Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Михаил Светлов

98. ПОЗДРАВЛЕНИЕ

 
Когда исполнится двадцать шесть.
Стараясь спокойным быть,
Ты смотришь назад, ты годы свои
Называешь по именам.
 
 
Еще не настал
Обеденный час,
До ужина так далеко!
Каким это образом, черт возьми,
Получается двадцать шесть?..
 
 
Потом, как порядочный человек,
Ты в руку берешь портфель —
Серьезен, как бог,
Ты идешь исполнять
Обязанности свои.
 
 
И, схвачен работой,
Ты узнаёшь,
Как много людей и дел,
И молнией вдаль
Уносит обед,
И ужин давно остыл.
 
 
И ты возвращаешься домой
В египетской темноте.
Звезды баюкают не спеша
Ночных извозчиков сон.
 
 
Торговцы,
Не спящие никогда,
На рынок уже спешат…
И ты удивляешься, как дитя,
Молодости своей.
 
 
Ты у витрины
На миг встаешь
И смотришь в зеркальный мир:
Ты молод!
Ты снова годы свои
Называешь по именам.
 
 
И ты называешь все двадцать шесть!
И каждый из них – комиссар,
И каждого
Убивают в упор,
И жизнь моя, как Баку!
 
 
И кровь моя
Высоко-высоко
Из скважины сердца бьет,
И кровь мою
Везут поезда
Цистернами по стране.
 
 
Как скорая помощь,
Стране моей
Автомобильный бег.
Я молод, друзья!
Это кровь моя
В движенье приводит их.
 
 
Она увеличивает быстроту
Тяжелых бронепоездов,
Чтоб после
Тяжелым осадком лечь
На дно деревенских ламп.
 
 
Я молод, друзья!
Это кровь моя
Шумит по моей стране,
Она над моей,
Над твоей головой
Проносит аэроплан…
 
 
И я на скамье
Погружаюсь в сон,
В небесно-радостный сои,
Вокруг меня
Стоят сторожа,
Как ангелы у дверей.
 
 
Мимо меня,
Не видя меня,
Первый бежит трамвай:
Увы, к сожаленью,
Друзья мои,
Нефть ему не нужна.
И я направляю
Свой путь домой —
Часок-другой доспать,
И жизнь с поздравленьем
Приходит ко мне
На следующий день.
 
 
Я рад ее видеть
Везде и всегда,
Я дьявольски молод! Но
Мне всё же
В следующем году
Исполнится двадцать семь.
 

1929

99. ПРИЗРАК БРОДИТ ПО ЕВРОПЕ

 
Призрак бродит по Европе,
Он заходит в каждый дом,
Он толкает,
Он торопит:
«Просыпайся!
Встань!
Идем!»
 
 
По Европе призрак бродит,
По заброшенным путям,
Он приходит,
Он уходит,
Он бредет по деревням.
 
 
Ветер бьется под кудлатой,
Под астральной бородой,
Пахнет ландышем и мятой,
Дышит классовой борьбой.
 
 
По Европе бродит призрак,
Что-то в бороду ворчит,
Он к романтикам капризным,
Как хозяйственник, стучит.
 
 
Мир шатается под взглядом
Воспаленных, гнойных глаз…
Он хозяйственным бригадам
Дал рифмованный приказ.
 
 
Он порою неурочной
Заглянул ко мне домой,
И спешит Дальневосточной
Отнести подарок мой.
 
 
Он идет сквозь лес дремучий
И бормочет всё одно:
«Мчатся тучи, вьются тучи,
Петушок пропел давно!»
 
 
Соучастник, соглядатай —
Ночь безумеет сама,
Он при Энгельсе когда-то,
Он давно сошел с ума.
 
 
Он давно в дорогу вышел,
И звучит, как торжество,
И звучит, как разум высший,
Сумасшествие его.
 

1929

100. ВСТУПЛЕНИЕ К ПОВЕСТИ

 
О душа моя!
Ты способная девочка. Ты
Одною из лучших
Считалась в приготовительном классе…
Ты из юбок своих вырастаешь,
Меняешь мечты
И уже начинаешь по каждому поводу
                                                клясться.
 
 
Ты – мещанка, душа моя!
Ты – жрица домашнего плена…
Это время прошло,
Это славное время, когда
Ты, по мненью Верхарна,
Тряслась,
Трепетала,
Провожая
Бегущие рядом с тобой поезда.
 
