Текст книги "Пограничники"

Автор книги: Михаил Смирнов

Соавторы: Анатолий Марченко,Дмитрий Жуков,Владимир Беляев,Геннадий Ананьев,Михаил Слонимский,Георгий Миронов,Анатолий Чехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

С басмачеством в Средней Азии вскоре было покончено. Мелкие группы разбежавшихся по пескам бандитов выловили в течение полугода.

Дорого заплатил за эту победу отряд Масленникова, навсегда оставив в пустыне восемнадцать боевых товарищей. Среди них – командир ударной группы Самохвалов, командир артиллерийской батареи Кравченко, секретарь партбюро полка Быба, инструктор политотдела Карпов и еще двенадцать командиров и рядовых бойцов, отдавших свои жизни во имя победы советского строя.

В Музее пограничных войск СССР в центральном экспозиционном зале и сейчас висит алое бархатное знамя, на котором начертано золотыми буквами: «11-му Хорезмскому полку от трудящихся Ташауза». Это алое знамя – частица того омытого кровью знамени Родины, которое высоко нес в течение всей своей жизни Герой Советского Союза генерал армии Иван Иванович Масленников.

Анатолий Чехов

Григорий Степанов

1 Мая 1945 года на Дворцовой площади состоялся парад войск Ленинградского гарнизона. Принимал парад маршал Говоров.

Небо над Ленинградом в ту победную весну было чистое. До налетов ли немцам: их группировка в Курляндии доживала свои последние дни. Солнце щедро изливалось на громадную площадь, зажигая тысячи начищенных пуговиц и золото погон. Зимний дворец, однообразно закрашенный серой краской, весь в язвах от осколков, еще ждал обновления.

Войска выстроились фронтом к дворцу и Александрийскому столпу, на верхушке которого ангел попирал змею, олицетворявшую собою врагов России.

Командующий парадом генерал Степанов вдохнул чистый майский воздух, и над затихшей площадью гулко разнеслись слова команд:

– Равняйсь!

– Смирно-о-о!

– Равнение на середину!

Маршал Говоров, как всегда подтянутый и мрачноватый, ехал вдоль фронта парада не на коне, а стоя в открытой машине, что было тогда невиданным новшеством.

Солдаты, матросы, курсанты, слушатели академий отвечали на его приветствия весело и четко. Довольная улыбка шевельнула седую щеточку маршальских усов…

Торжественным маршем проходили мимо трибуны академии и училища. Позванивая орденами и медалями, шли молодые, но уже заслуженные офицеры. Усердно печатая шаг, шла совсем еще зеленая молодежь. Степанов вглядывался в раскрасневшиеся, подрагивающие от напряжения лица и чувствовал, как его спину покалывает холодок восторга. Когда с ним поравнялся начальник Военно-морского пограничного училища контр-адмирал Садников, мысли Степанова вдруг воскресили ночь на 1 сентября 1941 года…

Тогда он провожал отряд моряков, сформированный из курсантов училища. Над городом гудели вражеские самолеты, слышались взрывы бомб. Капитан 2-го ранга Садников по личному приказу Ворошилова вел отряд занимать оборону на правом берегу Невы, у Ивановских порогов. Генерал смотрел на ровные шеренги морских пограничников, а видел тех, что уходили в ночь, застегнув наглухо бушлаты и надвинув покрепче бескозырки. Они не дали тогда немцам форсировать реку, а через месяц уже сами в составе морского десанта, высаженного в Шлиссельбург, прыгали в холодную воду и шли в атаку под шквальным пулеметным огнем. Их мало осталось в живых, но они захватили плацдарм и потеснили немцев.

