Текст книги "Хивинские походы русской армии"

Автор книги: Михаил Терентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Затем окончательный план предположенной экспедиции был выработан на следующих основаниях:

Характер экспедиции – так называемая «активная оборона». Цель ее – только «наказание» ханства.

Общий предмет действия всех отрядов – столица ханства.

План экспедиции был утвержден императором 12 декабря 1872 г. Он состоял в следующем: 1) со стороны Туркестанского округа идут 2 колонны: а) ташкентская из 10 рот, 3 сотен и 12 орудий, б) казалинско-перовская из 8 рот, 1–3 сотен и 4 орудий. На пути эти колонны строят укрепления на Тамды и Иркибае.

2) Оренбургский округ сосредоточивает на Эмбе 8–9 рот, 7–8 сотен и 6 конных орудий. Отряд этот идет через Устюрт, вдоль западного берега Аральского моря и сосредоточивается снова на урочищах Касарме или Ак-Суате, где уже сообразуется с движениями кавказцев. На пути строит одно укрепление.

3) Кавказский округ сосредоточивает в Красноводске или Чекишляре, даже, наконец, в Александровском форте (где признает его императорское высочество за лучшее) 3 батальона пехоты, 3–4 сотни кавалерии и 16–20 орудий. Путь кавказским войскам не назначен, но они обязаны были идти «таким образом, чтобы войти в связь с войсками Оренбургского округа еще до вступления в ханство». На пути кавказцы строят 1 или 2 промежуточных поста.

4) Срок прибытия на хивинские границы обязателен к 1 мая для всех отрядов, до этого же времени движения их производятся по усмотрению каждого округа.

5) Кавказский и оренбургский отряды, по соединении, поступают под начальство старшего в чине и, если вступят в ханство раньше переправы туркестанских войск, то прежде должны помочь им совершить эту переправу. Если хивинцы вышлют посланцев, то отсылать их к туркестанскому генерал-губернатору, которому подчиняются все войска, действующие против Хивы.

6) Приготовления должны быть окончены к концу февраля 1873 года.

7) Для усиления войск Туркестанского округа передвинуть из Оренбурга в Казалинск 4-й туркестанский стрелковый батальон к концу февраля, а на его место из Казанского округа в Оренбург – 159-й Гурийский пехотный полк, который по окончании похода возвращается в свой округ.

8) На расходы ассигновать: Туркестанскому округу 287 300 руб., Оренбургскому – 200 000, а по снаряжению кавказского отряда расходы отнести на состоящие в распоряжении великого князя 400 000 руб. на непредвиденные расходы.

Относительно участи Хивы было указано следующее: «Государь император изволил неоднократно выражать, что ему ни в каком случае не угодно расширение пределов Империи и таковая воля его величества вменяется в неуклонное руководство при предстоящих действиях против Хивы». В другом месте сказано еще категоричнее: «По наказании Хивы, владения ее должны быть немедленно очищены нашими войсками».

Покончив с основными началами экспедиции, мы будем держаться при дальнейшем изложении такой системы: сначала расскажем о неудачном движении красноводского или, вернее, чекишлярского отряда, чтобы он уже нам не мешал, потом перейдем к туркестанскому, до соединения его с казалинской колонией на урочище Хал-ата, затем к оренбургскому до соединения его с мангышлакским; потом расскажем о движении этого последнего до соединения с оренбургским, затем вернемся опять к туркестанскому и проследим его движение до переправы через Аму-Дарью. Самое движение к столице ханства будет рассказано параллельно об оренбурго-кавказском и туркестанском отрядах. Это единственный способ избежать повторений и следить за отрядами по мере их движения.

Глава IX

Мы уже сказали в своем месте, почему Маркозов предпочел более короткую, хотя и безводную дорогу для движения отряда. Все россказни о том, будто вверх по Атреку и Сумбару идти было невозможно за какими-то сильными дождями, о которых сообщали слухи какие-то туркмены, – все эти россказни, как не основанные ни на чем достоверном, не подтвержденные рекогносцировками, не имеют в наших глазах никакой цены. Степная дорога на Бугдайлы и так далее, короче кизил-арватской – вот и все. А что для Маркозова даже и 25 верст лишних составляли большой счет, – доказательством служит отказ его свернуть немного с дороги на Орта-Кую, к колодцу Бала-Ишему, чтобы напоить людей и животных…

Состав отряда, в зависимости от числа верблюдов, определился в 12 рот, 4 сотни, 16 орудий, 7 ракетных станков и небольшой саперной команды. Так что было: пехоты 1505 чел., кавалерии 457 чел., артиллерии 243 чел., а лошадей: в кавалерии 457, в артиллерии 51 (семь горных пушек везлось верблюдами). Итого, людей 2205, лошадей 508.

