Текст книги "Пограничники"

Автор книги: Михаил Смирнов

Соавторы: Анатолий Марченко,Дмитрий Жуков,Владимир Беляев,Геннадий Ананьев,Михаил Слонимский,Георгий Миронов,Анатолий Чехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Из вражеского тыла вышла малая часть отряда Ивана Копенкина во главе с начштаба Николаем Подкорытовым. Подкорытов, человек смелый, умный, думающий, своим суровым и правдивым рассказом о партизанской одиссее лишний раз подтвердил давно вынашиваемые генералом Строкачем мысли о необходимости более широкого, целенаправленного, планомерного технического оснащения борьбы в тылу врага, разгоравшейся все сильнее. Отряды Ковпака, Сабурова, Емлютина, Дуки, бывшего командира-пограничника Наумова стали грозной для врага силой потому, что их деятельность корректируется штабом, они связаны «радиомостом» не только с УШПД, но и между собою. Совершенствование методов руководства движением со стороны штаба прямо-таки необходимо.

Надо безотлагательно просить помощи у Центрального штаба партизанского движения, у Ставки! К этому выводу пришел генерал Строкач.

Скромный, непритязательный в быту, любящий свое дело и умеющий работать отреченно, самозабвенно, он в интересах дела сейчас готов был адресоваться в самые высокие инстанции, вплоть до личного обращения к Верховному Главнокомандующему. Гремела на весь мир битва в Сталинграде, судьба войны решалась на берегах Волги, и в этот час Красной Армии огромную помощь оказывали партизаны и подпольщики. Их вклад в будущую победу может стать стократ большим, если движение получит необходимую помощь. Вопросы, связанные с новой, более значительной ролью партизанского движения, тревожили, конечно, не одного Строкача. Они назрели в масштабах всей страны, и вот пришло время их решать.

Осенью, когда генерал Строкач вслед за передислокацией в столицу штаба сам приехал в Москву, его вызвали в Ставку к Верховному. Незадолго перед этим руководитель ЦШПД генерал Пономаренко и командиры больших партизанских отрядов Украины были на приеме у Сталина, и здесь было принято решение об организации крупных рейдов на Правобережную Украину силами партизанских соединений Ковпака и Сабурова. Таким образом, получил развитие план, который давно волновал командующего партизанским движением на Украине. План обсуждался на заседаниях ЦК республики, и Сабуров и Ковпак получили задания разведать перспективы рейда. Когда были намечены маршруты тысячекилометрового невиданного рейда, о них доложили в Ставку, и там они получили одобрение. Верховный при этом сказал, что активная помощь партизан, на которую Ставка рассчитывает, значительно сократит сроки окончания войны. Было ясно: деятельность партизан получила высокую оценку.

Тимофей Амвросиевич, как депутат Верховного Совета СССР, несколько раз видел Сталина до войны, два-три раза присутствовал уже во время войны на совещаниях, но в личной беседе общался с Верховным впервые.

Непохожий на свои многочисленные портреты, в просторном, светлом, наполовину занятом огромным длинным столом кабинете, он выглядел простым, доступным.

Почти не выпуская часто гаснущей трубки из руки, он мягкими, неслышными шагами ходил по кабинету, слушал чрезвычайно внимательно, неожиданно останавливался и направлял на собеседника тяжелый взгляд.

Члены Украинского ЦК и генерал Строкач разместились компактно, вместе, наискось от них тоже группой сидели члены Политбюро и Государственного Комитета Обороны; главной фигурой ни на минуту не переставал быть Сталин, даже когда слово брал кто-то из этих последних. Он с внимательной, даже подчеркнутой чуткостью адресовался к Строкачу и сидевшему рядом с ним секретарю ЦК республики, худощавому, располагающе-симпатичному Коротченко. Вопрос касался будущего партизанского движения, предстоящего рейда на Правобережье, и Сталин задавал много вопросов. Робость, которая поначалу сковывала Тимофея Амвросиевича, прошла, он чувствовал себя спокойно и уверенно.

