Текст книги "Хивинские походы русской армии"

Автор книги: Михаил Терентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Надобно заметить, что в инструкции расстояния вычислены неверно. Между 10 рядами будет 9 промежутков, если каждый по 7 сажен, то вот уже 63, а еще надобно прибавить на самих верблюдов со вьюками хоть по 4 шага, итого по фронту 76 сажен. Нечего и говорить, что такие колонны можно выстроить только на плацу или нарисовать на бумаге. Но даже и на плацу – чуть тронулась колонна, и порядок ее расстроился: то аркан мурундука (палочка, продетая сквозь носовой хрящ) отвяжется, то вьюк сползет, то сам верблюд оступился и т. д.

Дальнейшие вычисления инструкции дают: для колонны в 5 рядов – 50 сажен по фронту (это уже по 12 саж. на каждый ряд) и 400 саж. в глубину. Колонна в 2 ряда растянется до 2-х верст.

19) Понятно, что в голове каждой линии или каждой веревки следует ставить толкового лауча, который бы умел равняться по фронту и придерживаться к одному из флангов, то есть не отставать и не отрываться.

20) Офицеры и чины разных штабов отнюдь не должны задерживать своих вьюков, чтобы их верблюды не отставали от общего транспорта. «В случае потери офицерского вьюка, гг. офицеры, кроме утраты своего имущества, будут отвечать еще перед законом, как доставившие неприятелю случай взять, хотя и ничтожный, тем не менее, трофей», – добавляет в острастку инструкция. Следует, однако, заметить, что составители инструкции напрасно упомянули «закон». Перед законом офицер никакой ответственности за свои чемоданы не несет. Даже и потеря орудия, за что прежде полагался расстрел, теперь не влечет за собой никакой ответственности: статья эта исключена из устава в том внимании, что в сражении гораздо выгоднее потерять орудие, действуя им против неприятеля до крайних пределов возможности и притом в близком расстоянии, нежели преждевременно снять артиллерию с назначенной позиции из опасения лишиться орудий. Осталась только одна статья: о потере знамени и штандарта. За это – смерть.

21) Подходя к ночлегу, эшелон высылает вперед части казаков для охранения колодцев до прихода колонны. Если казаков много, то их можно выслать с последнего привала. С казаками едет офицер Генерального штаба и по одному строевому офицеру от каждой части. Колонновожатый пробует воду и распределяет колодцы – какие для людей, какие для лошадей и верблюдов, затем осматривает местность, выбирает место для ночлега, каждой части назначает пастбихца верблюдов. Если колодцев много, то для каждой части назначается особый, даже если бы вода была и не одинаковых качеств во всех колодцах.

22) Начальники эшелонов получают бланки из полевого штаба для вписывания в них своих заметок относительно колодцев: качества воды, размер колодцев и прочее. Бланк этот остается с джигитом на колодцах и передается им начальнику следующего эшелона. Джигит же догоняет затем свой эшелон. Каждый эшелон оставляет свой бланк с замечаниями, и последним эшелонам уже легче будет распределять воду, сообразно с замечаниями, им переданными.

23) Порядок раздачи воды должен быть следующий: прежде всего на варку, потом на питье, потом на чай. Где колодезь всего один, там верблюдов не поить, но зато накануне они непременно должны быть напоены. По приходе эшелона к каждому колодцу ставится один часовой, а где колодцев мало и предвидится давка, то и по два. Раздачей воды заведует один унтер-офицер с рядовым. При водопое верблюдов присутствуют караван-баши и заведующие обозом.

Чтобы лаучи, чего доброго, не вздумали поить даже и тогда, когда воды уже нет, в инструкции сказано: «Когда вода в колодцах вычерпается, то водопой прекращается на некоторое время, покуда снова не наберется достаточно воды». Разрешение снова начать водопой зависит от дежурного по эшелону офицера, вообще наблюдающего за порядком.

24) По приходе обоза верблюды развьючиваются у своих частей и отводятся на свои пастбища, под прикрытием, величина которого будет зависеть от расстояния пастбищного места от ночлега. С верблюдами идут все лаучи, караван-баши и заведующие обозами. С пастьбы верблюдов возвращают перед закатом солнца и укладывают их рядом с вьюками у своих частей.

25) Все лошади на ночь должны быть стреножены; к казачьим и артиллерийским лошадям часовых на ночь следует прибавлять.

26) Если известно, что на самом ночлеге не имеется топлива или корму, то люди, находящиеся при обозе, должны набрать и то и другое дорбгою. Необходимые для этого сведения помещены в маршрутах.

Если топливо и корм имеются невдалеке от ночлега, то высылаются фуражиры, не иначе как при офицере.

27) На привалах и ночлегах войска располагаются в каре, внутри которого помещаются тяжести. Если, по разбросанности колодцев, на водопой придется посылать в сторону от колонны, то кавалерия посылается не иначе как командами, причем половина людей остается на коне, как прикрытие; верблюдов посылать также с прикрытием.

28) При движении вдали от неприятеля сторожевая служба ограничивается высылкою секретов перед каждым фасом каре, или как признано будет лучше. В сфере действия неприятеля сторожевая служба ведется по уставу. На аванпосты, по недостатку кавалерии, ставить пехоту, от казаков же и преимущественно на возвышенных местах ставить небольшое число пикетов.

