Текст книги "Повесть о первом взводе"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Так ведь вывел из-под "мессера" и машину и орудия.

– Вывел... А не хрена было ехать днем. Дурацкий черт нас понес, да еще в такую погоду, – Угольников зло сплюнул. – Ночи для нас нет, что ли? Ночью бы проскочили, запросто. Штабная крыса придумала, а мы расхлебывай.

– Крыса – не крыса, а если утром танки встречать? За ночь как следует не окопаешься, – напомнил Земсков.

– Значит прошлой ночью надо было туда взвод перебросить. Соображать же следует. Нельзя вот так – под "мессер" подставлять.

– Кто знал, что он прилетит.

– А какого хрена они там сидят наши отцы-командиры?! Раз сидят, значит должны знать. А не знают, так и не хрена там зады просиживать, нас под "мессеров" гонять. Мы им не оловянные солдатики.

– Умный ты, Угольников, все знаешь, – по тому, как Земсков это сказал, можно было понять, что не считает он Угольникова умным. – Не пойму, чего тебя у орудия держат? Тебе срочно надо в штаб перебираться. В корпус, а еще лучше в армию. Тогда и война бы по– другому пошла.

– Да уж не послал бы взвод днем, под "мессера" – окрысился Угольников.

Логунов прислонился спиной к молодой, теплой от осеннего солнца березе. Неторопливо курил. Прикидывал, как теперь быть?

– Хреново все у нас получается, – как будто подслушал его мысли Угольников. – Взвод есть, а командира нет. И Огородникова нет – он же наводчик от бога. Я его в свой расчет переманить хотел. А он за тебя, Логунов, держится, как будто ты его салом кормишь.

– Ладно, хватит трепаться. Что делать будем? – спросил Земсков.

– Что, что... – Угольников оглянулся на желтый песок могилы. – По-умному, так надо возвращаться в полк. Командир погиб. И едем неведомо куда.

– Это – по-умному. А если по делу? Нас послали фрицев встречать. Там где-то дыра, ее закрыть надо.

– По делу? По делу... Не люблю я дырки закрывать. Мы ведь толком и не знаем, что лейтенанту приказано было. Ну не знаю я, как нам быть. Хреновые у нас дела.

"Хреновые у нас дела... – Логунов не слушал, о чем там Земсков и Угольников рассуждают. – Без командира остались... И Огородникова нет. Малюгин ранен. Надо в медсанбат доставить. У меня башка болит, ничего не соображаю. Какой из меня вояка. Земсков на костыле прыгает, тоже не подарок...

– Чего ты не знаешь? – рассердился Земсков. – У нас приказ есть. – Его не Столярову дали, а взводу. Есть лейтенант, нет лейтенанта, а выполнять приказ взводу. Значит, идем на соединение с танкистами.

– На соединение... А куда? – спросил Угольников. – Взводный знал куда идти. А я не знаю. Ты знаешь?

– Ну... – Земсков сообразил, что и он толком не помнит, куда взводу идти. Лейтенант что-то говорил, а Земсков не прислушался. Думал о чем-то другом... – Точно не помню. Что-то вкусное. Вроде Краюшки... Или Ватрушки. Найдем. Поспрашиваем и найдем.

– У кого поспрашиваем? – возмутился Угольников. – Местных никого нет. И сплошной линии фронта нет. А если к фрицам зарюхаемся? Логунов уже однажды зарюхался. Помнишь? Так еле выскребся. Повезло ребятам. В полк надо возвращаться. Узнаем хоть, куда идти надо. И взводного дадут.

– Чего ты во взводного уперся!? Без взводного не можешь?

– Могу, только пусть тогда мне самому толком расскажут, что делать надо.

По всему выходило, что прав Угольников. И места назначения они толком не знали, и к фрицам зарюхаться можно. И толком не знали, что лейтенанту Столярову приказали. Но возвращаться в полк, тоже, вроде, нельзя. Получиться, как будто из боя вышли, без приказа...

– Чего молчишь? – окликнул Земсков Логунова. – Задремал что ли?

– Нет, задумался.

– Что думаешь?

– Без командира плохо, и без Огородникова плохо, – Логунов говорил медленно и негромко. Голова болела. – И впереди ничего хорошего. Толком что нас там ждет – не знаем, но чувствую – вляпались.