 
Поездов не видать…
Ты скрипишь на домашней оси —
Переросток пассивный,
Исключенная из комсомола…
Слышишь?
Рюмки звенят,
Поднимая высокое «си»,
Им тарелки на «до»
Отвечают раскатом тяжелым…
 
 
«До»…
«Си»…
До сих пор отдаленный напев
Поднимается к небу
И падает, осиротев;
Поле жарких боев
Покрывается легким морозом.
Голос в русло вошел,
И поэт переходит на прозу.
 
 
Свой разбрызганный пафос,
Свой пыл
Он готов обязаться,
Собирая по каплям,
Разложить по частям и абзацам,
Чтоб скрипело перо,
Открывая герою пути,
Чтобы рифмы дрожали,
Не смея к нему подойти.
 
 
Он придет – мой герой,
Оставляя большие следы…
Он откуда придет?
Из какой социальной среды?
Он пройдет сквозь республику,
И, дойдя до восточной границы, —
Мы условились с ним,—
Он обязан мне будет присниться!
 
 
В петушиное утро,
Подчиняясь законам похода,
Он пройдет,
Освещен
Старомодной расцветкой восхода.
Под свинцовым осколком,
Придавленный смертною глыбой,
Он умрет вдалеке
И шепнет, умирая:
«Спасибо!»
 
 
Нет!
Он сразу займется,
Он будет, наверно, упорен
В заготовительном плане,
В сортировке рассыпанных зерен…
 
 
Впрочем, делай что хочешь!
Если б знал ты, как мне надоело,
Выбирая работу тебе,
Самому оставаться без дела.
Что мне делать теперь
И какой мне работой заняться,
Если повесть моя
Начинает опять волноваться?..
 

1929

101. ДОН-КИХОТ

 
Годы многих веков
Надо мной цепенеют.
Это так тяжело,
Если прожил балуясь…
Я один —
Я оставил свою Дульцинею,
Санчо-Пансо в Германии
Лечит свой люэс…
 
 
Гамбург,
Мадрид,
Сан-Франциско,
Одесса —
Всюду я побывал.
Я остался без денег…
Дело дрянь.
Сознаюсь:
Я надул Сервантеса,
Я – крупнейший в истории
Плут и мошенник…
 
 
Кровь текла меж рубцами
Земных операций,
Стала слава повальной
И храбрость банальной,
Но никто не додумался
С мельницей драться, —
Это было бы очень
Оригинально!
 
 
Я безумно труслив,
Но в спокойное время
Почему бы не выйти
В тяжелых доспехах?
Я уселся на клячу.
Тихо звякнуло стремя,
Мне земля под копытом
Желала успеха…
 
 
Годы многих веков
Надо мной цепенеют.
Я умру —
Холостой,
Одинокий
И слабый…
Сервантес! Ты ошибся:
Свою Дульцинею
Никогда не считал я
Порядочной бабой.
 
 
Разве с девкой такой
Мне возиться пристало?
Это лишнее,
Это ошибка, конечно…
После мнимых побед
Я ложился устало
На огромные груди,
Большие, как вечность.
 
 
Дело вкуса, конечно…
Но я недоволен —
Мне в испанских просторах
Мечталось иное…
Я один…
Санчо-Пансо хронически болен,
Слава – грустной собакой
Плетется за мною.
 

1929

102. ПИСЬМО

 
К моему смешному языку
Ты не будь жестокой и придирчивой, —
Я ведь не профессор МГУ,
А всего лишь
Скромный сын Бердичева.
 
 
Ты меня хотя бы для приличья
Выслушай, красивая и шустрая,
Душу сквозь мое косноязычье,
Как тепло сквозь полушубок,
Чувствуя.
 
 
Будь я не еврей, а падишах,
Мне б, наверно, делать было нечего,
Я бы упражнялся в падежах
Целый день —
С утра до вечера.
 
 
Грамматика кипела бы ключом!
– Кого-чего…
– Кому-чему…
– О ком, о чем.
 
 
Вот ты думаешь, что я чудак:
Был серьезен,
А кончаю шуткой.
Что поделать!
Все евреи так —
Не сидят на месте
Ни минутки.
 