Потом по предложению Верховного они с Демьяном Сергеевичем ушли в приемную и составили изрядный список необходимого военного снаряжения и боеприпасов для партизанских отрядов Украины. Когда Строкач и Коротченко возвратились, Сталин взял у них бумагу и очень внимательно стал читать, только раз оторвавшись и мимоходом заметив, что боеприпасов могли бы попросить и побольше – ими армия вдосталь обеспечена до конца воины.

– А почему вы, товарищ Строкач, – вдруг остановившись, спросил Верховный, – не записали сюда пушки?

Тимофею Амвросиевичу неудобно было отвечать стоящему у стола Сталину сидя, как тот того требовал. Вдобавок он не понял, всерьез ли говорит собеседник или иронизирует над той массой требований, которые они внесли в список.

– Товарищ Сталин, – отвечал генерал Строкач, – пушки очень громоздки для партизан, даже сорокапятки.

Сталин тихо засмеялся, повел в воздухе трубкой:

– Вы не правы, товарищ Строкач. Пускай партизаны из пушек не сделают ни одного выстрела, но морально они их очень поддержат.

И приписал в конце списка:

«13 пушек 45 мм. Командующему артиллерией – обеспечить. И. Сталин».

Почему не 10 или 15, а именно 13, генерал Строкач так и не узнал. Возможно, оставался какой-то резерв.

От Верховного Тимофей Амвросиевич приехал веселый, окрыленный. Командирам соединений и отрядов присваивали воинские звания, для обслуживания партизан выделялся 101-й авиаполк Гризодубовой… И много иных благ ниспослано было с того дня – от великолепных ленд-лизовских радиостанций, легко принимавших из Москвы любого корреспондента во вражеском тылу, и портативных переносных типографий до новехоньких безотказных ППШ и противотанковых, большой разрушительной силы гранат.

На Тверском бульваре, восемнадцать, в главном здании, разместились ЦК КП(б) Украины, Верховный Совет республики и во дворе, в отдельном двухэтажном флигельке, – УШПД.

В штабе всегда было шумно, тесно, накурено. Юноши и пожилые люди, девушки и молодые женщины – многие в самом неожиданном одеянии и при оружии, представлявшем все арсеналы Европы. Украинская певучая мова, русско-украинский смешанный говор, русская твердая речь; степенные подрывники, молоденькие радистки, знающие себе цену снайперы, пропахшие лекарствами медицинские работники, шумливые газетчики, внимательно-рассеянные писатели, озабоченные работники штаба. Люди только что из немецкого тыла, заросшие, суровые, порой в промокших бурых повязках, за поясом «парабеллумы» или «вальтеры», на поясе – штык-тесак, на плече – «шмайсер», за широченным кожаным голенищем – рожки автоматов, пропахли дезинфекцией и дрянным трофейным эрзац-табаком. Потом они уже в «московском обличье»: модно подбритые височки и даже брови, пахнут «Тройным одеколоном», курят «Беломор» фабрики «Ява», скрипят кожей ремней, топочут вечными кирзовыми сапогами, ведут разговоры: «А она смеется и отвечает…» или: «Пока тут прохлаждался, немец там на наших напер…»

И вот уже эти ребята летят туда: подтянутые, строгие, новенькие награды на гимнастерках, черные, необбитые автоматы, пистолеты, наборные плексигласовые рукоятки у финских ножей. «Ну прощевайте, хлопцы, до встречи в Киеве…»

Улетели в ковпаковское соединение радистки – помощник начальника отделения связи Галя Бабий и ее подруга Клава Яковлева – координировать действия генералов Ковпака и Федорова. Настроение у всех было радостное – в Сталинграде добивали Паулюса. Гризодубова перед отлетом из Внуково расцеловала обеих. Генерал Строкач пожелал ни пуха ни пера (он посылал самых лучших радисток – дело было очень ответственное) и тихо, словно от себя, попросил:

– Девушки, прошу постараться соединить надежной связью оба отряда. Так это важно – словами не передать…

