Текст книги "Капкан для лешего"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Глава двадцать вторая.

На поляну перед землянкой неслышно вышел Никодим. Домовые босиком ходят, да аккуратно, не топочут, как, какие-нибудь хлевники, или гуменники. Никто из леших и не услышал, не заметил, как он появился. Не желая подслушивать чужие разговоры, Никодим громко кашлянул, и все тут же обернулись к нему.

– Я сейчас понял, как важно использовать в быту достижения науки, – сообщил домовой. – Шел сюда по компасу, – он показал всем свое сокровище, блестевшее на запястье левой руки. – Кое-где мешал кустарник, но, в основном, колоссальное преимущество: дорога оказалась вдвое короче.

Леших эта новость не заинтересовала. По их лицам домовой понял, что им сейчас не до научного подхода.

– Так и не нашли? – спросил он.

– Нет, – односложно ответил Ставр.

– Я домовых порасспрашивал, – Никодим подошел и тоже уселся на бревно, – они в курсе обо всем, что в селе делается, и окрест него тоже все знают, так никто ничего о пропавших зернах не слышал. Но если что-нибудь проведают, непременно сразу мне сообщат.

– Здесь они, зернышки наши драгоценные, в Лесу еще, – высказал общее мнение леших Еропка. – Это полная и беспрекословная аксиома. И твои домовые нам пока ничем помочь не могут.

– Кто знает, как оно повернется, – сказал Колотей. – Сейчас не могут, а потом, может, и смогут. Пусть прислушиваются домовые.

– У меня еще одно соображение есть, – сказал Никодим, но какое это у него соображение так никто и не узнал, потому что в это время затрещали кусты, словно стадо оленей через них ломилось, и на поляну вывалился водяной. А следом за ним, старший подкоряжник Фитюк с трезубцем.

– Чего такие невеселые? – во весь свой нетихий голос окликнул леших Филипп.

Сам он был в наилучшем настроении. После ночной гульбы пару часиков соснул, много ли водяному надо, потом приложился, как следует к туеску с выдержанным березовым соком. Был водяной сенйчас веселым и добродушным.

Ни один из леших веселый тон Филппа не поддержал.

– Лица у вас очень задумчивые и в глазах тоска, – сокрушенно покачал головой водяной. – Даже Еропка молчит. Да вы, наверно, никак мерзавца, что зерна украл, поймать не можете!? – удивился он. – А я думал, вы его давно отловили, вымочили, как следует в болоте, и на корявую осину сушить повесили.

– Поймать дело простое, никак не можем вычислить, какая личность все это антинародное преступление сотворила, – пожаловался Еропка. – Крутовня дурацкая получается. Полная теорема без всяких доказательств. Ты, говорят, той ночью с кем-то чужим в Лесу познакомился?

– Это он со мной познакомился, – широко ухмыльнулся Филипп и с удовольствием посмотрел на здоровенную ладонь правой руки. – Шатается по Лесу всякая шантрапа. Если ты в гости пришел, то представься по всей форме, чтобы хозяин знал, с кем дело имеет. А этот ни слова не вякнул и полез, куда ему лезть, вовсе не следовало. Я ему зубы и сосчитал.

О том, что вначале, водяной гостью, ни с того, ни с сего, оплеуху залепил, Филипп и не вспомнил. А уж о том, что его самого слегой перетянули – тем более вспоминать не стал.

– Как он выглядит? – спросил Гудим.

– Кто он такой, чтобы я его еще и разглядывал, – хохотнул водяной. – Ухо у него есть, это точно. Про второе не скажу, а одно есть. И зубы были. Может какие-то еще и остались. Не считать же мне их. А разглядывать я его не стал.

– Значит, не знаешь, как выглядит? – с сожалением повторил вопрос Ставр.

– Конечно, не знаю. Не мое это дело разглядывать всяких бродяг. У меня для этого омутники есть и подкоряжники.

– Жалко. Какие-то чужие в Лесу ходят, а какие они из себя мы не знаем. – Ты не был ли там? – спросил он у Фитюка.

– Конечно, был, сопровождал хозяина, – с достоинством заявил старший подкоряжник. – Мало ли что случится может.

– Как ты допустил, чтобы твоего хозяина слегой поперек спины перетянули? – задал ехидный вопрос Еропка. – На кой хрен такое сопровождение, если слега дубовая.