По докладу Маркозова, кавказское начальство решило возложить довольствие на начальника отряда, которому предоставлялось увеличивать или уменьшать дачу, сообразно обстоятельствам, лишь бы не выходить из пределов средней стоимости содержания человека или лошади. Благодаря добросовестности Маркозова такой оригинальный способ довольствия на хозяйских началах дал прекрасные результаты: отпуска были так значительны, что части без затруднения принимали на счет все сжигаемое и бросаемое в походе, по случаю падежа верблюдов; образовалась даже экономия, выданная на руки людям в размере от 3 до 9 руб. 50 коп. каждому.

Сухари и крупу поставляло интендантство, мясо промышляли сами войска, а на все остальное Маркозов договорил подрядчика. Цены и условия отдавались в приказах.

Общества Красного Креста – петербургское, одесское и тифлисское – снабдили чекишлярский отряд довольно щедро: первое прислало одну офицерскую, одну солдатскую госпитальные палатки и по 100 бутылок хереса и коньяка; второе – лимонную кислоту, карболку, соду, хину, опий, чай, сахар, кофе и перевязочные средства; третье – уксусную кислоту, гипс, противохолерные капли Иноземцева, перевязочные средства, набрюшники, холст и деньги на 100 бутылок вина и на вату.

19 марта двинулся в поход из Чекишляра первый эшелон из пяти рот Кабардинского пехотного полка, саперной команды, нескольких казаков (для посылок с приказаниями) и 4-х горных орудий под начальством майора Козловского. Эшелон должен был остановиться на озере Топиатан и ждать дальнейших приказаний. 21-го числа выступил второй эшелон из одной дагестанской и трех с амурских рот, нескольких казаков и 8-ми горных орудий под командой майора Панкратьева, так что полков. Золотарев, который мог бы их и не пустить, не застал их. 26-го двинулся и третий эшелон из одной дагестанской и двух ширванских рот, команды казаков и 4-х полевых орудий под начальством полковника Араблинского. Тут шел и отрядный штаб. Последними выступили 30-го числа две сотни Кизляро-гребенского полка под командою подполковника князя Чавчавадзе. Чтобы поменьше взять на вьюки фуража, сотни должны были подольше оставаться в Чекишляре, а потом им легко перегнать пехоту. Две другие сотни – сунженская и владикавказская, под начальством подполковника Левиза-оф-Менара, и ракетная команда, посаженная на коней, были двинуты из Красноводска 2 апреля – забрали с кол. Белек подвезенный им пароходами фураж и повезли его на своих лошадях (верблюдов у них не было) к Топиатану.

Таким образом, в поход двинулись: 12 рот, 4 сотни и 16 орудий, не обеспеченные верблюдами.

Как уже сказано, отряд был обеспечен на бумаге: провиантом на 2 месяца и 12 дней, а фуражом только по 9 мая. Везти его было почти не на чем, так как награбленные полудохлые верблюды, да еще без вожатых, только на бумаге составляли будто бы караван.

С первого же шага в степь верблюды стали падать. Вьюки их, конечно, пришлось оставлять на дороге. Первый же эшелон Козловского бросил таким образом на первом же переходе в 23 верстах от Чекишляра 138 вьюков сухарей, а это составляло более чем двухнедельный запас всего отряда. Да и шел он в первый день только 7 верст, во 2-й – 8 ¹/ ₂, а в третий – 9 ¹/ ₂. Хорош поход! Задние эшелоны подобрали брошенные вьюки, но зато из Чекишляра не взяли такую же пропорцию, чтобы иметь свободных верблюдов для поднятия этих вьюков. Последние сотни Чавчавадзе подбирали, что могли, и, нагрузив лошадей до 6 пудов, шли пешком, но зато сухарями кормили лошадей…

8 апреля отряд благополучно проследовал колодцы Айдин (238 верст к северу от Чекишляра) на старом русле Аму, а к озеру Топиатану прибыл 11-го, присоединив к себе перед тем на кол. Буураджи обе терские сотни, вышедшие из Красноводска. Там же Маркозов составил сборную, а вернее, отборную роту по 20 человек из каждой роты 3-х полков, чтоб налегке шли с казаками.

