинку не оставлю без наказания за этакое самоуправство. Без поощрения оставлю. А вот без наказания – нет! Да – пусть, мне и приятно, где-то в глубине моей не самой светлой и чистой души, но «Порядок-то в части должен быть!», а я команды и разрешения на такое действие не давал!

Но наказание не будет явным. И я не буду говорить, что это именно наказание. А на любые претензии буду строить вид ничего не понимающей невинности. Алина не дура – поймёт, что это и за что.

Наказание… я ужалю её тоже песней. Уязвлю. Думаю, «Бессонница» «Короля и Шута» идеально подойдёт для этой цели… Ещё и в клипе заставлю сняться. Для полноты ощущений.

Но потом. Не сразу. Не буду спешить. Сначала дам песню ей самой. Она ведь не за мной – за песнями в эту глушь поехала. Как бы я себе не пытался льстить и выдумывать романтические бредни – это так. Да – мы связаны. Но не чувствами, а расчётом – обоюдной выгодой, которую можем получить и получать дальше друг от друга. Партнёры мы, а не любовники и не влюблённые. Но брак, скорее всего заключим. Так будет удобнее. И «пиар» среди поклонников лучше.

Хотя, может, это и к лучшему. Ведь я где-то слышал, что браки, заключённые по расчёту – самые крепкие. И распадаются куда реже тех, которые были замешены лишь на чувствах: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда…».

Кстати, о «кушать»! Я ведь говорил, что нельзя спеть «Свободен» и остаться прежним? Говорил. И относилось это не только к клипу. Так что, расправив на шаурме пакетик и впившись в неё зубами, я чуть ли не заурчал от удовольствия, что тот кот.

Да – шаурма. Да – дешёвая. Да – уличная. В одноразовом бумажном пакете с парой приложенных к нему салфеток для вытирания губ от пряного соуса, которым это произведение массового кулинарного искусства было обильно сдобрено.

Да – я купил её на улице, здесь, совсем недалеко, в палатке на углу. Даже не в ларьке, а в обычной матерчатой палатке, защищавшей, разве, что от солнца. Где готовое «изделие» собирают на столе прямо перед твоими глазами, обильно сопровождая комментариями на ломанном английском языке в изрядной смеси с каким-то местным диалектом, даже названия которого я так и не удосужился выучить.

Я принёс с собой полученный заветный пакетик гастрономического счастья в эту вот уличную кафешку, представлявшую собой просто несколько круглых пластиковых столов с развёрнутыми зонтиками над ними, которые вставляются в специальную дырку в центре этого стола, и несколькими пластиковыми креслами рядом, а ещё: «барная» стойка и работающий большой телевизор для развлечения посетителей. Здесь, чтобы не вызывать вопросов и неудовольствия хозяина дозаказал к шаурме стакан сока. Того, который был. Принесли вот этот вот – зелёненький.

Теперь вот, поправив кепку, блаженно жмурясь, жую.

Ну а что? Если на минутку отвлечься ото всего и подумать, то: после того, как я научился полностью пересобирать своё тело буквально из грязной лужи на земле, имеет вообще хоть какой-то смысл соблюдение моей строгой диеты, кроме психологического? Ну серьёзно? Так чего себя мучить и ограничивать? Хочется дешёвой шаурмы сомнительного происхождения и качества – так возьми и съешь. Вот я взял и ем!

Как это возможно в моём нынешнем положении? Положении Аристократа, «прописанного» на «стройке века»? Легко! Ко мне же там конвой не приставлен. Вот, в выходной день я просто встал и пошёл. А потом полетел. В ближайший (или не ближайший – как будто я что-то вымерял по картам) к каналу персидский городок. Приземлился на окраине, там, где моё появление не привлечёт лишнего внимания.

А для надёжности, ещё и искажающую видимость «дымку» создал вокруг своего тела. Недавно совсем научился такую делать, припомнив, как от меня на дуэли прятался тот Воздушник. Позавидовал на него, и решил сам повторить. Но уже на основе своей Стихии.

Что-то даже получилось. Хотя, конечно, эффективность этого «что-то» оставляет желать лучшего. Не могу, пока, даже техникой это назвать. Она не то, что невидимости не даёт, как бы мне этого хотелось, но даже силуэт не скрывает до конца. Однако рассмотреть что-то, кроме этого неясного, размытого силуэта, очень проблематично. Да и сам силуэт долго в поле своего зрения удерживать сложно. Глаза устают и сами, против воли, начинают соскальзывать с него.

И это через Стихию Воды. Через Разум… я просто не могу оценить эффективность того, что получается, когда я начинаю использовать Разум для своего сокрытия. Водную-то «вуаль» я тренировал перед зеркалом и результаты хоть как-то мог наблюдать своими собственными глазами: то самое искажение, дрожание, усталость и соскальзывание взгляда. Да и брату демонстрировал – он подтверждал мои собственные наблюдения. А Разум… что-то делал. Но в зеркале я продолжал себя видеть без каких-либо проблем и изменений. Другие люди, к которым я обращался, просто не понимали, что я от них хочу. Спрашиваю: видят они меня? Дергаются и отвечают, что – да, конечно, видят, что за глупый вопрос? Не спрашиваю – своими делами занимаются. Кто-то даже просто ушёл, словно не только меня не увидел, но и вообще забыл о том, что я его просил о чём-то.