Задание выполнили с блеском. Но из тыла врага Галя возвратилась одна, напарница ее по просьбе Ковпака была оставлена у него на связи. В последнее время многое улучшилось в обеспечении партизан. С нового, 1943 года генерал Строкач издал приказ по УШПД: во избежание ошибок выброску людей и грузов должен сопровождать офицер штаба. Крупные же соединения часто сооружали аэродромы, на которые искусные летчики Гризодубовой сажали свои тяжелые «дугласы». А ведь было как – горько вспомнить: Галину подругу Веру Булавину забросили на дерево; повисла она, сбежались немцы: «Рус фальширмегер!» Русская парашютистка подстрелила шестерых, седьмую пулю себе оставила…

Увидев девушек, темпераментный Ковпак сердито закричал:

– Я прошу тол, а мне баб прислали…

Потом успокоился, задал традиционный, ставший у партизан почти поговоркой вопрос:

– Что нового от Строкача?

Когда пришел из Москвы приказ Галине возвратиться, тот же Ковпак забунтовал:

– Не пущу, ты мне тут нужна!

И только приказ Коротченко подействовал – отпустил не ругаясь. Это было хорошим признаком. И даже угостил партизанской кашей собственного приготовления, что уже считалось высшей формой проявления благодарности.

Когда Галина докладывала, генерал Строкач заразительно смеялся:

– Если Сидор Артемьевич не ругался и кашей потчевал, значит Дед был доволен вашей работой, Галя.

Через несколько дней проводил генерал знаменитого боевого подрывника из Харьковского отряда Героя Советского Союза Василия Яремчука.

Его привезли со сквозным пулевым ранением легких. Но заботы партизанской помощницы, какой-то тетки Мотри из Хинельских лесов, да искусство московских врачей, богатырское здоровье атлета Яремчука и природный оптимизм помогли ему воскреснуть из мертвых.

Генерал Строкач приехал к нему в госпиталь. Яремчук оказался очень приметен – грозные черные брови и добрые голубые глаза. А в прошлом был колхозником, студентом, шахтером, учителем. И вот стал подрывником. Сильный, несокрушимый характер!

– Добрый день, Василий Максимович. Вот вы какой. Говорят, немца кулаком убиваете…

– Здравствуйте, Тимофей Амвросиевич. А я вас таким и представлял. Богатырем, который как рукой махнет – и вся партизанская сила идет в наступление на эшелоны…

– Богатыри у нас Ковпак, Федоров, Сабуров, а я просто начальник штаба.

– Как-то я поинтересовался у Ковпака, боится ли он вообще когда-нибудь. Ответил: «Наибiльше боюсь, що не зроблю шкоды нiмцям до того, як уб'ють мене». И я тоже так. Когда первый эшелон подрывал, волновался точно на вступительных экзаменах в институт. Думал: хоть бы не пропасть, пока не загорится и не станут взрываться в вагонах снаряды. А потом уже и смерть не страшна. После были всякие эшелоны – с танками, боеприпасами, солдатами… У моей подрывной группы теперь такое правило: бросать под откос только ценные эшелоны.

– А как узнаете о них?

– Свои люди на станциях. А кроме того, немцы сами оповещают: перед составами с танками и с живой силой летят над дорогой самолеты и полосуют из пулеметов… А однажды вижу, катит эшелон на запад, у нас все готово, только надо хлопцам дать команду, чтоб крутили ручку электромашинки. Тут я кричу: «Отбой!» Увидел в окнах перевязанных фрицев.

– Пожалели раненых?

– Лежачего не бьют…

9 мая 1943 года Яремчук выступал на Третьем всеславянском митинге в Колонном зале. Говорил страстно, речь произвела сильное впечатление на всех, хотя в числе выступавших были отличные ораторы – писатель Фадеев, полковник Свобода, кинорежиссер Довженко…

Улетел Яремчук, а вскоре и генерал Строкач засобирался в неприятельский тыл.

Вылетали вечером 4 июня 1943 года из Внукова. Оперативная группа штаба, подрывники во главе с Ильей Стариновым, радисты – в их числе Галина Бабий, и даже кинооператор военкор Лев Кумок. Ждали генерала Строкача, а он в штабе тоже дисциплинированно ждал – Верховного все не было в Ставке, и не у кого было попросить окончательного разрешения на вылет. Уже все надели парашюты, потом сняли их; летчики нервничали – они должны были отвезти группу и вернуться через «пропускные ворота» над линией фронта затемно – в воздухе рыскали хищные «мессеры».