13-го отряд продолжал движение, выслав вперед небольшой казачий отряд, по следам уходившей конной шайки туркмен. Настигнув шайку, казаки завязали перестрелку, но неприятель, пользуясь наступившей темнотой, скрылся. Ночью туркмены пытались было пробраться к лагерю, но наткнулись на секреты и были отражены огнем подошедшей аванпостной цепи.

С рассветом 14-го числа весь сводный казачий полк под командою князя Чавчавадзе выступил к кол. Джамала, 42 версты сопровождаемый издали конными туркменами, внимательно следившими за отрядом. Лишь только боковой патруль вздумает переведаться с непрошеным попутчиком, туркмен недолго думая сворачивает в степь и его поневоле оставляют в покое!

Это молчаливое соглядатайство так надоело, что казакам приказано было 15-го числа идти прямо к кол. Игды, где, как носились слухи, расположилось кочевье атабаевцев, со множеством скота. Переночевав на Джамале, Чавчавадзе выступил 15-го числа, в 6 ¹/ ₂часов утра, с казаками и ракетною батареей, на колодцы Халмаджи, Яныджи и наконец Игды. Пройдя 21 версту, кавалерии был дан пятичасовой отдых (значит, от 9 ¹/ ₂ч. утра до 4 ч. вечера). Второй отдых пришелся ночью, не доходя 6-ти верст до кол. Яныджи. Поднявшись в 2 часа утра 16-го числа, казаки двинулись на рассвете к Игды, получая на дороге от рассыльных подтверждения слуха о присутствии туркмен на этом колодце.

Вызвав охотников и отобрав доброконных, Чавчавадзе составил из них две сотни, приказал им передать все свои тяжести остающимся товарищам, поручил этот легкий отряд подполк. Левису и пустил его рысью к кол. Игды.

Туркмены не спали. Пули и стрелы полетели навстречу казакам. Выйдя на равнину, дивизион развернул фронт и с гиком, с ружейной пальбой, марш маршем, понесся на злосчастных туркмен. Стрела и пика изменили им, в виду грозного строя с обнаженными шашками. Дикари бросились наутек кто куда, спасаясь в бесчисленных котловинах среди песчаных барханов.

В это время прибыли и остальные казаки. Чавчавадзе выставил ракетную батарею под прикрытием небольшой команды, а остальных казаков послал подкрепить Левиса.

Преследование продолжалось с 5 ч. утра до 4 ч. вечера, несмотря на солнцепек и отсутствие воды.

Таким образом, кавалерия сделала менее чем в сутки 71 версту (от Джамалы до Игды), да еще потом гнала неприятеля верст 50.

Трофеями дня были: 1000 верблюдов, 5000 баранов и наконец 288 человек пленных, которых, конечно, пришлось отпустить, так как кормить их было бы нечем.

Неприятель потерял: ранеными 21 и убитыми 22.

С нашей стороны все потери ограничились одним раненым офицером (прапорщик милиции Кубатиев), да 7-ю убитыми и 11 ранеными лошадьми.

С рассветом 17-го числа с Игды высланы были 4 команды в 60 шашек каждая, по направлениям: к Ага-Яйла, Куртыму, Сонсычу и Кизил-Арвату.

Надо было показать туркменам, что казаки, несмотря на усиленный переход, еще способны к энергичным действиям, – обстоятельство, подвергавшееся у дикарей сомнению, которое и подавало им надежду на успех при замышляемом ночном нападении.

Это движение на рысях подорвало силы лошадей и впоследствии горько отозвалось на казаках.

Разъезды наши действительно встретили партии туркмен, тянувшиеся к Игды, но они, обменявшись с казаками несколькими выстрелами, быстро уходили в степь.

С выступлением разъездов к Игды прибыла пехотная колонна (первый эшелон из 5 кабардинских рот), а вечером прибыл и второй эшелон из 2 дагестанских и 2 ширванских рот.

