355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Салтыков-Щедрин » Том 6. Статьи 1863-1864 » Текст книги (страница 49)
Том 6. Статьи 1863-1864
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 21:16

Текст книги "Том 6. Статьи 1863-1864"


Автор книги: Михаил Салтыков-Щедрин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 57 страниц)

Сохранились: 1) вторая чистая корректура, датированная 22 октября и адресованная А. Н. Пыпину ( ИРЛИ); 2) большая часть корректуры первой половины статьи (кончая словами «…по ночам из», стр. 175, строка 25) этого же набора с авторской правкой, главным образом стилистического характера ( ЦГАЛИ). Правка была сделана Салтыковым до ознакомления с замечаниями цензора. Оглавление статьи в корректуре полнее, чем в журнальном тексте: указаны еще два раздела – «Кашинские торжества» и «Н. Г. Помяловский». Первый раздел перешел в следующую, декабрьскую хронику. Название второго, по-видимому, попало в оглавление случайно, вследствие ошибки типографии. В сентябрьской книжке «Современника» за этот же год анонимно напечатан (отдельной пагинацией) некролог Помяловского. Почти несомненно, что автором его был близкий друг писателя Н. А. Благовещенский. Однако не исключено, что некролог Помяловского и является той изъятой из хроники заметкой, которой Салтыков сразу же откликнулся на его смерть и которую он поспешил напечатать отдельно в запаздывавшей (ценз. разр. – 19 сентября и 13 октября) сентябрьской книжке журнала. Для окончательного разрешения этого вопроса необходимы дополнительные данные.

В настоящем издании статья печатается по тексту «Современника» с устранением по корректурам цензурных купюр и изменении и с учетом авторской правки, сделанной до цензурного вмешательства (последняя не учтена в изд. 1933–1941).

По выходе в свет книжки журнала статья привлекла к себе внимание И. А. Гончарова, в то время члена Совета по делам книгопечатания. В отзыве, написанном 20 января 1864 г., наряду с общей характеристикой салтыковских хроник (см. выше стр. 564–565), он высказывает свои соображения и по поводу ноябрьской хроники:

«Так, например, в ноябрьской книжке, говоря об известной картине Ге «Тайная вечеря» и выразив сочувствие к ней, он <Салтыков> по поводу ее запутывается в лабиринте отвлеченностей, неясных мыслей, сравнений, вдруг переходит к какому-то геройствуи ставит читателя в тупик, особенно на стр. 143 и 144, на которые я покорнейше прошу обратить внимание, как на образец темноты, которая должна ставить в большое затруднение цензора.

Далее он переходит к редактору газеты «День» и сначала как будто упрекает его в том, что он не находит честных деятелей в русском обществе, а вслед за тем сам задает обществу вопрос: «Что же в вас есть, мои милые?» (стр. 151) и здесь уже довольно ясно высказывает, какое именно общество страдает недостатком честности: общество старое, общество скопцов, ничего и никого в своей долговременной жизни не обсеменившее(стр. 156), что в этом обществе царствует пустота и мыслебоязньи т. д. и т. д. (стр. 154 и 155). Затем речь обрывается, и следуют точки: ясно, что тут автора остановила цензура.

«Такое общество, – заключает автор, – не в состоянии выставить и одного честного человека». Потом следует неясный намек.

Кончает автор статью нападением на старую науку, давая понять, что она отжила и мало сделала пользы, и сатирическим очерком старого генерала, который старается доказать молодому человеку, что прогресс должен идти постепенно, и беспрестанно повторяет: «Ну нет, прыгать я не согласен».

Таково содержание и тон почти всех этих статей или сатирических импровизаций, исполненных желчи, придирок и чудовищных преувеличений и карикатур.

Относительно цензурных мер можно пожелать, чтобы места, где автор, как на стр. 154, 155 и 156, открыто, слишком резко, с преувеличением и, следовательно, несправедливо преследует все старое общество, поголовно обвиняя его в дряблости, корысти, нечестности, словом, негодности, пропускаемы в печать не были; этому же следовало бы подвергать и те прозрачные намеки, иносказания, в которых можно прочесть противный цензурным правилам смысл» [157]157
  «Северные записки», 1916, № 9, стр. 131–132.


