Текст книги "Капкан для лешего"

Автор книги: Михаил Исхизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

– Знаешь его? – спросил Гудим.

– Кого?

– Длинного. Если он не чужой, то ты знать его должен.

– Нет, не знаю. Ты не думай, я в своем околотке всех знаю. А этот не из моего околотка.

– Какой он из себя?

– Кто? – опять не понял туго соображавший в это тяжелое утро Хрол.

– Которому водяной врезал, длинный.

– Так я и говорю, – лохматый он.

– Это понятно. Выглядел он как? Лицо какое, во что одет, особые приметы?

– Это я не помню, – Хрол потер ладонью лоб. Он искренне хотел помочь. – Я же поддатый был тогда, – потом подумал и добавил, – Хорошо поддатый. А все Филька, – пожаловался он. – Сам без передыха пьет и других заставляет. Ну, нельзя же так...

Гудим и Бурята переглянулись.

– Ты все-таки подумай, может быть, вспомнишь, – попросил Гудим. – Лицо у него какое?

– Так я же сказал: лохматый он. Черная борода во все стороны топорщится.

– Понятно, чернобородый. А глаза какого цвета?

– Чего я его разглядывать стану, – Хрол с удивлением смотрел на Гудима. – Нужны мне его глаза!

– Но хоть что-нибудь? Ведь рядом он был, совсем близко! Хоть какую-нибудь особую примету?

– А! Есть у него приметы! – обрадовался Хрол. – У него половины зубов нет. Они так на поляне и остались. И правое ухо лопухом. У Фильки же сила не мерянная. От его удара ухо всегда огромадным становится.

– Понятно... – протянул Гудим. – Берем зубы и ухо на заметку. Еще что?

– А больше ничего, – Хрол преданно смотрел на Гудима, готовый выполнить любой его приказ. – Больше ничего не помню.

– Чего ты к нему пристал. Ничего это чучело не вспомнит, – заступился за Хрола Гонта. – Он так березового сока нажрался, что ничего не соображал. В зубы дать, это он мог, и барсука красить мог. А соображать не мог. Пустое дело с ним разговаривать.

– Верно, – согласился Колотей. – Пустое дело его допытывать. Что дальше делать будем, молодцы? – спросил он, у Буряты и Гудима.

– Кого следующего хватать станем? – поинтересовался и Еропка.

Молодцы чувствовали себя не особенно приятно. Все, казалось бы сошлось: нашли очки, опознали их, хозяина выявили и можно было торжествовать победу. А потом все сразу провалилось. И преступник оказался вовсе не преступником, а обычным алкоголиком. Вот такая неприятная история произошла.

– Будем работать, – как можно более спокойно и убедительно ответил Гудим. – С ложным следом, который подбросили нам преступники, мы разобрались быстро. Это позволяет нам сузить круг поисков, что несомненно пойдет на пользу делу.

– Это значит, чем больше мы пальцем в небо будем тыкать, тем больше пользы для дела? – не удержался Еропка.

– В какой-то степени да, – окрысился Бурята. – Преступников ловить, это вам не шишки в лесу считать. Какие-то версии будут отпадать и, в конечном итоге, мы выйдем непосредственно на банду. На этих очках свет клином не сошелся. У нас есть чрезвычайно важная улика, надежный след, который мы обнаружили в самой землянке, прямо на месте преступления. Его мы теперь и станем отрабатывать. Я уже говорил, про обрывок коричневой нитки. Мы нашли ее на полке, с которой были украдены зерна. Полка не совсем гладкая, несколько щепочек отслоились, за одну такую щепку и зацепился вор рукавом куртки, когда снимал с полки мешочки с зернами. Мы теперь точно знаем, что у вора есть коричневая куртка, в которой он был во время преступления. Причем куртка эта у него старая, поношенная. Из новой крепкой куртки нитка не выдернется.

И опять перед лешими забрезжила надежда.

Глава четырнадцатая

– Она прямо на полке так и торчала? – уточнил Гонта.

– Прямо на полке. Вор зацепился рукавом за щепку, потянул, она и вырвалась. Тот, внимания не обратил. Эта нитка важное вещественное доказательство.

– Покажи, – попросил Гонта.