Отсюда послан был первый нарочный пробраться к оренбургскому или к туркестанскому отрядам.

Оба эти дня, 16-го и 17-го числа, жара была очень сильная и прибывшие на Игды части были значительно утомлены.

Читатель припомнит, что с этих же дней начались испытания и мангышлакского отряда, шедшего гораздо севернее чекишлярцев, которым уже по одному этому должно было достаться сильнее. Так, 18-го у северного отряда было 30°, а у южного 40°; у северян до 40° доходило два раза: 28 апреля и 4 мая; у южан 19-го уже было 45°, а к полудню 52° – разница громадная.

Дальнейшее движение к кол. Ортакую предстояло совершить по безводной степи. Расстояние определялось расспросными сведениями, по которым оно выходило в 3 мензиля [45]45
  Мензиль – значит станция, привал, и здесь, следовательно, употребляется в смысле перехода.


[Закрыть]или три дневных перехода. Хотя величина таких «мензилей» неопределенная, но принимая их на основании прежних опытов в 20–25 верст каждый, можно было рассчитать, что расстояние до кол. Ортакую не будет больше 60–75 верст.

Отряд должен был, значит, взять с собою воды не менее как на три дня, да еще накинуть на усушку, на утечку и, наконец, на усиленную жажду по случаю наступившей жары.

Посмотрим, какие средства имел отряд в этом отношении и все ли было принято в соображение начальником отряда.

На каждую роту было дано до 40 бочонков пятиведерной вместимости; в роте состояло, считая с нестроевыми, 140 человек; из этого Маркозов вывел, будто на каждого приходилось почти 1 ¹/ ₂ведра или 24 бутылки. С таким запасом, по его расчетам, смело можно было идти даже и шесть-семь дней, то есть перешагнуть наибольшее безводное пространство от Даудура до Измыкшира, [46]46
  В «Русском инвалиде» и в «Военном сборнике» неправильно употреблено название Змукшир. Законы фонетики тюркских наречий не переносят двух согласных в начале слова. Поэтому даже русские слова, вошедшие в употребление у татар, киргизов, сартов и т. д., пишутся с элифом (первая буква азбуки), если они начинаются с двух согласных. Никто из представителей этих народностей не скажет: стол, стакан, староста, а непременно истол, истакан, истароста.


[Закрыть]считавшееся в 180 верст.

При этом на каждого солдата пришлось бы, по расчету Маркозова, по 4 бутылки в день, что казалось тем более достаточно, что в частях войск имелись еще бурдюки, поделенные после баранты на кол. Игды, и кроме того, почти каждый солдат нес при себе либо баклажку, либо бутылку, либо манерку.

Считая, что отряд в 2200 чел. поднимал с собою воды свыше 4000 ведер, конечно, можно было еще рискнуть при хороших условиях на три безводных перехода, но на семь, как намеревался Маркозов, – пройдя Ортакую, перемахнуть от Даудура до Измукшира, даже и по его вычислению было бы плохо. Действительно: если в 6 дней по 4 бутылки на человека составит – 52 800 бутылок или 3300 ведер, то на седьмой день потребуется еще 8800 бутылок или 555 ведер, что даст за все семь дней цифру в 3855 ведер. Затем остается 45 ведер на всех лошадей и верблюдов!

Итак, семь мензилей с этим запасом воды пройти невозможно.

Предположение пройти их в 6 дней, полагая поить только артиллерийских лошадей (их 40, каждой по ведру в сутки – всего надобно 240 ведер), а казачьих напоить только раз, стараясь провести кавалерию форсированным маршем в два или три дня. Такое предположение можно было еще простить кабинетному ученому, а не офицеру, два года ходившему в степные экспедиции…

Если при осенних рекогносцировках и расходовалось, может быть, не более 2-х бутылок на человека в день, то надобно взять во внимание, что осенью, при менее высокой температуре, жажда, конечно, не так сильна, как летом.

Затем как это упущена из виду усушка и утечка? Каждый интендантский чиновник, каждый маркитант мог бы определить, сколько именно следует скинуть на эти всегда принимаемые в расчет обстоятельства.

Что казачьих лошадей нельзя было при форсированном марше, в жаркое время оставлять без воды на два дня, и что утечка в рассохшихся бочонках может расходовать воду усерднее жажды, это теперь Маркозов знает, но за это знание поплатились и люди, и лошади, и верблюды его отряда.