– Слышал, о чем мы здесь рассуждаем?

– Нет. Как-то... Я же говорю – задумался.

– Угольников говорит – возвращаться надо в полк.

– С чего бы это? – удивился Логунов. – Дела у нас, конечно, хреновые. Но и в полку нас не ждут... Что ты комбату скажешь?

– Что, что?! – вскинулся Угольников. – А скажу. Что по-людски надо. Под "мессера" послали. И куда ехать не знаем. Не сказали, понимаешь, нам.

– Логунов, а ты знаешь, в какую деревню нам? – спросил Земсков.

– Лейтенант говорил – в Лепешки. Километров сорок. Думаю, половину пути мы уже отмахали.

– Точно, Лепешки! – обрадовался Земсков. – Слышишь, Угольников – в Лепешки. Я и сам теперь вспомнил.

– Может и Лепешки, – не стал спорить Угольников. Но плечами пожал и отвернулся, в знак того, что он в этом не уверен и потому ответственности никакой не несет.

– Так оно и есть, – Земсков в одну длинную затяжку докурил "Беломорину" и уткнул окурок в землю. – Орудия в порядке, ни одно не зацепило. Машину зацепило, но на ходу. Боеприпасы: два комплекта. Какого черта еще нужно! Едем в Лепешки!

– Командира взвода нам нужно, – уперся Угольников. – Понимаешь!? Снаряды есть, и пулеметы есть. Все есть, а командира взвода нет.

– Нехорошо без лейтенанта, – признался Логунов. – Но не поворачивать же из-за этого.

– Может, с народом посоветуемся, – предложил Угольников. – Послушаем, что народ скажет.

– Ага, митинг устроим, – предложил Земсков. – Спросим у народа: выполнять приказ командира полка или не выполнять?

– Анархия – мать порядка, – подсказал Логунов.

– Чего вы на меня набросились?! Ничего я такого не сказал... Дай еще одну пшеничную. Забыл уже какой он, "Беломор", – Угольников закурил, сбросил левый сапог и стал перематывать портянку. – Сбилась, как бы ногу не натереть.

– Решили, – болела голова. Ни спорить, ни просто разговаривать Логунову не хотелось. – Принимай, Земсков, взвод. Веди нас в Лепешки.

– Почему я? – спросил Земсков.

– Как положено, старший по чину.

– Не сумею я командовать огневым взводом. Я же разведчик. С пулеметом – пожалуйста. А что касается орудий, то я, братцы, – ни уха, ни рыла. Не знаю с какого конца пушку заряжают. Кому-то из вас надо взвод принимать.

Прав был Земсков. Разведчики ребята шустрые, но что касается стрельбы из орудий, действительно – ни уха, ни рыла. А комвзвода, хоть сам и не стреляет, но должен знать, что к чему.

– Дела... – Логунов считал, что из Угольникова будет плохой комвзвода. А что делать? Ни Земсков, ни сам Логунов не могут. Остается Угольников. – Если кому-нибудь из нас, то Угольникову. Я сейчас на положении раненого. Вон какую чалму Трибунский намотал. И голова все время болит, раскалывается. Соображаю плохо.

– Ну уж, нет! – Угольников легко поднялся с земли, топнул ногой, проверяя, хорошо ли легла портянка. – Мое дело – орудие. Я за орудие отвечаю, а за взвод я ответственности не несу, здесь мое дело – сторона. Пусть кто хочет, тот и командует.

Земсков и Логунов переглянулись. Угольников всегда был немного с вывертом. Нервный он был какой-то и очень самолюбивый. Но такого они не ожидали. Потому что взвод сейчас надо было принимать ему.

– Чего переглядываетесь? – понял их Угольников. – Сказал – не буду, значит – не буду. И заставить меня вы не имеете права. Кто из вас командовать станет – мне все равно.

– Вот и решили, – спокойно подвел итог Земсков. – Оба мы с тобой, Логунов, убогие. У меня нога болит, у тебя голова. Но я разведчик, а ты артиллерист. Значит, принимай взвод. А мне помогите встать. Болит стерва. Ходить еще можно. А подняться не могу.

Они помогли Земскову встать и пошли к взводу.

– Построиться! – приказал Логунов.

Все быстро заняли свои места. Угольников и Земсков тоже встали в строй.

– Принимаю командование взводом, – объявил Логунов. – Продолжаем движение к месту назначения. По машинам!

3. Подготовка

– Кажется прибыли, – сообщил Птичкин. – Вот они, наши долгожданные Лепешки. Лепешки, к которым мы так стремились.

– Думаешь они? – усомнился Трибунский. – Что-то быстро мы сюда добрались.

– Мы и ехали не медленно. А местечко очень симпатичное. Сады... Возле каждого домика сады... Что, по-твоему, это может быть, если не населенный пункт с приятным и вкусным названием Лепешки?

– Не знаю... В этих местах люди густо жили. Здесь деревенек полно, на каждом километре.

– Пусто, – отметил Григоренко. – Ни людыны, ни скотыны...

– А дома стоят... – пробурчал Угольников, будто был недоволен тем, что домики здесь целы, не разрушены. – Ни одного разбитого. По этим местам фронт туда-сюда, наверно, раз пять проходил. Должны были все разнести.

– Так война еще не кончилась, – объяснил Птичкин. – Если мы здесь окопаемся, а потом фрицы припрут, то завтра к вечеру не будет здесь никаких Лепешек. Не сомневайся, Угольников. Но трубы от печей останутся. Как и положено. Одинокие печные трубы – одно из неприглядных лиц войны.

Машина шла по дороге, но дорога эта была, одновременно, и главной улицей деревеньки. Небольшой – десятка три домов. Каким-то чудом уцелела она в огне войны. Но жители давно покинули ее. Об этом кричали серые стены давно не беленых мазанок, покосившиеся прямоугольники плетней, болтающиеся на ветру распахнутые калитки, заросшие бурьяном огороды и одичавшие сады.

Машина медленно шла по пустынной улице.

– Должно быть – Лепешки, – прикинул Логунов. – Если по времени, что мы сюда добирались, то прибыли.

Долотов промолчал. Откуда ему было знать, Лепешки это или не лепешки? А просто так молоть Долотов не любил.

– Как думаешь? У вас, шоферов, говорят, чутье особое на дороги и на местность?

– Не знаю, – убедительно ответил Долотов сразу на все вопросы.

Ехали медленно. Логунов внимательно поглядывал по сторонам, прислушивался. Если Лепешки, то где-то здесь должны стоять танки. Пехота окапываться... Наверное уже окопалась. Ждут фрица. Пехоте что: ячейку вырыл, и готов. Орудие закапывать не надо, машину укрывать не надо. Живут же люди...

Добрались до окраины деревушки. Тихо. Ни людей, ни танков, ни пехоты.

"Значит, не Лепешки, – понял Логунов. – Значит, ехать дальше... Хуже нет, если не знаешь точно, куда... Можно и к фрицам залететь... И небо не для нас, – он глянул в бесконечную синь: проплывают белесые облака, но мало их. Считай – безоблачное небо. Значит опять под "мессера"... Не везет, так не везет".

От стены крайнего домика отделился человек: черный комбинезон, черный танкистский шлем. В руках автомат. Подошел к дороге.

"Танкист. Все-таки Лепешки", – обрадовался Логунов. – Вот и хорошо. Совсем другое дело. Значит прибыли".

Долотов тоже решил, что прибыли. Остановил машину.

– Куда двигаемся, братья-славяне? – поинтересовался танкист.

Логунов отворил дверцу:

– Лепешки? – ответил он вопросом на вопрос.

Танкист оглянулся на мазанки, будто хотел удостовериться. Удостоверился.

– Лепешки, самые настоящие... Вы к нам? Чего это вас так мало?

– Нам как раз в Лепешки и надо, – на второй вопрос Логунов отвечать не стал. Чего объяснять: сколько есть, столько есть. Сошел на дорогу. – Зови командира.

Танкист пожал плечами, повернулся в сторону дома:

– Товарищ лейтенант, вас спрашивают!

Из дома вышел еще один танкист, тоже в комбинезоне, но без шлема. Невысокого роста, голова, как и у Логунова, перевязана, а над потемневшим бинтом – копна соломенного цвета волос. Голубые глаза и веснушки, щедро рассыпанные солнцем по щекам, носу и подбородку, придавали ему легкомысленный вид. Не лейтенант, а мальчишка в комбинезоне танкиста.

– Прибыли! Ну, молодцы! – громко, так что его и на другом конце деревушки наверно можно было услышать, обрадовался танкист и расцвел широченной улыбкой, из-за которой стал выглядеть еще моложе. – Комбриг сказал, что противотанковая непременно подойдет. А мы ждем, ждем. Думали уже – забыли про нас. Было уже один раз такое, едва выкарабкались. Чего это вас так мало? Где остальные? Здесь пушечки, чувствую, ох как понадобятся. Скоро подойдут?

– Про остальных не знаю, – сообщил Логунов.

– Говори, сержант, погромче, – попросил танкист. – Плохо слышу. На той неделе шарахнуло по машине. Хорошо снаряд рикошетом пошел. А то бы концы отдали. А так – ничего, только кровь из ушей пошла. Небольшая контузия и слышать стал плохо. У нашего брата это бывает, пройдет со временем. Давай знакомиться: – командир танкового взвода лейтенант Иванов, – и протянул руку. – Так сколько еще орудий подойдет? Чего они тянут? Вам же окапываться нужно.

– Сержант Логунов, – прокричал Логунов и пожал руку танкисту. Тоже командир взвода.

– Орать не надо, – попросил Иванов. – Просто погромче говори. Так где остальные пушкари?

– Наш взвод послали. Про других не знаю, – Логунов тоже надеялся, что раз участок важный и непременно здесь удержаться надо, то соберут в этих Лепешках побольше народа.

– Дела... – лейтенант Иванов поскучнел и веснушки увяли, стали какими-то тусклыми, серыми. – Если фрицы десятка два танков бросят, хреново нам будет. У меня всего три машины. Я думал, хоть батарею подбросят.

– Может и подбросят, откуда я знать могу. Из нашего полка – один взвод. Так ведь есть и другие.

– Вряд ли. У нас здесь, сержант, второстепенное направление, – Мне, понимаешь, везет, как утопленнику. Всегда на второстепенном направлении оказываюсь. Я ведь и на Курской дуге был. Но весь корпус под Прохоровкой, а мы где-то сбоку, под Обаянью. Такие вот дела. Не пришлют нам больше никого. Комбриг так и сказал: "На главном направлении всё в кулак соберут, а вам остатки. Вот вы и соображайте, как из такого хренового положения выкрутиться". Значит – остатки. Два орудия... Снарядами хоть запаслись, или тоже?..

– Два боекомплекта. Для второстепенного направления вполне достаточно, – пошутил Логунов.

– Значит соображаете, – Иванов подмигнул. – На второстепенном иногда бывает жарче, чем на главном. И мы запаслись, – поглядел на машину, на орудия: – пушки вы чудно возите. Это сейчас так положено, в целях экономии транспорта, или от плохой жизни?

– И то и другое. Одна машина сгорела, а орудия возить надо. Начальство обещает, что как только... – так сразу вторую и дадут. Пока на одной довоевываем.

– Обещают – это хорошо, – по тону можно было понять, что не верит танкист в обещания начальства. – Что-то не густо вас.

– Сколько есть. "Мессер" по дороге встретил.

Лейтенант пристально посмотрел на машину, разглядел искромсанный верх кабины.

– А ничего, машину, вроде едва зацепило.

– Двое убитых, один ранен, – сообщил Логунов. Вспомнил про Земскова и поправился: – Можно считать, что двое раненых.

– Понятно. Нас тоже не густо. С задачей ты, надо думать, знаком. Задача – проще некуда: закрыть дорогу. И держать ее до завтрашнего вечера. Если даже танковая дивизия пойдет – все равно держать. Создаем видимость крупной группировки и отвлекаем силы противника. Завтра к вечеру наши вроде должны где-то в другом месте фронт прорвать и здесь фрицы сами откатятся.

– Чего же, все простенько, – согласился Логунов. – Дивизию держать. Чего проще... У тебя, говоришь, три танка?

– "Тридцатьчетверки".

– Хорошие танки. – И пушки у меня хорошие. Ты таких еще, наверно, не видел. Ствол длиной четыре метра с хвостиком. Средний танк насквозь прошивает.

– Симпатичные пушечки, – лейтенант с интересом посмотрел на орудия. – Длинноствольные, вроде зениток. Я, и верно, таких еще не встречал. Ты, сержант, бодрость духа не теряй... Это наш комбриг советует. На все случаи жизни. Знаешь песню: "В танковой бригаде не приходится тужить..." его любимая. А может и сам сочинил. Кто знает? Не пошлют же они сюда и вправду дивизию. Думаю, управимся.

– И я так думаю, – Логунову лейтенант понравился. – Дивизию они не пришлют. Чего целую дивизию гонять на второстепенное направление? Бросят сюда какую-нибудь шоблу. Управимся.

Прищурившись от бьющего в глаза солнца, Логунов вглядывался в дорогу, по которой могли придти немецкие танки. Ничего особенного: обычный грейдер, весь в выбоинах и колдобинах, земля сухая, потрескавшаяся от многодневного зноя. Логунов по привычке, как будто здесь предстояло копать, ударил каблуком, попробовал определить, насколько тверда, жестка земля. Но на рыжей глине осталась лишь заблестевшая на солнце белесая царапина.

Лейтенант Иванов тоже ударил каблуком по дороге.

– Бетон! – сообщил он. – Настоящий бетон! Солнце ее, наверно, на метр прокалило.

– Да, погодка... Копать нам сегодня и копать, – вспомнил Логунов. – Надо поскорей местность осмотреть, определиться. Работы у нас по самую макушку.

– Сейчас пойдем. Позицию вам подобрали неплохую. Наш комбриг выбирал. – По тому, как произносил лейтенант слова "наш комбриг", чувствовалось, что это и есть высочайший для него авторитет. – Ты свои пушки убери. Залетит шальной фриц, а вы как на ладони. Танки мои видишь?

– Не вижу, – признался Логунов. Еще раз оглянулся: – Хорошо припрятали. Красиво сделано.

– То-то... Уметь надо. Маскировка – это, брат, великое дело. У меня ребята – мастера. Приткнули к мазанкам и так, чтобы под деревьями... Фриц, если даже над самими крышами, бреющим пройдет – не увидит. Ты своих тоже приткни, к дому и к сараю. И пусть машину ветками прикроют. Пойдем, покажу куда. Знаю я одно подходящее место.

* * *

Машину и орудия поставили вплотную к обшарпанной мазанке. Слева мазанка, справа – пара одичавших яблонь, сверху – кроны этих яблонь. Если над деревней и повесят "раму" не засечет. Земсков остался за старшего, Логунов и Угольников пошли за танкистом, знакомится с местностью.

– Позицию вам выбрали великолепную, – Иванов остановился возле высокого куста лещины, неожиданно выхватил из висевших на поясе ножен небольшой широкий кинжал и одним взмахом срубил толстую ветвь. – Между прочим – эсэсовский, вот надпись. "Блют унд файер" – произнес он якобы на немецком. Переводится: "Огонь и кровь". – Иванов показал трофейный кинжал сержантам и ловко бросил его обратно в ножны. – Взял у одного эсэсмана. Здоровенный был, как бык. У нас как раз танк загорелся... И его тоже рядом горит. Выскочили. Схватились врукопашную. Ребятам нормальные фрицы попались, а мне настоящий слон. В нем, наверно, килограммов сто, а то и больше. Чуть он меня не кончил. И придушил бы. Ручищи у него как траки. Я уже почти и не дышал. Только кто-то в него в это время пулю всадил. Не знаю кто. Там не только наш экипаж был. Сразу несколько танков горело. И наших, и ихних... Под Обаянью тоже жарко было. Я потом хотел этот кинжал отдать тому, кто меня выручил. Искал, искал, так и не нашел... Теперь сам ношу.

Лейтенант остановился, поглядел на сержантов:

– Вы на Курской были?

– Были, – кивнул Логунов.

– Конечно. Сюда абы кого не пошлют. А где вы там были?

– У Прохоровки.

– О-о! У Прохоровки... – танкист еще раз оглядел спутников, почти что с завистью. – У Прохоровки, это да! Тогда понятно...

Зашагали дальше. А что именно стало понятно лейтенанту Иванову, Логунов и Угольников так и не узнали, потому что не сделали они и десятка шагов, как рядом, из-под развесистого куста, неожиданно выскочил большущий серый заяц и рванулся в поле.

– Ух, косой! Догоню-у-у! – закричал лейтенант.

Он громко затопал ногами, пригнулся, как будто и вправду вот-вот рванется за зайцем.

– Ого-го-го! – шумнул на зайца и Логунов.

А Угольников вложил в рот четыре пальца и свистнул так громко и пронзительно, что заяц должен был от этого разбойничьего свиста убежать на край света.

Но не убежал. Заяц неожиданно остановился, обернулся, присел и уставился на помешавших ему людей. Это был не просто заяц, из таких, что возил дед Мазай, а заяц закаленный войной. Совсем другая порода. Он не испугался вооруженных людей. Просто остановился, чтобы посмотреть, чего это здесь расшумелись? Кто знает, какие чувства владели зайцами, которые два года жили в прифронтовых условиях?

– Вы посмотрите на серого! – рассмеялся Логунов. – Ребята, да он нас ни в грош не ставит.

– Ай зайчина, ай матерый, – стал припевать Угольников.

Лицо у него подобрело, глаза стали веселыми, озорными. Будто он вовсе и не самый занудный в полку сержант.

– Я его сейчас сниму, – лейтенант Иванов расстегнул кобуру, стал вынимать пистолет.

– Зачем? – придержал его за руку Логунов.

– Так сидит ведь...

– Жалко, – сказал Логунов.

– Кругом война, а он выжил. И не боится нас, – лицо Угольникова опять стало тяжелым, жестким. – Отчаянный заяц.

Лейтенант нахмурился. Он посмотрел на спокойно сидевшего зайца, перевел взгляд на зажатый в руке пистолет и неожиданно покраснел. Как вспыхнул. В одно мгновение и лицо, и уши, и даже шея стали у него ярко-красными. Иванов повернулся спиной к спутникам. Неловко ему стало и за пистолет, и за то, что зайца захотелось убить. А более всего, наверно, стыдился от того, что покраснел, как девчонка. Теперь незнакомые люди могут невесть что подумать о нем, боевом офицере, командире танкового взвода. По такому пустяку – и сорвался.

– Крупный, я и не знал, что бывают такие большие, – Логунов с интересом разглядывал серого. – И с характером.

– Да уж, и чувствует здесь себя хозяином,– поддержал его Угольников. Они как будто договорились не заметить ни того, как сорвался лейтенант Иванов, ни то как он покраснел. Хоть и комвзвода, а мальчишка. – Сколько их расплодилось за войну... Охотников сейчас нет, вот они и разбегались. Отчаянные нынче зайцы пошли, ничего не боятся.

Лейтенант Иванов тем временем пришел в себя. Когда он повернулся, лицо у него было нормальным с симпатичными конопушками, а губы растянулись в смущенную улыбку.

– Свалял дурака, – сокрушенно покачал он головой. – Ни разу, понимаете, ни разу в жизни не видел живого зайца. Горожанин я. А книг про охотников и про зверей прочел уйму. Первая необдуманная и глупая реакция. Тут и пистолет под рукой. Дико, конечно...

Лейтенант нарочито медленно, пытаясь подчеркнуть не то солидность свою, не то спокойствие, уложил пистолет в кобуру, неторопливо застегнул ее. Жестом предложил Логунову и Угольникову продолжать путь.

Заяц сидел на том же месте. Проводил их взглядом, почесал лапкой возле уха, совсем как кошка. А когда они ушли достаточно далеко, неторопливо отправился к кусту, возле которого его спугнули. День стоял жаркий, и в тени развесистого куста представлялась ему неплохая возможность подремать. Пока опять не станут стрелять.

Иванов и сержанты поднялись на небольшую высотку. Подножие ее мягко переходило в степь, сливалось с нею. На склонах, поближе к вершине, на фоне порыжевшей, поблекшей травы выделялись темно-зеленые пятна невысоких кустарников. Сама вершина высотки оказалась плоской и широкой. Справа, как на ладони, расстилалась серыми домиками и зеленью садов деревушка, впереди хорошо просматривалась степь с растянувшейся по ней темной дорогой.

– На этой высотке ваши орудия и надо поставить, – как подарок выдал Иванов. – Комбриг всю округу обошел. А сюда поднялся, глянул и сказал: "На ящике с песком такую позицию никто не разрешит соорудить. Скажут – слишком хорошая, в жизни такие не встречаются. А жизнь совершенно неожиданно может подсунуть сюрприз. Если у пушкарей коэффициент соображалки достигает хотя бы сорока процентов, они свои орудия здесь поставят". – Ну как? Подходяще?

Что тут скажешь? Прав был комбриг. И соображалка у пушкарей сработала нормально. Позиция выглядела сказочно удобной. Дорога вначале расстилалась прямо к высотке, на которой они стояли, но, не дойдя до нее метров семьсот, сворачивала на юг и шла еще метров четыреста вдоль высоты. Затем опять поворачивала на восток, прямо к Лепешкам.

Между высотой и дорогой, почти на всем ее протяжении, лежал глубокий, с обрывистыми краями овраг, уходивший далеко в степь.

– Шикарную позицию для орудий твой комбриг выбрал, – оценил

Логунов.

– Подходящее место, – одобрил и Угольников. Редкий случай, когда ему что-то понравилось. – Опытный видно мужик.

– Не то слово, – расцвел Иванов. – Наш комбриг еще в Монголии воевал, на Халхин-Голе. Тут такое дело... Их танки пойдут по дороге, это понятно. Кто по целине погонит машину, если дорога есть, и ничего ему на этой дороге не угрожает? Вы ждете, пока танки повернут на юг и подставят борта. И крошите их. У вас полминуты будет, пока они сообразят, что к чему. Не меньше. А когда они сообразят, то развернуться пойдут на вас и тоже откроют огонь. Тут уж кто кого... Хорошо окопаетесь, наверняка обойдется. Но и это недолго будет. Метров пятьсот пройдут, а там овраг. Такой овражище... Сами видите, натуральный противотанковый ров. Фрицы сообразят, что добраться до вас нельзя. А перестреливаться на открытой местности с орудиями: кто кого, танки не любят. Значит, снова они должны вернуться на дорогу, чтобы пойти в обход, вдоль окраины Лепешек. А вы их, тем временем, крошите...

– Не проханже, – поморщился Угольников. – Не выйдет.

Танкист с удивлением глянул на него.

– Чего это не выйдет?

– Не пойдут они на нас оттуда, – Угольников ткнул пальцем в сторону дороги, за оврагом. Овраг.

– Почему не пойдут? Самое для фрицев разумное – развернуться и рвануть на орудия. Вполне грамотно. Оврага оттуда не видно.

– Самое для фрицев разумное, прежде чем придти сюда, на карту глянуть, – напомнил Угольников. – Фрицы, они тоже не дурные и вполне грамотные. Прежде чем начать наступление, должны посмотреть: куда им идти и как идти.

– Конечно, посмотрят, – согласился Иванов. – Но такой мелочи, как овраг, на нормальной карте нет. А крупномасштабных у фрицев быть не может. Даже у нас таких карт нет.

– У нас нет, а у фрицев вполне могут быть, – не согласился Угольников.

– Могут, – поддержал его Логунов. – "рамы" целыми днями в небе болтаются. Аэрофотосъемка.

– Ну и что? У нас тоже аэрофотосъемка есть, а ты хоть раз видел крупномасштабную карту? – спросил Иванов и сам ответил: – Не видел. Наш комбриг постоянно напоминает: "Раздолбайство – категория международная и присущая всем армиям. Берите, ребята, всегда упреждение на раздолбайство". Ты что, для фрицев исключение делаешь? Думаешь, у них в штабах раздолбаев нет? – поинтересовался танкист.

– Пожалуй, прав твой комбриг, – согласился Логунов. – Должны быть раздолбаи и у них.

– А если сообразят? – Угольников не сомневался, что у фрицев в штабах имеются раздолбаи. Но всегда рассчитывал на худшее, такой неприятный характер был у сержанта. – Может у них главный раздолбай сейчас в отпуске.

– Если так, то ничего мы не теряем, – Иванов, в отличие от Угольникова, надеялся на лучшее. А возможно, он эту проблему со своим комбригом уже обсудил. – Тогда фрицы сразу идут в обход оврага, чтобы пройти через Лепешки и ударить по вашим орудиям. Вы разворачиваетесь и встречаете их...

– Не разворачиваемся и не встречаем, – прервал его Логунов.

– Как это? – не понял танкист.

– А так это... Если нам надо ударить по колонне, когда она еще на марше, а потом встретить танки, когда они рванут к оврагу, то орудия надо поставить вон там, – Логунов показал на левую окраину высотки, на которой они сейчас стояли. – А когда танки пойдут на нас из Лепешек, орудия должны быть вон там, – он показал вправо, в сторону деревушки. По другому нельзя. Понимаешь?

– Как же так, – растерялся Иванов. – А комбриг сказал, что можно...

– Ваш комбриг танкист, – напомнил лейтенанту Логунов. – И ты танкист. И рассуждаете вы, как танкисты. На танке можно в одну сторону пострелять, потом быстро переехать и пострелять в другую сторону. А у нас пушки. И чтобы на прямой наводке работать, для них надо "пятачки" подготовить. У орудий брони нет, без укрытия танки наши пушки быстро расшибут. Поэтому надо для них специальные окопы соорудить. И возить их машиной с места на место под огнем – дело дохлое. Быстро накроют.

– Как же теперь?.. – А комбриг сказал: " Здесь артиллеристы их и встретят"...

Чтобы встретить их и здесь, рыть нам в два раза больше, – он посмотрел на Угольникова и Птичкина, – Не знаю... Боюсь, не успеем...

Птичкин промолчал, только пожал плечами: " Как скажешь, командир..." Угольников промолчать не мог:

– Ну, прямо, сплошная хренатень прет, – возмутился он. – Нам, чтобы по-настоящему обжить эту высотку, пару дней надо. А за день... Ну, не двужильные же мы. Чего они там, в штабах?.. Ни хрена не соображают?! Вчера надо было начинать.

– Что предлагаешь? – спросил Логунов. – Будем мы копать, или не будем, танки все равно пойдут.

– А ничего я не предлагаю! – Угольников сердито сплюнул. – Нас же так подставили, что деваться некуда. Придется вкалывать как каторжным...

– Подставили, не подставили, а деваться нам некуда, – Логунов глянул в сторону Лепешек. – Роем "пятачки" и здесь. И пулеметные гнезда тоже. Так?

– Так, – подтвердил Птичкин.

– Попробуем, может и успеем, – пожал плечами Угольников. – А если и успеем, так вымотаемся...

– Сколько успеем, – решил Логунов. – А вы? – спросил он у Иванова. – Встретим мы здесь фрицев. А вы тогда здесь зачем? Вы что делать станете?

– Вот! – обрадовался танкист, что артиллеристы решили принять план комбрига. – В этом то и все дело! Когда вы огонь откроете, они же больше ничего соображать не будут, решат, что вы здесь одни и без оглядки на вас попрут. Вам продержаться всего-то минут пяток. Мы тянуть не станем. Как только мимо Лепешек танки пройдут, мы и выходим. Бьем их с тыла. Комбриг говорил: " Клещи им надо устроить!" Мы и устроим. Вы с одной стороны, мы с другой. И кранты им.

– Ну, ты стратег, лейтенант, – искренне похвалил танкиста Логунов. – Как будто академию кончал.

– Ага, саратовское танковое училище. Четырехгодичный курс. Но за шесть месяцев, – ухмыльнулся он. – На фронт прибыли, первым делом отоспались. Потом отъедаться начали. Это же после училища – курорт. А со стратегией, это наш комбриг все рассчитал. Он здесь все излазил, все осмотрел. И набросал план боя.

– Интересный у вас комбриг.

– Не то слово. Он еще и в Финскую воевал, Линию Маннергейма на танках штурмовал. А это, скажу я вам, такой орешек был...

– Чего это он: с таким стажем и всего комбриг?

– Так его после Финской посадили. Его каким-то шпионом объявили: не то японским, не то испанским. Или сразу и тем и другим. Война началась, сказали: "Ошибочка вышла". Выпустили, дали взвод. Сейчас комбриг.

– Про пехоту ваш комбриг ничего не сказал? Нам много и не надо. Хоть бы один взвод.

– Как не сказал? Полной мерой выразился. Сказал, что судя по бардаку, который здесь наблюдается, пехоты нам не подбросят и это хреново.

– У фрицев пехота будет, – напомнил Угольников. – Они без пехоты – никуда. Они за своими танками на машинах катят. Когда заварушка начнется, автоматчики в овраг скатятся, укроются там, потом полезут на высотку. А нам не до них будет, нам бы с танками управиться.

– Комбриг то же самое сказал, – подтвердил Иванов. – А еще он сказал, что если артиллеристы попадутся умные, они должны бы пару пулеметиков захватить. Тогда все проще будет.

– Мы как раз попались умные, – сообщил Логунов. – Путеметиками запаслись.