В этот солнечный день, когда уже так близка была желанная победа, бессменному начальнику Ленинградского гарнизона Степанову вдруг стало больно за тех, кто никогда уже не увидит солнца. Неумолимая память разворачивала перед ним картины блокады, вызывала из небытия изможденные лица, отчаянные и мужественные глаза… А тихие стоны умирающих не могла заглушить даже бравурная музыка сводного оркестра… Очнуться от воспоминаний Степанова заставил рокот самолетов, пролетавших над площадью, по которой уже проезжала мотопехота, шли танки и самоходки. Да, армия не та, что в начале войны. Скоро войне конец, для большинства армейцев военные будни кончатся, но пограничники останутся на переднем крае.

Григорий Алексеевич Степанов родился 27 ноября 1897 года в деревне Звад, что затерялась в лесах и болотах между Новгородом и Псковом. Бедная была эта деревня, тщетно пытавшаяся прокормиться на торфяной, вечно мокрой земле, где сорные травы осинец и костер душили чахлые всходы ржи. «Осинец да звонец – так и жизни конец», – говорили мужики и занимались отхожим промыслом. В деревне тесали клепки, заготовляли дрова, клюкву и грибы для ненасытного Петербурга, заводы которого алчно поглощали и мужиков, с нужды менявших лесное раздолье на спертый воздух рабочих казарм.

Алексей Степанович Степанов вернулся в деревню горьким пьяницей, буйным во хмелю, бившим жену свою Прасковью Сергеевну смертным боем, выгонявшим ее из избы вместе с детьми на мороз… Алексей Степанович свихнулся от пьянства и помер в какой-то из петербургских больниц в 1908 году.

Прасковья Сергеевна осталась с четырьмя малолетними сыновьями и приемной дочерью («воспитанкой», как говорят в тех краях), взятой в лучшие времена из детского дома. Так кончилось детство Григория Степанова, который успел кончить три класса земской школы. Стал он общественным пастухом, что помнят и по сей день престарелые жители деревни Звад, с гордостью и даже с каким-то удивлением воспринявшие восхождение своего земляка к генеральскому званию. На Егория, когда первый раз в году выгоняют коров на пастбище, напекли, по обычаю, пирогов для пастуха, да и потом наделяли его кто хлебом, а кто деньгами, что было большим подспорьем для обнищавшей семьи. Работал он и батраком у торговца из лежащего неподалеку большого села Вшели.

В канун войны Григорий тоже стал отходником, а затем пополнил армию столичного пролетариата. Сперва был чернорабочим, а потом молотобойцем в ортопедическом институте, пока в мае 1916 года его не призвали в армию и не отправили служить в финский город Вильмонстранд.

Военная служба Григорию Степанову понравилась. Уставный порядок, определенность положения после стольких лет полуголодного существования и неустроенности навсегда внушили ему привязанность к армии. И недаром генерал-лейтенант Степанов с большой теплотой вспоминал о начале своей службы:

«Мне лично пришлось пройти унтер-офицерскую школу в старой армии. Вспоминаю май 1916 года. Маленький город в Финляндии. В числе молодых, недавно прибывших солдат и я, рядовой 172-го запасного полка, В августе нас отбирают в учебную команду. В нее направляют лучших, наиболее выносливых и дисциплинированных. Программа учебной команды была невелика, но строго нацелена. Младший командир – унтер-офицер должен быть мастером огня, отлично знать уставы, строй, отработать командный голос, уметь вести хозяйство подразделения. Учились от зари и до зари…

С тех пор прошло уже более четверти века, но я и до сих пор помню то, чему меня учили в этой команде.

Нельзя сказать, что все обстояло там идеально. Однако надо признать, что качество воинской подготовки было высоким».

Не успел Степанов получить унтер-офицерский чин, как рухнули старые армейские устои. Свершилась Февральская революция, низвергнувшая царское самодержавие, поставившая рядом с офицерской властью выборную солдатскую власть. В июньские дни 1917 года Степанов оказывается в бушующем Петрограде, участвует в демонстрации, выступает на митинге тотчас после большевистского агитатора и поддерживает его от имени солдат. Он всей душой воспринял ленинские лозунги: «Вся власть Советам!», «Долой десять министров-капиталистов», «Вся земля народу без выкупа – немедленно!», призывы же керенских и «гоцлиберданов» отвергал. Но тогда же началось наступление на фронте, и многие поплатились за свои речи на митингах. Озверевшие буржуа избивали рабочих, в армии начали наводить порядок. О том, что случилось со Степановым в те дни, можно судить только по записи в служебном деле:

«За выступление против Временного правительства в июне 1917 года на митинге в городе Петрограде арестовывался и содержался под стражей 12 суток».