 
Ночь над общежитием встает
И заглядывает в эти строки.
Тихо-тихо по небу плывет
Месяц, как Спиноза одинокий.
 
 
Эта ночь, я знаю, отдалила
Силача Самсона от Далилы.
Как же мне от этих чувств сберечь
Тихий голос мой
И слабость плеч?
 
 
Месяцы идут,
Проходит лето,
И о том, что молодость уйдет,
Комсомольский маленький билет мой
Каждым членским взносом вопиет.
 
 
Меланхолик, на твоем пути
Я стою задумчивый и хмурый,
Потому что бицепсы мои
Далеко не гордость физкультуры.
 
 
Мы с какой угодно стороны
Несоединяемые части:
Я – как биография страны,
Ты – ее сегодняшнее счастье.
 
 
Извини мне темперамент мой,
Я насчет любви глухонемой,
Просто ветер мчался по стране,
Продувая горлышко и мне.
 
 
Ночь над общежитием стоит,
Дышит теплым запахом акаций.
Спят рабфаковцы…
И лишь один не спит —
Это я, как можешь догадаться.
 

1929

103. ИСТОЧНИК

 
Ловкая, маленькая
Бежит вода —
Куцым источником
Туда-сюда…
 
 
А я —
        скалою на склоне дня —
Хочу разгадать секрет:
Почему
Этот неодушевленный предмет
Живет быстрее меня?
 

1929

104. СМЕРТЬ

 
Каждый год и цветет
И отцветает миндаль…
Миллиарды людей
На планете успели истлеть.
Что о мертвых жалеть нам!
Мне мертвых нисколько не жаль!
Пожалейте меня! —
Мне еще предстоит умереть!
 

1929

105. ПЕРЕМЕНЫ

 
С первого пожатия руки
Как переменилось всё на свете!
Обручи катают старики,
Ревматизмом мучаются дети,
 
 
По Севану ходят поезда,
В светлый полдень зажигают свечи,
Рыбам опротивела вода,
Я люблю тебя как сумасшедший.
 

1929

106. РАЗЛУКА

 
Вытерла заплаканное личико,
Ситцевое платьице взяла,
Вышла – и, как птичка-невеличка,
В басенку, как в башенку, пошла.
 
 
И теперь мне постоянно снится,
Будто ты из басенки ушла,
Будто я женат был на синице,
Что когда-то море подожгла.
 

1929

107. ВЫДУМКА

 
Девушка от общества вдали
Проживала на краю земли,
Выдумкой, как воздухом, дышала,
Выдумке моей дышать мешала.
 
 
На краю земли она жила,
На краю земли – я повторяю…
Жалко только, что земля кругла
И что нет ей ни конца, ни краю…
 

1929

108. «Гудками ревут…»

 
Гудками ревут,
Буферами бряцают
Вошедшие в ночь поезда;
И смотрит на землю
И тихо мерцает
От нечего делать звезда.
 
 
Мосты и тоннели,
Холмы и отроги,
Равнины и солончаки…
И поезд проходит,
И профиль дороги
Колеблет его позвонки.
 
 
В грязи по колено,
Готовый к морозам,
Высоких столбов эскадрон
Нам вслед посылает
За азбукой Морзе
Фарфоровых чашечек звон.
 
 
К рассвету со всех четырех сторон
Пение птиц, и солнечный звон,
И шелест мокрых акаций.
Солнце вовсю освещает район
Сплошной коллективизации.
И сразу в размеренный скрип колес
Врывается хриплым шумом овес,
Он солнце себе намотал на ус,
Земля хороша и крепка на вкус!
 
 
Пшеница бушует
На тысячи га
От Днепропетровска
До Кременчуга,
Колосья сошлись
И, склоняясь упруго,
Как звери,
Обнюхивают друг друга.
 

* * *

 
Республика вышла к полям от застав
И, зерна в колосьях своих сосчитав,
Берет меня тихо
За правую руку,
Чтоб пульс мой считать
По высокому стуку.
 
 
Клонится, к осени отяжелев,
Республики нашей
Густой посев…
Людям идти
И песням цвести
На откровенном
Ее пути!
 

1929

109. ТРИНАДЦАТЬ

 
Будет потомками петься
Формула
Наших
Времен:
Корень квадратный из сердца,
Помноженного
На миллион.
 