[Закрыть]
.

Три случая цензурного вмешательства отметил в журнальном тексте сам Салтыков. В первом случае строкой точек было заменено толкование предательства Иуды как духовной драмы, в корне отличное от канонической интерпретации евангельского сюжета (стр. 153, строка 29 – стр. 154, строка 10). Во втором случае также строка точек заменила жизнеописания «естественного» и «искусственного» шалунов (стр. 163, строка 12 – стр. 170, строка 11). В третьем случае, вместо типичного для Салтыкова рассуждения о способах «затушить старый светильник и возжечь на место его новый» (от слов «Душеньки! – говорю я им…» до слов «…завладеть светильником…» – стр. 175, строка 43 – стр. 176, строка 16), имеющегося в корректуре, в «Современнике» напечатано: «Эта штучка… но нет, я вижу, что разговор этот делается крайне неприятным для моего цензора, и потому прекращаю его».

По-видимому, цензурой вычеркнуты: упоминание «свободы» среди чуждых толпе «стремлений», «мечтаний» и «предвидений» (стр. 150, строка 40), два абзаца «об освобождении человеческой личности», «которое предстоит совершить науке» (стр. 173, строки 10–16) и ряд других мест.

В журнальной публикации хроники отсутствует несколько важных в идейном отношении мест корректурного текста, удаление которых, однако, не может быть с уверенностью объяснено цензурным вмешательством и, по-видимому, было осуществлено самим Салтыковым. Так, после слов: «наиболее соответствует насущным потребностям общества» (стр. 151, строка 40) в корректуре было:

что мы, разъяснением известных терминов и представлений, помогаем ему скорее пережить тот спекулятивный период, в котором оно бесплодно тратит свои силы. Скажу откровенно, что если б я был начальником или управлял какою-нибудь отдельною частью, или даже частью отдельной части, то, ввиду упомянутой выше цели, допустил бы не только идеализм, но даже и аскетизм. Все это на пользу, все это способствует к украшению, хотя в сущности и невозможно отрицать, что самое последнее выеденное яйцо гораздо дороже и ценнее самого вкусного фрукта, предлагаемого аскетизмом.

Наряду с типом «шалуна» Салтыков предполагал, по-видимому, разработать сатирические типы «изящного мерзавца» и «мерзавца-забулдыги». Поэтому после слов: «милых шалунов» (стр. 152, строка 45) в корректуре было: «и изящных мерзавцев», а после: «развязными манерами» (стр. 154, строка 3) следовало:

Да и одних ли «изящных» мерзавцев? Не выделяет ли толпа еще «мерзавцев-забулдыг», которые самое лучшее дело, самую плодотворную мысль имеют талант опаскудить вонючими помоями своего скверного естества?

Однако в дальнейшем изложении был детально разработан именно собирательный тип «шалуна», чем, надо думать, и объясняются соответствующие вычерки.

В хронике обсуждаются остро волновавшие Салтыкова вопросы о значении в жизни общества передовых идеалов, о драматизме переживаемого Россией исторического момента, когда эти идеалы оказались недоступны граждански неразбуженным и неразвитым массам, а совершаемые во имя блага масс революционные подвиги не поддержаны ими.

Начальные страницы хроники посвящены картине Ге «Тайная вечеря» [158]158
  Раздел о картине Ге написан С. А. Макашиным.


