Текст книги "Хивинские походы русской армии"

Автор книги: Михаил Терентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

О том, что впереди нет воды, Кауфман и Троцкий, по-видимому, не знали, успокоенные самоуверенностью Аминова, но что без хлеба дальше идти нельзя, это понимали все до последнего человека.

Весьма возможно, что не пришли эмир вовремя хлеба, отряд пришлось бы повернуть на Бухару… Этого, конечно, эмир желать не мог. Более или менее вынужденная любезность эмира была оценена не по ее внутренним побуждениям, а по ценности внешней. Вот что писал ему Кауфман от 23 апреля: «Любезное и широкое гостеприимство, оказанное вами войскам великого белого царя, во время пути следования их по вашим владениям, вызывает меня еще раз выразить вам мою искреннюю признательность за ваши соседские чувства к нам». Далее сообщалось, что на его земле построено теперь укрепление для склада тяжестей, но что оно будет защищать его владения от хивинцев и прочее.

Громов также прикупил муки и прислал еще 8 тысяч яиц и краски к 7-му числу. Полторацкий говорит, что и это был подарок эмира, приславшего еще рис и муку. Началась спешная окраска, чтобы послать в другие эшелоны; но 3-й и 4-й эшелоны получили их только на второй день Пасхи. В этот же день на Арстан-бель-Кудук прибыл джигит из Ташкента, с подарками Кауфману и Головачеву, в виде пасх, куличей и т. п., а для войск 16 пудов чаю и 94 пуда сахару.

Между тем, когда дело было уже испорчено и отряд свернул на Арстан-бель, получена была 28-го числа с джигитом телеграмма от начальника главного штаба о неудачах по сбору верблюдов у Маркозова, о беспорядках на Мангышлаке и сформировании другого отряда в Киндерли. В заключение было сказано: «Едва ли сам Маркозов может принять своевременное участие в предположенной экспедиции, и лучше на него вовсе не рассчитывать». Однако из Тифлиса князь Святополк-Мирский телеграфировал от 27 марта (значит, в сутки телеграмма эта попала из Верного, где оканчивался телеграф, в отряд, что невероятно, однако это красуется в «Материалах» на странице 57), что Маркозов выступил уже с 12 ротами, 4 сотнями и 16 орудиями и что в Измукшир придет 9 мая, а Ломакин выступит к 10 апреля. Эта последняя телеграмма могла прийти разве что к 1 апреля и ввиду ее противоречия с известиями из главного штаба, вероятно, принята за апрельскую шутку… По крайней мере Кауфман с этих пор перестал уже гнать отряд сломя голову и свободнее относился к дневкам и невольным остановкам.

Из Казалинска пришло известие, что хивинский хан выслал 21 человека русских пленных с посольством. В числе пленных вернулись купцы Бурнашев и Зайцев, захваченные в 1869 году в степи на меновой торговле; казаки Штинов и Воротынцев, захваченные тогда же на станциях Ждулюс и Кара-Кудук, где они были смотрителями; казаки Долбленое, Гузинов, Солодовников, Попов и Дурманов, захваченные в 1870 г. при катастрофе с подполковником Рукиным; казаки Черных и Сухорукое, взятые под Иргизом в 1869 г., когда барантачи угнали табун лошадей. Казакам Кауфман велел дать лошадей и присоединить к казалинскому отряду, а рыбаков и купцов отправить в Оренбург, выдав всем по 15 рублей.

Послов приказано направить на Арстан-бель-Кудук, вслед за отрядом, но они явились к Кауфману только по занятии нами Хивы.

Праздник Пасхи был отпразднован, как подобает, по крайней мере в первом эшелоне, где был церковный намет и единственный священник, знаменитый отец Малов. Пущено три ракеты в 12 ч. ночи. Офицеры разговлялись у Кауфмана, потом все пошли с поздравлением к представителю царствующего дома, князю Романовскому. Войскам, однако, запрещена была водка, опечатанная поэтому у маркитантов.