Гудим вынул из кармана бумажный пакетик, осторожно развернул его и протянул лешему.

– Ага, коричневая, – удостоверился тот.

– От старой коричневой куртки, – подтвердил Гудим. – Очень старой, наверно ветхой уже.

– Старая коричневая куртка есть у Каливара, – объявил Гонта. – Я видел. Он ее с собой принес, еще когда в Лес перебирался. Барахла своего он тогда натащил целую гору. Она у него в предбаннике висит.

Лешие насторожились. А Бурята торжествовал. Как здорово получилось, что они заметили эту нитку. Вот и вышли чрез нее на след. И теперь уже точно, на настоящего преступника. Второго прокола не будет. Он посмотрел на Гудима, подмигнул ему. Довольный Гудим тоже подмигнул брату.

– Когда ты видел эту куртку? – продолжал он расспрашивать Гонту.

– Да каждый раз. Как в баню приходил, так и видел. Он же свое барахло по всей стене развесил.

– Нет, меня интересует, когда ты ее видел в последний раз?

– Дня четыре тому назад.

– Постарайся точно вспомнить, здесь каждая деталь важна, – попросил Бурята.

– Я точно. Как раз четыре дня тому назад. В баню я ходил и видел ее. Она на колышке висит. Как войдешь в предбанник, первая справа. Куртку эту давно выбросить надо, ее уже и носить нельзя. А он все держит ее. Сквалыга он, ваш Каливар.

– Еще кто-нибудь видел эту куртку? – спросил Бурята.

Лешие молчали. Если и висела у банника где-то на стене коричневая куртка, так никто на нее внимания не обратил. Это только въедливый Гонта, которому все надо и которому до всего есть дело, сумел ее заметить. Еропка так и сказал.

– Может, я ее и видел, но фактически не бросилась она мне в глаза, поскольку неприметная и ничего оригинального не выражала. Разве всякую обыденность запомнишь. Вот если бы она голубая была, или красная, тогда бы, я ее заприметил. А коричневую, никто не запомнит. Но раз Гонта говорит, что видел, значит, так оно и есть. У него глаз настырный и памятливый.

– Итак, – стал подводить итог Гудим, – у нас имеется коричневая нитка, изъятая на месте преступления от куртки, которую Гонта опознал, как куртку Каливара.

– Да, – подтвердил Гонта. – От его старой куртки. У нас в Лесу коричневую куртку больше никто не носит.

– Аук передавал, что Каливар и Никодим хотели совершить что-то противозаконное, – напомнил Бурята. – И Ставра опасались.

– Угу – согласился Могута. – Я что услышал, то и передал. От себя ни одного слова не добавил.

– Аук ничего напутать не мог?

– Нет, – сказал Ставр. – Аук что услышит то и повторяет. Сам знаешь.

– Верно, – согласился Гудим. – И третье, – Каливар не леший, по характеру своему Лес не охраняет и потому зерна вполне украсть может.

С этим все согласились.

– Похоже на то, – с сожалением сказал Ставр. Жалко ему было Каливара. Да и баня пользу приносила. Другого банника в Лес теперь не скоро заманишь.

– Его работа! – Гонту трясло от гнева. – Я эту его баньку по бревнышку раскатаю. И этими бревнами придавлю мерзавца, – пригрозил он.

– Пришелец, ему не жалко наш зерна, – высказался и Клямке. – Отшень пльохой персон. Ему не место сидель в Лес.

– В три шеи! – Еропка все просчитал и тоже решил, что Каливар в краже зерен замешан. – Надо руководство попросить, чтобы определили его на какую-нибудь зловещую каторгу.

– Каливар он что – банник... Несерьезная работа. Такой вполне мог и украсть, – согласился Могута.

– Даже Колотей согласно кивнул.

– Один из членов банды у нас, наконец, определился, – подвел итог Бурята. – Через него и на остальных выйдем.

Сказать о том, что Бурята был доволен, значит, ничего не сказать. Бурята был счастлив. И Гудим был счастлив. Да и все лешие повеселели. Мало того, что вышли, наконец, на преступника, так им еще и не леший оказался.