В конце августа унтер-офицера Григория Степанова в составе маршевого батальона отправили на фронт под Ригу, в 37-й Туркестанский полк. Там царила паника. Немцы теснили 12-ю армию. Генералы, утратившие власть, растерялись. Солдаты бежали целыми подразделениями. Не помогал и суровый приказ генерала Корнилова расстреливать бегущих на месте.

Фронт разваливался, и уже в августе Григорий оказался в родной деревне, благо до нее было недалеко. Тотчас после вооруженного восстания в Петрограде он съездил в столицу, где пытался устроиться куда-нибудь на работу. Но там было тревожно и голодно. Заводы не работали, питерских пролетариев посылали делать революцию на местах. Двадцатилетний крестьянский парень вскоре вернулся в деревню.

Все так же собирались парни и девки на «беседы»-посиделки то в одной, то в другой избе по очереди. Девушки пряли лен, парни сидели у стены. Иногда плясали. На престольный праздник, в Михайлов день, никто не работал. Муж приемной сестры Сергей Федотов был дорожный рабочий, а потому зажиточней других. Он одолжил Григорию пиджак и голубую рубаху. Малый в тот вечер на «беседе» был неотразим, и девушки сочли его завидным женихом хотя их родители смотрели на Григория косо. «Из батраков», – говорили они.

Немало песен было попето. Немало стаивал у калитки с девушкой. Но так и не женился Григорий, и хорошо, наверно, сделал, потому что вскоре началась для него военная страда во всесжигающем пламени гражданской войны.

31 июня 1918 года войска Антанты захватили город Онегу, а 1 августа – Архангельск. «Проводить „прежнюю“ политику неразрыва с Антантой после Онеги – смешно» [3]3
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 50, с. 134.


[Закрыть], – писал Ленин.

Началась мобилизация в Красную Армию. Григория Степанова отправили в Петроград и зачислили в отдельный Василеостровский батальон, влившийся на Северном фронте в 1-й Рязанский полк.

Под Плесецкой англо-американский отряд полковника Гендерсона был остановлен. В тяжелых боях участвовал и взвод, которым командовал Григорий Степанов. В тридцатиградусный мороз, отражая атаки, рыли окопы. Плохо одетые, голодные, они не пропустили врага. 1 декабря прямо на позиции Степанов был принят в партию.

Степанову исполнилось ровно двадцать два года, когда он впервые увидел Ленина. Молодой помощник командира роты Новгородского полка обороны был послан на губернский съезд Советов, который избрал его делегатом VII Всероссийского съезда Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов.

В Москве к вокзалу для встречи делегатов были поданы грузовики. Держась за кабину, Степанов рассматривал засыпанные снегом улицы столицы, покрытые копотью стены домов – из каждого окна торчала жестяная труба печки-«буржуйки», при помощи которой можно было на несколько минут согреть комнату даже таким скудным топливом, как газета. Трамваи не ходили. Обовшивевшее население терзал тиф.

5 декабря 1919 года в числе 1300 делегатов съезда, одетых в основном в военные шинели, Степанов пришел в Большой театр. Когда Михаил Иванович Калинин объявил, что слово для доклада ВЦИК и Совнаркома предоставляется Ленину, он восторженно аплодировал вместе со всеми, враждебно поглядывая на царскую ложу, где сидели бундовцы и меньшевики во главе с Мартовым.

Степанов смутно помнил потом, что происходило на съезде, не умея по молодости выделить главное. Но Ленина он запомнил навсегда. Запомнил быстрые движения, картавость, доверительный тон выступлений – вождь обращался к нему, и только к нему. И удивительный оптимизм. Все верили в то, что говорил Ленин. В конец разрухи, в прекрасное будущее, когда люди перестанут воевать и начнут работать.