Когда прямо на летное поле выскочил знакомый строкачевский «шевроле», настроение у отлетавших было кислое.

– Отбой дали летчики, – ответил полковник Старинов на вопрос генерала Строкача.

– А Валентина Степановна?

– Она тоже считает, что ночь коротка и не успеть вернуться назад.

– Такие хлопцы, а одну женщину не смогли убедить…

То ли перед доводами Тимофея Амвросиевича, то ли перед обаянием его не устояла Гризодубова. Лунц, лучший пилот полка, пошел к «Дугласу»:

– Давайте в самолет, летим! Придется не через ворота, напрямую…

Над линией фронта, едва полоснули прожектора и загремели зенитки, пилот резко пошел на снижение. Неслись в каких-то трехстах метрах от земли. Сильно и точно колотили вражеские зенитки. Пламя близких разрывов плескало в оконца, и несколько раз осколки, пробив фюзеляж, плюхались в кабину. Прочертили цветные стежки трассы с истребителей, но скоро «мессеры» отстали – слишком низко летать они не решались. Стало тихо. Из кабины пилотов вышел неторопливый Лунц:

– На такой полет, товарищ генерал, можно решиться один раз в жизни.

Строкач серьезно, без улыбки, кивнул.

– Это верно. Но если бы зенитчики каждый раз попадали в цель, давно не было б авиации ни у немца, ни у нас.

Летели шесть часов. Внизу темнели леса Южной Белоруссии. Проплыла Припять сизой лентой.

– Огни!

– Сигналят, ура!

Это район Лельчиц, река Уборть. Район контролируют партизаны Сабурова.

Сели. В тишине хлопнула дверь. Запахло росистым лугом. Послышался рокот снижающегося самолета. Пока на руках закатывали в укрытие лунцевский «Дуглас», село еще несколько самолетов; из одного вышла, снимая шлем, улыбающаяся Гризодубова:

– Из-за вас, Тимофей Амвросиевич, нам тут дневку устраивать.

– Ничего, партизаны нас в обиду не дадут.

На лошадях поехали в лагерь Сабурова. Генерал Строкач, с пограничных годков не садившийся на коня, с радостью убедился, что наездник он по-прежнему уверенный и конь чутко слушается его.

Он обнимал прославленных партизанских командиров и комиссаров: Сабурова, Федорова Алексея, Бегму, Дружинина, Кизю, второго Федорова – Ивана, Маликова, Ковпака, Руднева, Мельника, Покровского. Подошел улыбающийся «товарищ Демьян» – секретарь ЦК КП(б)У Коротченко, поцеловались, заговорили о предстоящем совещании. Строкач привез утвержденный Ставкой план штаба по развертыванию боевой деятельности украинских партизан на весну – лето сорок третьего года. Красная Армия готовилась к битве за Харьков, Донбасс, Левобережье, за Днепр, и надо было согласовать с ее предстоящими наступлениями партизанскую тактику.

Совещания с командирами соединений и отрядов. Парад партизан. Вручение боевых наград. Поездки в отдаленные отряды. Беседы с партизанами – командирами и бойцами. Многие часы ночных раздумий над картами – чаще всего с Демьяном Сергеевичем Коротченко, а потом радисты, сменяясь для еды и краткого сна, отправляли шифровки в Москву. «Целые простыни» передавали на Тверской бульвар, восемнадцать. Невероятная работоспособность Строкача и Коротченко не только поражала окружающих, но и требовала подражания. Они оба как будто соревновались в выносливости: после бессонной ночи, даже не забираясь в свой сооруженный из плащ-палатки «курень», брились, потом купались в прозрачной ласковой речонке Уборть, пришивали свежие подворотнички, чистили сапоги, наскоро завтракали – и опять были готовы работать, работать.

