Текст книги "Свидетель канона (СИ)"

Автор книги: Михаил Бобров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

Слышит это стоящий в толпе экскурсантов здоровенный матрос. Матрос, несмотря на летнее тепло, в черной шерстяной форме. Глаза моряка нечеловечески-яркие, синие, даже под солнцем не меняют цвета. Слышит и собеседник его, похожий, как две капли воды, только в строгом костюме: пиджак в полосочку, штиблеты серые, даже ручка в кармане пиджака не золотистая, как под синее идет, а простенькая стеклянная, в тон серому.

Глаза у собеседника черные, и черные, недовольные мысли. Ворчит собеседник в сером, шепчет матросу на ухо:

– Ну вот, сейчас еще о бессмертии ратиться учнут. Сколько тебе повторять: зачем ты вмешался в красивую картинку? Да, застывшая. Но зато все там живы, и все останутся живыми вечно. И пускай сидят в той клеточке, куда судьба определила!

Слышит его не только матрос, слышит и молодая пара – у мужчины на плечах мальчишка в матроске, у стройной до тонкости женщины волосы розовые, в остальном люди как люди: костюм-прическа, у женщины пакет из модного магазина, у мужчины горлышко серебряной фляжки выглядывает из кармана… Переглядываются мужчина с женщиной и говорят хором:

– И мы бы не встретились? Мы не согласны!

Рядом с ними, похоже, реконструкторы. Век семнадцатый, центральная Европа. Огненно-рыжая девушка в лиловой до пят юбке, в распахнутом на белой рубашке жилете, в фантастическом алом берете; мужчина в строгой коричневой тройке, рубашка под галстук, цепочка из жилетного кармана, и только белые-белые волосы, прямо тебе снега Килиманджаро, и только белые-белые глаза, как режущее пламя водородной горелки.

Мужчина в строгом и девушка в ярком синхронно хмыкают и синхронно же произносят:

– Лучше так, чем не любить совсем!

Отшатывается тип в сером пиджаке, хватается за ручку стеклянную, вертит в пальцах, забывает о вежливости:

– Твою мать, да сколько ты сюда всего намешал!

– В плов одного масла четыре сорта идет, про пряности не заикаюсь даже.

Морщится серый пиджак, глаза черные прикрывает, матроса за рукав отводит в сторону:

– Здесь тебе не караван-сарай. Куда ты все денешь?

Матрос не морщится. Глаза темнеют, совсем темнеют, почти как у оппонента становятся, светлее разве что на полтона. Таким темно-синим на картах глубин Марианскую впадину закрашивают. А на схемах у артиллеристов – ту часть эллипса рассеивания, где двадцать пять процентов написано. Те четыре средние клетки, куда половина всех снарядов приходит.

– Заархивирую. С себя и начну. Ты – это я, сам говорил. Значит, нехрен болтаться где попало, марш в будку!

Ухмыляется черноглазый в сером:

– Ой, да хуй тебе с размаху, я же мысли твои слышу в миг появления. Сколько месяцев ты уже меня ловишь-ловишь, а все никак? Сколько ты уже витков за мной по планете намотал?

* * *

– … Сколько ты уже витков за мной по планете намотал?

Вот зря Свидетель это сказал. Цепочка выстроилась мгновенно: витки вокруг планеты – спутники – поправки на отставание часов – эксперимент Хафеле – Китинга – у меня мысль приходит на двести наносекунд раньше…

Дальше квантовая часть личности сработала раньше, чем тормозная человеческая додумала.

Свидетель посмотрел мне в глаза, в них промелькнул короткий солнечно-золотой отблеск, и Свидетель, отшатнувшись, взмахнул руками; левая оказалась так близко!

Я понял, что тоже должен сделать и протянул руку, но только правую.

Полная синхронность движений, вот уже наши пальцы встречаются, и…

Пространство рябит, и я вижу, как моя рука словно бы начинает погружаться в воду.

– Да… – прошептал еле слышно. – Ты – это я.

– А я – это ты.

– Мы…

– …Одно…

– …Целое!

Мир на мгновение пропал – ощущение, как от смены декорации в театре – потом снова свет, снова набережная, люди в праздничном.

И поодаль, на рейде, корабли. Дружеский визит. Громадный кирпич авианосца – не КШиПа, именно авианосца, значит: Рицко Акаги. В мареве "цундере-крейсер" Такао, ну а вон там, судя по бурунам, опять втихаря торпедой перекидываются со скуки – эсминцы, дивизион Симакадзе.

А вот и девчонки-аватары улыбчивой толпой по набережной:

– Хватит мозги сушить! Пошли праздновать!

И Симакадзе уже вокруг завивается, подмигивает:

– Я сейчас Киришиме сама позвоню. Стесняешься, да?

Скорость у Симакадзе всем на зависть, разве Ташка могла бы обогнать, но и она моргает глазками с показным смущением. Вызов, контакт – и вот Киришима отвечает.

* * *

– … Нет, я не поеду на вашу встречу. Вы там соберетесь минувшие дни вспоминать, а у меня в будущем дел по горло. Через три часа связь с Юпитером, Осакабе на высокой орбите пойдет ретранслятором… Да и зачем я там?

– …

– Ой, да возьмите в сети фотографию моей аватары.

– …

– Ну, по случаю такого уж праздника найдите без одежды, я же знаю, что есть! Люди как увидят, сразу истекут слюной и них мигом отключатся даже зародыши мозгов.

– Симакадзе, можно попросить? Благодарю… Киришима-сама, за вами должок.

– Мы перешли на "ты" еще на Тиниане.

– Тогда выполняй свою часть сделки. Я про квантовую механику все явки-пароли-адреса сдал. А ты что же? Тут вокруг праздник, а на меня все опять косятся, как на хромого леопарда. Вроде и гроза саванны, и вроде без дождя… Что ты там говорила про улыбку?

– Что она у тебя очень вынужденная. Почему?

– Я как сбитый пилот. Надо вставать и пробовать еще раз. И долг, и друзья, и командование уже задобалось намекать. А страшно, тело помнит боль. Ты долго работала с Макие, да и в плюшевой игрушке посидела, представление имеешь, хоть какие-то шансы, что поймешь. Некогда мне вдумчиво искать психотерапевта, зрители уже пар пускают изо всех отверстий. Со Свидетелем, скажем так, я договорился. Значит, скоро уже режиссер наклейку оторвет, и пора мне бежать превозмогать дальше… Так поможешь?

Киришима хмыкнула и вспомнила, как на пару с Харуной вломилась в Йокосуку. И чем потом закончилось: долгим заключением в розовой плюшевой игрушке. Хуже, чем в смирительной рубашке!

Да, но ведь Макие появилась в их жизни именно тогда и именно потому, что однажды два корабля Тумана рискнули напасть на Йокосуку…

– Ну ладно, ты сам напросился. Сейчас возьму болид у Тоне, два часа по баллистической, и к салюту я у вас. Дрожи, я иду учить тебя смеяться.

Но раньше Корабельщика засмеялись глядевшие на него Такао и Симакадзе.

* * *

– Такао и Симакадзе ничуть не изменились…

Посол кивнул на экран. Журналист покосился, стараясь не отвлечься и не растерять настрой на интервью.

Сам Ермолов постарел сильно. Высох, исхудал в черенок лопаты, лишь глаза остались яркие, живые, бескомпромиссные: "Смирись, Кавказ! Идет Ермолов!" Первый посол в Республике Русалок не впал в старческий маразм, не спился и не озлобился на белый свет. Поэтому журналисты бегали к нему до сих пор. Едкий старикан мог сделать колонку, даже подвал номера одним глубоким замечанием или острым вопросом.

Вот и сейчас журналист интересовался:

– Мы стоим на пороге новой войны. Войны за бессмертие! На последней чрезвычайной сессии ООН люди обсуждали контрмеры…

Ермолов хмыкнул, не снисходя до ответа. Ярко-зеленый здоровенный попугай, сидящий на жердочке, без клетки, посмотрел на журналиста вполне осмысленно и даже с укоризной. Журналист на взгляд не ответил, потому что читал из планшета следующий вопрос:

– А как вы относитесь к движению индепендентов? Могут ли люди обойтись без технологий Тумана?

– Без технологий Тумана я бы помер еще лет восемь назад. Хреновый из меня индепендент.

– Понятно. А как вы полагаете, радикальному крылу индепендентов удастся выполнить программу-максимум?

– И что у них теперь в максимуме?

– Нелюди в космос, планету натуралам, все такое.

– Кур-р-рва, Гер-ральт, натур-рал! – Попугай перекрутился на насесте, переступил и моргнул. Ермолов пожал плечами, выключил трансляцию с набережной Севастополя. Поглядел за окно. Тополиный пух, жара, июль… Вот же привязалась песенка, мода, чтоб ее…

Повернулся к журналисту:

– Мое любимое сравнение – охотник из палеолита, попавший в Геную или там Венецию пятнадцатого века. В четырнадцатом чума, там неинтересно.