8 апреля от полковника Иванова получено донесение, что авангард казалинской колонны придет 9-го на Тамду, всего в трех переходах от джизакского отряда. В этот же день, как сказано выше, пришел и экстренный транспорт с гнилыми сухарями. Можно было уже, по мнению Кауфмана, идти далее, не ожидая ни казалинцев, ни остальных транспортов. Не проверенные ничем рассказы Аминова, назначенного колонновожатым, привели к тому, что отряд пошел дальше большими эшелонами: джизакский разделен на два, а казалинский должен был идти целиком; всего, значит, три эшелона. Ни Кауфман, ни его начальник штаба и никто из его ближайших сотрудников не подумали даже, что при эшелонах кроме людей идет масса лошадей и верблюдов, и что никаких колодцев для них не хватит, так как ожидать наполнения их водою, после того как запас весь вычерпан, обыкновенно приходится по несколько часов, а иногда и по несколько суток…

Замечательно, что Кауфман, не любивший вообще сознаваться в ошибках, в этом промахе сознался… По крайней мере в материалах, напечатанных в 1881 г., значит, еще при его жизни и по его распоряжению, такое разделение на крупные эшелоны, признано не совсем удобным (стр. 64), но мы шли, учась (стр. 63), то есть сделали это по молодости и неопытности и опасались встречи с неприятелем… Уходя от своей базы, мы должны были нести ее с собою, и потому «раздроблять войска было бы в этом случае крайне неблагоразумно» (стр. 64). Выходит таким образом, что начавши оправдываться, составители материалов пришли к выводу, что иначе поступить было бы даже весьма глупо, и стало быть, если бы им пришлось во второй раз идти по той же дороге весной, они, научась уже горьким опытом, снова поступили бы так же благоразумно и даже умно и погубили бы отряд…

Но так пишутся только реляции, а не история. Ошибка, сознанная и указанная, остерегает последующих деятелей: они получают в наследие чужой опыт и узнают, как не надо делать. Но если, указав на ошибку, вам говорят, что все-таки именно так всегда и делайте, то это уже не история… Кауфман ни за что не хотел также сознаться, что во время своего самаркандского похода он сделал большую и непростительную для него, как инженера, ошибку, оставив в цитадели слабый гарнизон, не исправив повреждений в стенах, не приказав даже подобрать к бухарским пушкам снарядов и не уничтожив лавчонок, пристроенных к стенам снаружи цитадели, что привело потом гарнизон в отчаянное положение… Его приближенные, кадившие ему из-за наград и боязни быть обойденными при назначении в экспедиции, конечно, соглашались с ним, что иначе поступать он и не мог, что привести самаркандскую цитадель в надлежащий вид, требуемый наукою, было бы крайне неблагоразумно. Баснословная карьера Абрамова, не пропустившего ни одной экспедиции и проскочившего из поручиков в генералы в четыре года, соблазняла почти всех, которые и кадили без конца начальству вообще, а Кауфману в особенности…

Двигаться всем по одной дороге и по пятам друг друга, когда имелся и другой путь, также нельзя считать очень благоразумным: вода выпита, корм съеден передними. Основное правило: «Ходи врозь, дерись вместе» – особенно важно соблюдать здесь, в глубине Азии. Вековой опыт Оренбурга неужели не указ туркестанским, якобы, стратегам? Если и на европейских театрах войны не боятся ходить врозь, то здесь и подавно бояться этого не следует.

А между тем из-за чего казалинскую колонну притянули к главным силам, когда ей проще, удобнее, легче и скорее можно было идти чрез Мин-Булак на г. Шураханы?

Полковник Голов, недалеко от Буканских гор, на кол. Кизыл-Как, получил 1 апреля от Кауфмана приказание остановиться на кол. Бакалы, в этих горах, куда 1-й эшелон пришел 2 апреля. Здесь получено новое приказание идти не через Мин-Булак к Шурахану, а чрез Тамды к Арстан-белю…

Теперь займемся арифметикой. От Бакалы надо было пройти верст 40 до Юз-Кудука, от которого разделяются дороги: одна на Мин-Булак, другая на Тамды. Значит, и считать будем от Юз-Кудука. Отсюда до Хал-Ата, где Голов догнал Кауфмана, – 385 верст, а до Аму-Дарьи оставалась только 251 верста. Если казалинцы, выступив 6 апреля с Юз-Кудука, пришли в Хал-Ата 26-го числа, то, значит, делали по 19 верст в день, то, значит, к Аму-Дарье пришли бы к 20 апреля и были бы от Хивы всего в 50 верстах.

Скажут, что у них было только полсотни казаков и, стало быть, разведочная служба и обеспечение от нечаянных нападений были невозможны. Но и в главных силах эти виды кавалерийской службы, несмотря на избыток кавалерии, были крайне плохи: отряд никогда ничего не знал о неприятеле, а нападения хивинцев были довольно часты и всегда неожиданны. Сведения о неприятельских шайках и колодцах доставлялись только джигитами, а этих молодцов и в казалинском отряде было достаточно.