 
И цифры соединятся,
И пальцы
Вопьются в ладонь…
На что ни разделишь 13 —
Получится дробь…
И огонь!
 
 
Сказкой для внука, для сына
Ты станешь,
Канун Октября.
Пред нами встает годовщина,
Тринадцатой
Домной
Горя́.
 
 
И ходом,
По-прежнему полным,
Жерлами
Жадно дыша,
«Аврора» проходит
По волнам,
Металлом горячим шурша.
 
 
И топок
Недремлющий ропот,
И стук
Миллионов сердец…
Товарищ!
Пред нами Европа
Встает, словно Зимний дворец.
 
 
И Запад встает удивленный —
Он счастлив,
Он выслушать рад
Размеренный марш
Обороны
И песню
Ударных бригад.
 
 
Споем же о нашей отваге,
О том,
Как, пройдя сквозь бои,
Тяжелую землю варягов
Взвалили на плечи свои.
 
 
О песне,
Что пела винтовка,
О пламенной песне огня,
И в лад нам
Споет забастовка,
Немецким
Металлом
Звеня.
 
 
И цифры соединятся,
И пальцы
Вопьются в ладонь…
На что ни разделишь 13 —
Получится дробь…
И огонь!..
 

1930

110. ПРИЯТЕЛИ

 
Чуть прохладно
И чуточку мокро.
Гром прошел через Харьковский округ.
Через радуги
Круглый полет
Над районами
Солнце встает.
 
 
И жара над землей полыхает,
И земля, как белье, высыхает,
И уже по дороге пылят
Три приятеля – трое цыплят:
 
 
«Мы покинули в детстве когда-то
Нашу родину – наш инкубатор,
Через мир,
Через пыль,
Через гром —
Неизвестно, куда мы идем!»
 
 
…Ваша жизнь молодая потухнет
В адском пламени фабрики-кухни,
Ваш извилистый путь устремлен
Непосредственно в суп и в бульон!
 
 
Так воркуйте ж, пока уцелели,
Так легки и ясны ваши цели,
Психология ваша проста
И кончается у хвоста.
 
 
Но заведующему совхозом,
Где так поздно не убрана озимь,
Где проблема к проблеме встает, —
Больше хлопот и больше забот!..
 
 
Он не может, как вы, по-куриному
Проедать свой прожиточный минимум,
Он встревожен, с утра он спешит —
По провинции жито бежит
Чрез поля,
Чрез овраги сырые,
Через будущих дней торжество,
Через сердце мое и его,
Через реконструктивный период.
 
 
Роет землю
Багровый от крови
Указательный палец моркови,
И арбузов тяжелые гири
Всё плотнее,
Всё крепче,
Всё шире…
 
 
Над совхозом июльский закат,
И земля в полусонном бреду…
Три приятеля – трое цыплят,
Три вечерние жертвы бредут…
 

1930

111. ПЛОЩАДЬ ДЗЕРЖИНСКОГО

 
Бессонная ночь. Человек
Подходит к окну,
Сквозь дым предрассветный
Он обозревает страну.
Он смотрит за город,
За трубы,
За дым —
На поля.
Не в службу, а в дружбу
Кругом колосится земля.
 
 
Товарищ доволен.
Он вверх поднимает глаза,
Он смотрит на небо,
Которое – как бирюза.
В предутренних тучах
Кружит и гудит самолет —
Синица,
Которая море зажжет.
 
 
Бессонная ночь. Человек
Всё глядит из окна
На площадь Дзержинского…
Утро.
Рассвет.
Тишина.
 
 
И вот продирают сквозь сон
Жестяные бока
Первый трамвай
И первый бидон молока.
У стрелочниц
Сон еще закрывает глаза,
Но бьет уже в уши
Звонков молодая гроза.
Как следует солнце
Еще не проснулось над миром —
Сердитый кондуктор
Повздорил уже с пассажиром…
 
 
И рельсы бегут,
Извиваясь в огромные кольца,
И жизнь закипает
И бьет через всякие меры.
И —
Либкнехта младшие братья —
Идут комсомольцы,
И – внуки Чапая и Щорса —
Идут пионеры.
 
 
И сверстников наших
В прохожих мы узнаём…
Площадь Дзержинского —
Днем.
 