И не поймёшь: это «отвод глаз» так хорошо работает, или что? Никакой объективности проверки результатов в помине нет.

Однако, и в полёте, и в момент приземления «отвод глаз» я держал. На всякий случай. А «вуаль» только при приземлении: в полёте её держать очень проблемно – встречным потоком ветра сдувает. Теоретически, можно было приспособиться и «производить» её прямо во время полёта с той же скоростью, с которой её сдувает, или даже с большей. Но – это лишний напряг. Ни к чему оно. Всё равно, от радарных установок не прячет, а глазами рассмотреть человеческое тело, летящее на высоте в пять-шесть тысяч метров над землёй со скоростью около двухсот-трёхсот километров в час, и без всякой «вуали» проблемно.

Был я здесь, в этой кафешке, не в Лицейской форме, а в простой гражданской одежде, без оружия и значка, в кепке с длинным козырьком, надвинутой на лоб. С наличными местными деньгами в кармане вместо пафосной «Булатной» банковской карточки.

Наличку, кстати, оказалось достать не сложно: подошёл к одному из Неодарённых инженеров, работавших на постройке канала (там ведь и кроме резки скал, работы было навалом, которой могли и должны были заниматься нормальные рабочие профессионалы, а не Аристократы, такой, как: прокладка кабелей, монтаж дорожных ограждений, укладка асфальта, оборудование ночного освещения, сливных канализаций и прочее, прочее, прочее), да «поменялся» с ним. Он мне – местную наличку на руки, я ему полновесные рубли на карту. С небольшой мотивирующей надбавочкой за неожиданность просьбы. Парень в накладе не остался. Да и я тоже – инженеры люди не бедные: той налички, которую я у него выменял, вполне на пару хорошо проведённых в городе выходных хватит.

Блин, да понимаю я, что эта вся «конспирация» – глупость. Что проследить меня, при желании, не сложно. И даже купленный у одного из низкоквалифицированных местных рабочих простой мобильник, который я взял с собой вместо своей навороченной «лопаты», один вид которой сразу же палит во мне ОБШ (очень большую шишку), как бы я ни был одет при этом, совершено не спасёт от внимания компетентных органов, в чьи обязанности наблюдение и присмотр за такими, как я входит.

Понимаю, что глупость, но так надоело находиться постоянно в центре особого внимания! Или, точнее сказать – круге отчуждения. Сверстников-то, которые могли бы со мной хоть близко «на равных» общаться (ну, кроме Алины), на строительстве нет.

Я – Витязь. Это наглухо закрывает нормальное общение с теми Княжьими и Дворянскими детьми, что приехали со мной в группе «вахтовиков». Слишком глубокий разрыв в статусе и силах. С любыми обычными людьми, независимо от достатка и профессии, такую возможность закрывает само наличие у меня Дара, о котором они все прекрасно знают – тоже разрыв гигантский.

Остаются брат и Алина… С Матвеем весело. Безусловно, он – единственный по-настоящему близкий мне человек в этом мире, принимающий меня таким, какой я есть. Любым. Гений, не Гений, Витязь, Ратник, Бездарь – я его старший брат. Всё, точка. Но он… ребёнок. Пятнадцать лет для моих ментальных почти сорока… это не «равное» общение в любом случае. Да и взгляды в спину… всё время эти взгляды в спину.

Это так напрягает! Особенно, с учётом моего Дара Разума: я ж каждый направленный на меня взгляд совершенно буквально физически ощущаю. Даже не прямой. И даже не взгляд, а… пусть будет «слух». Любое обращённое ко мне внимание. Со всем его эмоциональным окрасом: доброжелательное, агрессивное, завистливое, напряжённое, мимолётное, боязненное, опасливое…

Напрягает.

Так что, как бы это не было глупо, я просто сбежал. Устроил себе настоящий выходной. Такой, какими они были у меня ещё до всего этого, до истории с первым покушением (бутылка водки, приведшая меня в этот мир, идёт у меня под нулевым номером) и последующим обретением Дара. Когда я мог просто гулять по улицам, никому не известный, никому не интересный, и никому не нужный. Свободный.

Кто-то скажет, что я сам себе противоречу. Что из кожи вон лез, чтобы заработать и получить популярность, чтобы «звездой» стать, чтобы купаться в лучах славы и внимания, а теперь ною. Ну… я с этим кем-то я даже спорить не буду – он прав. И лез, и хотел. И получил. Но… иногда хочется отдохнуть. Сбросить с себя это всё и побыть «обычным». Не невидимым. «Невидимкой» я мог быть и не уходя со стройки. Достаточно задействовать «отвод глаз», и все «лучи внимания» с меня просто соскальзывают. Я перестаю их чувствовать… И, словно бы, пропадаю для всех окружающих. Перестаю существовать.