Притом следует заметить, что здешние азиаты ни во что не ставят казаков, если при них нет ракет или пушек; к пехоте же относятся с великим почтением. Взвод русских стрелков для них страшнее 3-х сотен казаков. Это было замечено и русскими военачальниками, как это будет видно далее. Туземцы говорят: «Казак богач, у него все свое; поэтому он дорожит жизнью, ак-гемлек – белая рубаха (так зовут здесь пехотного солдата) – байгуш, т. е. нищий, у него ничего нет, кроме ружья, да и то не собственное, а казенное; поэтому ему терять нечего и жизнью он не дорожит».

Словом, казалинцы могли смело идти по прежде выбранному пути, не боясь диких наездников. Но они пришли бы на 40 дней ранее Кауфмана к Хиве. Вероятно, этого Кауфман и не желал… 11-го числа началось движение туркестанцев с Арстан-Беля. На первом же колодце Манам-Джана пришлось убедиться, что большие эшелоны не годятся: вода быстро была вычерпана сразу… Пришлось приставить часовых и с вечера до утра не давать месить в колодцах грязь.

12-го числа на следующем колодце Карак-Ата Кауфману приготовлено было угощение от нового бухарского посла Якшин-Бек-Удайчи; плов был приготовлен и для людей его конвоя. Эмир прислал в подарок муки, крупы и ячменя на 100 верблюдах, значит, всего до 1600 пудов. Это было весьма кстати, так как войска шли только с тем, что им дал экстренный транспорт с гнилыми сухарями, а с этим их ожидал дальше прямо голод…

День был жаркий до +28° в тени, а к 9 ч. вечера поднялся песочный ураган, длившийся несколько минут, но сорвавший почти все палатки. Отряд собрался сюда 14 апреля. Воды было вдоволь: прекрасный ключ, к которому приставили часовых, чтобы солдаты не только не мылись в нем, не купались и не стирали белье, но даже и не черпали воду, для чего им предоставлен был пруд, питаемый ключом, а в окрестности несколько колодцев назначены были для водопоя. Саперы вырыли и другой пруд для водопоя. Множество деревьев украшало благодатный оазис, но зато от песку и множества скорпионов не было спасения. Много людей познакомились с ядом этих противных насекомых. Дело оканчивалось обыкновенно смертью… скорпиона, а люди терпели несколько часов сильную боль в опухоли. Позже, 17 апреля, когда здесь проходили казалинцы, застрелился инженерный полк. Романов от тоски, его одолевшей, хотя сам же просился в экспедицию для исследования р. Аму-Дарьи и ее дельты. Человек он был богатый и семейный, но трудностей похода не вынес.

Отсюда войска двинулись уже тремя колоннами, а казалинцы должны были составить еще 4-ю и 5-ю. 21 апреля 1-й эшелон пришел на уроч. Хал-Ата, где видны были следы оседлости, а к 24-му собрались и все туркестанцы. С 22-го числа начали строить здесь Георгиевское укрепление и хлебопекарные печи для приготовления сухарей; печей было по 4 на роту. Жженый кирпич брали из здания мечети или муллушки, здесь находившейся. Устроены были также несколько прудов для воды, доставляемой ключом. Воды было довольно, но здесь во все время стоянки отряда, в течение недели, дул постоянный буран, несший такую массу песку, что по временам не видать было солнца и в воздухе стояла непроницаемая мгла. Крупные песчинки рассекали лицо до крови.

Свежевыпеченный хлеб, поспевший к вечеру 23 апреля, встречен был всеми как дорогое лакомство. Этим обязаны были эмиру. Можно судить, каково было положение отряда, если он должен был сам приготовлять себе сухари на дальнейший поход в глухой степи и что ожидало бы несчастных солдат, если бы Бухара не снабжала его, по временам, в самые трудные минуты, продовольственными припасами?

После полуночи на 24-е число человек 15 конных хивинцев наткнулись на казачий пикет и завязали перестрелку. В лагере тотчас была поднята тревога, прискакал казачий патруль, и хивинский разъезд скрылся в темноте.

Несмотря на мрак от туч песку, жара доходила днем до 47°, а ночью спадала до 34-х, так что люди страдали от духоты немало. Песок засыпал все толстым слоем.