– Да помогут нам тридевять берегинь, – вспомнил Ставр волшебниц-заступниц. – Ну, молодцы! Разобрались все-таки. Я, признаться, после промашки с Хролом и надеяться перестал. Вот какая смена растет! – похвастался он племянниками.

– Умники, – поддержал его Еропка. – Я тоже на банника чувствовал подозрение. Только доказательств никаких не имел. А они – раз, и сразу улика. И никаких тебе сучков, никаких щепок.

– Это есть лючший детектив на весь Лес, – высоко оценил деятельность братьев и Клямке. – Они показать grosser клясс!

– Надо банника брать, – решил Ставр. – Пусть в глаза нам всем посмотрит. Это же на какой позор он нас выставит хотел!

– Да, – подтвердил Бурята. – Пришла пора с Каливаром разобраться. Надо также выяснить степень участия в преступлении Хольки. Ее тоже следует сюда вызвать, и хорошенько потрясти.

– Давайте потрясем, – утвердил Колотей предложение сыщиков и посмотрел на Могуту.

– Опять я? – недовольно спросил тот.

– А что делать, если ты у нас такой, что никто тебе отказать не может, – усмехнулся Колотей. – Ты уж сходи, попроси Каливара, и Хольку прихвати.

Впереди широко шагал Могута. За ним едва поспевал Каливар. Был он в тех же коротких коричневых брючках, с лямкой через плечо, а на ногах вместо новеньких калош, телепались какие-то дырявые, замызганные опорки, бывшие когда-то не то старыми ботинками, не то стоптанными сапогами. А Хольке что, ей длинноногой и торопиться не надо. Банник два шага делает, а полудница только один и чуть ли не на пятки ему наступает. Красиво идет, легко, вроде, даже, пританцовывает. Братья залюбовались полудницей: платье голубое, губы красные, волосы на солнце – как золото, а на голове еще и венок красуется из крупных белых ромашек и голубых колокольчиков. В правой руке она, как и утром, держала баул с лекарственными травами. Не сказал Могута, зачем их к Ставру зовут и Банник, наверно, подумал, что опять кого-то лечить надо.

– Эх, сколько вас собралось! – удивился Каливар. – Неужто всех лечить, – пошутил он. – Всех сразу не могу. По одному, только по одному.

Он подошел к Ставру, заглянул ему в глаза, несильно ткнул кулаком в грудь.

– Больно?

– Нет, не больно.

– А если так? – хлопнул он лешего ребром ладони по правому боку.

– И здесь не больно.

– Вот и хорошо, что не больно. А глаза твои мне все равно не нравятся, тяжелые у тебя глаза, сумрачные. Ну-ка, – протянул он руку в сторону Хольки.

Та мигом открыла баул и подала его баннику. Каливар вынул пучок сухих красноватых листьев с фиолетовыми прожилками. Обломил кончик одного из них, растер пальцами, понюхал и остался доволен.

– Вот тебе надежное лекарство. Они сейчас как раз в самой силе. Утром натощак и вечером перед сном по одному листу хорошо разжевывай и проглатывай кашицу. Листья горькие, но ничего, не маленький, потерпишь. Хорошее лекарство и должно быть горьким. Водой ключевой запивай. А вообще – оклемался ты. Очень сильный был ступор, но оклемался. Жить пока будешь, – обнадежил он лешего. – Но в баньку непременно приходи. Одному моему пациенту тоже все было некогда. Дела, дела, а однажды – раз и копыта отбросил. Так всех своих дел и не переделал. День-два подождать можно, потом непременно приходи.

Вел себя банник спокойно и уверенно, как будто и не чувствовал за собой никакой вины. Не знал Каливар, что в землянке Ставра сыщики нашли коричневую нитку от его куртки, не догадывался, что Аук передал весь его тайный разговор с Никодимом, слово в слово. Холька – тем более, вела себя как обычно. Зубы скалит, глазки щурит, улыбается. У полудницы одно на уме – покрасоваться.

– Кого еще лечить надо? – спросил банник. – Не к Ставру же вы меня опять звали?

– Это ты правильно понял, не к Ставру, – ответил ему Еропка. – Есть у нас к тебе, Каливар, один интригующий вопрос... – сказал и замолчал, уставился хитро прищуренными глазами на банника.