[Закрыть]
. Евангельская легенда – предательство Христа Иудой на «тайной вечере», – по-своему прочтенная Ге, послужила Салтыкову поводом для размышлений о том, как трагично складывается судьба идейного вождя, «учителя» в условиях, когда он не понят «толпой» и даже «учениками». Глубокая пропасть разделяет воодушевленного высокими идеалами «учителя» и «толпу». Последняя вся во власти повседневных забот и узко эгоистических побуждений, не выходящих за рамки чисто материальных потребностей. Условиями вековой неволи масса отторгнута от глубоких духовных интересов и занята добыванием хлеба насущного. Именно это, рассуждал Салтыков, и заставляет «толпу» или отдельных ее представителей идти на отступничество, отвернуться от мира идей и устремлений «учителя» и тем самым как бы «предать» его. «Толпа» идет за «учителем», преследуя свои узкие интересы, и отступается от него, как только начинается подъем к другим, более высоким целям. Из-за духовной неразвитости масса не способна пока еще воспринять их. Неизбежное еще по обстоятельствам жизни отступничество «толпы» объясняет неизбежность и необходимость подвига «учителя», жертвующего жизнью ради утверждения и распространения идеала. Конкретно-историческим фоном всех этих сложных раздумий является драма, пережитая передовыми общественными деятелями в связи с крахом революционной ситуации. Чернышевский и другие «революционеры 61 года» (Ленин) были преданы не только Всеволодом Костомаровым. Их не поддержало тогда «общество», «толпа».

Главное достоинство «Тайной вечери» Салтыков видит в отсутствии «всяких преувеличений», иначе говоря, в реализме, в простоте, естественности, ясности мысли художника, в умении избежать украшательств, «приторно-казенных эффектов», наконец, мистического настроения и элементов «чудесного». Это и позволяет художнику в библейской легенде раскрыть прежде всего «смысл такого громадного явления», как подвиг самопожертвования ради высокого общественного идеала, донести до зрителя суть «таинства» как приобщения к миру больших идей, к мысли о необходимости «геройства» (синоним революционного подвига и борьбы за «общую гармонию», вполне оправданных при «ненормальном» состоянии «самой общественной комбинации», то есть в условиях несправедливого социального строя).

Картина Ге именно потому и действует «на толпу освежительно», что вводит ее в мир идеальных понятий, побуждает размышлять над такими отвлеченными категориями, именуемыми пока толпой «призраками», как «свобода», «убеждения», «мечтания», «предвидения», задуматься над смыслом таких огромных социально-психологических явлений, как «подвиг», «геройство», и такого позорно-отрицательного общественного акта, как предательство, измена своему кругу, прежним убеждениям. И если «толпа» начинает чувствовать себя «малодушною и виноватою» перед идейными руководителями, следовательно, в ней начинает пробуждаться сознание своей общественной неполноценности. Салтыков подводит читателя к мысли, что «при известных условиях», а именно при условии выхода масс из состояния пассивности, неподвижности и социальной неразвитости, они способны постичь ту истину, что «смысл подвига самого высокого заключается в его преемственности и повторяемости», то есть в непрерывности усилий завоевать лучшее будущее, в установлении живых традиций между революционными подвигами «вчера совершившимися», и сегодняшней борьбой.

Возникающая в хронике тема « шалунов» находится в тесной связи с предшествующими размышлениями Салтыкова о роли «руководящих» идеалов в обществе. Сатирическое обозначение «шалуны» возникло у автора обозрения в полемике с И. С. Аксаковым, который с горечью писал о низком нравственном и гражданском уровне современного общества, о трагедии социального бессилия «молодого поколения» («День», 1863, №№ 39 и 40). Салтыковские «шалуны» – это широкое типологическое обобщение («целая система», «целая каста») моральных, социальных, психологических качеств большой общественной группы. Подчеркнув, что «тип «шалуна» не новый» и «не оригинальный русский», Салтыков связывает возникновение его с эпохами политических кризисов, «разложения». Салтыков подробно исследует групповой портрет «шалуна» современности в двух его определениях – «естественный шалун» и «искусственный». Он прослеживает историю формирования этого типа и те социально-нравственные оттенки, которые в нем возникают в разные периоды жизни («в молодости» и «по мере возрастания») и в различных жизненных обстоятельствах. Говоря об объективной неизбежности появления «шалунов» при определенных исторических условиях, Салтыков утверждает, что столь же неизбежна их социальная пестрота (это и «сыновья известных родителей», дворян, и «из простых» и «даже из кутейников», то есть из разночинцев), поскольку процесс «разложения» охватил все слои общества.