24 апреля, в 10 часов утра, прибыл к Хал-Ата казалинский отряд с двумя картечницами, возбуждавшими общий интерес и пылкие надежды. 4-й стрелковый батальон был товарищески принят старыми туркестанскими стрелками, угостившими его обедом.

Как уже сказано в своем месте, при казалинской колонне шли транспорты Общества Красного Креста, консервы для всего туркестанского отряда, 12 нортоновских колодцев, картечницы и железные паромы из кауфманок. 4-й стрелковый батальон приехал в Казалинск за 2 ¹/ ₂недели до похода, потом приехали доктора Гримм и Преображенский с 4 фельдшерами и вещами Красного Креста. 3 марта прибыл великий князь Николай Константинович со свитой и подполковник Романов. 4-го прибыли картечницы на 4 телегах, следовавшие из Петербурга на почтовых. Прислугу к ним из 8 человек выбрали в Казалинске из 8-го линейного батальона. 9-го прибыли на 6 телегах нортоновские колодцы, заказанные в Риге по приказанию великого князя Николая Николаевича старшего по 188 руб. за каждый. Везли их также на почтовых, что вместе с жалованьем вольнонаемному мастеру в 1500 руб., укупоркой и санями обошлось в 5325 руб., кинутых на ветер… Всего из Перовска пошло 380 верблюдов с 57 лаучей. Кибитки брались в обоих фортах, потому что зима еще у них не прошла. Полковнику Голову предоставлено было выступить когда пожелает, лишь бы к 3 апреля был у Буканских гор на кол. Бакали.

В казалинском отряде было всего 2040 человека, из коих 458 туземцев. Отряд разделен на 5 эшелонов. Первый выступил 6 марта, перейдя накануне Сыр-Дарью по льду. С 8-го числа началась оттепель. 11-го числа из Казалинска вышел последний эшелон. Предполагалось идти «столь поспешно, сколь возможно», – выражение почтовых правил относительно возки курьеров, – но верблюды были слабы и падали на каждом переходе. Пришлось делать дневки, так что первый эшелон пришел на Иркибай только 18 марта. В этот же день сюда прибыла и перовская колонна. 24-го прибыл последний казалинский эшелон. Великому князю Николаю Константиновичу, как офицеру Генерального штаба, Голов поручил выбрать место под укрепление и построить его. Оно было начато 21-го и освещено 25 марта, в день Благовещения, почему и названо Благовещенским. Вечером, когда для достодолжного заключения торжества песенники пели народный гимн, а на переднем барбете редута горел вензель государя, приехал запоздавший магистр зоологии М.Н. Богданов, командированный Петербургским обществом естествоиспытателей.

Перовская колонна выступила 8 марта и прошла 250 верст в 11 дней, без дневок, потеряв только 9 верблюдов. Казалинская потеряла их 98 штук.

Для осмотра колодцев на дальнейшем пути пущены были киргизы-джигиты, исполнившие поручение весьма успешно. Доставлены были ими и два захваченных купца, которые сообщили преувеличенные слухи о высылке, на встречу русских, трех значительных хивинских отрядов, против кавказцев, оренбуржцев и туркестанцев.

Готовясь к дальнейшему походу, налили водой бочонки, баклаги и турсуки, чтобы они успели размокнуть. В гарнизоне редута оставлены 2 роты, 1 сотня, два орудия. Здесь же оставлены были 4 нортоновских колодца, оказавшихся негодными, потому что трубы их ломались при забивке или гнулись; но и взятые с собой остальные 10 были оставлены потом в Тамды киргизскому бию на хранение. Оставлены были в редуте и кибитки, кроме одной на роту, так как стало уже тепло. Оставлен и интендантский транспорт в 112 верблюдов. Поэтому отряд вышел налегке с запасными верблюдами для замены негодных и подвозки половины солдат (сажали по 2 на верблюда). Взято всего в дальнейший поход 1480 человек русских с 220 лошадьми и 370 туземцев с 50 лошадьми. Воду везли в 200 бочонках 100 верблюдов.

1-й эшелон, наиболее сильный, под начальством великого князя, состоял из 3 рот, 2 горных пушек, 2 картечных и 26 казаков, и выступил 28 марта.

2-й эшелон под командой подполк. Омельяновича, из 2 рот, двух горных пушек и 15 казаков, выступил 29 марта.

3-й эшелон под командой майора Дрешерна, из 2 рот, 4 ракетных станков и 15 казаков выступил 30 марта.