Остальные тоже молчали. И тоже смотрели. От этого общего молчания и от этих пристальных взглядов Каливар почувствовал себя неуютно. Но банник не Хрол, этот не растерялся.

– Так я и знал, – покачал он головой. – Шагнуть нельзя, чтобы все не узнали. – Он посмотрел на дуб, где с независимым видом восседала Фроська. – Конечно, сорока настучала. Вот кто повсюду свой длинный клюв сует. До чего вредная птица. Каждому корявому дуплу затычка. Везде поспевает, где нужно и где не нужно. Она и там была.

Теперь все посмотрели на Фроську, которая, оказывается, была в курсе дел банника, но промолчала. А скорей всего, слов нужных не знала. Фроська не из тех, кто промолчит. Сорока же явно обиделась на "затычку" и на "вредную птицу". Уставилась на Каливара, хвост задрала, крылья растопырила и стрекотнула ему что-то оскорбительное.

– Она еще и обижается, трепло летучее. Прилетишь ко мне за червячком, я тебе припомню, – пригрозил Каливар.

Фроська уже и сама сообразила, что будет, когда полетит к баннику за червячком: голову отвернула и глаза прикрыла, – сделала вид, что ничего не видит, ничего не слышит.

– Сорока здесь не при чем, – защитил птицу Ставр, – Аук рассказал.

– И этот вислоухий лентяй хорош, каждое слово ловит, хоть запор на рот вешай, – нелестно отозвался об Ауке банник. – Я к вам в Лес пришел, потому что у вас, можно сказать, полная свобода, не то, что в деревне. А здесь, оказывается нельзя шага лишнего сделать, слова лишнего сказать. Сразу весь Лес знает.

– Во! Слышали? Не нравится ему наша общая свобода! А все на меня катят... – возмутился Хрол. – Я леший открытый, мне скрывать нечего... Не то, что некоторым... А как что – Хрол крайний, Хрол виноват, Хролу надо морду начистить! Вот с кого спрашивать надо! – ткнул он корявым пальцем в сторону банника.

– Ты не лезь, пьянчужка. Помолчал бы лучше, – осадил его Гонта. – И с него спросим, и с тебя.

Хрол с опаской глянул на сердитого лешего и увял.

– Надо делать разумний шаг, und сказать хороший, умний слово, – посоветовал баннику Клямке. – И пусть весь Лес знать. Лес все понимать, он бить отшень довольный от хороший дела, и хороший слова. Правильно я говорить?

– Правильно, – поддержал его Колотей. – Давай, Каливар, выкладывай. И про себя и про Никодима. Нам Аук все ваши разговоры передал... Выкладывай все как есть. А мы послушаем и решим что делать. Мы для того и собрались, чтобы тебя послушать.

– Я как знал, что лучше за это дело не браться... – нисколько не смутился припертый к стене банник. – Только не думал, что вы все так всполошитесь. Из-за такой пустяковой ерунды все лешие собрались.

"Ничего себе – пустяковая ерунда, – рассердился Бурята. – И как держится, как держится... Надеется вывернуться. Интересно, на что он рассчитывает? Только напрасно надеется, ничего у него не выйдет. Он зерна брал. Даже ежу ясно, что он. На этот раз мы все правильно вычислили. Брючки у него коричневые, а куртку куда-то спрятал. От нее нитку мы и нашли. И скрепку у него в кармане халата Еропка отыскал. Вот пусть и объяснит, откуда она взялась. Как это мы сразу на банника не вышли? Ставр всех здесь знает. Он правильно говорил: "Свой не возьмет, а чужих у нас в Лесу нет". Каливар и не свой в Лесу и не чужой. Этого мы как раз и не сообразили. И Никодим с ним. Интересно, кто же у них третьим был? Так Холька и была! Полудница во всем Каливара слушается. Она как раз и подглядывала за землянкой, за Ставром... Он же говорил, что утром встретил ее, а мы внимания не обратили. Если бы сразу все сообразили, и Хрола не надо было бы трясти, позориться с этим алкашом. Не случайно встретил полудницу Ставр. Следила она за ним. А чей это черный волос? Значит, и четвертый был. Немалую банду они сколотили. Будет лешим, чем заняться, когда мы их всех раскроем.