– И это в Лесу знают? – покачал головой водяной.

– Фроська на хвосте принесла, – хмыкнул Еропка.

– Ну и что, – нисколько не смутился Филипп. – Подкоряжник свое место знает. Обучен. Если бы Фитюк полез меня защищать, ему бы первому и досталось. От меня, – пояснил он. – Со своими супротивниками, я сам разбираюсь, в этом деле мне помощников не надо. Ты заметил, каким тот пришлый был? – спросил он у Фитюка.

– Заметил.

– Раз заметил, так докладывай, со всеми подробностями, – потребовал водяной.

– Длинный...

– И лохматый, – подсказал Бурята, вспомнивший рассказ Хрола.

– Точно, лохматый, – обрадовался Фитюк. – Длинная черная борода.

– Чужой, – отметил Ставр. – У нас чернобородых нет. Еще чего?

– Плечи широкие, руки длинные, на ногах мягкие сапоги, а куртка серая, как у леших, только застегнута на другую сторону, – продолжил Фитюк и на этом исчерпал запас примет незнакомца.

– Какие-нибудь особые приметы у него есть? – поинтересовался Бурята.

Фитюк задумался.

– Такое, что ни у кого нет, а у него есть, – подсказал Бурята.

– А-а-а! – обрадовался Фитюк. – Конечно. Ухо у него правое сейчас вот такое, – Фитюк представил лешим широкую ладонь своей правой руки. – И красное.

– Такое большое? – не поверил Бурята.

– Хозяин приложился, – объяснил Фитюк. – И еще у него есть особая примета, но наоборот. Это значит – у всех есть, а у него нет.

– Ну-ну...

– Тоже работа хозяина. Зубов у него нет. Осталось немного, самая малость.

– Не заметил, куда он девался? – спросил Гудим.

– Слинял, – ухмыльнулся старший подкоряжник. – Как хозяин ему в зубы врезал, так он сразу и слинял. Чего ему было в драку лезть: зубов у него осталось совсем мало, на драку не хватило бы. Он их и унес.

– Значит, длинный, косматый и без зубов. Я и в бане у Каливара о такой личности, не слышал, – покачал головой Еропка.

– Мне пущевик рассказывал, что видел чужого, – вспомнил Гудим. – Тоже длинный и косматый. И с топором.

– Тот, которому хозяин врезал, бед топора был, – заявил Фитюк.

– Один ли, два ли, какая разница. Кто-то их прячет, – Колотей кивнул на начертанные посохом загогулины. – Ясное дело, тут так и сказано, что следует своего искать. Здесь свой замешан. Он и прячет. Его искать надо.

– Может помочь в чем? – спросил водяной. Обидно ему стало за Лес, где, какие-то пришлые шалят, и даже на него, водяного, со слегами бросаются. Да еще зерна украли.

– Мы от помощи не отказываемся, – тут же откликнулся Ставр. – Только чем ты помочь можешь?

– Да уж чем-нибудь, подумать надо... – водяной задумался, но думал недолго. – Есть у меня про запас одна бутылочка, – обрадовался он и подмигнул Фитюку. Старший подкоряжник тоже растянул в улыбке толстые губы.

– Не до бутылочек нам сейчас, – Ставр и так-то редко баловался березовым соком, а тут такая беда.

– Это вовсе не то, что ты подумал – усмехнулся водяной.– Я ее открою, так вы все ахнете и спасибо скажете.

– Чего-то ты сегодня расхвастался, – продолжал хмуриться Ставр.

– Филипп по-другому не может, – вроде бы заступился за водяного Никодим. – У него артистическая натура.

– Нисколько не расхвастался. Я вам хорошего помощника дам, он вмиг вора найдет и вернет зерна.

– Коряжника своего? – спросил Ставр. – А, может быть, Фитюка? Вон он у тебя какой могучий.

– Нет. Коряжник и Фитюк мне самому нужны. Но этот, покруче их будет. Дам я вам... – Филипп сделал паузу и, когда все уже заждались, выпалил: – Джинна я вам дам.

– Чего?.. – Ставр знал, что водяного часто заносит, но не настолько же.