Эта сложная дифференциация с выделением видовых особенностей «шалунов» обогащает представление о родовых, общетипологических их признаках, среди которых наиболее характерными оказываются «пустота» и «мыслебоязнь», отсутствие убеждений и идеалов, своекорыстие, грубый гедонизм и плотоядность.

Собирательный тип «шалунов» получил дальнейшее творческое развитие в образах «легковесных», «хищников» («Признаки времени») и «ташкентцев» («Господа ташкентцы») в направлении все более углубляющейся сатирической социально-политической характеристики [159]159
  См.: А. С. Бушмин. Сатира Салтыкова-Щедрина, М. – Л. 1959, стр. 100–112.


[Закрыть]
.

В последних разделах хроники Салтыков рисует другой собирательный портрет – « детей». «Дети» – это широкие круги демократической интеллигенции, в том числе и передовая студенческая молодежь. Самый термин, по-видимому, ассоциируется со спорами вокруг тургеневского романа «Отцы и дети».

В связи с этим образом поднимается вопрос о наиболее приемлемой в условиях спада общественной активности тактике социального поведения людей, преданных социалистическим идеалам, о формах и способах практического воздействия на инертную массу, зараженную предрассудками.

Салтыков осуждает «детей» за пассивность в завоевании выгодных для демократии идеологических позиций, за отрыв от реальных запросов и практических нужд «толпы», за презрительное отношение к будничным, повседневным формам пропаганды нового учения.

«Дети», так же как и «шалуны», – емкое типологическое обобщение. Оно вбирает в себя, например, черты политического портрета некоторых деятелей из группы «Русского слова». Об этом свидетельствуют иронические характеристики той части «детей», которая проповедует созерцательные формы связи с жизнью, изоляцию от мира «грубости и пошлости», а также намеки на писаревские позиции в отношении официальной университетской науки (см. прим. к стр. 172).

В заключающих хронику иносказательном «диалоге» «старца и юноши» и в «беседе» двух чиновников обсуждаются вопросы о путях общественного развития (реформистском и революционном), о необходимости активного практического вмешательства в жизнь. В связи с тем, что скачок, «прыжок», то есть революционный взрыв, диктуется исключительными обстоятельствами, которые в настоящее время отсутствуют («если… под ногами… не тротуар, а раскаленная плита…»), социальное поведение сторонников демократической мысли в данный исторический момент должно определяться будничной, кропотливой, «черновой» работой в массах. Салтыков продолжает еще отстаивать такой способ популяризации идеи, при котором допустимы и даже неизбежны временные компромиссы (в сцене вразумления Колобродникова о необходимости согласиться с Постепенниковым, что «прыгать никуда не годится»). В беседе двух канцелярских политиков, «своего рода сообразительных и умных Колобродниковых», дается еще одна художественная конкретизация этой же мысли. Результатом их департаментского «саботажа», своеобразной политики проволочек является то, что все вредные для прогресса проекты превращаются в «мертворожденные». Обнаружившееся нежелание Колобродникова следовать такой тактике расценивается Салтыковым как консерватизм наизнанку (не случайно этот радикал той же самой фразой, что и консерватор-генерал – «Я прыгать не согласен» – отмахивается от практической деятельности, от активной борьбы со злом) [160]160
  См.: Е. И. Покусаев. Салтыков-Щедрин в шестидесятые годы, Саратов, 1957, стр. 174–175.


[Закрыть]
.

…картина Ге« Тайная вечеря»… [161]161
  Примечание написано Н. Ю. Зограф.