– Он, – шепнул брату Гудим. – Но виляет. Сейчас станет тень на плетень наводить.

– Он и Холька, – так же шепотом ответил Бурята. – Пусть Ставр и Колотей их потрясут, как следует, а мы потом обвинение предъявим. Нитку не потерял?

– Да ты что!?

– Чего замолчал, неужто совесть мучить стала?! – прервал размышления банника Гонта. – Нет у тебя совести! Выкладывай все, как есть, а мы подумаем, что с тобой делать. И не вздумай убежать. Знаем мы таких ловких, да шустрых. Догоним и ноги поотрываем, чтобы больше не бегал.

– Никуда я не побегу, – отмахнулся от него банник. – Да от вас и не убежишь, – усмехнулся он. – Сейчас все и расскажу.

– И не ври, выкладывай всю правду, – предупредил его Колотей. Посох в его руках качнулся и нацелился на Каливара.

– Значит дело такое, – не раздумывая начал банник, – что в школе, где Никодим хозяйствует, есть учитель географии, Валерий Иванович. Его Никодим очень сильно уважает. Так у этого учителя как раз юбилей подошел. Пятьдесят лет ему исполняется. Никодим и решил ему подарок сделать. Подарок придумал редкостный. Коллекцию перьев: "Птицы родного края". И начал собирать перья. Каждое утро на рассвете отправлялся в Лес, искал и подбирал все, что птицы потеряли. Он ростом хоть и маленький, но очень упорный. У них, у домовых, вся порода такая настырная. Наверно полгода Никодим эту коллекцию собирал. Весь Лес излазил, возле каждого гнезда обшарил. У него теперь больше трехсот разных перьев. "Ни у кого, – говорит он, – такой коллекции нет, а у нашего Валерия Ивановича будет..." – И довольный такой... А для того, чтобы коллекция полной была, не хватало ему всего одного пера – из хвоста серого гуся. Никак Никодим не мог такое перо найти.

Лешие с недоумением слушали рассказ банника. Тот какую-то дурацкую ерунду нес, про учителя, день рождения, какие-то перья и серого гуся.

– Ты чего плетешь! – не выдержал Гонта. – Ты нам про серых гусей сказки не рассказывай, у нас здесь недоумков нет. Ты по делу говори!

– Я по делу и говорю, – огрызнулся Каливар. – Попросили рассказать, я и рассказываю. А ты, если слушать не хочешь, так не слушай. Но не мешай!

– Пусть говорит, – остановил Гонту Колотей. – Нам даже интересно послушать, что он врать станет.

Непонятно на что Каливар надеялся, но он опять завел про какие-то перья.

– Я говорю Никодиму: "У тебя и так коллекция замечательная. Пером больше, пером меньше – не в этом же смысл. Коллекция и без этого пера все равно богатейшая получается". – Но вы ведь Никодима знаете. Уперся как баран и ни в какую. Раз нет гусиного пера, значит коллекция неполная. Не может он неполную коллекцию дарить самому Валерию Ивановичу. Вот и появилась у него дурацкая идея: выдернуть нужное для коллекции перо прямо из хвоста у большого серого гусака.

Еропка тихо засмеялся. Остальные тоже не смогли сдержать улыбок. Врал Каливар интересно. Красиво врал. Представили себе, как чинный, солидный Никодим, снимает очки, прячет их в карман, чтобы не потерять, подкрадывается к крупному серому гусю и дергает у него перо из хвоста. Тут хорошо, если вслух не рассмеешься, а уж улыбку удержать совершенно невозможно.