Обыкновенный порядок движения был принят такой же, как и в мангышлакском отряде: утром с рассвета до 10 или 11 часов утра и вечером с 4 до 8 и 9 часов.

На проводников можно было вполне положиться: почти все они были непосредственно заинтересованы в успехе наших войск, – это были члены семейств, ищущих на Хиве крови, жаждавших мести за погибших родственников. В числе их, например, был и старик Ата-Мурад-Хан, бывший правитель Кунграда и родственник хивинского хана. Но их было мало, да и те не весь путь знали твердо. К Маркозову не шли в проводники, потому что он им плохо платил: Гродеков это говорит прямо.

Вечером в тот же день должна была выступить кавалерия с ракетною командой. К Ортакую она должна была прийти на другой день вечером. При такой быстроте движения воды для лошадей, конечно, взять было нельзя. Прочие эшелоны выступали 19,20 и 21-го числа. Все расчеты, все надежды – вся экспедиция разбились двумя роковыми днями: 18 и 19 апреля!

Окрестности кол. Игды представляют местность весьма пересеченную: высокие песчаные бугры, холмы и барханы, с крутыми подъемами, встречаются на каждом шагу. Эти постоянные подъемы и пуски уже дали себя знать при движении к Игды: множество верблюдов пало на последнем переходе, и только добыча, приобретенная на этом колодце, дала возможность пополнить убыль. Впереди, значит, предстояли такие же трудности.

С восходом солнца 18 апреля палящие лучи его тотчас начали оказывать свое действие на войска. Пришлось остановиться уже в 8 часов утра, едва сделав 13 верст. [47]47
  Расстояния измерялись допотопным способом: к орудию привязывалась цепь, и человек, ехавший у конца волочившейся цепи, считал отметки на песке, сделанные передним по голосу заднего. Отчего не были взяты одометры?


[Закрыть]

Вечером первый эшелон сделал еще 12 верст и в 9 часов остановился на ночлег. Этот вечерний переход был уже очень тяжел; верблюды падали, лошади приставали, люди томились жаждою и, несмотря на то, что пили воду бутылку за бутылкой, не чувствовали облегчения. Весь запас, выданный людям на утреннем привале, был израсходован, а между тем сделалось уже очевидным, что воду надобно расходовать крайне бережливо, «так как при неимоверной жаре и сухости воздуха она сильно испарялась в посуде и полно налитые в Игды пятиведерные бочонки к вечеру заключали в себе воды уже не более 3 ¹/ ₂ведер». [48]48
  Все цитируемые места заимствованы из весьма обстоятельного и – что самое главное – вполне откровенного отзыва главнокомандующего Кавказской армией к военному министру от 2 июня года.


[Закрыть]

Усушка в 1 ¹/ ₂ведра на бочонок, то есть целой трети налитой воды, невероятна. Только знойный самум может пить так жадно из закупоренных сосудов. Вернее, что тут действовала утечка – весьма обыкновенный недостаток деревянных посудин, в особенности если их долго везли пустыми, без воды, под немилосердными лучами тропического солнца…

Итак, в первый же день запас воды уменьшился, непроизводительным образом, на целую треть. На следующий день можно было ожидать, что из пяти ведер нетронутого бочонка солнце оставит уже только 2 ¹/ ₄ведра, а на третий – лишь 1 ³/ ₄ ведра. Выходило, что отряд вез воду не для собственного употребления, и 40 бочонков на роту в сущности могли предложить воду не всей роте, а только на 90 человек и то по прежнему расчету, т. е. по 4 бутылки в день на человека. Если же принять, что вследствие необычайного зноя и неутолимой жажды порция воды должна была увеличиться почти вчетверо (вместо 4 бутыл. – 16 или ведро), то окажется, что 40 бочонков могли напоить только 22 человека.