[Закрыть]
– Картина Н. Н. Ге была показана на годичной выставке Академии художеств, открывшейся 13 сентября 1863 г. «Тайная вечеря», написанная Ге в 1861–1863 гг. во Флоренции, явилась первой из целого цикла его полотен на евангельские темы, трактованные как реальные события, созвучные современным общественным конфликтам. Евангельская легенда о «Тайной вечере» – рассказ о прощальной беседе Христа со своими учениками, в ночь, предшествующую его казни на кресте, решен художником с подчеркнутой простотой и естественностью. Изображен драматический момент: обнаружилось готовящееся предательство Иуды, одного из ближайших соратников учителя. Иуда – не мелкий, ради грошовой корысти (тридцати сребреников) предавший Христа человек, каким он представлен в Евангелии, но «величественный, исполненный мрачной красоты образ, в котором вы видите тип того энергичного живучего племени и народа, против черствого, жестоко-практического и материального духа которого боролся Иисус… Это отступник в полном значении слова…» (Н. А. <Н. Д. Ахшарумов>. Замечательная картина. Письмо из Флоренции. – «СПб. ведомости», 1863, № 188 от 23 августа).

Демократическая критика, хотя цензурные рогатки и мешали ей высказать свое мнение о произведении Ге вполне открыто, отмечает глубину изображенного конфликта, иногда прямо наталкивая читателя на ассоциацию с современностью. «В картине взят момент разрыва ученика со своим учителем», – пишет в своей статье Д. Минаев («Русское слово», 1863, август). «Лицо спасителя печально и грустно… от него в лице Иуды оторвалась сила, оторвался человек, которым дорожит учитель». Поэт подчеркивает не только впечатление «простоты и самой неподдельной искренности», но и акцентирует в изображении «Тайной вечери» такие черты, которые пробуждают прямые аналогии с сегодняшним днем: в картине он увидел «убогую комнату с низким потолком и маленьким под решеткой окном». И. Дмитриев в своей статье «Расшаркивающееся искусство» («Искра», 1863, №№ 37, 38) противопоставляет «Тайную вечерю» выхолощенному академическому искусству, как образец творчества, «которое стало на прямую и честную дорогу и сделалось благом народа, потребностью народа». Характерно, что В. Стасов, отрицательно оценивший картину Ге, сделал это потому, что, по его мнению, образ Христа не соответствует представлению о нем, как истинном деятеле, «явившемся для современного переворота» («Академическая выставка 1863 г.». – «Библиотека для чтения», 1864, № 2).

Наиболее отчетливо позиции охранительной критики выразила Н. П. Грот в своих статьях за подписью Н. Г. на страницах катковской «Современной летописи» (1863, №№ 38 и 41). Автора возмущает, что в своей «Тайной вечере» Ге «первый из живописцев намеренно отнял у величайшего из мировых событий его божественность», что «художник сумел угодить ходячим современным идеям и вкусам», что «он в своей картине воплотил материализм и нигилизм, проникший у нас всюду, даже в искусство». В унисон этому негодующему голосу звучат слова М. П. Погодина: «Нет, это не тайная вечеря, а открытая вечеринка… Великие творцы новой европейской живописи… черпали свое вдохновение не в том источнике, к коему, повинуясь духу времени, или, может быть, только увлекаемый потоком, обратился Ге» («Московские ведомости», 1864, № 90). Споры о «Тайной вечере» велись не только в печати, они служили предметом дискуссий в литературно-художественных кружках, что нашло, в частности, свое отражение в дневнике А. В. Никитенко. «Крамской, с которым я имел прения о картине Ге… находит, что она удивительная вещь, и я нахожу, что она удивительная по изображению Христа, который представлен в виде здорового, румяного парня, кручинящегося о какой-то неудаче… Главное, она меня возмущает не сама собою, а тем, что служит выражением того грубого материализма, который хочет завладеть искусством, так же как нравственным порядком вещей» (А. В. Никитенко. Дневник, т. II, 1959, стр. 371).

Своеобразную позицию занял Ап. Григорьев, который горячо приветствовал «Тайную вечерю», выделив ее из общей массы «обычного академического стиля». Но Григорьева в картине пленяет совсем иное, нежели демократическую критику. Он утверждает, что «у Ге есть то, чего бесплодное искание разбило глубокий гений Иванова… У Ге – вера есть: эта высокая, пламенная вера в правду… которая горы двигает». Если вспомнить, что у всех в памяти тогда была трагедия Александра Иванова, как и статьи о нем Герцена, Огарева и Чернышевского, подчеркивающие разрыв художника с религией, становится понятным, к чему призывает Ге Ап. Григорьев: к новому обретению веры, к тому, чтобы художество вернулось на почву религии («Якорь», 1863, № 35).