– Вот вы смеетесь, – продолжал Каливар, – а ведь вырывать у гуся из хвоста перо он меня стал уговаривать: "У домовых, – говорит, – ноги короткие и бегаю я медленно, меня гусь сразу настигнет, перо отберет и от обиды может до смерти заклевать. Ты на ногу легкий, бегаешь быстро, он тебя не догонит". – Я, конечно, отказался. А он зудел, зудел... Приходил вечерами к бане и жаловался, какой он разнесчастный, и что никто его не жалеет, никто помочь не хочет... Надоел он мне этим нытьем так, что я от него прятаться стал. Но у него же чутье: куда ни спрячусь, он меня по запаху находит. До того дошло, что Никодим мне каждую ночь сниться стал: стоит такой несчастненький, с укоризной смотрит на меня и молчит. Я от этого его жалостного взгляда в холодном поту просыпался и, чувствую, скоро вообще сна лишусь. Ну, куда мне было деваться? Не выдержал я и чтобы от такого наваждения избавиться согласился ему помочь.

Каливар замолчал, вспоминая ночные кошмары, и грустно улыбнулся.

– Ты давай ври покороче, – потребовал Гонта. – Ощипали вы серого гусака?

– А ничего, пусть в полной конспективности конкретно рассказывает, – неожиданно поддержал банника Еропка. – Меня лично интересует, какую они стратегию применили в своих анархических действиях против гусака.

– Никодим целый план разработал, как нам перо достать, – с тоской в голосе продолжил банник. – Идти мы должны к гусям втроем: он я и Холька. Сам Никодим кормит гуся и отвлекает его от стаи, Холька стоит на страже, чтобы нам никто не помешал. А я, пока гусь ест, потихоньку подкрадываюсь к нему, выдергиваю из хвоста перо и убегаю. Вот такой, значит, он хитроумный план придумал.

– И вы пошли дергать перо из хвоста у серого гусака? – с веселым изумлением спросил Колотей.

– Пошли, – подтвердил банник и тоже улыбнулся, но невесело. – Будь он один, все возможно и обошлось бы, но этих гусей аж шесть штук оказалось. И здоровенные все...

Они спрятались в кустах возле небольшого озерца, в котором плавали серые гуси и стали наблюдать за птицами. Вода была теплой, и разной мелкой живности в ней развелось много. Что еще требуется гусям для хорошего настроения и личного удовольствия.

В центре озерца солидно сидел на воде серый гусак: крупный, жирный и очень довольный жизнью. Вокруг него медленно плавали, демонстрируя свои достоинства, пятеро гусынь. Они гоготали, распускали крылья, хвастаясь, друг перед другом, их белизной и размерами. Иногда гусак опускал голову в воду, вылавливал там что-то и, высоко вытянув шею, проглатывал. Тогда гусыни, все дружно, тоже начинали опускать головы глубоко в воду, показывая, как ловко они умеют доставать пищу, чуть ли не с самого дна. Каждая гусыня всячески старалась привлечь к себе внимание гусака, предстать перед ним заманчивой, привлекательной и утвердить свое место в стае, как можно ближе к нему.

– Здесь их шесть, у которого надо дергать перо? – спросил Каливар, не разбиравшийся в гусях.

– Вон, в центре, большой солидный гусак, – подсказал Никодим. – У него на хвосте самые длинные и красивые перья. Одно из них нам и надо взять. Всего одно, – тут же добавил он, глянув на унылую физиономию банника. – Но это будет не просто перо, а украшение всей коллекции. Ты выдернешь его и совершишь благородный поступок в честь науки географии, поможешь создать ценное учебное пособие.

– Гусь, по-моему, так не считает, – вмешалась Холька. – Ему это не понравится.

– А вот это, ты, Холечка, напрасно, – полудница плохо влияла на банника. Никодим с удовольствием отправил бы ее отсюда. Но ему нужен был третий, и с вредностью Хольки домовому приходилось мириться. – Ты посмотри как много у него перьев на хвосте. Некоторые – совершенно лишние. И он жирный, значит добрый. Все жирные – добрые. Неужели ты думаешь, что он пожалеет для такого важного дела всего одно перо.

– Почему ты не попросишь у него? – спросила Холька. – Если ты такой умный, а он такой добрый, гусак сам отдаст тебе лишнее перо.

Домовой не стал отвечать на глупый вопрос, только снисходительно посмотрел на полудницу.

– Уж очень он здоровенный, – Каливару не хотелось сориться с гусаком, у которого такой большой клюв. – Может быть, поищем кого-нибудь помельче?

– У мелких гусей и перья мелкие. Ну, скажи, зачем нам мелкие перья?