 
Сумерки подступают,
Вечер встает над Москвою,
По трафарету окрашен
В синее и голубое.
Луна поднимается.
Падает медленный свет
На площадь Дзержинского…
 

1930

112. КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ

 
Ломая барьеры,
Через фронты,
Творя большие дела,
Простая молодость моя
На Красную площадь шла.
Кумач над полком,
Свинец со штыком,
Грохот броневика,—
Так начинался
Светлый день
Рождения большевика.
 
 
Республика встала
Во весь свой рост
Большой Кремлевской стеной,
И я перед нею —
Совсем малыш,
С наперсток величиной.
– Как видишь, я здесь.
Я пришел к тебе
Из далеких, из южных мест.
На все свои слабости,
Честное слово,
Я наложил арест,
И я не присяду,
Не отдохну,
Пока ты мне не велишь… —
Так разглагольствовал
Перед стеной
Мужественный малыш.
 
 
В нашем Союзе
Люди растут
В четыре раза быстрей;
Я начал с борьбы,
Я совсем не мечтал
О пиратах больших морей.
Кумач над полком,
Свинец со штыком,
Стихотворенья строка,—
Так начинался
Светлый день
Рождения большевика.
 
 
Пехота проходит,
Рысью летит
Кавалерийский отряд,—
Красная площадь
В первый раз
Принимала первый парад.
Республика слушала
Речь вождя
У глухой Кремлевской стены…
Так проходила
По площадям
Боевая юность страны.
 
 
Конница скачет,
Отряды идут
Со штыками наперевес,
Лазурным шатром
Опрокинулась вниз
Бездонная глубь небес.
Оркестры гремят,
Рапортуя вождю,
Печатают шаг войска,—
Так продолжается
Светлый день
Рождения большевика.
 
 
Громкий дождь
И тихий снег
Падают на Мавзолей,—
Четырнадцать вьюг
Над ним гудят,
Четырнадцать Октябрей.
И выше встает
Вокруг него
Огромных труб высота,
И люди со всех сторон несут
Ему свои рапорта.
 
 
Из Дагестана,
Кряхтя, пыхтя,
Дожевывая пилав,
Ползет небольшой,
Но крепкий завод,
В подмышки трубу зажав: —
Я, черт его знает,
С каким трудом
Поднялся – и вот я иду.
Я тоже из тех,
Которые ты
Построил в этом году!
 
 
Пехота проходит,
Мчится в опор
Кавалерийский отряд,
Героев полей,
Бойцов индустрии
Выстраивается парад.
Качая станиной,
Блюминг идет,
Встали в строй дизеля,
Нефтью бьет,
Углем шебуршит,
Пшеницей шумит земля.
 
 
Площадь больших
И малых дел,
Площадь горячих лет,
Площадь усилий,
Площадь побед,
Которым названья нет,
Непримиримой
Крови напор,
Яростный штурм в века…
Так завершается
Светлый день
Рождения большевика.
 

1931

113. ПЕСНЯ («Ночь стоит у взорванного моста…»)

Н. Асееву

 
Ночь стоит у взорванного моста,
Конница запуталась во мгле…
Парень, презирающий удобства,
Умирает на сырой земле.
 
 
Теплая полтавская погода
Стынет на запекшихся губах,
Звезды девятнадцатого года
Потухают в молодых глазах.
 
 
Он еще вздохнет, застонет еле,
Повернется на бок и умрет,
И к нему в простреленной шинели
Тихая пехота подойдет.
 
 
Юношу стального поколенья
Похоронят посреди дорог,
Чтоб в Москве еще живущий Ленин
На него рассчитывать не мог.
 
 
Чтобы шла по далям живописным
Молодость в единственном числе…
Девушки ночами пишут письма,
Почтальоны ходят по земле.
 

1931

114. МОНОЛОГ

 
Очень толстый
Секретарь ячейки
Жаловался мне на полноту:
– Мне, мой друг,
Уже невмоготу
По Донбассу мчаться на линейке.
 
 
Каждый вправе
Мне задать вопрос,
Что, как смерть,
Для коммуниста страшен:
«Где воспитывался?
Где ты рос?
Гильдией какою был украшен?
 
 
Ты не с нами,
Ты не наш на вид!
Ты чужой нам,
Судя по приметам…»
 
 
Между тем, клянусь,
В моей крови
Ничего купеческого нету.
Молоток отца
Еще гремит,
Подбивая конские копыта,
Я ж грозой
Свинцовою умыт,
Школою буденновской
Воспитан.
 