Интерпретация картины Салтыковым в наибольшей мере отвечала творческому замыслу художника. «М. Е. Салтыков, – вспоминал Ге, – написал в «Современнике» дорогую для меня рецензию, но я не знал тогда, что она его» (В. Стасов. Николай Николаевич Ге, стр. 134), В своих взглядах на изобразительное искусство Салтыков близок Огареву, который в статье об А. Иванове «Памяти художника» противопоставил глубокое философское обобщение конфликтов действительности в исторической картине Иванова засилию бытового жанра в современной европейской живописи (см. также в т. 9 наст. изд. статью Салтыкова о «Первой русской передвижной выставке»). В понимании задач живописи вообще и исторической, живописи, в частности, находит себе объяснение и расхождение Салтыкова и Стасова в оценке «Тайной вечери». В исторической картине Стасов ценил не глубину ее философского содержания, а правдивую передачу внешних примет прошлого быта, одновременно требуя, чтобы она служила прямой иллюстрацией современным жизненным вопросам.

Я знаю, например, одного критика…– По-видимому, речь идет об Ап. Григорьеве (см. предыд. прим.).

…гоняться за призраками…– Салтыков употребляет здесь слово «призраки» для обозначения социальных идеалов. Иное его содержание см. в «Современных призраках» (наст. том, стр. 381 и далее).

…это тот самый проклятый здравый смысл, который дает нам разгадку искалеченного существования каплуна. – О «каплунах» см. т. 4 наст. изд., стр. 266–272. Здесь речь идет об оправдании «теоретиками» «здравого смысла» бездеятельности, пассивного созерцания.

…веселая шалость вроде пословиц Октава Фёллье…– Имеются в виду комедии-пословицы («Scènes et proverbes», вошедшие в состав двухтомника «Scènes et comedies», 1854–1860) французского писателя и драматурга Октава Фёллье, в легкой форме осмеивающие ханжество, показную добродетель светского общества и носящие моралистический характер.

…И. С. Аксаков… рассматривая наш «арсенал мирных гражданских орудий»… пришел к… плачевным результатам…– «Арсенал мирных гражданских орудий – в беспорядке, – сетовал И. С. Аксаков. – Общество сваливает вину на правительство, правительство относит беспорядок за счет общества. Как бы не случилось с мирным арсеналом того, что случилось с военным – в начале Крымской войны» («День», 1863, № 39 от 28 сентября). Далее Салтыков иронически излагает и интерпретирует содержание указанной передовицы «Дня».

Вот в воинственном азарте / Воевода Пальмерстон…– Первые строки из стихотворения В. П. Алферьева «На нынешнюю войну», напечатанного по желанию Николая I в газете Булгарина «Северная пчела» (№ 37 от 15 февраля 1854 г.). Начальное четверостишие:

 
Вот в воинственном азарте
Воевода Пальмерстон
Поражает Русь на карте
Указательным перстом…
 

Безбожной лести, лжи тлетворной…и т. д. – Не совсем точная цитата из стихотворения А. С. Хомякова «России» (1854). Оно цитируется в передовице «Дня» (№ 39 от 28 сентября) как образец гражданской скорби и мужества.

…«Стыдись, о сын неблагодарный». – Возможно, Салтыков по памяти цитирует строку из «Ответа некоторым безыменным стихотворениям» Е. Ростопчиной (апрель 1854 г.). У Ростопчиной: «И грех тебе, о сын лукавый…»

…начальник края не находит исполнителей для своей мысли. – Далее в корректуре следовало:

(как жаль, что почтенный редактор «Дня» не называет губернии по имени; с своей стороны, я могу его заверить, что знаю очень много губерний, северо-восточных, юго-восточных, средних, северных, южных, юго-западных и даже северо-западных, в которых начальники находят превосходнейших и неукоснительнейших исполнителей для своих мыслей).