На этот вопрос Каливар ответить не мог. Ему и крупные перья были не нужны. Он сейчас думал не о перьях, а о том, что если бы с самого начала отказал Никодиму, то похаживал бы сейчас спокойно по своей бане, слушал как болтают моховики и давал советы зашедшим попариться лешим.

– Давай отложим до другого раза, когда этот гусь будет один, – предложил банник. – Их шесть штук и все крупные. Набросятся на нас и станут клевать. Посмотри, какие у них здоровенные клювы.

– Нельзя нам ждать. Подарок надо завтра утром положить на стол Валерию Ивановичу. Но ты не беспокойся, – продолжал уговаривать Никодим. – Все гуси по своему характеру индивидуалисты. Тот, у которого ты выдернешь перо, вполне возможно проявит свое недовольство: зашипит, попробует нас напугать. Но не более того. А остальные никакого внимания на нас не обратят. Их не тронешь, и они нас не тронут.

– Не так все это, – возразила Холька. – Не знаешь ты, Никодим, гусей.

– Это я не знаю гусей! – презрительно уставился на полудницу домовой. – Да у нас, в деревне, почти в каждом дворе гусей держат. Я с ними постоянно встречаюсь. Иногда даже беседуем о погоде, о лунном затмении и на другие научные темы. Есть среди них очень даже вежливые и разумные. С некоторыми у меня вполне дружеские отношения.

– Чего же ты у них перо не взял? – спросил Каливар. – Если ты с ними задружился, они тебе любое перо отдадут. И дергать бы не пришлось.

Не хотелось Каливару дергать перо из хвоста гусака. Он, если откровенно, побаивался гусей, у которых клювы были большими и, даже издали чувствовалось, твердыми, как камень. Да и Ставр вряд и похвалит. От Ставра многое зависело: захочет и в два счета вышибет банника из Леса. А Каливару в лесу нравилось.

– В деревне все гуси домашние, небольшие. Перья у них мелкие, невыразительные, и раскраска не та, – объяснил домовой. – Они никакой эстетической ценности не имеют. Вот у серых диких гусей – это перья! Любую коллекцию украсят.

– Я вам так скажу: – опять встряла в разговор Холька, – нельзя у гусака при гусынях перо из хвоста дергать.

– Это почему же? – Никодим был солидным, образованным и уважаемым домовым, цену себе знал и считал, что уж не полуднице спорить с ним и учить его.

– Потому что он у них один. Они все ему понравиться хотят и, если гусака обидеть, бросятся защищать его. У гусыни надо перо выдернуть. Они соперницы. У одной выдернешь, остальные за нее не заступятся, даже обрадуются, что она теперь в таком виде перед гусаком будет.

– Придумываешь ты все, – осадил ее Никодим. – Фантазия у тебя, Холька, очень богатая. В цветах ты, конечно, разбираешься, и в травах. А о психологии гусей даже представления не имеешь. Подучиться тебе надо, прежде чем советы давать.

– В психологии я, и верно, не разбираюсь. А как поведет себя гусыня, когда обижают гусака, которому она хочет понравиться, вам каждая полудница скажет, – стояла на своем Холька. – Неужели вы, чурбаки бесчувственные, не можете понять, что нельзя при гусынях гусака обижать.

– Мы, между прочим, в твоих неквалифицированных женских советах не нуждаемся, – обидел домовой Хольку. – И перо дергать тебя никто не просит. Твое дело простое – за окрестностями наблюдать. Вот и наблюдай.

Холька больше спорить не стала. Перо, и верно, не ей дергать. А там видно будет кто прав.

Каливар тоже не поверил Хольке. Потому что Никодим, все-таки, в школе работал и географию изучил. Все знали, что по ночам домовой заходил в школьную библиотеку, которая на втором этаже, и читал там умные книги. И по лесным тропинкам Никодим ходил не так, как другие, а каждый раз определял свой путь по компасу. С его мнением считались все, даже Колотей. А Холька – простая полудница, да еще безграмотная. В травах и цветах она, и верно, разбиралась дотошно. Могла погоду предсказать, в бане порядок навести. Но с Никодимом спорить ей не стоило. Поэтому действовать стали так, как домовой сказал.