– Чего? Чего? – передразнил Филипп лешего. – А ничего! Есть у меня самый настоящий джинн. В бутылочке сидит, – и, заметив, с каким недоверием на него смотрят, рассердился: – Ну что вы на меня уставились!? Запихал его кто-то туда. Забыл я спросить как. Но сидит в бутылке. Ты у меня поулыбаешься! – это он Никодиму. – Тоже мне убежденный атеист нашелся. Вот стукну разок, и перестанешь улыбаться. Я его, который год держу про запас, на самый крайний случай. А тебе, Ставр, отдам, мне для друга ничего не жалко.

Не держал он джинна, ни про какой запас. Просто отдал бутылку с джинном Марфуте года два тому назад и забыл о ней. Потому что со всеми своими делами справлялся без помощи всяких иностранных джиннов. А тут как раз и вспомнил.

– Как он к тебе попал? – полюбопытствовал, переставший из предосторожности улыбаться Никодим. – В наших краях джинны не водятся. Они на Среднем Востоке обитают, у арабских аборигенов. Там совсем другая цивилизация.

– Так и попал... – Филипп любил рассказывать о своих приключениях. – Собственным умом его добыл. Чуть было я тогда совсем не пропал, но выкрутился. Фитюк свидетель.

– Ага, – подтвердил Фитюк. – Все мы тогда чуть не пропали.

– Вам, конечно, интересно, как это все случилось, так что могу рассказать, – предложил Филипп.

Не до рассказов было сейчас лешим, но и отказаться нельзя. Тем более, что водяной обещал помочь.

– Расскажи, – неохотно попросил Ставр.

Водяной пригладил усы, прикинул, с чего начать и стал рассказывать.

– Года два тому назад это было. Скучно мне стало в омуте, и решил я вокруг Европы прокатиться, круиз называется. Еника на вожжи, Ефтея рядом и Фитюка тоже взял. Мало ли что в дороге случиться может. Знаю я эту Европу, в ней дряни тоже немало. А Фитюк посильней вашего Могуты. Если кто поперек станет, он того мигом уговорит. Путешествуем мы вокруг Европы, по пути в реки заходим, знакомимся, кое-какие связи устанавливаем. И как раз до немцев добрались. Есть у них такая река – Рейна называется.

– Главная водная артерия страны, – подсказал Никодим.

– Да, большая река и в порядке содержат, – подтвердил водяной. – Встретили нас там тоже неплохо. У них население совсем другое. Русалки иностранные помельче наших, и по красоте им до наших далеко – ундины называются. Коряжников, скажем, донников или прибрежников вообще нет. Но полно всякой мелочи: никсов, неков, никеле... Скользкие все, пучеглазые, не на кого посмотреть. И все как один щерятся, зубы показывают. А морды тусклые, и не поймешь, то ли улыбаются, то ли укусить хотят. Но все нам уважение оказывают. Экскурсии, обеды, речи разные. А вечером – отдых и развлечение. Сели мы с их вассерманом Михелем в картишки перекинуться... Березового сока у них нет. Пьют свое бир. Гадость. Чтобы до веселого состояния дойти, бочку надо выпить, не меньше. А им нравится... Потягиваем мы ихний бир и играем на интерес. Один кон выигрываю, другой, третий. Потом проигрывать стал. Ну, прямо не идет карта, и не идет. Меня зло берет, ставлю на кон и ставлю...

– Э-э-э, – осудил его Никодим. – Мне еще отец говорил: когда в карты играешь, заводиться нельзя. Все проиграть можно.

– Я и проиграл, – весело признался водяной. – Все что взял с собой проиграл. А нам еще домой возвращаться надо. Но, – думаю, – не может такого быть, чтобы одному все время карта шла, а другому не шла.

– Может, он жульничал? – спросил Ставр.

– Вот-вот, и у меня подозрение появилось. Но сам себе поверить не могу. Очень благородный вид, у ихнего вассермана. Животик кругленький, побольше моего, на шее голубой галстук, из кармашка пиджака цветной лоскуток торчит. И борода ровная, будто он ее каждый день подстригает. Прямо весь из себя немец. Вроде нашего Клямке, только еще посолидней. И вежливый: что ни слово, то непременно битте. Не может, – подумал я, – такой вежливый, с цветным лоскутом в кармашке жульничать. Поставил на кон свою последнюю надежду, возок. И проиграл. А он сочувствие ко мне проявляет.

– Как ты теперь, – говорит, – домой добираться станешь? Чем я тебе помочь могу?