Партизанские командиры поставили вопрос перед ЦК республики и штабом: какую политику вести в отношении отрядов украинских националистов? Участились случаи нападений и зверских расправ оуновцев с сочувствующим и помогающим партизанам населением. Генерал Строкач отвечал жестко, недвусмысленно: во-первых, разоблачать всеми методами; во-вторых, не вступать ни в какие контакты с ними, и особенно не позволять им навязывать хитроумные «договоры о нейтралитете»; в-третьих, помнить: борьба с гитлеризмом – главная задача времени, и если националисты первыми не нападают, самим не разворачивать против них боевых операций, но в то же время всеми средствами, вплоть до применения оружия, препятствовать им обижать население.

Проводили в рейды соединения Алексея Федорова, Ковпака, Бегмы, молодого боевого генерала Наумова, сменившего зеленую фуражку пограничника на папаху с алой лентой. И осталась группа работников ЦК и штаба один на один с наступавшей на партизанскую Малую землю сорокатысячной армией карателей. Конечно, невозможно было скрыть от врага факт пребывания на Уборти десятка партизанских генералов, прилеты и отлеты многочисленных транспортных самолетов в течение целого месяца. И немецкое командование, занятое начавшейся на Курской дуге битвою, все же сумело оценить опасность, которая таилась в зловещей для него встрече партизанских вожаков с партийными и военными руководителями движения.

И вот ежедневно стали наведываться «гости» – в безоблачном небе с утра до вечера нудно зудели «рамы», прилетали на бомбежки и штурмовки леса «хейнкели» и «мессершмитты». Часть товарищей генерал Строкач отправил, осталась малая группа из штаба, и она попала в самое пекло – фашистские автоматчики уже неотступно шли по следам, не давая отдыха. Сам совершенно не спал, измучился, почернел даже. Стали лезть в голову воспоминания о скитаниях осенью сорок первого… Своим сказал с усмешкой: «Я уж себя уничтожу так, что немец ни орденов, ни пуговиц не найдет…»

Вот тут-то прямо с неба и свалился на ближнее ржаное поле бесстрашный «Дуглас». Из него вышли Наумов и Лунц. Спасители, верные товарищи в трудный час смертных испытаний!

– Я прибыл в «веселую» пору, – пожимая руку Строкачу, сказал Наумов. – Передали вашу радиограмму, оставил своих на начальника штаба – и к вам на выручку. Вижу, «котогонка» в самом разгаре…

Стемнело.

Бойцы наумовского отряда уже вели перестрелку с наседавшими немцами. Тимофей Амвросиевич, пока всех сидящих в самолете не вызвал по имени, не разрешил закрыть дверь. Почва была трудная, песчаная, и даже опытный пилот Лунц с трудом поднял машину в воздух. «Дуглас», едва не скапотировав, пронесся над бегущими по полю, стреляющими гитлеровскими солдатами…

Перед самым форсированием Днепра партизаны осуществляли грандиозную по масштабам совместную с Красной Армией операцию, разработанную штабом.

Вот уже освобожден Киев, и к границам Родины подходит Красная Армия. Штаб посылает своих партизан теперь в оккупированную Польшу, Чехословакию. Появляются в УШПД радисты, подрывники, газетчики, бойцы и командиры, что уже не во вражеском тылу, а на свободной земле своей ходят. Прибегает к генералу Строкачу взволнованная радистка Майя Блакитная, возмужавшая, загорелая и красивая той особенной красотой, какую дает женщине сознание своей чистоты и исполненного трудного долга. А брата ее Игоря Акаловского вызывает генерал Строкач:

– Готовьтесь лететь в Словакию в составе оперативной группы…

Туда же собирается и Вячеслав Квитинский, минер не менее талантливый, чем известный Василий Яремчук. Он сидит в кабинете Строкача и рассказывает о себе: родом из Белоруссии, служил в артиллерии, стал подрывником в тех войсках, где фронт со всех четырех сторон, а тыла нет.

– Смотрите там, – наставляет Тимофей Амвросиевич. – Вы первые ласточки, которые за пределами страны будут представлять ее Европе. Несите наше знамя высоко! Воюйте там так же, как здесь, на Украине.

Крутолобый, упрямый, крепкий, прощается Вячеслав с генералом Строкачем. Он немногословен, как и все белорусы. И так же надежен. В нем осталось многое от его учителей, под командованием которых он целых два года партизанил на Украине, – бывших пограничников Николая Подкорытова и Андрея Грабчака.