…отделять те стихии общества, о деятельности которых нам или вовсе ничего не известно, или… недоступно нашему пониманию. – Речь идет о «деятельности» руководителей освободительного движения, включая и революционное подполье.

Без тоски, без думы роковой…– строка из стихотворения А. Н. Майкова «Fortunata».

П. И. Мельников. – Упоминание имени П. И. Мельникова (Андрея Печерского) рядом с именами М. Н. Каткова и А. А. Краевского – выразителей правительственного курса во внешней и внутренней политике – объясняется его ролью чиновника особых поручений в министерстве внутренних дел, официального исследователя и гонителя раскола.

…«Mémoires de l’Oeil de Boeuf»… – «Chroniques de l’Oeil de Boeuf» Тушара – собрание фактов и анекдотов, относящихся к «галантной» стороне быта Людовика XIV, Людовика XV и их фаворитов. L’Oeil de Boeuf (Бычий Глаз) – освещенная круглым окном прихожая Больших королевских апартаментов в Версале, где собирались придворные, прежде чем войти к королю.

…«вскипел Булльон, и в храм потек?» – «Насмешники уверяют, – писал В. Г. Белинский, – будто в его <А. Ф. Мерзлякова> переводе «Освобожденного Иерусалима» <Торквато Тассо> есть стих:

 
Вскипел Булльон, течет во храм…
 

Не ручаюсь за достоверность такого указания: мы не имели силы одолеть чтением весь перевод» (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VII, М. 1955, стр. 261).

…мы сами по себе составляем идею, и, следовательно, для нас требуется только солидарность. – Речь идет о корпоративных теориях русского дворянства как «первенствующего сословия» в государстве, а также о реакционной идее консолидации благонамеренных политических партий и «образованных сословий» для борьбы с оппозиционно-демократическими силами общества. Эти идеи и теории проповедовались Чичериным, Катковым и другими дворянскими идеологами.

…интрига… о которой высоким слогом ежедневно беседует с своими читателями М. Н. Катков…– «Интрига, везде интрига, – говорилось, например, в одной из передовых «Московских ведомостей», – коварная иезуитская интрига, иезуитская и по своему происхождению, и по своему характеру… Все, что в нашем обществе… завелось… нечистого, гнилого, сумасбродного, она сумела прибрать к рукам и организовать для своих целей» («Московские ведомости», 1863, № 136 от 22 июня).

Как будто бы король – огарок свечки сальной. – Заключительная строка эпиграммы поэта-сатирика А. Н. Нахимова «Польскому королю Попилю, которого, как говорит летопись, мыши съели» (Сочинения Нахимова, изд. А. Смирдина, СПб. 1849, стр. 73).

Говорят, будто бы вы плохо учитесь, дети? – Салтыков иронизирует по поводу обвинений демократического студенчества в охлаждении к знаниям, в падении интереса к науке, в «неуважении к науке» (об этом писал, например, Б. Н. Чичерин в книге «Несколько современных вопросов», М. 1862). Критик «Современника» М. Антонович отвечал на это, что молодежь «не уважает мертвую, безжизненную ученость», оторванную от передовых идей эпохи, а вовсе не науку ( С, 1863, № 3, стр. 71, 77, 82, 88).

…что́, если наш корреспондент П. М. сломает себе руку, – кем мы его заменим? – П. М. – корреспондент «СПб. ведомостей» в Польше, сообщения которого, сугубо охранительного содержания, печатались на первой странице газеты (см., например, «СПб. ведомости», 1863, № 180 от 13 августа; № 187 от 22 августа и в следующих номерах ежедневно).

…все в деревянный домик около почтамтского мостика да в гостиницу Синоп ходите? – то есть посещаете публичные дома и дома свиданий (в Петербурге).