А чем он мне помочь мог? Возок, чувствую, не вернет. Возок мой ему понравился.

Выпил он кружку бира, подумал и заявляет:

– Ты стал за этот день моим самым хорошим другом, Филипп и дам я тебе возможность отыграться. Ставь на кон своего старшего подкоряжника. Может тебе повезет.

– А если опять не повезет? – спрашиваю. – И зачем тебе мой подкоряжник?

– У нас, – отвечает, – во всем водном бассейне ни одного такого сильного и лопоухого нет. С таким слугой меня еще больше уважать станут.

Не хотел я на Фитюка играть, привык я к нему. Но был уверен, что выиграю, так что сыграли. И снова я продул. В этот момент у меня подозрение окончательно окрепло. Шельмует немчура! Не может быть, чтобы я столько раз подряд проигрывал. А доказать не могу. Решил с народом посоветоваться. Отвел Ефтея и Еника в сторонку.

– Что делать будем? – спрашиваю. – Ободрал нас Михель, как липку. Нам теперь и до своего омута не добраться.

Ефтей долго не задумывался, у него одно на уме:

– Давай, – говорит, – устроим им водоворот с брызгами и водопадом. Я, – говорит, – Михеля этого по кумполу стукну и в заложники возьму. А Фитюк всех пучеглазых никсов и никеле в угол загонит. Потребуем обратно все наше добро, что-нибудь в придачу и свободного выезда.

Что с начальника охраны возьмешь: у него вся служба такая, кого стукнуть, кого в угол загнать, где водопад устроить. Приемчик верный, только очень уж бандитский.

– Нет, – говорю. – Водоворот с брызгами отменяется. После него в Европе не покажешься. А мне отношения с Европой портить ни к чему.

Спрашиваю Еника, что тот думает? Характер у кучера занудный, но соображает. Этого у него не отнимешь. У меня ездовым работать не каждый сможет.

Еник тоже долго не задумывался:

– Так ты же его картами играешь, – говорит, – а Михель этот, хоть и вассерман, но жулик. Когда карты растасовывать будешь, подмени их своими. И кранты тогда, твоему Михелю, с чужими картами он сразу забулькает.

Дельно посоветовал Еник, но у меня ведь и на кон поставить нечего, хоть сам садись. Еник и это сообразил.

– Ты хозяин, меня на кон поставь. Он сходу наживку заглотает. Без хорошего ездового ему и возок наш не пригодиться. А ихие пучеглазые никсы и никеле, только и умеют, что хвостами шлепать. Они и не знают, в какой руке вожжи держать. Никуда этот Михель не денется, клюнет, не сомневайся.

– А если опять проиграю?

– Проиграешь, тоже не беда. Я от немца сбегу, в наш омут вернусь. Возок захвачу и Фитюка с собой уведу. Только если карты ему подменишь, не выиграет он. Не сомневайся.

Согласился я с ездовым и опять за стол уселся.

Тут я Михелю и предложил Еника на кон поставить. Объяснил ему, что возок без хорошего кучера, вовсе и не возок, а ерунда дурацкая. Он своего бир хлебнул, подумал и согласился. Кто от такого кучера как наш подкоряжник откажется.

Я когда стал колоду тасовать, незаметно для вассермана сунул ее в карман, а из кармана свою вынул. И со своей колодой сразу выиграл, Фитюка вернул. Дальше пошло и пошло. Кон за коном и все свое добро я отыграл. Потом вассермана раздевать начал. Шкатулку с жемчугами, забрал, золотых старинных талеров кожаный кошель. Почистил Михеля так, что ему ставить нечего. И цветной лоскуток тоже выиграл, Фитюку отдал. Он его потом какому-то раку на хвост привязал.

– У него, выходит, карты все-таки крапленые были? – спросил Ставр.

– А то! Я их потом как следует рассмотрел. Жуликом этот вассерман оказался. А еще при голубом галстуке. У нас таких Михелей мордой в корягу тычут, пока не посинеют. Но там нельзя, культура и демократия.

Михель, мой, понять не может, почему к нему карта больше не идет, но разошелся, отыграться хочет. Своих никсов да никелей предложил: хоть одного бери, хоть дюжину. Но эти пучеглазые мне ни чему. Они такие страховидные, что всю рыбу у нас в речке распугают. Михель тогда подряд две кружки своего бира выпил и говорит:

– Есть у меня замечательный антиквариат. Ставлю его на кон, против всего проигранного мной богатства.

