Текст книги "Хивинские походы русской армии"

Автор книги: Михаил Терентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)

Вышеприведенный разговор с ханом и заявления в письмах туркменов, хотя весьма различные между собой по тону, имеют тем не менее большую связь и общность; и с той, и с другой стороны высказывается мысль одна: присоединение ханства к России; не следует ли воспользоваться этими обстоятельствами и теперь же порешить этот вопрос, к которому мы неизбежно должны рано или поздно придти, т. е. присоединить ханство к империи и теперь же занять его?

Смею высказать вашему высокопревосходительству, что настоящее положение ханства действительно не нормально; положим, жалоба туркменов во многом неосновательна; если хан хивинский и казнил нескольких из их людей, то не без причин: если чиновники хана перебрали деньги, то не так много, как они, туркмены, заявляют; тем не менее положение туркменов тяжело; они не могут заставить себя покоряться там, где они привыкли властвовать, подчиняться той власти (сартам, как они говорят, с видимым презрением в письме), которую они признают бессильною, и не могут уважать потому.

Хан бессилен, он сам это сознает и высказывает; если он все время справляется как-нибудь с делами, то только благодаря нашей силе и поддержке. Периодические движения вверенного мне отряда на левый берег в 1874 и 1875 г. поддерживали его власть над туркменами; достаточно было в нынешнем году не пойти, чтобы ханство расклеилось. Пойти снова отряду не трудно; нужно думать, что и опять движение, если оно было бы предпринято, произвелось бы, как и в 1875 году, без выстрела, но мне кажется, что от подобных движений достигается не польза нашим интересам, а прямой вред. Умудренные горьким опытом, туркмены понимают, что с русскими войсками им тягаться не под силу, а потому с 74 года они ни разу не позволили себе какой-либо дерзкий поступок прямо против нас; наши войска, являясь в ханство защитниками хивинского правительства, которое туркмены ненавидят, – волей-неволей озлобляют их против нас, – нас, которым они сами охотно, как видно из приложенных писем, желают и готовы подчиниться.

Так как присоединение ханства к России должно рано или поздно состояться и этот вопрос не может подлежать сомнению, то остается только найти удобное к тому время; время это, по моему мнению, настало.

Считал моим долгом высказать вашему высокопревосходительству свои взгляды на данный вопрос, а затем ожидаю указаний, как поступать, если заявления, подобные сделанным туркменами, будут повторяться.

С глубоким уважением и совершенною преданностью имею честь быть вашего высокопревосходительства покорнейший слуга(подписал) Н. Иванов».

В ответ на это Кауфман предложил Иванову снова сходить на ту сторону, и сам написал военному министру письмо от 25 сентября, из которого мы привели уже одну выдержку насчет Куня-ургенча. Кауфман писал еще, что не может безусловно согласиться с мнением Иванова насчет присоединения ханства, так как это вызовет большие расходы.

Нет сомнения, однако, что присоединение Хивы в данную минуту не вызвало бы никаких усложнений ни во внутренней, ни во внешней политике, так как и саму инициативу этого дела можно было предоставить хану. Расходы занятия покрыла бы сама Хива. Достаточно было бы перевести гарнизон Петро-Александровска в столицу ханства, а на его место прислать из Самарканда новый батальон.

Обошлось бы это не очень дорого, а сберегло бы нам немало денег во время ахал-текинской экспедиции, так как переставшая быть независимою Хива уже не поддерживала бы упорства туркменов.

Конечно, занимать Хиву в 1877 г. было уже поздно, так как у нас на руках была уже война с Турцией, но тем более жаль, что этого не сделано было в 1875 или 1876 г., одновременно с занятием Кокана… Просьбу хана о занятии его столицы русским гарнизоном следовало поддержать. Это не было бы присоединением ханства к России, но мысль Петра 1 о русской гвардии при хане была бы осуществлена. Черняев или даже Абрамов не пропустили бы такого случая и, конечно, не стали бы спрашивать позволения. Припомним, что 1860–1876 годы были временем политики «свободы действий» или развязанных рук, провозглашенной кн. Горчаковым. Черняев взял Ташкент, Абрамов взял Яны-Курган, а знаменитый Невельской занял устье Амура совершенно без всякого разрешения и вполне самовольно, и что же? Один получил бриллиантовую шпагу, другой – следующий чин, а Невельскому воздвигнут памятник! И великого Суворова хотели предать суду за такое же самоволие, но великая Екатерина сказала: «Победителя не судят» и наградила своего верного слугу.

Англичане также многими своими приобретениями обязаны частной предприимчивости, а за нами такого же права признать не хотели.

Между тем красноводский отряд выступил 5 августа, а 30-го вступил в хивинские пределы, причем 130 верст безводного пространства молодые солдаты, из коих состоял отряд, прошли образцово. На кол. Дехча Ломакина ждало посольство от хана с подарками и сластями на 50 верблюдах (это до 600 пудов). Ломакин роздал бухарским посланцам и прислуге 150 червонцев и приступил к бурению колодцев на безводных переходах. 5 сентября он стал на кол. Салах-Бент, в 35 верстах от Куня-ургенча. Сюда прибыл к нему с конвоем из 25 казаков, при 1 ракетном станке, и генерал Иванов.

Ученая экспедиция, как известно, безводных переходов не обводнила, Аму-Дарьи не свернула и крепости на границе Хивы не воздвигла. Однако Иванов не преминул воспользоваться позволением и, сообщив по начальству о появлении воровских шаек на нашей стороне, вопреки уверению полк. Петрусевича, что он никаких шаек не видал, Иванов дождался морозов и 29 января 1877 года перешел по льду на левый берег Аму-Дарьи с 4 ротами, 1 сотней, 4 орудиями и 4 ракетными станками. 1 февраля в Газавате состоялось свидание с ханом. Пройдя опять по иомудским поселениям без выстрела, отряд вернулся 12 февраля в Петро-Александровск.

В рапорте от 15 февраля Иванов изложил по поводу этого похода и своих впечатлений все доводы в пользу прежнего своего представления. Это был, в своем роде, обвинительный акт против хана. Мы изложим обвинения вкратце: 1) Хана не слушаются и не боятся не только туркмены, но и высшие его сановники. 2) Воров и грабителей хивинские чиновники не ловят. 3) Денежные расчеты хана с туркменами невозможно распутать, благодаря нечестности сборщиков. 4) Бессильный сосед крайне вреден для нас своею бездеятельностью. 5) Расчетов по ограблению наших подданных хивинцами добиться невозможно и наш авторитет падает. 6) Если взять это дело в свои руки «и без разбора бить и жечь всех туркменов или тех, на кого укажет ненадежное и нечестное правительство Хивы, наш ореол справедливости, которым мы, русские, главным образом и сильны в Средней Азии, упадет и потускнеет в глазах всего населения». Из этих обвинительных пунктов Иванов делает такой вывод: «Одним словом, с которой стороны на дело ни смотреть, отовсюду исход один – наивозможно скорейшее занятие ханства, и это единственная мера, на которую я могу указать и которою может устраниться настоящее ненормальное и тяжелое для всех положение».

При рапорте Иванов приложил и перевод прошения иомудов, полученного им во время прогулки на той стороне. Оригинальные сравнения соблазняют поместить его здесь, хоть ради курьеза:

«Просьба иомудского народа к начальнику, поставленному от Белого Царя, следующая:

«Наш хан сделался подобен тигру, сановники – подобны свиньям, а старшины – подобны волкам. Защитите бедных жителей, подобных баранам, избавьте их от этих взяточников и хитрых людей… Боясь вашего наказания, мы дрожим, подобно камышу, не зная покоя… Окажите нам справедливость, – и наши мысли будут подобны птицам, летающим на крыльях»»…

Представляя копию рапорта Иванова военному министру, Кауфман оговорился, что «настоящее положение дел в Европе таково, что я не решаюсь предложить этой последней меры, которая несомненно потребует и усиления войск», но что, однако, занятие ханства не представит никакого затруднения в какое угодно время и потому может быть предпринято в каждую минуту, когда его величеству благоугодно будет повелеть это». В ответ на это 19 мая за № 185, военный министр дал Кауфману такое предписание:

«Содержание рапорта вашего высокопревосходительства от 23 минувшего марта за № 2469, о мерах, принятых в Аму-дарьинском отряде к обеспечению спокойствия в крае и в пределах Хивинского ханства, доложено государю императору. При этом, в виду представленного бывшим начальником отдела ген. – майор. Ивановым соображения относительно занятия нами всего Хивинского ханства его величество соизволил повелеть подтвердить тому лицу, которое заместит его в звании начальника отдела, прежнее положительное высочайшее повеление, чтобы не допускать никаких действий или распоряжений, которые могли бы привести к необходимости занятия Хивы нашими войсками, так как подобное действие было бы совершенно противно видам государя императора в настоящее время».

После такого окрика: «руки прочь», а главное, после смены Иванова, аппетиты сразу исчезли и невозможное будто бы существование Хивы тянется благополучно вот уже третий десяток лет, даже без походов по льду на ту сторону!

Передовой отряд и его прогулки на ту сторону не сопровождались почти никакими потерями, а награды вели за собой порядочные: Иванов в 1873 г. был подполковником, а в апреле 1876-го – генералом.

Справедливость требует указать, что предпочитая прямо занять Хивинское ханство, вместо того, чтобы ходить на военные прогулки, Иванов, хотя в первую свою «прогулку» и жег поселки иомудов без милосердия и разбора, в угоду Кауфману, но затем, когда туркмены стали встречать наш отряд с хлебом-солью и потому жечь их, истреблять и палить из пушек было уже нельзя, он не стеснялся докладывать Кауфману, что жечь и бить всех туркмен без разбора несправедливо, что сами «прогулки», даже и без выстрела, причиняют нам только вред, так как мы являемся защитниками ненавидимого правительства и напрасно озлобляем против себя народ, умоляющий нас принять его в наше подданство… Иванов даже смотрит на туркменов «как на будущих русских подданных» (письмо к Кауфману от 16 февраля 1877 г.), до такой степени он был уверен, что Кауфман сумеет убедить государя в необходимости присоединения ханства к России.

Ввязавшись в войну с Турцией и не зная еще, как будет держать себя Англия, наше правительство, естественно, не хотело усложнять свое дело и давать Англии повод к неудовольствию. Понятно также и выражение Милютина о видах государя в настоящее время…

Стоит ли приводить все глупости, печатавшиеся в английских газетах по поводу занятия нами правого берега АмуДарьи? Вздорные запросы, дерзкие, придирчивые ноты английских дипломатов, ссылавшихся на какие-то обещания тогдашнего русского посла, графа Шувалова, задали-таки работу нашему министру иностранных дел. В конце концов выяснилось, что Шувалов, ради успокоения взбудораженных лавочников, заявил им, что в Хиве мы не останемся: накажем ее и уйдем. Но ведь мы так и сделали: в самой Хиве не остались, восстановили дерзкого хана на престоле, взяли с него контрибуцию, приставили к нему караул в виде аму-дарьинского отряда в Петро-Александровске и дали ему дядьку-воспитателя в лице Иванова. Тут и толковать не о чем. Обычные результаты успешной войны англичане не могут допустить для России.

Явная трусость, обнаруживаемая англичанами, при каждом нашем шаге, даже не прямо к Индии (Хива, например, совершенно в стороне, но покорение ее обеспечивает дальнейшие шаги вперед), конечно, должна была привести русских к мысли, что наши вечные соперники кричат недаром и что, вероятно, они лучше нас знают, в чем именно заключается для них опасность. Отсюда прямой вывод: если англичане станут, при каком-нибудь случае, в явно враждебные к нам отношения, надо попробовать пощекотать их в Индии… Англичане щекотки боятся в этом месте.

Что потребовали англичане тотчас после занятия нами части хивинских земель по правому берегу Аму-Дарьи? Тогдашний английский премьер лорд Гренвилль ссылался на категорическое заявление графа Шувалова, что «император не только вовсе не желал завладевать Хивой, но и дал положительные приказания предупредить возможность этого завладения, и что были посланы инструкции, предписывавшие наложить такие условия, чтобы занятие Хивы ни в каком случае не могло быть продолжительным». Ф. Мартенс в своей брошюрке «Россия и Англия в Средней Азии», приводя эту цитату, старается оправдать Россию тем, что она «не имела намерения завоевать Хиву в ту минуту, как была решена военная экспедиция против этой страны». Такое оправдание России не нужно. Она твердо сдержала обещание и Хивы за собой не оставила. Она только заперла ворота, чрез которые прорывались к нам ежегодно дикие орды хивинских туркменов и киргизов, и приставила к воротам караул. Такова собственно роль аму-дарьинского отряда. Хива же осталась полусамостоятельным государством с наследственными ханами и только лишена возможности вредить нам. С нашей стороны это только законная самооборона, и никто в свете не может нам запретить обороняться.

В Хиве мы простояли всего два месяца и покинули ее. Пусть сравнят с этим сами англичане занятие ими Египта на короткий срок, растянувшийся в десятки лет, пусть припомнят также, что Египет ничем перед ними не провинился, тогда как Хива более ста лет всячески задирала нас.

Когда был опубликован мирный договор наш с Хивой, лорд Гренвилль, уступая давлению общественного мнения, послал британскому послу в Петербург депешу от 7 января 1874 г., в шторой указывал на опасности, грозившие сердечному согласию двух правительств, если русские пойдут дальше, т. е. против туркменов и Мерва. Другими словами: «Ну, уж взяли Хиву – Господь с вами, только дальше-то не идите». Сами они указывают нам, куда надо идти…

Горчаков ответил 21 января, что участь туркменов зависит от них самих, а мы им спускать не будем. Англичане получили отпор.

В феврале Гренвилль пал. На его место стал жид Дизраэли, всеми мерами старавшийся вредить России. Депеши и меморандумы летали стаями. Наконец Горчакову это надоело и в депеше от 3 февраля 1876 г. он поручил графу Шувалову передать лорду Дерби (министру иностранных дел в кабинете Дизраэли), что переговоры о среднем поясе, «признанные мало практичными», он считает поконченными и вполне присоединяется «к тем заключениям, в силу которых оба кабинета… вполне сохраняя свободу своих действий, будут по обоюдному желанию принимать в справедливое внимание их взаимные интересы и нужды, избегая, по мере возможности, непосредственного соседства между собою»… Англия не возражала на этот раз. Провозгласив полную свободу действий в Средней Азии с обещанием, насколько это возможно, не подходить к границам Индии, Горчаков наконец вышел на настоящую дорогу.

Первым актом нашей свободы действий было присоединение Кокандского ханства в том же году, [64]64
  Ф. Мартенс уверяет, будто Коканд присоединен в 1866 г., но тогда взят был только Ходжент. Ханов кокандского и хивинского он называет эмирами также неправильно. Предмет действий смешивает с базой.


[Закрыть]через две недели после объявления этой свободы.

В ответ на это англичане задумали присоединить к Индии Афганистан и, среди глубокого мира, без всякого повода со стороны афганского эмира Шир-али, завладели Кветтой, несмотря на энергические протесты эмира. Турецкому послу он сказал по этому поводу следующее: «Англичане поставили караул у задней двери моего собственного дома, чтобы ворваться во время моего сна». Англичане оправдываются договором с келатским султаном, но как город принадлежит Афганистану еще со времен Ахмет-шаха-Дурани, то их оправдания ничего не стоят.

В переговорах с нами об афганской границе они сильно настаивали на присоединении к Афганистану двух независимых владений – Бадахшана и Вакхана, которые когда-то, во время оно, принадлежали предкам Шир-али. Мы согласились, и благодаря этому Афганистан дотянулся до Аму-Дарьи. Почему же теперь о Кветте англичане договариваются не с афганским эмиром, а с келатским султаном?

Затем последовала известная ссора в 1878 году [65]65
  Имеется в виду 2-я англо-афганская война (ред.).


[Закрыть]и присоединение к Ост-Индии еще части афганской территории.

Дальнейшим шагом нашим для противовеса англичанам было покорение туркмен в 1881 г. и занятие Мерва в 1884 г. В ответ на это англичане стали укреплять на свой счет Герат, сформировали афганский отряд в 4000 чел. и руководили его действиями. В результате бой при р. Кушке, где афганцы были наголову разбиты ген. Комаровым, а подстрекавшие их англичане первыми бежали с поля битвы, растеряв свои доспехи.

Мы стоим теперь у самых ворот Афганистана… Недавно встретились, наконец, с англичанами на Памире во время разграничения… Пускай теперь разговаривают!