Вскоре после освобождения Украины, осенью 1944 года, начальник УШПД генерал-лейтенант Строкач получил новое назначение – заместителем наркома внутренних дел республики и одновременно начальником Управления по борьбе с бандитизмом.

Сдал генерал Строкач дела по УШПД, принял дела в наркомате и уже следующим утром отправился из Киева в Ровно.

В «мерседесе» их было трое: водитель, бывалый воин Иван Трощенко, замнаркома генерал Строкач и его адъютант капитан Леонид Фридман, вечно улыбающийся, довольный миром юноша. Позади шел «студебеккер» с охраной, двумя десятками автоматчиков во главе с лейтенантом.

Изношенный за войну «студер» все отставал, и в конце концов его надоело дожидаться – лимузин умчался вперед. За Новоград-Волынским дорогу обступил лес.

Их обстреляли на повороте дороги, когда машина замедлила ход. Били из ручного пулемета и автомата. Капитан схватился за свой ППД, генерал расстегнул кобуру огромного своего маузера:

– Стрелять пока не надо, Ваня, гони на полную!

В облаке пыли, поднятой «мерседесом», в них нелегко было попасть, и вскоре стрельба стихла. Через несколько километров находилась резервная пограничная часть, генерал велел свернуть к ней.

У шлагбаума он сказал подошедшему лейтенанту в зеленой фуражке:

– Нас только что обстреляли из леса возле поворота, вот здесь, – и указал место на карте.

Лейтенант побежал к полевому телефону: «Боевая тревога!» В расположении забили в рельс, послышались отрывистые команды, лай рвущихся с поводков служебных собак. Через несколько минут полосатая балка шлагбаума ушла вверх, и два «студебеккера», полные пограничников, с ревом рванулись к дороге.

Генерал вышел из машины и с волнением принялся расхаживать взад и вперед. Пограничники действовали, как всегда, быстро, умело, сноровисто.

Не прошло и часа, как «студебеккеры», теперь их было уже три, подъехали к КПП. Окруженные солдатами, шли двое не очень молодых мужчин, заросших щетиной, со связанными назад руками. Их взяли с немецким пулеметом неподалеку от того места, где они стреляли: бандиты и не думали отпираться, сказали, что имели приказ командира рия (отделения) устроить на дороге засаду.

Генерал даже не допросил оуновцев, приказал отправить в Ровно. Подозвал командира пограничников:

– За смелые и энергичные действия объявляю всем участникам поимки бандитов благодарность.

Подошел понурый командир охраны – шуточное ли дело, замнаркома попал под огонь.

– Вы не виноваты, лейтенант, – сказал генерал. – Мы поедем теперь медленнее.

В Ровно одним из первых представился генералу начальник отдела по борьбе с бандитизмом майор Дядюн. Он вошел в кабинет четким строевым шагом бывалого солдата:

– Товарищ генерал-лейтенант…

– Хорошо, хорошо, товарищ майор, – прервал его доклад Тимофей Амвросиевич. – Давайте поздороваемся, и прошу вас к карте. Мы с вами просто так поговорим, как старые боевые товарищи.

Суровое лицо майора просветлело. Он крепко пожал протянутую ему руку – уважительный тон генерала произвел на него сильное впечатление. Они в самом деле уже встречались – в начале весны 1941 года полковник Строкач привел полк пехоты для борьбы с бандеровцами, начавшими под руководством своих эмиссаров – гитлеровских агентов – бандитские операции в предвидении войны против СССР. Во время прочесывания лесов и познакомились.

– Ну рассказывайте, Андрей Семенович, о себе и о делах.

Майор Дядюн принадлежал к числу тех незаметных и незаменимых работников, на которых всегда все держится благодаря их уму, энергии и преданности работе.

Дядюн мальчишкой-красноармейцем прошел вдогонку за бегущим деникинским воинством от Орла до Черного моря. Потом явился домой, в Донбасс. И старый дед его по прозвищу Крым (он молодым туда ходил на заработки) встретил внука так: «Ты дэ був? В бильшовиках. Воны уси грабители. И мать твоя кацапка…» Бросил внуков подарок – табаку пачку – и ушел. А в другую войну, Отечественную, немцы убили его сына, Андреева отца, за то, что Андрей и два его брата воевали во внутренних войсках, в танковых, в коннице. Погнали деда копать немцам оборону. А он был, по характеристике Андрея Семеновича, «купоросный», вспыхнул и сказал полицаю: «Не буду рыть окопы против своих сынов. Иди отсюда, предатель!» Привел тот автоматчика, и немец убил сына деда Крыма, а дед на похоронах кричал, что внуки его придут и отомстят за смерть отца. Те самые внуки, которых он обзывал «кацапами»…

У генерала Строкача Дядюн вскоре стал одним из тех настоящих помощников, с которыми служебные отношения у людей, преданных делу самоотреченно, сами собою переходят в большую человеческую дружбу.

Тимофей Амвросиевич быстро вошел в курс местных дел.

Руководители оуновского движения могли внедрять свою идеологию только с помощью методов террора и в среду темную, некультурную, забитую. Потому что лозунг «Украина для украинцев» по своей изуверской, националистической сути был враждебен народу, не отвечал его исконным чаяниям ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Он звал к изоляции от других народов, объявлял их всех врагами. Поляки становились «ляхами», русские – «кацапами», украинцы, не исповедующие национализма, советские люди – «схидняками», «восточниками».

Злобен, свиреп, живуч национализм в среде, где не любили книг, где полуграмотный униатский поп был проповедником, учителем, пастырем; невежество, духовное убожество не желало знать, как живут другие люди и народы за теми вон горами и лесами; ненависть к строю, при котором «нельзя нажиться», «стать богатым», который проповедует равенство между людьми и народами, стала основой мировоззрения руководителей ОУН и одураченных ими селян. Националистические керивники (руководители) в свое время преданно и покорно работали на польскую дефензиву, перед войной оказались слугами гитлеровского абвера. Уходя с Украины, немцы оставили бандеровской УПА (повстанческой армии) до ста тысяч единиц оружия. Сам Степан Бандера отсиживался в Мюнхене, как считалось, «под домашним арестом», представлял его в Западной Украине командующий УПА Клим Саур.

Советские армии почти безостановочно вели мощные наступления. Рушилась гитлеровская национал-социалистская империя, которую идеологи ОУН считали для себя образцом, идеалом государственного устройства. Даже самому темному бандиту становилось ясно: если Советы сокрушили Гитлера и гонят его миллионные армии, то какая же участь ждет УПА?.. В августе 1944 года правительство УССР объявило, что прощение ждет всех, кто добровольно выйдет из лесов и сдаст оружие. Чтобы предотвратить распад своей армии, керивники (руководители) ОУН начали невиданные по жестокости действия против частей Красной Армии, пограничных и внутренних войск и особенно против тех селян, кто сочувствовал Советской власти или является ее представителем.

Черный приметный «мерседес» генерала Строкача и «студебеккер» со взводом автоматчиков скоро узнали жители многих городов и сел Ровенщины, Волыни, Тернопольщины. Оперативная группа наркомата и подчиненные ей войсковые подразделения и части действовали активно, смело, методично: сначала в тесном боевом взаимодействии с пограничниками от бандитских отрядов была очищена погранзона, потом все усиливающиеся удары начали принимать бандгруппы, действующие в глубинных лесных районах.

Строкач, приезжая в село, не упускал возможности поговорить с населением, особенно со старыми людьми.

Очень скоро большое человеческое обаяние Тимофея Амвросиевича прошибало стену отчужденности, которой ограждались здешние жители от пришлых людей. Генерал отлично говорил по-украински, мастерски владел шуткой, юмором, не лез в карман за острым словцом и скоро стал чрезвычайно популярен среди населения.

И точно в ответ на это появилась на столе генерала стопка документов, взятых при разгроме районного «схрона» в Бережанах, что на Тернопольщине. В одной из бумаг оказались скрупулезно собранные данные о Строкаче и его ближайшем окружении. Давались словесный портрет генерала, подробная его биография, привычки (в анкетах учитывалось все, вплоть до наклонностей к вину; у Строкача в этой графе стояло «не пьет»), по каким улицам ходит и в сопровождении кого, план здания, где разместилась опергруппа наркомата, и местонахождение кабинета замнаркома; все это заключал решительный вывод: «взять живьем».