– И что это у тебя такой за антиквариат? – спрашиваю.

– Джинн в бутылку заключенный. Мне его из далеких восточных стран привезли. Я за него большой сундук старинных талеров отдал.

Врал, конечно, не было у него никогда сундука старинных талеров. Цену набивал.

– Зачем мне твой джинн нужен, – говорю я ему. – Тем более, что он в бутылке сидит. Его оттуда и не вытрясешь.

– Его не надо трясти, – объясняет. – Пробку откроешь, он дымом выйдет и материализуется. И будет тебе верно служить. Что прикажешь, то и сделает. Но только три раза. У них, у джиннов, закон такой: три желания выполнять хозяину-освободителю, А потом все, исчезает на свою историческую родину, и больше его не увидишь.

– А мне терять было нечего. Если проиграю, так не свое, его добро и проиграю. Но опять выиграл! Лежит этот джинн где-то в сундуке, Марфута должна знать.

– У тебя самого карты не крапленые были? – спросил Ставр.

– Тоже скажешь, – возмутился Филипп. – Я никогда краплеными картами не играю. Да если бы я краплеными картами играл, разве я бы столько проигрывал. Вашему захудалому Хролу недавно и то проиграл остатки жемчуга.

– Значит, тебе просто повезло? – спросил Никодим. – Прямо чудо.

– Не то чтобы совсем чудо, – не согласился водяной. – Карты эти у меня особенные были. На них крапа нет, но кое-какая хитрость имеется. Я ими никогда не играю, держу, чтобы фокусы показывать. Тот раз – единственный, что я ими сыграл, чтобы жулика наказать. Ладно, пойду домой вытряхивать джинна из бутылки. А то он там засиделся. Дам задание и сразу к вам пришлю.

– Спасибо, – поблагодарил Ставр. – Это по-соседски. Я если тебе нужно будет, все для тебя сделаю.

– Да брось ты. Сколько лет рядом живем, ни одного конфликта. Как родные друг другу стали. Как не помочь.

– Марфута! – позвал Филипп ключницу.

Та не появилась и даже не откликнулась.

– Ну, народ! – рассердился Филипп. – Когда не нужно, все возле омута трутся, не переступишь. А как кто нужен, так не дозовешься. Ни ключницы, ни дежурного.

– Марфута! – сердито закричал он.

И опять тихо.

Потом Ефтей зашел. Явился – не запылился. Уставился пустыми глазами, будто не его дело за порядком смотреть.

– Это что такое!? Это что здесь делается?! – обрушился на него водяной. – Ты куда смотришь?! Распустились все, никакой дисциплины. Почему дежурных донников нет?

– Только что проверял пост, были на месте!

– Нет твоих дежурных на месте! Никого нигде нет! Один я здесь! Ключницу наверно час ищу. Кричу, надрываюсь, так никто даже хвостом не шевельнул.

Начальник охраны вытянулся, брюхо подобрал, молчит. Виноват-не-виноват, хозяину перечить не имеет права.

– Ты что застыл, как топляк!? Почему у тебя народ разболтался?! – Когда порядок в омуте наведешь!? – не унимался водяной.

– Слушаюсь! Сейчас и наведу! – и столько суровости было в голосе коряжника, что водяной даже посочувствовал подчиненным Ефтею омутникам и подкоряжникам.

– Вот и наведи, – уже спокойно велел начальнику охраны Филипп. – Дежурных накажи, а Марфуту ко мне.

– Я им так хвосты накручу, что два дня булькать будут, – пообещал Ефтей. – А Марфуту сейчас же разыщу и пришлю.

На Ефтея надеяться всегда можно. У этого слово с делом никогда не расходились. Филипп и остыть не успел, как коряжник вернулся, и Марфута за ним влетела, как будто за ней косяк щук гнался.

– Ты где шатаешься, что тебя найти невозможно!? – рыкнул на нее водяной.

– Я, батюшка, твой гардероб перебирала, – она и сама была злая, дальше некуда. – Завезли этих моллюсков из теплых морей, так они весь твой гардероб источили: дырка на дырке, скоро в дырявых обносках ходить станешь.

– Как?! – к гардеробу своему Филипп относился бережно. Водяной фигура немалая и одет, должен быть соответственно, чтобы все уважали. – А ты куда смотрела?!

– Я что ли их к нам завезла, – не смолчала ключница. – Ты их и притащил к нам, экзотики тебе захотелось. Вот и получай ее. Если бы я сегодня не занялась твоим гардеробом, ходил бы ты, батюшка, в обносках. И была бы тебе полная экзотика с голым задом.

– Много испортили? – сбавил тон водяной.

– Хорошо, что спохватилась, кое-чего спасла.

Если Марфута говорила, что кое-чего уберегла, Филипп мог быть уверенным, что с голым задом ему ходить не придется.

– Молодец! – похвалил он ключницу. – Не знаю, что я без тебя делал бы. Ты вот что, бутылочку я тебе как-то давал из темного стекла, на сохранение. Ну, с джинном заморским. Давай-ка, неси его сюда.

– Ты что, эту гадость выпускать собрался? – скорчила кислую рожу Марфута. – Моллюсков нам мало, так ты еще джинна приволок. Пусть сидит в своей темной бутылке. Выпустишь, этот тоже чего-нибудь жрать станет. Им, заморским, только бы сожрать побольше. Тебе что, опять экзотики не хватает? Джинны же, говорят, зеленые в бородавках, как жабы и огнем плюются.

– Все ты, старая напутала, – попытался успокоить ее Филипп. – Это драконы зеленые и огнем плюются. А джинны смирные. Если их не задевать. Если ему поперек хоть одно слово скажешь, проглотит, даже жевать не станет, и не выплюнет, – не удержался он, чтобы не пугнуть ключницу. – Ты с ним поласковей. Не перечь ему. А то могу и без ключницы остаться. Найди-ка сейчас эту бутылочку и принеси сюда.

– А все равно он, должно быть зеленый, – неизвестно почему решила Марфута, но за бутылкой пошла.

Марфута бутылочку принесла быстро. У нее каждая вещь свое место знает, искать ничего не надо: приходи и бери. Если бы не характер, цены бы ключнице не было.

Отдала она водяному бутылочку, и отошла. Не особенно далеко, чтобы видеть все, что он делать станет, и чтобы зеленого джинна разглядеть, когда он из бутылки полезет. Но и не слишком близко, а вдруг он все-таки станет огнем плеваться. Ефтей, наоборот, поближе подошел. Взял тяжелый трезубец и встал рядом с водяным: кто их знает, этих джиннов, может он и вправду зеленый. Его выпустишь, а он на хозяина бросится. Ефтей на всякий случай и Фитюка привел, рядом с собой поставил и тоже с тяжелым трезубцем.

Филипп взвесил бутылку в руке. Она была легкой и, вроде, пустой. А ведь джинн должно быть не маленький, – подумал водяной, – и уж весить сколько-то должен.

Он попытался разглядеть джинна, но стекло было темным: сколько ни всматривайся, ничего не видно. Тут Филиппа и стали одолевать сомнения. Вдруг Михель обманул, и никакого джинна в бутылке нет. Жулик ведь. Чего хорошего от него ожидать, если он все время помойный бир пьет, а вокруг скользкие никсы и никеле крутятся. Морда благообразная, галстук синий, а жулик. Он и в карты мухлевал. Что же получается? Откроешь бутылку, а там шиш. Или, еще хуже, какая-нибудь мерзопакостная вонь пойдет. Ефтей, конечно, промолчит. И Фитюку прикажет молчать. Марфута тоже никому не скажет. Но уж сами непременно подумают: как ловко их хозяина иностранный немец вокруг пальца обвел. Наверно лучше и не открывать ее, не позориться? Но обещал Ставру помочь. У лешего такое несчастье. Может все-таки джинн там сидит и как раз леших выручит. Три желания беспрекословно выполняет. Это если он здесь, в бутылке. Если хитрый вассерман не обманул.

Если обманул, непременно выберусь в те места, – решил Филипп, – возьму с собой десяток подкоряжников и устрою им там, в тихой Рейне водоворот, и таких отмелей наделаю, что на всю жизнь закаяться гостей обманывать.

Тянуть больше было нельзя. Ефтей стоял, трезубец сжимал и ждал, кто из бутылки выскочит. И Фитюк изготовился. Марфута, та тоже глаз не отводила. Филипп осмотрел горлышко бутылки, запечатанное красным сургучом, на котором были оттиснуты какие-то иностранные закорюки. Прикипел сургуч к горлышку так крепко, что Филипп чуть ноготь не обломал, когда его отковыривал. И пробка тоже плотно засела, кто-то неслабый ее туда вгонял. Пришлось штопор искать... Вытащил пробку, аж хлопнуло. Сразу из бутылки какой-то запах пошел: спертый и непонятный. И все. Никакого тебе джинна. Ну, Михель, вассерман немецкий, мало тебе не покажется...

Ефтей конечно, молчал. Даже, может быть, и сочувствовал хозяину. А Марфута при ее вредности разве промолчит. Закашлялась вроде:

– Кхе, кхе, кхе... – намекала старая ехида, что обманули водяного, как последнего лоха.

Фитюк стоит, глазами лупает. Он и не понимает, что сейчас происходит.

Хорошо, что больше никого нет.

Оторву голову вассерману, – решил Филипп. – На позорище выставил. Такое прощать нельзя. Сначала морду, как следует, начищу, а потом голову оторву.

А тут дымок из бутылки потянулся. Тоненькой струйкой, но очень плотный дым. Струйка опустилась на пол, стала расширяться, расти, разбухать, пока не превратилась в густой непрозрачный клуб.

Филипп с интересом наблюдал за дымом: может из него джинн и выйдет? – подумал он. – Ефтей, тот видно ничего хорошего от этого неожиданного дыма не ожидал, напрягся, готовый защищать хозяина от опасности, а Марфута, несмотря на свой железный характер, испугалась неведомого. Отступила на пару шагов и рот, на всякий случай, прикрыла ладошкой, чтобы не дышать подозрительным дымом. Только старший подкоряжник Фитюк спокойно ко всему отнесся. Этот верил, что хозяин все делает, как надо.

Побольше бы таких Фитюков, – подумал водяной, – тогда и прядка больше будет.

Потом дым начал редеть, стал прозрачным и, наконец, совсем растаял. На том месте, где он только что клубился, стоял джинн. Самый настоящий, о котором говорил вассерман. Не обманул.

Джинн оказался рослым, пожалуй, повыше самого водяного. На нем ладно сидел полосатый, шелковый халат, подвязанный у талии голубым шелковым же платком. На ногах красовались ядовито-желтые вышитые бисером шлепанцы без задников, с высоко задранными носами, а на голове возвышалась большая белая чалма. Ни бороды, ни усов джинн не имел. Лицо у него было бледное, глаза под густыми бровями большие, черные и грустные. Джинн явно был чем-то недоволен.

– Не могли что ли раньше, открыть эту дурацкую бутылку? – сердито спросил он.

Ефтей и Марфута молчали, с удивлением разглядываю чудное существо. А Филипп молчать не стал. Еще не хватало, чтобы какой-то джинн, да еще заморский, ему выговаривал.

– Ты скажи спасибо, что сейчас открыли! – прикрикнул он на верзилу. – И вообще, таким тоном с хозяином не разговаривают. А хозяин здесь я! Понял?!

У джиннов твердые законы: тому, кто освободил его из бутылки, обязан служить. Он сразу тон и сбавил.

– Извини хозяин, – джинн низко поклонился водяному. – Я же в этом тесном пузырьке из-под оливкового масла, – он искоса глянул на стекляшку, – просидел почти триста лет. Сам понимаешь, накипело. Не удержался. А так-то я службу знаю, все будет в порядке.

– То-то... Тебя как зовут?

– Милостью владыки нашего, великого джинна, генерального управляющего нашей фирмой, – верзила замолчал и стал оглядываться, словно что-то разыскивал...– Где у вас тут восток? – сердито спросил он.

– Вон, там, – кивнул головой Филипп в сторону лопоухого Фитюка. – Он как раз на востоке стоит.

Джинн, больше ни слова не говоря, снял халат и оказался в длинных семейных трусах, в клеточку и голубой футболке с какой-то непонятной надписью на груди: сплошные закорючки. Он расстелил на полу халат, опустился на колени и легонько стукнул лбом о пол.

– О великий, из величайших! – взвыл он. – О тот, имя которого следует писать золотыми буквами! О, ты, кто дает нам работу и платит зарплату. Недостойный из недостойнейших, твой раб, докладывает, что вернулся я из гнусного заточения и готов, верно служить тебе, да славиться твоя фирма, во всех частях света. Как только я выполню три желания, – он посмотрел на Филиппа, – благородного водяного, я примчусь к тебе и припаду к твоим стопам.

Джинн опять осторожно постучал лбом о пол, поднялся, неторопливо надел халат и подпоясался шелковым платком.

– Так как тебя зовут? – повторил вопрос водяной.

– Милостью владыки нашего, великого и могучего, – снова завел джинн, – имя которого без жестокого наказания не может критиковать ни одно живое существо, согревающее воздух своим дыханием, зовут меня, недостойного раба, Селим аль Селим ас Селим абу Селим ибн Селим.

– Хм... – удивился водяной, – а почему у тебя такое длинное имя, и все одно и то же: Селим, и Селим, и Селим?

– Да будет тебе известно, почтеннейший, что я джинн в пятом поколении, и каждый мой уважаемый предок носил красивое, славное и гордое имя Селим. Это у нас такая семейная традиция. Неужели ты таких простых вещей не понимаешь?

– Ну, вы даете... – водяной не обратил внимания на непочтительный вопрос джинна. – Сплошные Селимы. Как вы там между собой разбирались?.. Ладно, это ваши заботы, – решил он, не дождавшись ответа. – А по-нашему назвать, это что же будет?.. Селим... Селим... Ладно, пусть будет Семен. Подходит? – решил он посоветоваться с приближенными.

– Подойдет, – согласилась ключница. – Знала я одного Семена, тот правда был ростом пониже и на один глаз кривой, а так очень похож.

– Так точно, подходит! – поддержал хозяина Ефтей.

– По-моему Селим очень хорошее имя, – пустился в спор джинн. – Называйте меня лучше, Селим.

– Нет, – покачал головой водяной. – Селим это не по-нашему. Раз ты, Селим, в наш омут попал, и служишь нам, по-нашему, и называть станем. Будешь с сегодняшнего дня Семеном.

Водяной посмотрел на небольшую бутылку, потом перевел взгляд на здоровенного джинна.

– Ты, я смотрю, парень непростой и напористый. Соображалка у тебя должно быть работает. Скажи-ка нам, как ты в эту бутылку попал?

Джинн поморщился, вопрос был ему неприятен.

– Не стесняйся, здесь все свои. Обманом тебя в нее заманили, или наказание у вас такое суровое?

Не хотелось Селиму рассказывать, как он в бутылку попал.

– Вот ты мне скажи, – попросил он Филиппа, – бывали у тебя в жизни случаи, когда ты глупости делал? Только откровенно.

– Предположим, – усмехнулся водяной, и по этой его усмешке можно было понять, что случалось с ним такое не особенно редко.

– И после каждого такого случая, ты по всем своим знакомым бегал и каждому о своей глупости рассказывал?

– По правде сказать, не особенно я старался рассказывать. – признался Филипп.

– Вот и я не особенно стараюсь.

– Понятно, – джинн начинал водяному нравиться... – Так вот, Семен, есть у меня одно срочное дело... Ты, ведь, должен выполнить три моих желания? Так?

– Воистину, почтеннейший. Я обязан беспрекословно и точно выполнить три твоих желания, высказанных вслух и по доброй воле. Так в Уставе фирмы записано, – подтвердил Селим.

– А мне три не надо. Выполнишь одно желание, я тебя от остальных двух освобожу.

– Нет, почтеннейший, – с явным сожалением возразил джинн. – Моя трудовая книжка лежит в отделе кадров, на фирме и от Устава разработанного и утвержденного руководством фирмы ты меня освободить не можешь. А согласно ему я должен выполнить три желания. Ни больше, ни меньше.

– Как хочешь. Мне, по правде сказать, от тебя ничего и не надо. Здесь все только и делают, что мои желания выполняют. Но есть у меня одно желание, которое они выполнить не могут. Вот я тебе и хочу дать поручение.

– Слушаю тебя, почтеннейший. Слушаю и повинуюсь! Приказывай мне недостойному. Я готов выполнить все, что ты мне прикажешь.

По заносчиво задранному носу джинна можно было понять, что недостойным он себя не считает ни в коей мере. И относится к своему хозяину несколько снисходительно. Он просто соблюдает правила, записанные в Уставе.