«….Позади лежит главная полоса гражданских войн, которые мы вели, и впереди – главная полоса того мирного строительства, которое всех нас привлекает, которого мы хотим, которое мы должны творить и которому мы посвятим все свои усилия и всю свою жизнь…» [4]4
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, с. 407.


[Закрыть]

Гражданская война приближалась к концу. Войска Западного фронта вели бой уже под Гродно. Помощнику командира 54-го стрелкового полка Григорию Степанову приказали поднять в атаку залегшую роту. Но он так и не дошел до цели. Артиллерия белополяков вела шквальный огонь по всему фронту наступающих. Взрывная волна подбросила Степанова и швырнула на землю. Пришел в себя он уже в госпитале.

Молодые поправляются быстро. Через несколько месяцев зажила рана, отпустила контузия, и Степанов стал слушателем Высших военных курсов Западного фронта, открытых командованием Красной Армии в городе Смоленске.

– Рота, подъем! Боевая тревога! Боевая тревога!

Григорий проснулся не сразу. Крик дневального казался ему продолжением кошмаров, которые мучили его после контузии головы.

– Вставай, Гриша, подъем! – кричал сосед по нарам, толкая его в плечо.

Степанов очнулся. Через секунду он уже натягивал штаны, наматывал портянки… Бегом к пирамиде. Схватил трехлинейку, щелкнул затвором…

– Рота, становись! – уже слышалась новая команда.

Это было 9 марта 1921 года. Еще не рассвело, Но уже отчетливо просматривался плац, роты в строю, пар от дыхания сотен людей.

Митинг был коротким.

– Товарищи курсанты! – сказал комиссар курсов. – При поддержке мирового империализма в городе Кронштадте контрреволюционные элементы подняли мятеж. Во главе контрреволюционеров стоит бывший царский генерал Козловский. Контрреволюционеров активно поддерживают меньшевики и эсеры… Для маскировки цели мятежа и его организаторов создан ревком во главе с эсером Петриченко…

Вопросов не было. На курсах учились бывалые воины – от командиров рот до командиров и комиссаров полков. Все шестьсот человек получили дополнительное оружие – по нагану и по две гранаты. Сытно поели. Впоследствии Степанов даже записал для себя: «Первое и второе блюда были приготовлены из конского мяса, а это было по тому времени отличным питанием…»

Петроград, придавленный серым небом, был пустынен. Из двух с половиной миллионов жителей в нем осталось семьсот тысяч. Редкие прохожие равнодушно скользили взглядом по отряду, направлявшемуся разоружать флотский экипаж в казармы на Крюков канал.

В казармах курсантов встретили неприязненно, но мирно.

– Ну, морячки, сдавайте оружие!

– Берите, коли надо…

На моряках были все такие же широченные клеши. Некоторые «для красоты» нашили на них перламутровые пуговки. Революционным духом здесь и не пахло. Да и не было уж среди моряков тех, кто в семнадцатом году брал Зимний и утверждал революционный порядок.

– За отказы подчиниться Советской власти экипаж будет расформирован. Стройся – и на вокзал…

– А мы не против Советской власти…

– Мы за Советы, да только без коммунистов!

Выкрикнувшего мятежный лозунг взяли под караул как зачинщика. Но в общем обстановка была непонятная. Бывшие офицеры – командиры экипажей – отсиживались по домам. Галдевших морячков посадили в тот же эшелон, на котором приехали курсанты, и отправили куда-то на юг.

С Лисьего Носа форты Кронштадта были видны как на ладони, но взять их оказалось непросто. Уже отбито несколько атак, предпринятых по льду Финского залива, уже деморализованы некоторые части, сконцентрировавшиеся в районе Сестрорецка и Ораниенбаума… Новый удар готовился тщательно. Курсантов из Смоленска и Витебска свели в бригаду. В части прибыли триста делегатов X съезда партии во главе с К. Е. Ворошиловым.