– Курва! Кур-рва! Сахар-рок! – расхохотался попугай.

Журналист покосился на птицу. Старик подошел к бару, вытащил бутылку "Боржоми":

– Вина мне уже нельзя, а ведь какие мои годы. Вот, и куда нам автаркия, глупость! Человек для будущего приспособлен плохо. Даже Стругацкие еще черт знает когда придумали процедуру фукамизации. Улучшения организма. Защита от болезней, устойчивость к радиации, и так далее… Так вот… – гостю Ермолов налил в хрусталь, а себе в старый, видимо, любимый, стакан белого металла.

– Так вот, попал наш охотник Грым Большое Ухо в Геную. Ладно там техника, корабли, доспехи, блоки, лебедки и все такое. Удивительно? Да, удивительно. Но все же рычаги…

– Кур-рва, кур-рва, Ар-рхимед! Пер-ревер-рнуть Тер-ру!

– … Лодки, одежду, дома люди знали с древнейших времен. А вот сама идея государства, писаного закона. Письменности, которая необходима для того же суда, для торговли, Пирамида власти, принципы наследования…

– Кур-рва, пир-рамида, фар-раон!

Журналист отпил глоток и подтолкнул:

– Вроде что-то знакомое, есть же в племени вождь и шаман.

– Только племя больше трехсот человек распадается, число Данбара двести пятьдесят, мне каждый месяц непризнанные гении с важным видом намекают: неспроста оно однобайтовое!

– Пожалуй, наш Грым сильно удивится.

Ермолов тоже отпил минералки и поставил стакан увесисто, внушительно, как печать на расстрельный список.

– Мы как тот охотник, всегда стоим на пороге нового. Нового "чего-нибудь". Войны, кризиса. Вся фантастика пытается увидеть в будущем нечто, чего раньше не существовало. С годами великие озарения превращаются в сборник забавных технических курьезов. А уж когда читаешь, как, по мысли великих древних, это следовало выполнить на практике…

Отпихнув попугая, щелкнувшего большим клювом у самого уха, журналист проворчал:

– Банальность!

– Я уже старик. Мне можно.

– Да! Вы, как ветеран столкнулись с вопросом еще при зарождении Республики Русалок.

– Кур-ва! Кур-рва! Не стр-реляйте, мы р-республиканцы!

Ермолов улыбнулся неприятно:

– «Демократия – это не когда делаешь то, что нравится народу. Демократия – это когда делаешь то, что нужно для народа». Подразумевается, что говорящий лучше народа знает, чего ему, народу, нужно.

– Сталин, да?

– С резьбой елда! – захихикал старик. – Падме Амидала, восьмой… Или девятый эпизод "Звездных войн". Правнуки смотрят, я так, мимо проходил, случайно услыхал, поразился.

– Кур-рва! Кр-ровавый тир-ран! Дер-рьмокр-рад!

– Мы выходим на определения. Что такое демократия и свобода слова, в вашем понимании?

Старик постучал пальцем по столу. Сейчас же попугай слетел и заинтересованно поглядел на руки:

– Кур-рва! Кор-рмилец, дай пожр-рать!

– Вот самая правильная свобода слова, – без тени усмешки сказал Ермолов, высыпая корм в лоток. – Попугаю разрешается говорить все в любое время суток. Зато думать птица не умеет и говорит лишь то, чему я научил.

Журналист удовлетворенно кивнул: вот из этого можно сделать… Не статью, так приличный блог в ленту. Повернул планшет камерой к столу:

– Кстати, стакан у вас красивый.

Ермолов сперва улыбнулся, а потом помрачнел:

– Подарок дедушки, он тоже дипломат. Еще с Громыко…

Гость опять отстранил попугая, на сей раз примеривающегося к пальцам:

– Стакан – оружие героев?

– Дипломат роет могилу ножом и вилкой. А это, выходит, уже семейная реликвия, наш родовой, хе-хе, меч. Дед все обещал рассказать, откуда взял, да так и не успел.

Ермолов помолчал; промолчал и попугай: он сосредоточено клевал гранулы из кормушки.

– Дед умер от инфаркта, когда солнцевские взорвали машину отца. Вот, память.

Старик щелкнул ногтем по краю посудины, та отозвалась неожиданно густым, "колокольным" тоном.

Стакан серебряный, толстые стенки, выпуклый литой рельеф, доведенный чеканкой. Стиль рисунка литовско-татарский: важно шествующие звери степного начертания попирают мощными лапами классический балтский орнамент, прорастающий по всему свободному полю.

(c) КоТ

Гомель

Первый день весны – середина лета 2020