Нет, тут что-нибудь да не так! – Далее в корректуре следовало:

Известно мне, например, что еще очень недавно 200 московских студентов, с дозволения родителей, ринулись было в область политики, но я готов биться об заклад, что эти молодые люди вместе с тем и ловкие юристы, и глубокомысленнейшие философы… Я готов биться об заклад, что когда эти молодые люди вырастут, то ни одна кафедра ни в одном университете не останется праздною.

Ведь они нашу-то науку и за науку не признают!.. говорят… что самый университет – совсем не храм наук…– В сетованиях «ученого друга», по предположению Е. И. Покусаева (см. «Салтыков-Щедрин в шестидесятые годы», стр. 172–174), – отклик на выступления Д. И. Писарева, в частности, вероятно, на его статью «Наша университетская наука» («Русское слово», 1863, кн. 7 и 8), в которой он утверждал, что вся система образования в университете оторвана от жизни, а некоторые факультеты являются «недвижимыми и мрачными притонами учености», порождающими и поддерживающими «умственное бессилие» и скептицизм (Д. И. Писарев. Соч. в 4-х томах, т. 2, М. 1955, стр. 179, 227 и др.).

…Неволины, Кошанские, Леонтьевы, Никиты Крыловы, Рожественские, братья Баршевы и Юркевичи…– Названные Салтыковым профессора Петербургского и Московского университетов представляли официальную, «казенную» науку, являясь проводниками реакционных доктрин, идей и принципов правительственной политики. См. также прим. к стр. 440.

…царь Фараон каждую ночь из Чермного моря выходит. – О Фараоне, выходящем «из Чермного моря», говорит сваха Акулина Гавриловна Красавина в комедии Островского «Праздничный сон – до обеда» (карт. II, явл. 3).

…соблюл постепенность. – В корректуре далее было:

то есть стал говорить о таких предметах, которые именно непосредственно после «трех рыб» следуют.

…если задумал реформу, начни сперва с одного уезда. Сделал? хорошо! переходи к другому… к третьему. И таким образом, без потрясений и незаметно… а прыгать я не согласен! – Аналогичные рассуждения можно встретить на страницах петербургских и московских газет: «Мы стоим за деятельную реформу, но не желаем скачков и бесполезной ломки» («Голос», 1863, № 1 от 1 января). «Политическое благоразумие советует избегать… скачков… чтобы развитие политических учреждений совершалось с постепенностью, обеспечивающею его успех» («Московские ведомости», 1863, № 143 от 2 июля). Возможно, что Салтыков непосредственно откликнулся здесь на программное заявление «Времени» о «скачках» и «опасных salto mortale» (С. Борщевский. Щедрин и Достоевский, М. 1956, стр. 75).

–  Да, в клуб… – А говорят, там нынче настоящие-то прыгунчики и есть? – Вероятно, намек на Шахматный клуб (Шахклуб) – замаскированный литературно-политический центр, место встреч и бесед с «нужными людьми» (см. о нем в кн. Л. Ф. Пантелеева «Воспоминания», М. 1958, стр. 270–271 и прим. к ним, стр. 739–740).

А вы думали, что пройдете осенью по Невскому… и не замараетесь? – О переосмыслении Салтыковым формулы Чернышевского «Исторический путь – не тротуар Невского проспекта», заимствованной, в свою очередь, у Герцена («…исторический путь… не есть прогулка по Невскому!»), см. в кн. Е. Покусаева «Салтыков-Щедрин в шестидесятые годы», Саратов, 1957, стр. 175–176.

*

Впервые – С, 1863, № 12, отд. «Современное обозрение», стр. 197–242 (ценз. разр. – 8 января 1864 г.).

Сохранилась корректура статьи, без каких-либо помет, адресованная А. Н. Пыпину ( ИРЛИ).

Глава «Кашинские торжества» первоначально предназначалась для предыдущей, ноябрьской хроники, но, по-видимому, вовремя не была закончена автором. Другая глава – «Что лучше? – Любопытный спор между двумя московскими публицистами» – написана Салтыковым дополнительно, после набора статьи: она приложена к корректуре (в оглавлении которой не названа) в виде гранок отдельного набора с надписью «К Общественной жизни».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю