Текст книги "Капкан для лешего"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

Холька подбежала, к упавшему, наклонилась над ним, стала растирать ему грудь. Вскоре банник застонал, очнулся и открыл глаза.

– Остолоп неотесанный! Дубина сучковатая! Ты что делаешь?! – закричала на Могуту Холька. – Подожди, доберусь я до тебя, я твои подлые зенки выцарапаю!

– Кто полезет ко мне, с ним то же самое будет, – мрачно предупредил Могута. – Расщеплю.

– Сема, сделай что-нибудь, – попросила джинна Пелга.

– Свет очей моих, – джинн приложил правую руку к груди и низко поклонился кикиморе. – Прекраснейшая из пэри. Я немедленно выполню каждое твое повеление. Скажи, и ты мгновенно станешь владелицей прекрасного замка, окруженного садами с золотыми яблоками. Все, что ты пожелаешь, будет твоим. Но я не могу ловить презренного вора, даже если вор леший.

– Сема, но он же отвратительно ведет себя, – Пелга ласково погладила джинна по плечу. – Ты посмотри, что он сделал с банником. Чуть не убил Каливара.

Теперь, когда все связи с Лесом были порваны, теперь, когда он стал здесь чужим и скоро уйдет отсюда навсегда, Могуте не надо было сдерживать своих чувств, к кикиморе.

– Не суй, лахудра, свой нос в чужие дела! – прикрикнул он на Пелгу. – Змеюка болотная!

– Почему ты так плохо говоришь о женщине, светлой как утренняя заря!? – джинн не повысил голоса, но чувствовалось, что он едва сдерживаться. – Женщину уважать надо.

– Ее уважать?! – Могута дал волю своей неприязни к Пелге. – Кикимору захудалую?! Тварь болотную?! Да таких, как она, надо в болоте топить сразу после рождения. Как только глаза откроет, так сразу и топить!

– Я должен наказать тебя, недостойный сын вшивого трупоеда и паршивой краснозадой макаки, – как и прежде, совершенно спокойно заявил Селим. – Но я накажу тебя не за то, что ты, облезлый шакал, предал позору свое племя леших. И не за то, что ты, низкая и подлая крыса, воруешь в своем собственном доме. Это ваши дела и они меня не касаются. Я накажу тебя за то, что ты непочтительно разговариваешь с женщиной, прекрасной как капля росы, трепещущая ранним утром на лепестке чайной розы.

Джинн подошел к лешему, и влепил ему, по правой щеке. Так влепил, что по лесу гул пошел. Потом по левой, и тут же опять по правой. Оплеухи были такими увесистыми, что даже корявый дуб, прислонившись к которому стоял Могута покачнулся.

Все это было так неожиданно, что могучий леший застыл, с удивлением глядя на джинна. И все, кто был на поляне, тоже замерли. Фроська, которая в это время раскрыла клюв, собираясь сообщить, что она "знает", так ничего и не сообщила, осталась сидеть с раскрытым клювом. Лишь какой-то простодушный моховик подал голос:

– Если так сильно по морде бить, никто воровать не станет, – глубокомысленно заметил он.

– Да, – поддержал его напарник. – Кому понравится, если его по морде бьют.

– А-а-а! – взревел, опомнившийся, наконец, Могута и бросился на джинна. – Я тебя-а-а!..

Что он хотел сделать, леший так и не успел сказать, потому что сильный удар в грудь отбросил его обратно к дереву.

Такого Могута не ожидал, и счел это за неприятную случайность. Он знал, что сильней всех в Лесу. А тут притащился какой-то: худосочный джинн в полосатом халате, и с полотенцем на голове... Защитничек, у поганой кикиморы, нашелся. Он сейчас из этого защитничка блин сделает, убьет его! И леший снова бросился на джинна, зло ударил его кулачищем в левую часть груди, прямо в сердце. Такой удар крушит ребра и разрывает сердечные мышцы.

Селим выстоял, и презрительно усмехнулся.

– Он Каливару ребра сломал! – закричала в это время Холька. – Недоумок поганый! Куча навозная!

Могута не сводил глаз с джинна, собираясь обрушить пудовые кулаки ему на голову и покончить с противником.

А разъяренная полудница быстро поднялась с колен, прыгнула к лешему и выставив вперед руки впилась ему в лицо острыми ногтями. Холька целила в глаза, но не попала. Ногти прошлись лешему по щекам и оставили на них глубокие кровоточащие борозды. Могута одним движением руки отбросил ее. Холька упала, но тут же вскочила на ноги и опять бросилась к лешему. Ставр и Пелга схватили ее, удержали.

– Подожди,– сказала Пелга. – Не лезь. Сема ему даст! Сема ему даст и за тебя, и за меня, и за нас всех.

Избавившись от Хольки, леший опять бросился на джинна, высоко подняв пудовые кулачища.

Селим встретил его ударом в челюсть. Могута остановился, будто уперся в скалу. Потом пошатнулся, и как-то неуверенно стал топтаться на месте, стараясь обрести равновесие и не упасть.

– Врежь ему еще раз! – закричала Холька. – Добей это бревно безмозглое!

Джинн не стал добивать противника, ждал пока тот придет в себя.

Могута опомнился быстро. Леший с ненавистью смотрел на джинна, и думал о том, что его непременно надо сейчас убить, разорвать в клочья, втоптать в землю. Потом он утопит в болоте змеюку-кикимору и оторвет голову Фроське. Ненависть ко всем и ко всему, что его сейчас окружало, придала Могуте новые силы. Он бросился на джинна так неожиданно и стремительно, что тот не устоял на ногах. Противники упали на землю и, крепко обхватив друг друга, покатились по ней.

Цыкнув на племянников: "Не лезьте, без вас обойдется!" – Ставр внимательно наблюдал за дерущимися, выбирая момент, когда можно будет помочь джинну. Потрясенные моховики молча наблюдали за происходящим. Одна только Пелга выглядела спокойной. Она подобрала потерянные в пылу драки тапочки и чалму Селима и сейчас наблюдала за сражением. Но черные глаза ее горели таким мрачным огнем, что, казалось, она сейчас испепелит Могуту.

Наконец джинну удалось освободиться от хватки противника. Он поднялся и шагнул в сторону, давая лешему возможность подняться.

Могута был страшен: по его исполосованным холькиными ногтями щекам стекали капли крови, кровь сочилась и из разбитого носа, правый глаз заплыл, в космах волос запутались какие-то листья и обломки мелких веток, левый рукав серо-зеленой куртки держался на одной каким-то чудом сохранившейся нитке.

Селим выглядел тоже несколько непривычно: босиком, без постоянно белеющей на голове аккуратно повязанной чалмы, да и красивый шелковый халат был основательно испачкан и порван. Но на лице его никаких следов драки не было видно.

– Ты надоел мне, помет ехидны, – сообщил джинн. – Но если ты возьмешь обратно и проглотишь все черные слова, сорвавшиеся с твоего поганого языка и попросишь прощения у присутствующих здесь красивейших и благороднейших женщин, я не буду больше бить тебя.

– Ты!.. – от ненависти и возмущения Могута не мог найти слов. – Ты... Мальчишка! Иноземный выродок! В порошок сотру! В труху!

Он снова бросился на джинна и снова его встретил удар в челюсть. На этот раз удар Селима был намного сильней. Леший остановился, глаза у него закатились, он медленно опустился на землю и растянулся во весь свой немалый рост.

Джинн подошел к нему, легко поднял тяжелого лешего левой рукой.

– Так будет с каждым, кто плохо говорит о женщинах, – объявил Селим, и правой опять влепил лешему звонкую оплеуху.

– Этот дуболом Хольку ударил, – напомнила Пелга.

– Если ты, жалкий потомок облезлого ишака, когда-нибудь поднимешь руку на женщину, – продолжил воспитывать Могуту джинн, – я найду тебя, где бы ты ни спрятался, и буду держать в навозной жиже до тех пор, пока ты сам не превратишься в вонючий навоз.

Свои слова джинн подкрепил новой увесистой пощечиной.

– Понял? – спросил джинн.

Леший молчал. Он ненавидел джинна. Он ненавидел сейчас всех: и Ставра, и Пелгу, и практикантов-сыщиков, и рыжих моховиков... Ему хотелось драться. С какой радостью он сейчас убил бы их всех: разорвал в клочья, втоптал в землю. Но после сокрушительного удара джинна он чувствовал себя полностью обессиленным.

– Понял? – еще раз спросил джинн. – Или добавить?

– Не надо, – заплетающимся языком промолвил леший. – Я понял... – признал он свое поражение.

– А глаза я ему выцарапаю! – опять взвилась, неугомонная Холька устремляясь к Могуте.

– Стой, Холечка, стой, – снова удержала ее Пелга. – Он свое получил, и еще получит. Ты его пока не трогай.

И тут на поляну торопливо вышел Гонта, с топором отобранным у гвиллиона. Посмотрел, на лежащего возле корявого дуба Могуту. Спросил:

– Он?

– Он, – подтвердил Ставр.

– Тьфу! – сплюнул Гонта. – Гниль трухлявая. А я опять опоздал, – он вытер со лба обильный пот. – Почти всю дорогу бежал, и все равно опоздал. Ну что за жизнь...

Следом за Гонтой на поляне появился Колотей. Он с интересом посмотрел на Могуту, пожал плечами.

– Вот уж не думал, – признался старик. – Значит бывает еще и так... А почему Еропки нет? – удивился он. – Интересно бы сейчас Еропку послушать. Это ведь его дружок.

– Он это... Возле ставровой землянки остался, – объяснил Гонта. – За ворами присматривает. Там столько натаскали. Одного рыжие приволокли, одного Фитюк пригнал, одного мы с Еропкой привели. Все чужие. Еропка их сейчас воспитывает.

– Чего он им толкует? – поинтересовался Колотей.

– Про демократию. О чем же еще. Наши слушать об этом не станут, вот он на тех и напустился. А им деваться некуда, связаны.

– По делам ворам и мука, – похвалил Еропку Колотей. – Сколько, говоришь их там? – спросил он у Гонты.

– Трое.

– Трое... Трое... Одного, значит, не хватает. Должно быть четверо.

– Еще один есть?! – обрадовался Гонта. – Дайте мне его поймать! – попросил он. – У меня же внутри все горит, а я с этой кривой ногой за вами не успеваю. Ну, одного, последнего, отдайте мне...

– Сейчас получишь, – кивнул ему Колотей. – Сейчас мы его добудем.

Он внимательно осмотрел поляну, подошел к неприметному корявому кусту, поднял посох и резко опустил его на вершинку.

– Ой! – вскрикнул куст и тут же превратился в клудде. Отвратительного клудде, в просторных, похожих на тряпье одеждах.

– Зачем дерешься! – сердито выговорил он Колотею. Оборотень осторожно пощупал свою репу. – Чуть голову не разбил. Если видишь меня, так и скажи, я сразу появлюсь. А то палкой по голове. Больно ведь.

– Тоже из их банды, – представил его Колотей. – Клудде, оборотень и незаменимый разведчик. Он за всеми и следил. Он и про ваши захоронки узнал. Все время подглядывал и подслушивал. Можешь вязать его, пока не сбежал, – предложил Колотей Гонте.

Тот с изумлением и отвращением разглядывал клудде, его просторные напоминающие грязное тряпье одежды, шевелящиеся как черви серо-зеленые бородавки...

– Ну и уродина... – Гонту аж передернуло. – Таким только летучих мышей пугать и то по ночам, чтобы никто другой не увидел.

– Сам ты уродина, – не стался в долгу клудде.

– Это чучело еще и разговаривает... Вот так, всю жизнь и не везет, – удрученно покачал головой Гонта. – Всем нормальные воры достались. А как мне – так урод. До него и дотронуться противно.

– Другого нет, – развел руками Колотей. – Последний. Так берешь?

– Не, – отказался Гонта и даже отступил на несколько шагов, будто боялся, что клудде навяжут ему силой.

– Как хочешь, – не стал уговаривать Колотей. – Твоя доля зерен где? – спросил он у клудде.

Клудде посмотрел на сердитых леших, могучего джинна и избитого Могуту.

– При мне, – признался он.

– Выкладывай.

Клудде послушно сунул руку в просторные одежды и вынул мешочек с зернами. Ставр тут же забрал его.

– Так это ты за мной следил, когда я к Никодиму ходил? – спросил у оборотня Бурята.

– Кто же еще, конечно.

– А я никак понять не мог, думал, что какой-то сумасшедший куст в Лесу объявился, бегает с места на место, – признался Бурята.

– Кто бегает, это уже не куст,– отметил один из моховиков.

– Кусты не бегают, у них ног нет, – объяснил лешему другой. – Без ног не побежишь.

– Ты это запомни, – посоветовал третий.

– Ага, не бегают. Непременно запомню, – пообещал Бурята и рассмеялся.

Вообще-то для смеха не было никакого повода. Но, с другой стороны, все закончилось так хорошо, что теперь и посмеяться можно было над всеми своими прошлыми страхами, ошибками и неудачами. Бурята смеялся так громко и заразительно, что к нему тут же присоединился Гудим, потом Холька и Ставр. А вскоре их поддержали все собравшиеся на поляне. Взявшись за руки, весело посмеивались Пелга и Селим, ухмылялся довольный Колотей, повизгивали и покатывались от смеха всегда серьезные моховики. Даже мрачный Гонта смеялся весело, во весь голос. И только Каливар, у которого болели ребра, не мог смеяться, но и он широко улыбался.

За всем, что происходило у корявого дуба, с недоумением наблюдала Фроська. Она ничего не могла понять. Нашла она Могуту, и кричала хорошо, громко, как Еропка велел. Потом Могуту стали бить. А сейчас все смеются. Все кроме Могуты. Как теперь будет с ее переводом в лешие?.. И Еропки нет, спросить не у кого...

– Зна-а-аю... Зна-а-аю... – на всякий случай вполголоса прострекотала сорока. Но никто не обратил на нее внимания, и она решила, что сейчас лучше всего помолчать. Помолчать и посмотреть, что будет дальше.

Лешие собрались возле землянки Ставра. Они, как обычно, сидели на отполированных за многие годы до блеска бревнах, каждый на своем привычном месте. Здесь же расположился и Филипп. За ним рядком стояли, сопровождавшие водяного, Ефтей, Фитюк и Рында с распухшим носом. Младший подкоряжник Рында крепко держал новый трезубец и усердно что-то жевал, старательно наедая морду. В сторонке, но так чтобы все видеть и слышать присели моховики: те самые двое, которым Ставр неосмотрительно обещал, что, как только поймают воров, будет с ними разговаривать весь день. А за ними, тесной стайкой толпились еще не менее десятка рыжих-конопатых.

На дереве устроилась сорока. Она привычно делала вид, что дремлет, но внимательно наблюдала за всем, что делается на поляне. Ефросинья решила не ходить в лешие. Отказаться. Раньше она о работе леших не думала, ни к чему ей было. А теперь присмотрелось и оказалось, что у тех забот полно: то одно надо делать, то другое. И возле дерева дежурить, и дневник вести и за порядком на кордоне присматривать... Сплошные обязанности и никакой свободы: не полетаешь куда хочешь и не пострекочешь когда хочешь. Лешим быть, конечно, солидно, но свобода дороже. А уважение... Да после сегодняшнего ее еще как уважать станут. Всю оставшуюся жизнь можно будет рассказывать, как вместе с джинном и банником сражалась она против Могуты и других воров, которые украли зерна лингко. Теперь не только сороки станут ей завидовать, но все птицы, сколько их есть в Лесу. И даже красноголовый дятел, который до сих пор делал вид, что не замечает ее. Это еще кто кого теперь будет не замечать...

На земле лежали туго спеленатые крепкими веревками воры. Рты у них были заткнуты тряпицами, чтобы не вякали, не мешали разговаривать.

Из-за угла землянки, прижавшись к земле, чтобы его не заметили, сердито наблюдал за всем, что здесь происходило, недавно вернувшийся к своей норе, барсук Гоша. Подойти ближе он стеснялся из-за своего малинового цвета.

Лешие битый час рассуждали, как быть с ворами.

– Чего тут думать!? Чего тут рассуждать!? – Гонта свирепо глядел на связанных. – Утопить их всех.

– Не дам всякую дрянь в речку бросать, – возразил водяной.

– В болото, – разъяснил Гонта. – Я про Хлюпошлепное болото говорю. Найти самую грязную, самую поганую бочажину и утопить.

– Пелга не пустит, – напомнил Ставр. – Не для того она болота бережет, чтобы всякую погань там топить. – У нее на болоте цветы и целебные травы.

– Nicht, топить, – не согласился и Клямке. – Мы есть цивилизований обществ и для нас grossen стыд так поступаить. Даже такой поганец, как они имеет полный право leben.

– Ну и целуйся с ними, если они тебе так нравятся, – сердито уставился на него Гонта.

– Warum целоваиться? Целоваиться не лютший способ. Наказываить, конешно, надо. Крепко наказываить.

– Может быть не надо наказывать. Давайте простим их, – предложил Селий. – Они и так уже наказаны. Вон у того, длинного, ухо распухло. А у Могуты лицо очень сильно поцарапано. Им больно, они страдают. Надо их простить и они больше не будут.

Еропка молчал. Еропке не хотелось ни о чем говорить. Могута, друг, с которым он столько времени вместе провел, оказался вором. Одним махом всех леших обокрал. И ради кого? Ради каких-то занюханых мухомористых иноземцев. О чем после этого говорить можно.

– Оно и наказать надо и руки марать не хочется, – рассудил Колотей. – Скоро стемнеет, луна взойдет. Может, просто вышвырнем их из Леса. Тоже наказание.

– Никакое это им не наказание, они и так ушли бы, – напомнил Ставр.

– Выдрать! Крапивой по голому заду! – вскочил сидевший как всегда на краешке бревна и откровенно подремывавший Хрол. – Весь месяц пороть, до следующей луны. А потом набить штаны крапивой и выгнать!

– Хрол, а ты опять набрался, – сердито посмотрел на него Ставр.

– Я? – удивился Хрол.

– Ты, ты. Ты же зарекался, что больше ни капли.

– Правильно, зарекался, – не стал отказываться Хрол.

– И опять набрался...

– Так ведь радость какая! – физиономия Хрола светилась от счастья. Даже радужный синяк под глазом выглядел почти праздничным украшением. – Зерна нашли. По этому случаю как не отпраздновать?! Святое дело! Ну, немного употребил. Это ты верно определил. Я леший честный, не отказываюсь. А вообще – я ни-ни. Я свой зарок помню. Дажьбог свидетель.

– Да ладно, сиди уж, – отмахнулся от него Ставр.

Хрол послушно брякнулся на бревно и опять задремал.

В этот момент Ставра и осенило.

– А что если отправить их на эти... на Кокосовые острова. Так они называются? – Спросил он у племянников.

– Так, – подтвердил Бурята.

– Вот, вот, на Кокосовые острова, – повторил Ставр. – Там крабы орехи воруют, пусть они за крабами присматривают.

– К плоскомордым! – расхохотался Филипп. – Во! Их там как раз ждут на горячем песочке, под пальмами. Правильно, прямо туда им и дорога.

– А сумеешь отправить? – спросил Ставр.

– Запросто, – продолжал веселиться Филипп. – Как чихнуть. Сейчас и спроворим. Ефтей, Еника сюда и четырех донников! – распорядился он.

– Слушаюсь! Еника и четырех донников! – Ефтей посмотрел на Фитюка.

– Еника и четырех донников! – Ауком отозвался Фитюк и посмотрел на Рынду. – Мухой!

Рынде смотреть было не на кого. Рында недовольно пробормотал, что всегда-то он крайний и, продолжая жевать, помчался выполнять приказ.

Пока Бурята по просьбе Ставра объяснял лешим, что это за такие Кокосовые острова, и какие там живут вороватые крабы, Еник явился. С ним и донники. Все хмурые, с опухшими от сна мордами. Они на дне дорогу ремонтировали. Работа, которую не учтешь и не сдельная, а повременная. Так что спали они там без отдыха. А Рында разбудил.

– Приготовь два возка, – приказал Енику Филипп.

– Запрягать, что ли? – недовольно спросил Еник.

– Запрягай.

– Так ты вчера велел распрягать и разгружать. Только сейчас и закончили.

– Закончили, значит, снова начинайте, – повысил голос водяной.

– Не пойму я, – хмурился ездовой. – То распрягай, то запрягай. Ты уж одно что-нибудь.

– У тебя лишняя оглобля найдется? – спросил водяной.

– Это есть. У меня запас всегда есть.

– Молодец, что запасливый. Станешь мне перечить, я тебя этой оглоблей приголублю, – посулил кучеру Филипп.

– Так бы сразу и сказал, – быстро все понял ездовой. – Сейчас и загрузим.

– Этих всех забрать! – ткнув пальцем в сторону связанных, приказал водяной. – Уложить в возки и отвезти на Кокосовые острова! На островах развяжешь и отпустишь. Там экзотики по самые уши: пальмы, горячий песок, кокосовые орехи, плоскомордые вокруг костра скачут... В помощь тебе и для охраны, Фитюка даю и донников.

– Сделаем! – Енику и не такое приходилось выполнять.

– Знаешь где Кокосовые острова? – спросил Ставр. – Карта есть?

– Карта есть, – пожал плечами Еник. – Ты нам и приказал, чтобы карта непременно была. Мы приказ не нарушаем.

– Значит, найдешь дорогу.

– По карте? Не, по карте дорогу найти невозможно, если по карте ехать, то непременно заплутаешь. У меня свой способ, получше всякой карты будет, – ездовой хитро подмигнул Ставру.

– Интересно какой?

– Я у встречных дорогу спрашиваю.

– Собирайся! – прервал интересный разговор Филипп. – Уноси их поскорей отсюда. И начинай с этого бородавчатого, – ткнул он пальцем в сторону клудде. – Мне от одного его вида муторно становится.

– Тащите их к возкам! – велел донникам Еник.

– Смотри, увозят все-таки воров, – обратился моховик с коричневым мехом к светло-серому.

– И правильно делают, – одобрил действия леших тот. – Зачем в Лесу воров держать...От них одно беспокойство. Не нужны в Лесу воры.

– А там, куда их везут, они нужны? – заинтересовался светло серый.

– И там не нужны, – рассудил коричневый. – Кому же воры нужны? Воры нигде не нужны. Глупые они.

– Глупые, – подтвердил светло-серый. – Можно не воровать, а они воруют.

Когда воров унесли, Ставр подозвал к себе братьев.

– Хватит вам дурака валять, – сказал он. – Называется на практику прибыли. Двое суток пошло, а они по делу еще ни разу даже хвостом не махнули. Еропка, как и договаривались, возьмешь Буряту. А Гудим... – Ставр оглядел леших... – А ты, Клямке, возьмешь Гудима.

Он еще хотел сказать, что надо разобраться с кордоном Могуты, но в это время кто-то потянул лешего за край куртки. Он обернулся, перед ним стояли два моховика: коричневый и светло-серый.

– Ты очень хотел с нами целый день разговаривать, – напомнил светло-серый. – На все наши вопросы ответить хотел.

– Вы, лешие соображаете плохо. Мы тебе посоветуем, как жить надо, и что ты должен делать, – постарался обрадовать Ставра коричневый.

– Сюда самые умные пришли. Каждый даст тебе хороший совет, – поддержал его первый.

Ставр оглянулся, остальные моховики собирались возле него.

– Гудим, нам надо идить, – окликнул молодого лешего Клямке. – У нас очень много работать.

– Это... Может, поучаствуете в разговоре, – попросил леших Ставр. – Интересный может разговор получиться.

– Куда уж интересней, – согласился с ним Колотей. – Я бы тоже с ними поговорил, но некогда. – Он сделал всего один широкий шаг и исчез в кустах.

– Слышали, сюда самые умные собрались, Они по делу рассуждать станут... – продолжал уговаривать Ставр. – Они нам и воров поймать помогли... Да куда же вы все?..

Поляна быстро пустела. Бочком, бочком, как будто он ничего не слышал, подался за деревья Хрол. Еропка кивнул Буряте, и увел его. Даже Селий посчитал за лучшее скрыться.

Гонта, тот вовсе не обратил внимания на просьбу Ставра, ухромал за ближайшие кусты не оглядываясь. Но за ним тут же потрусили двое моховиков с желтой шерсткой. И оттуда, из-за кустов раздался голосок одного из них:

– Ты, Гонта, все знаешь, так скажи, почему все лешие такие некрасивые?

– Чего! – рыкнул Гонта.

– Ты не сердись,– попросил лешего другой моховик. – Нам же интересно, почему у вас ни одного рыжего нет?..

– Мы у Еропки спрашивали, так он не знает, – добавил первый. – Еропка сказал, что ты знаешь.

Кусты затрещали, как будто кто-то стал ломиться прямо через них...

Потом голоса стали быстро удаляться, и о чем шел разговор, понять было трудно. Моховики спрашивали, а Гонта отвечал. Очень коротко отвечал, односложно.

– А ты, Филипп, куда? – попытался Ставр остановить водяного. – Моховики тебя очень уважают. Поговорил бы с ними, развеялся.

– Так нам сейчас нельзя, – глаза у водяного блестели и, чувствовалось, что он едва удерживается, чтобы не расхохотаться. – Нам в омут надо. У нас сегодня праздник: "День подкоряжника". Концерты, спортивные соревнования, синхронное плаванье головастиков, народное гуляние. А я, сам знаешь, всегда с народом. – Он вынул из кармана водонепроницаемые часы на массивной золотой цепочке, открыл крышку, посмотрел... – О! Я уже и опаздываю. Ну, приятного вам разговора, – Филипп все-таки не удержался и несолидно хихикнул. – Я пошел.

Ефтей тут же двинулся за хозяином. А за ними поспешил неустанно жующий Рында.

Малиновый барсук Гоша с сочувствием посмотрел на унылого Ставра и окруживших его рыжих моховиков и, не дожидаясь начала, намечавшегося там долгого разговора, повернулся и ушел в свою нору.

А Фроська осталась. И даже спустилась на самую нижнюю ветку дуба. Очень интересно ей было узнать, о чем станут спрашивать Ставра самые умные моховики и что они ему посоветуют.