После обнаружения этого документа и зная намерения врага, генерал Строкач не изменил своему правилу и по-прежнему посещал села и вступал в беседы с людьми:

– Бывают у вас бандиты?

– Почему не сообщаете властям об их бесчинствах?

– Читаете ли советские газеты и листовки, где печатаются сводки Совинформбюро, сообщается о восстановлении разрушенного войной народного хозяйства?

Отвечали не сразу, долго рассматривали с детски-беззастенчивым любопытством моложавого, приветливого генерала, его улыбчивого адъютанта, никогда не выпускающего из рук автомата, молоденьких солдат охраны с медалями и комсомольскими значками на гимнастерках.

Потом наконец раздавались из-за спин ответы вроде:

– Вы, червоны, пришли и уйдете, а нам перед бандерами ответ держать…

– Явятся, скажут: большевикам служишь, и шворку на шею…

– Они уже разуверились в оуновцах, – говорил Строкач подчиненным, – но они еще мало знают о нашей силе и нашей правде…

А оуновский террор продолжался.

Из Гороховского района, что на юге Волыни, тяжелое известие. Приехала в село учительница, молодая красивая девушка. Руководитель «боивки» – боевой группы националистов – взялся ее завербовать, да получил решительный отпор. Задушена шворкой, возле убитой записка, что казнена как изменница украинского народа…

В Торчине той же Волынской области убили весь районный партийный и комсомольский актив; уцелел только начальник районного отдела НКВД, и то потому, что был в отъезде. Действовал тут «куринь» (батальон) или целый полк УПА…

В России Столыпин некогда насаждал хуторскую систему как опору кулачества: при «санационном» режиме Пилсудского опорой его были «осадники», селившиеся на крошечных хуторках. На одном из таких хуторов в стодоле (овине) бойцы, преследующие банду, увидели леденящую душу картину. На стуле, прикрученный к нему проволокой, сидел молодой солдат. С него был снят скальп.

В карманах гимнастерки лежали его воинская книжка, комсомольский билет, фотографии матери и какой-то девушки…

Освидетельствовавший убитого врач сказал, что казнь совершил человек, знавший искусство хирурга…

Население оказывалось терроризированным бандеровцами. Малейшее подозрение в сочувствии «красным» – и в хате человека появляются ночные гости из «боивки СБ» – боевой группы службы безпеки (безопасности, бандеровского гестапо), поднимают с постели обреченного человека.

– Ты такой-то?

– Я.

– Ты зраднык. Боивка заочно приговорила тебя ликвидировать, как небезпечного для украиньского народу.

И тут же на глазах жены и детей происходит казнь. Палач подходит к жертве сзади, вынимает из кармана и набрасывает на шею сплетенную из конского волоса бечевку – шворку. Короткая конвульсия – и нет человека. Ему надевают на шею бирку с надписью: «Ликвидирован как зраднык украиньского народу. СБ», а потрясенной жене говорят:

– Не закапывай, а то и тебя задавим, и детей.

И она не смеет хоронить мужа на кладбище, а со страхом закапывает через несколько дней где-нибудь в усадьбе…

Но велика сила вековой приниженности, привычки покоряться господам положения: приходят «красные», советские, и редко кто из смертельно обиженных бандеровцами пожалуется на них. Все же эти, что убивают, – «свои», а те, «червоны», «схидняки», – «чужие». И со сдержанной, далеко вглубь загнанной яростью против них, с болью за них беседует с этими людьми генерал Строкач. Бывает же так: борешься за свободу человека, а он не желает этой свободы. Потому что не ведает о ней или за свободу принимает несвободу. Присылают молодых учительниц, а бандеровцы их привязывают к деревьям и разрывают – «зрадныцы украиньского народу». Появляются в горах геологи, ищут полезные ископаемые, а их оуновцы тащат в свои «схроны» и убивают после допросов и пыток – как же, «кацапы» позарились на «чужое добро». Организаторам колхозов та же шворка на шею: «зраднык»…