 
Бронепоезд в ночь
Меня качал…
В дождь,
И в снег,
И в ливень я начал
Делать большевистскую погоду
С девятьсот семнадцатого года.
 
 
А теперь,
Линейкою пыля,
Весь в поту,
Не ведая покоя,
Я кричу земле:
«Угля! Угля!»
Я ей внутренности
Рву киркою.
 
 
Ты простую истину пойми,
Что с добычей
Всё не так уж просто,
Чтоб процент
С шестидесяти семи
Нам поднять —
И непременно до ста!..
 
 
Дисциплиной
Сжав материки,
По земле идут большевики,
И земля у них спросить боится:
В ту ли сторону она вертится?
 
 
Ветер пылью
Покрывает путь
И шумит у старых берегов,
Пафосом
Накачивая грудь,
Выдувая рифму из стихов.
 
 
Он солому сдул
С разбитых крыш
Старой николаевской России.
Он стучит
По крышам небоскребов.
Он шатает
Эйфелеву башню,
Он опрокинул
Все представленья
Об устойчивости капитализма…
 
 
А у нас —
Ударные года,
Быстрота
Неутомимых рук,
Электричества
Гудящая струя,
Неба и земли взаимопомощь…
 
 
Скоро ночь,
А Горловка не спит:
По земным артериям глубоким
Бродят коммунисты и шахтеры
Повышать земли температуру
Убыстренным пульсом вагонеток.
 
 
Ветер пылью
Покрывает путь,
Обдувая нас
Со всех сторон…
Мы идем,
Не замедляя шага,
И вожди, простые, как друзья,
Руки нам на плечи положили…
 

1932

115. ПОЛЬСКИЙ ДЕНЬ

 
Опять подымают
Свой пламенный зов
На башне старинной
Двенадцать часов.
И ветер по шляху
Взмахнул и застыл,
Где гетман Хмельницкий
Бойцов схоронил.
Легенды проснулись
За старой стеной,
Заснул заключенный,
И спит часовой.
Молчат перекрестки,
Дороги темны,
Над миром решеток —
Ни звезд ни луны.
Для тех, кто не стерпит,
Для бунтовщиков
В свободной республике
Много замков.
Для тех, чья свобода
В крови не застыла,
Палач приготовил
Веревку и мыло.
За тех, кто справляет
Свой суд над тобой, —
За них голосуй
Посиневшей рукой,
Чтоб раны твои
Зацвели, загнивая,
Чтоб славилась Польша
От края до края…
По камерам снова
Тюремщик зовет, —
Пылающий полдень
Над Польшей встает.
Свинцовые тучи
Над Польшей плывут…
Кто робок и тих, —
Голосуйте за кнут!
К идущей вечерне
Звонарь зазвонил,
И вечер кровавый
Над Польшей застыл.
Тревожные тени
Встают на полях, —
Восстаньями бредит
Измученный шлях.
Приблизится полночь
И время придет —
Пожары подымут
Свой огненный взлет.
О муках ночных
И о пытках рассвета, —
Проклятая Польша! —
Ты вспомнишь об этом.
Пожар распускает
Кровавые ленты…
Мы выберем смелость
В твои президенты…
Над тюрьмами бродит
Тяжелая мгла.
Свирепая полночь
На Польшу легла…
 

1932

116. ОСЕНЬ

 
Мечется голубь сизый —
Мало ему тепла…
Новгород,
Суздаль,
Сызрань
Осень заволокла.
 
 
Тянется косогором
Осени влажный след…
Осень степей, которым
Миллион с хвостиком лет.
 
 
Тащится колымага
Грустными лошадьми…
Осень, в зданье рейхстага
Хлопающая дверьми.
 
 
Руки закинув за спину,
Вброд перейдя реку,
Осень – глуха и заспанна —
Бродит по материку.
 
 
Плачется спозаранку
Вдоль глухих пустырей
Осень тевтонов и франков,
Осень богатырей!..
 
 
Давайте, товарищи, дружно
Песню споем одну
Про осень, которую нужно
Приветствовать,
Как весну!
 
 
Много хорошего выйдет народа
В такое хорошее время года!
 

1932

117. «В каждой щелочке…»

 
В каждой щелочке,
В каждом узоре
Жизнь богата и многогранна.
Всюду – даже среди инфузорий —
Лилипуты
И великаны.
 
 
После каждой своей потери
Жизнь становится полноценней —
Так индейцы
Ушли из прерий,
Так суфлеры
Сползли со сцены…
 
 
Но сквозь тонкую оболочку
Исторической перспективы
Пробивается эта строчка
Мною выдуманным мотивом.
 
 
Но в глазах твоих, дорогая,
Отражается наша эра
Промелькнувшим в зрачке
Трамваем,
Красным галстуком
Пионера.
 

1932

118. ПЕСЕНКА

 
Чтоб ты не страдала от пыли дорожной,
Чтоб ветер твой след не закрыл, —
Любимую, на руки взяв осторожно,
На облако я усадил.
 
 
Когда я промчуся, ветра обгоняя,
Когда я пришпорю коня,
Ты с облака, сверху нагнись, дорогая,
И посмотри на меня!..
 
 
Я другом ей не был, я мужем ей не был,
Я только ходил по следам,—
Сегодня я отдал ей целое небо,
А завтра всю землю отдам!
 

1932

119. ПОТОП

 
Джэн!
Дорогая!
Ты хмуришь свой крохотный лоб,
Ты задумалась, Джэн,
Не о нашем ли грустном побеге?
Говорят, приближается
Новый потоп,
Нам пора позаботиться
О ковчеге.
 
 
Видишь —
Мир заливает водой и огнем,
Приближается ночь,
Неизвестностью черной пугая…
Вот он – Ноев ковчег.
Войдем,
Отдохнем,
Поплывем,
Дорогая!
 
 
Нет ни рек, ни озер.
Вся земля —
Как сплошной океан,
И над ней небеса —
Как проклятие…
И как расплата…
Всё безмолвно вокруг.
Только глухо стучит барабан,
И орудия бьют
С укрепленного Арарата.
 
 
Нас не пустят туда —
Там для избранных
Крепость и дом,
Но и эту твердыню
Десница времен поразила.
Кто-то бросился вниз…
Видишь, Джэн, —
Это новый Содом
Покидают пророки
Финансовой буржуазии.
Детский трупик,
Качаясь,
Синеет на черной волне, —
Это маленький Линдберг,
Плывущий путями потопа.
Он с Гудзона плывет,
Он синеет на черной волне
По затопленным картам
Америки и Европы.
 
 
Мир встает перед нами
Пустыней,
Огромной и голой.
Никто не спасется,
И никто не спасет!
Побежденный пространством,
Измученный голубь
Пулеметную ленту,
Зажатую в клюве,
Несет.
Сорок раз…
Сорок дней и ночей…
 
 
Сорок лет
Мне исполнилось, Джэн.
Сорок лет…
Я старею.
Ни хлеба…
Ни славы…
Чем помог мне,
Скажи,
Юридический факультет?
Чем поможет закон
Безработному доктору права?
 
 
Хоть бы новый потоп
Затопил этот мир в самом деле!
Но холодный Нью-Йорк
Поднимает свои этажи…
Где мы денег достанем
На следующей неделе?
Чем это кончится,
Джэн,
Дорогая,
Скажи!
 

1932

120. ПЕЙЗАЖ

 
Я
     в долгу…
             перед Красной армией,
                    перед вишнями Японии,
Перед всем,
             про что
                    не успел написать.
 

В. Маяковский.

 
Япония дремлет в апреле,
Совсем засыпает в июль…
Но в ягодах красных созрели
Свинцовые косточки пуль.
 
 
Широкое тело Востока
Китайскою глоткой мычит,
Маньчжурия с левого бока
Испорченным сердцем стучит…
 
 
Качнулся от легкого гула
Японского сна стебелек, —
Далеко
         в Париже
                        Горгулов
На место Людовика лег…
 
 
Утро ждет
Во всем великолепье,
Над землей
Рассвета позолота…
И вспорхнули
Над китайской степью
Бабочки
Японских самолетов.
 
 
Мальчики глядят
На эскадрилью,
И такая на душе досада:
«Хорошо бы оборвать им крылья,
Посадить их на булавку надо!..»
 
 
Над Китаем исчезают звезды…
Нет светил…
И где искать пропажу?..
Люди думают…
И дышит воздух
Порохом
Восточного
Пейзажа.
 

1933