Увеличим эту цифру хоть впятеро, положим, что воды было бы довольно на 100 человек и на три дня, – все-таки 40 человек должны быть обречены на мучительную смерть…

^{Карта путей в Хиву, составленная прапорщиком Муравиным в 1745 году}

^{Оренбургский генерал-губернатор В.Л. Перовский}

^{Хива в 1840 году}

^{Зимний поход 1839 года. Казаки Оренбургского войска. Пехота Оренбургских линейных батальонов}

^{Хивинский хан Аллакул. Рис. 1840 года}

^{Зимний поход 1839 года. Генералы Перовский и Циолковский, полковник Кузьминский, офицер Оренбургского казачьего войска, Н.В. Ханыков и В.И.Даль}

^{Зимний поход 1839 года. Пехота Оренбургских линейных батальонов на верблюдах}

^{Зимний поход 1839 года. Горные 10-фунтовые орудия на верблюдах}

^{Зимний поход 1839 года. Артиллерийский зарядный ящик в верблюжьей упряжке}

^{Зимний поход 1839 года. Лодки, используемые как лазаретные повозки}

^{Зимний поход 1839 года. Орудие конно-артиллерийской роты в верблюжьей запряжке}

^{1839 год. Планы промежуточных укреплений на Эмбе и Ак-Булаке}

^{Зимний поход 1839 года. Порядок движения 3-й (главной) колонны}

^{Схематическая карта Аральского моря, составленная по описям капитан-лейтенанта Бутакова и прапорщика Поспелова в 1848–1849 ггодах}

^{Туркестанский генерал-губернатор К.П. фон Кауфман}

^{Генерал H.H. Головачев}

^{Саддык Кенисарин}

^{Хивинский хан Мухаммед Рахим. Рис. 1873 года}

^{Стрелки Туркестанских линейных батальонов (фото 1872 г.)}

^{Нападение Саддыка на колонну генерала Бардовского}

^{Переход Туркестанского отряда через мёртвые пески к колодцам Адам-Крылган. Худ. Н.Н. Каразин}

^{Переправа Туркестанского отряда через Амударью. Худ. Н.Н. Каразин}

^{Переправа у Шейх-арыка 18–19 мая 1873 года}

^{Ночной бой под Ильялы 15 июля 1873 года}

^{План расположения войск генерала Головачева в сражении 15 июля 1873 года}

^{План Хивы 1873 года}

^{План части крепостной стены Хивы в районе Шах Абадских ворот и расположение артиллерии во время боя 28 мая 1873 года}

^{Большая площадь в Хиве. Рис. 1873 года}

^{Цитадель Хивы. Рис. 1873 года}

Очевидно, что бочонки никуда не годились. Кавалерия, выступив, как сказано, вечером, отошла около 20 верст и к 12 часам ночи стала на ночлег. Переход этот, несмотря на страшную духоту, стоявшую в воздухе даже и ночью, обошелся все-таки довольно благополучно.

Туркмены-проводники, хорошо знакомые с условиями степных безводных переходов в такую пору и при такой необычайной жаре, советовали Маркозову свернуть с прямой дороги и прежде зайти на кол. Бала-Ишем, чтобы дать вздохнуть и собраться с силами людям и животным. Колодезь был всего в 15 верстах.

Такой благонамеренный совет бывалых и преданных нам людей был отвергнут…

Какие же резоны имел Маркозов против колодцев Бала-Ишем?

Во-первых, эти колодцы могли быть засыпаны. Но ведь и каждый степной колодезь мог быть засыпан, – значит ли это, что отряду лучше по колодцам и не идти? Кроме того, сами кочевники так дорожат ими, что почти никогда их не портят.

Во-вторых, колодезь Орта-кую неглубок, всего 1 ¹/ ₂сажени, и если бы даже был засыпан – его легко отрыть. Бала-Ишем имеет 5 с. глубины, и отрыть его труднее; поэтому выгоднее идти 55 верст от Орта-кую, чем 15 верст на Бала-Ишем. Так думал Маркозов.

В-третьих, движение в сторону на промежуточный колодезь прибавляло на весь путь лишних 25–30 верст. Что ж из этого? Лучше сделать лишних 30 верст и сберечь людей, чем рисковать ими на «прямой» дороге.

В-четвертых, Маркозову казалось, что для облегчения движения пехоты к Орта-кую можно было уменьшить дневные переходы, «так как воды, взятой из Игды, казалось, все-таки могло бы быть достаточно и на лишний день». Это он говорит, несмотря на знаменитую «усушку» в ¹/ ₃всего количества воды! Резоны, как видит читатель, весьма слабые. Самый веский из них – это третий – боязнь дать крюку в 30 верст. Куда так спешил Маркозов?

Решение продолжать движение к Орта-кую погубило отряд. Войска шли на авось! 19-го числа, с рассветом, первый эшелон выступил с ночлега и на 5-й версте был обогнан кавалерией, к которой присоединился и начальник отряда со штабом. Казакам приказано было взять у кабардинцев лопаты на случай, если потребуется отрывать колодезь Орта-кую.

Первые же лучи показавшегося солнца предвещали зной, до тех пор еще не испытанный. И действительно: пехота едва была в состоянии пройти 12 верст; кавалерия, поднявшаяся в 3 часа утра, хотя к 10 ¹/ ₂часам и сделала около 25 верст, но движение это было сопряжено уже с большими затруднениями. Люди были утомлены до крайности, не успев отдохнуть на ночлеге, продолжавшемся всего 3 часа, лошади едва двигались, – многие казаки вынуждены были спешиться и вести коней в поводу; сотни растянулись на 10 верст. На привале около 11 часов термометр Реомюра, имевший на шкале 55 делений, показывал 52° и, наконец, не наблюдаемый в течение некоторого времени, около полудня лопнул!

С этого привала кавалерии оставалось еще сделать, как полагали, не более 25 верст до Ортакую. Приходилось торопиться: уже вся почти вода, взятая для людей, была выпита… Для лошадей же, как сказано, ее вовсе не брали…

В 4 ¹/ ₂часа, при нестерпимом зное, кавалерия тронулась с места.

Характер местности скоро изменился. В 3-х верстах от привала высокие песчаные бугры сменились еще более высокими холмами, состоявшими из тончайшей, раскаленной известковой пыли, в которой люди и лошади вязли по колена. Пыль эта, взбитая ногами, стояла в воздухе неподвижной стеной, затрудняла дыхание и ложилась толстым слоем на двигавшихся в ней всадников. В воздухе не чувствовалось ни малейшего движения. С каждым шагом вперед положение казаков становилось все более и более невыносимым: лошади падали на каждом шагу и с трудом поднимались, люди видимо слабели, истрачивая последнюю бодрость, последние силы… Некоторые не могли уже держаться на коне и падали в изнеможении на землю… Потерявшие коней и шедшие пешком не могли следовать далее… Медицинская помощь, конечно, не замедлила, но исправить дела не могла: прохлада и вода, в которых нуждался отряд, не значились в каталоге походной аптеки! Несколько бутылок коньяку из запаса, доставленного обществом попечения о раненых и больных воинах, хотя и принесли некоторую пользу, раздаваемые глотками и каплями, но, конечно, не могли заменить ни воды, ни прохлады…

Почти половина казаков отстала от отряда, и вечером, около 8 часов, пришлось оставить на дороге несколько офицеров, чтобы подобрать отставших. Несмотря на это, многие так и остались на дороге…

Наступила темная ночь, невыносимая по духоте, стоявшей в воздухе. Отряд по расчету прошел уже далеко более 30 верст от привала, а колодцев все нет… Люди не только не могли уже двигаться, но даже и говорить могли только с большим усилием.

«Потеряв физические силы, они начали падать духом. Проводники, не уверенные за темнотою ночи, не потерял ли отряд дороги на Орта-кую, не могли и приблизительно определить расстояния до этих колодцев…»

Пришлось остановиться – была уже полночь, и дальше на авось идти не решился даже Маркозов.

На поиски колодца был послан один из проводников, туркмен Ата-Мурад, в сопровождении фейерверкера из татар и маркитанта-армянина, говоривших по-татарски.

«Три часа прошли в напрасном и мучительном ожидании их возвращения. При неизвестности же, в каком расстоянии и даже в каком направлении находятся колодцы, идти к ним с истомленными зноем и жаждою людьми и лошадьми было бы безрассудно».

Положение кавалерийского отряда становилось опасным…

Надобно было отказаться от дальнейшего движения и воротиться навстречу кабардинцам, у которых была еще вода, хотя после такого дня ее, конечно, не могло быть очень много.

«К этому решению побудило и то соображение, что казаки в истомленном состоянии, в каком они находились в то время, не имели бы возможности оказать ни малейшего сопротивления, если бы неприятель неожиданно появился перед ними…»

Посланные разыскивать колодцы – точно канули в воду… Явилось предположение, что они захвачены в плен.