Степанову дали взвод и отправили в разведку к 7-му форту. Главное было узнать, не взорван ли лед вокруг укреплений.

Две ночи подряд Степанов с товарищами, одетые в белые халаты, подползали к самому форту, слышали разговоры и ругань часовых. Время от времени из форта били наугад пулеметы. Пули, визжа, рикошетили об лед. И тогда разведчики замирали. Нет, лед у форта не взорван, он толст и надежен, проволочных заграждений нет…

В три часа ночи на 17 марта цепи двинулись к 7-му форту. Они прошли уже половину пути по льду, когда заговорили пулеметы мятежников. Снаряды крепостной артиллерии стали крошить лед, который, разлетаясь со страшной силой, валил с ног бойцов, увечил и убивал их.

Вскоре стало светло. Наступление захлебнулось, цепи залегли в полутора километрах от фортов.

Делегат X съезда, комиссар 6-й стрелковой дивизии Смирнов встал и бросился вперед, увлекая бойцов. Степанов служил в этой дивизии во время польской кампании. На его глазах Смирнова скосила пуля. Но порыв уже был подхвачен, бойцы ворвались в 7-й форт.

Мятежники отступали к 6-му форту. Их по пятам преследовали курсанты, обегая громадные полыньи, пробитые снарядами…

Когда взяли 6-й форт, Григорий Степанов едва не свалился с ног от усталости. Но его послали доложить командующему П. Е. Дыбенко о том, что бригада взяла форты и выступает в направлении Кронштадта. И снова лед, лед, скользят ноги, болит каждая мышца. Из Кронштадта доносились пулеметные очереди и взрывы. Там уже шел уличный бой…

Впереди Степанов заметил залегшую цепь. В бинокль он увидел белые халаты. Свои! Но никто из бойцов не двигался. Подойдя ближе, Степанов увидел трупы. На голом льду всю цепь скосила пулеметная очередь. Как шли, так и полегли один подле другого.

Бывший председатель Центробалта, лихой моряк и командир Дыбенко обрадовался известию о подкреплении. Он сказал Степанову, что в городе идет бой за каждый дом. Вскоре в город ворвался кавалерийский полк, прискакавший из Ораниенбаума. В уличных боях кавалерия помогла пехоте сломить сопротивление мятежников – среди них пронесся слух, что прибыла конница Буденного…

Григория Алексеевича Степанова за героизм, проявленный при подавлении кронштадтского мятежа, наградили боевым орденом Красного Знамени.

Впоследствии Степанов говорил, что кочующая из учебника в учебник фраза об атаке Кронштадта «по тонкому льду» неправильна. Лед был прочный вокруг Кронштадта в ту морозную ночь. И говорил со знанием дела – именно он, красный разведчик, был послан проверить состояние льда перед атакой.

Утром 19 марта курсы построились и по льду походным порядком ушли в Ораниенбаум.

В октябре того же года Степанов стал пограничником. Командиром роты.

Это было ровно через месяц после того, как Совет Труда и Обороны постановил: «Передать охрану сухопутной и морской границы РСФСР во всех отношениях в ведение ГПУ, для чего создать отдельный пограничный корпус войск ГПУ».

Степанов не прослужил и месяца в городе Сестрорецке, как его перевели на другой берег Финского залива, в Усть-Лугу. Ехать туда пришлось через город Кингисепп, бывший Ямбург. Ныне город, дважды побывавший у Юденича, лежал в развалинах. На руинах висели лозунги, призывавшие к борьбе с мировым империализмом. У обочины железной дороги валялись искореженные паровозы.

К месту службы Степанов добирался на лодке по реке Луге. Тяжела оказалась новая служба. Сняв клетушку у местных жителей, Степанов стал объезжать подчиненные ему кордоны.

«В кордоне насчитывалось не более 7 бойцов, – вспоминал Г. А. Степанов. – Поэтому приходилось нести службу по 14–16 часов в сутки. Отдельных зданий, где бы размещались кордоны, на первых порах не имелось: хорошо, если кое-где удавалось самим оборудовать под дежурку старую баню, сарай. В 1923 году в деревне Муромицы, недалеко от Псковского озера, был выстроен первый дом для кордона. Это был праздник… Продуктов получали тогда недостаточно, приходилось самим промышлять и охотой, и рыбной ловлей… В числе пограничников имелись малограмотные и даже неграмотные… Недоедавшие, недосыпавшие, плохо одетые бойцы самоотверженно несли службу… При свете лучины (коптилки были далеко не всюду) молодежь сама училась грамоте: читала газету, книгу, изучала оружие, военное дело…»

К сожалению, не осталось никаких сведений о том, как проходила служба самого Степанова. Он был человек чрезвычайно скромный, и, если ему приходилось писать, он почти никогда не упоминал о себе, о своей роли в тех или иных событиях. А граница в те годы жила напряженной жизнью. Редкие кордоны пограничников всякий день подвергались опасности полного уничтожения. Их командир, сутками не слезавший с коня, ежечасно подвергался риску попасть в засаду…

В стране, разоренной гражданской войной, не хватало самого необходимого: хлеба, обуви, одежды, спичек, керосина, соли, мыла… Доставка контрабанды в Россию сулила громадную прибыль. Вдоль всей границы действовали «транзитные лавки», на которых по ночам зажигались красные фонари, служившие маяками для продавцов и покупателей контрабандных товаров. Обозы в первое время шли через границу почти в открытую, контрабандисты были прекрасно вооружены и готовы на все. Особенно много контрабанды доставлялось зимой по льду Финского залива. Обратно вывозилось золото, ценности.

Пользуясь контрабандистскими явками, шпионы всех мастей легко пересекали границу в обоих направлениях.

Степанов со своей ротой не раз вступал в настоящие бои с отрядами контрабандистов и вскоре отбил у них охоту к наглым попыткам пересекать границу. Тогда торговцы контрабандными товарами переменили тактику. Границу с Эстонией в свое время проложили наспех. Угодья некоторых деревень оказались за рубежом. Деревню Мертвицы, например, граница разрезала пополам, и поэтому для крестьян она не существовала. Об одном из случаев применения контрабандистами новой «тактики» рассказывал сам Степанов:

«Глухой осенней порою по проселочной дороге медленно двигалась скорбная процессия. Старая кляча с усилием тянула телегу с гробом. Хмурый возница шел рядом с пожилой женщиной, закутавшей лицо в платок. „Кормильца хоронят“, – подумал шедший мимо пограничник Богданов. При виде его возница хлестнул лошадь, ускорил шаг, а женщина стала рыдать. Это насторожило пограничника. Документы были в порядке, и все же он потребовал открыть крышку гроба: вместо покойника там лежала ценная контрабанда».

Время от времени Григорий Степанов писал при неверном пламени коптилки пространные письма. Он свертывал их треугольниками и отправлял в Сестрорецк. Ответа он всякий раз дожидался с нетерпением.

С Валентиной он познакомился на танцевальном вечере в сестрорецком клубе. Семнадцатилетней девушке приглянулся бравый, подтянутый командир, но не успела она узнать Григория поближе, как его перевели в далекую Усть-Лугу. И вдруг он появился снова в Сестрорецке, веселый и добрый, в новенькой гимнастерке, затянутый в поскрипывающие ремни. Валентине нравилось, что за ней ухаживает совсем «солидный», двадцатипятилетний мужчина, да еще награжденный орденом, что тогда было великой редкостью. Но она еще не думала всерьез о замужестве, и его предложение застало ее врасплох. Григорий сказал, что ему дали всего три дня отпуску, и просил решить его судьбу тотчас…

А через неделю молодожены уже пытались наладить быт в краю, где мало кто говорил по-русски, где не было никаких развлечений, где население пробавлялось только контрабандными товарами, с чем так непреклонно боролся командир-пограничник. Проводя иногда по нескольку суток одна в комнатке, которую сняли молодожены, Валентина поплакивала. Степанов очень боялся, что такая жизнь ей надоест и она уедет от него. Но Валентина справилась с собой, и они весело тянули бечевой против течения Луги лодку с пожитками, когда Степанов получил приказ о переводе под Кингисепп, на разъезд Сала, куда его назначили комендантом участка.

Это было в то самое время, когда установилась новая структура пограничных войск: застава, комендатура, отряд, округ. Коменданту подчинялись пять застав, и он приравнивался по должности к командиру батальона. Три комендатуры составляли пограничный отряд.

Новая должность Степанова была очень ответственной. Он сменил на ней знаменитого впоследствии Генриха Тедера, который по заданию Центрального Комитета Эстонской компартии принял участие в подготовке восстания таллинских рабочих. Рабочие выступили 1 декабря 1924 года с оружием в руках.

Но восстание не удалось. Многие рабочие после разгрома бежали в Советскую Россию. Буржуазное правительство Эстонии обещало большую денежную награду тому, кто выдаст скрывавшегося Тедера. Степанову хватало забот на границе в это тревожное время…

Именно на таких, как Степанов, опиралось Советское государство, создавая новую армию. Малоимущий крестьянин, батрак, рабочий, нижний чин в старой армии, краснознаменец. Не хватало лишь образования.

Высшая пограничная школа, а затем Военная академия имени Фрунзе дали Степанову знания, необходимые кадровому командиру.

Об одиннадцатом «ударном» выпуске академии есть неоднократные упоминания в современной мемуарной литературе. Прославленные полководцы, листая старые фотоальбомы, вспоминают годы учения с проникновенной теплотой, понятной всякому, кто пребывал в стенах какой-нибудь из «альма-матер»…

Уже в марте 1928 года стали прибывать для сдачи вступительных экзаменов кандидаты в слушатели академии. Их размещали в общежитии Третьего дома Советов. По любопытному совпадению в 1919 году Степанова, делегата VII Всероссийского съезда Советов, поселили в том же здании и едва ли не в той же комнате, где он жил теперь.

Готовиться к экзаменам было трудно. В каждой комнате – по 20–30 человек. Кто зубрит, кто развлекается – шум стоит невообразимый. Степанов, затыкая уши, упорно штудировал уставы.

С уставами командиры справлялись, но с общеобразовательными предметами дело было из рук вон плохо. Генерал армии М. И. Казаков вспоминает экзамены по географии и настолько слабые знания поступавших, «что их ответы вызывали недоумение у членов экзаменационной комиссии и смех среди слушателей академии, которые являлись сюда поразвлечься „откровениями“ новичков».

В конце концов все решало рабоче-крестьянское происхождение, послужной список и страстное желание учиться… Степанова зачислили в академию, и с октября начались занятия в старом здании на улице Кропоткина.

Преподавателями академии были в основном бывшие офицеры и генералы старой армии, среди которых наиболее известен прославившийся впоследствии своим подвигом Д. М. Карбышев. Они давали обширные знания и требовали от слушателей полной отдачи сил.

Лучшие традиции русской армии, многовековой опыт ее, сконцентрированный в лекциях профессоров академии, становился той прочной основой, опираясь на которую развивали военное искусство будущие полководцы Великой Отечественной войны.

Трудоспособность Степанова в годы учения поражает. Он не только догоняет своих товарищей, получивших до академии более фундаментальное образование, но и принимает самое активное участие в общественной жизни. Он член центрального партийного бюро академии. Мало того, он становится ответственным редактором печатного органа академии «Фрунзевец-ударник», многие страницы которого посвящены вопросам военной теории. Трудно было узнать в подтянутом и начитанном командире бывшего пастуха и молотобойца. Впрочем, с рабочим классом связь у него самая тесная – жена Валентина работает на электрозаводе строгальщицей…

В мае 1931 года на традиционной встрече выпускников академий с членами Политбюро выступал Михаил Иванович Калинин. Он говорил о священном долге командиров – всегда быть готовыми к защите Родины. После завтрака выпускники пели в Георгиевском зале боевые песни, признанные танцоры лихо плясали. И среди них был Григорий Степанов…

У офицеров-армейцев есть поговорка: «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут». У пограничников что ни назначение, то «Кушка». Служба их всегда протекает вдали от центров цивилизации и сопряжена со многими опасностями.

Степанова назначили начальником Джебраильского пограничного отряда. Если до сих пор ему доводилось служить только на севере, то после академии он отправился на юг, в Азербайджан.

Граница с Ираном проходит по быстрому Араксу, который то и дело переплывали конные отряды бандитов, державших в страхе местное население. Новый начальник изучал обстановку. Только в 1930 году на этом участке границы произошло девяносто стычек с бандитами – 97 из них убито, 19 ранено, погиб 21 пограничник.

Буквально через месяц после прибытия Степанова адъютант отряда Гусаров доложил ему: в два часа ночи пограничники вступили в бой с бандой, уходившей за кордон после ограбления села Моллы; два бандита убиты; погибли начальник заставы Резиньков и три красноармейца.

Степанов узнал, что пограничники погибли из-за своей беспечности. Они попали в засаду, потому что шли без охранения. Разведка же была организована из рук вон плохо. Такие выводы сделал Степанов в своем приказе.

В отряде хромала дисциплина, почти всех бойцов трепала жестокая малярия, люди страдали от чирьев и умирали от брюшного тифа. Заболела и жена Степанова. В тяжелом состоянии он отправил ее в Тифлис и не получал несколько месяцев ни одного письма. Беспокойство его все возрастало, так как Валентина ждала ребенка…

Но подчиненные видели Степанова всегда спокойным и уверенным. Любопытно читать первые приказы Степанова по отряду – решив дать бой болезням, он дотошно занимается вопросами гигиены, заботится о банях, о чистоте пищи, об огородах и свежих овощах. Бойцы подробно инструктируются, как пользоваться сетками от комаров, что были повешены над каждой кроватью, – «с вечера убивать комаров внутри сетки… не соприкасаться с сеткой во время сна…».

К четырнадцатой годовщине Октября положение в отряде стало гораздо лучше. «Пролетарский праздник трудящиеся СССР встречают в обстановке развернутого социалистического строительства и тяжкого кризиса всей капиталистической системы, – говорится в праздничном приказе по отряду. – Вступили в строй АМО, Харьковский тракторный, в ноябре пускается в строй Нижегородский автозавод…»

Страна строила, накапливала мощь. А на юге возникла угроза жизни миллионов советских людей. На одном из участков границы, которую охранял отряд Степанова, вспыхнула эпидемия чумы, занесенной из-за рубежа. 10 декабря 1931 года умер старший лекпом 2-го пограничного участка Андреев, оказывавший помощь заболевшему красноармейцу Куликову…

Чума! Теперь на пограничников возлагалась и задача создать новый заслон, не пропустить страшную болезнь из очага заражения. И они с этой задачей справились…

Но было бы ошибкой думать, что, занятые борьбой с многочисленными болезнями, пограничники ослабили охрану границы. Степанов понимал, что без разведки, без слежки за каждым шагом бандитов ему с ними не совладать. А помочь в этом ему могли только местные жители и… сами бандиты – те из бандитов, которых бы удалось привлечь на свою сторону, заставить работать против главарей…

Степанов, уже ставший членом исполкома Нагорно-Карабахской автономной области, был прекрасно осведомлен о действиях бандитов, о грабежах и убийствах, о запугивании местного населения. За пять последних лет жителей пограничных селений терроризировали сарыкская и ахмедлинская банды, во главе которых стояли злейшие враги Советской власти, мусаватисты Назар Джафар Кулу-оглы и Абдулла Искандер-оглы.