Люди ехали по очереди; неспокойных, которые немилосердно погоняли и били верблюдов, ссаживали и заставляли идти пешком. На первом ночлеге случился мороз в 3 градуса; люди 4-го стрелкового батальона, понадеявшись на тепло, не взяли с собой мундиров и дрогли. Великий князь предложил доктору Гримму снабдить их одеялами. Нашлось 60 штук, да выданы были кошмы. На ночлег эшелоны составляли каре: передний фас из артиллерии или ракетных станков, остальные фасы из пехоты и казаков, прикрытых спереди вьюками. Где не хватало людей, там в углах клали верблюдов в несколько рядов, за ними лаучи. Каре прикрывалось пешими постами, по 4 человека в каждом. 30-го эшелон великого князя пришел на кол. Кизил-Как, где был встречен старшинами кизил-кумских киргизов, пригнавших сюда баранов для продажи и доставивших топливо, по распоряжению подполк. Иванова. Здесь сделана была дневка, по приказанию, присланному от Голова, так как остальные эшелоны сильно отстали. Оставив освободившихся от провианта верблюдов для следующего эшелона, великий князь велел налить бочата водою и 1 апреля выступил далее на Кулан-Как, где также оставил до 40 верблюдов, которые могли хорошо подкормиться за 2 дня, т. е. до прихода следующего эшелона. Голов пришел со 2-м эшелоном на Кизил-Как 1 апреля и здесь получил приказание не идти далее кол. Бакали, а 2-го числа чанар-киргиз привез почту, а с ней приказание Кауфмана идти не через Буканские горы и Мин-Булак на Шураханы, а на Арстан-бель-Кудук и Хал-Ата…

Это сообщено было во все эшелоны и произвело, конечно, весьма неприятное впечатление. Некто из приближенных к великому князю предложил ему даже такую меру: чапара, привезшего роковое предписание, приказать истребить, а самим продолжать идти на Мин-Булак и т. д. на Хиву, будто никаких распоряжений о перемене маршрута не получали… Великий князь не стеснялся рассказывать об этом, но только фамилии советчика не называл… Совет, конечно, жесток, но военная история дает несколько примеров, что по курьерам от высших военных властей приказано было аванпостам стрелять, а телеграфы, связывавшие с базой, нарочно портили для сохранения себе полной свободы действий. Великий князь, понятно, отверг рискованный совет и вскоре расстался с советчиком.

3 апреля его эшелон прибыл на Бакалы и остался здесь в качестве бокового авангарда, пока остальные эшелоны придут стороною на Юз-Кудук. Сюда 6 числа собралась вся колонна, потеряв 145 верблюдов; но кизил-кумские киргизы доставили 322 свежих. Здесь присоединился и подполк. Иванов, в качестве колонновожатого. Корма было в изобилии. 6-го же числа, в Страстную пятницу, 1-й эшелон великого князя выступил далее и ночевал на Кок-Потасе, где его до полуночи трепал песчаный ураган.

7-го выступил поздно и ночевал без воды, не дойдя до Биш-Булака, и здесь встретил Пасху… Разговеться было нечем. Крашеные яйца, высланные Кауфманом с Арстана, конечно, не могли придти вовремя. 9 апреля великий князь прибыл на Тамды; прекрасное урочище с теплою водою, множеством деревьев, брошенною крепостцой и строениями полуоседлых киргизов. В одной из сакель устроена была казаками конвоя Иванова баня. 12-го сюда собрались все эшелоны. Отпущено было по негодности 357 верблюдов в аулы. Кинуты были и 10 нортоновских колодцев за их бесполезностью: их испытывали 5 раз и все неудачно: которые не ломались и не гнулись, те давали много песку (в стакане воды отстой песку был в палец толщиной), песок стирал клапаны; если трубу опускали в готовый колодезь, то в час утомительного накачивания получалось только до 100 ведер воды, а в песке колодцы быстро набивались песком и не давали воды.

От Тамды до Арстан-беля оставалось 55 верст, но Кауфман выступил отсюда 11-го числа. Поэтому Голов старался догнать его и действительно догнал, как сказано в своем месте, 24-го числа, но потерял множество верблюдов. Из 3497 штук, бывших при отряде, отпущено 1471 за негодностью, пало и брошено 894 и дошло только 1132 до Хал-ата.

Здесь мы оставим соединившиеся отряды и перейдем к оренбургскому.