Очевидно было также, что и кабардинцам не дойти до Орта-кую, а в таком случае положение их было бы еще отчаяннее, чем казаков, потому что им могли бы помочь только конные, подвезя воду на своих лошадях, а для этого недоставало посуды, в которую могла быть набрана вода.

Что значит «недоставало посуды»? Конечно, один бочонок в пять ведер на лошадь не навьючишь, – надобно для равновесия два, а с таким грузом измученная лошадь, конечно, не сделает и шагу. Но ведь можно было наливать бочонки не дополна, а наконец, сам же Маркозов доносил, будто люди наделали в Игды множество бурдюков из отбитой баранты. Ничего бы лучше и не надо: два бурдюка на лошадь вьючатся удобно и сами по себе гораздо легче деревянных бочонков. Не следует ли из этого, что фразу: «Кавалерия не имела бы возможности оказать им (кабардинцам) действительную помощь водою, по недостатку посуды, в которую могла быть набрана она из колодцев Орта-кую», – надобно понимать именно так, что недоставало и бурдюков?..

Плохо же рекомендует это заботливость Маркозова о вверенном ему отряде!

Сомнение в возможности для пехоты дальнейшего движения оправдалось весьма скоро. Сделав обычный привал до 5 часов вечера, кабардинцы двинулись далее, но не могли дойти даже до места, где был привал кавалерии. Эшелон растянулся на целый десяток верст, усеяв путь палыми верблюдами и баранами. Люди пили без меры: казалось, сколько ни дай им воды, жажда их не утолялась.

К этим-то несчастным обращались теперь казаки с надеждою освежить запекшиеся уста, пересохшее горло и горевшую грудь хотя каплею воды. Это была мольба богача, обращавшегося к Лазарю!

Казаки выступили с ночлега еще до рассвета, выслав вперед команду из 30 человек, наиболее сохранившихся. Люди эти должны были спешить, сколько можно, к пехоте и отвезти командиру эшелона приказание: выслать навстречу кавалерии сколько-нибудь воды, а все пустые бочонки отправить с верблюдами к колодцам Бала-Ишем для подвоза оттуда воды в лагерь.

20 апреля останется навсегда памятным всем участвовавшим в походе. Мы постараемся сохранить для грядущих поколений все яркие краски, которыми так живо и так страшно обрисовано его высочеством ужасное положение отряда.

Пусть эта грозная картина служит предостережением будущимначальникам степных экспедиций: не предпринимать похода на авось, без заботы о хлебе и воде, не торопиться перехватить лавры из-под рук других отрядов, не жертвовать для этого удобным, хотя и более кружным путем, и не ставить таким образом на карту честь отечества, славу оружия и жизнь подчиненных.

Итак, казаки, еще почти ночью, с трудом поднялись с места и кое-как тянулись до рассвета. Но с первыми же лучами солнца почувствовался зной, едва ли не более тягостный, чем накануне. Пусть припомнит читатель, что 16-го числа кавалерия сделала до 120 верст, 17-го ходила на рекогносцировку, 18 и 19-го становилась на ночлег в 12 часов ночи, а поднималась через два-три часа, пусть припомнит, что кавалерист должен еще убирать лошадь, что отдых с 11 часов утра до 4-х вечера на солнцепеке – не отдых… Припомнив все это, легко будет представить себе степень усталости людей; о непоенных лошадях и говорить нечего!

С наступлением жары последний порядок исчез… «Люди падали в изнеможении на каждом шагу, и многие почти в бесчувственном состоянии… Помочь уже было нечем, коньяк весь истощился… Те, которые в состоянии еще были двигаться, побросали по дороге почти всю свою одежду и даже оружие…» Поснимали даже сапоги и шли в одних рубахах… даже без исподних. Некоторые, совсем голые, рыли ямы и ложились, ища тени и влажности.

Напади в это время человек двадцать туркмен, и позорный плен ожидал всю эту когда-то лихую кавалерию. Этим позором Россия была бы обязана Маркозову. Люди, оставленные по пути накануне, и теперь едва передвигались. Так, вразброд, еле живые, с потухшим взором, с поникшею головою, с отчаянием в сердце, плелись нога за ногу бедные казаки, под мертвящими лучами безжалостного солнца…