Здесь можно заметить, что ночью вообще с низкого места лучше видно, чем с возвышенного, – значит, ставить часового «преимущественно на возвышенных местах», да еще конным, то есть еще выше над местностью, – совершенно непрактично. Да наконец, сам устав о сторожевой службе рекомендует ставить кавалерийские пикеты: днем на возвышенных местах, а на ночь сводить вниз.

29) С каждого привала, а также по приходе эшелона на ночлег и при выступлении с ночлега, начальники эшелонов дают об этом знать записками начальнику отряда и начальнику полевого штаба. Донесения эти отвозятся джигитом в ближайший эшелон и пересылаются далее.

Казалось бы, что джигит, посланный утром с известием о выступлении с ночлега, мог бы доставить и те бланки, с которыми на колодце оставлен нарочный, и таким образом ежедневный расход джигитов уменьшился бы, но, вероятно, составители инструкции имели целью вместе с тем и охранение колодцев, которые оставленный джигит, так сказать, сдавал с рук на руки следующему эшелону вместе с бланками.

30) Начальники частей должны вести отчетность о верблюдах. Обозначив принятое ими в начале похода количество верблюдов, они должны отмечать ежедневно, сколько верблюдов освобождается из-под провианта, сколько отстало, заболело, пало. Заметки эти на каждом ночлеге сообщаются начальнику эшелона, который вносит их в общую отчетность.

Если верблюд падет, то начальник эшелона должен лично на месте удостовериться, «пало ли животное от тягости похода, или же верблюд пропал вследствие того, что он был поставлен в отряд слабосильным и больным», в последнем случае за верблюда казна ничего не платит, а за павших от тягостей службы хозяин получает по 50 руб.

Такое правило едва ли справедливо; следовало бы не принимать в обоз такого верблюда, которому угрожает смерть даже и без вьюка, а раз что животное не забраковано, раз что оно сделало хоть шаг под казенным вьюком, и за его гибель казна обязана вознаградить хозяина.

Сортируя, за какого верблюда платить, а за какого нет, мы создали такие злоупотребления, которые, конечно, не способствуют популярности наших военных предприятий, и народ неохотно отдает в отряды своих верблюдов. Хозяева редко идут сами при своих верблюдах, а чаще выставляют и лаучей, которые, конечно, не весьма заинтересованы в судьбе доверенных им животных. Деньги за павших верблюдов отсылались обыкновенно к уездным начальникам, а теми выдавались старшинам аулов, от которых были выставлены верблюды. Спрашивается: какому хозяину дать, а какому не дать денег за павших в походе верблюдов? Начинаются споры, жалобы… Старшины нередко решали дело весьма просто: оставляли все деньги себе! Казна, мол, никому не хочет платить, и конец! Убеждение, что какого верблюда русским ни дай, всякого они сумеют искалечить, а не то и вовсе извести, а затем еще уверенность, что за верблюда можно будет получить разве только помесячную наемную плату, повели к тому, что добровольно ни один киргиз не дает своего верблюда, и так называемый «наем» – есть не что иное, как наряд с вознаграждением, устанавливаемым самим начальством. Понятное дело, что по наряду всякий старается спустить верблюда не из лучших…

Так различными переходами наша несправедливость при расплате за верблюдов обращается под конец на нашу же голову!

Последнее слово инструкции заключалось в указании правил для действий против неприятеля. Правил этих немного, и в 14 страницах печатной инструкции вся тактика заняла только 12 строк!

Мы приведем их целиком:

«Отнюдь не тратить артиллерийского огня и не производить стрельбы из орудий по одиночным всадникам, равно как и по рассеянным их толпам. Снимать одиночных всадников, открывать огонь по рассеянным толпам их предоставляется пехоте, лучшим из нее стрелкам, которые и открывают огонь, с разрешения начальника эшелона, или ближайшего начальника части.

Вообще в действиях против неприятеля, по возможности, избегать лишней траты патронов и артиллерийских снарядов.

Ослабляя собственную боевую силу, действия подобного рода не достигают цели и, наоборот, ободряют противника.

Артиллерийский огонь следует производить по скученным густым толпам неприятельским и притом с более близких дистанций. Ружейный огонь по отдельным всадникам и рассеянным их кучкам открывать не ранее 600 шагов; по более густым массам, огонь можно открывать и с большего расстояния».

Эти советы действительно были необходимы, и не столько младшим начальникам, сколько начальникам отрядов. В экспедицию 1868 года против Бухары нарезная артиллерия наша, по приказанию начальствовавшего Катта-Курганским отрядом генерала Головачева, открывала огонь по одиночным людям с расстояния, не обозначенного даже в таблицах, то есть навесно, причем под хоботом орудия вырывалась ямка, так как винт уже бывал в этих случаях довинчен вплотную!

Для поднятия войсковых тяжестей в отрядах Туркестанского округа требовалось 1673 верблюда, а для интендантских требовалось 5471 верблюд с 1008 лаучами; со штабными же всего исчислено 7258 верблюдов.

Путь был избран тот, который был в большей части пройден пишущим эти строки в рекогносцировку 1870 года и снят топографами маршрутно, а в остальной части определен им же по расспросам караван-башей, захваченных на Буканских горах, куда они только что пришли из Хивы. Тогда еще не знали, что против Хивы пойдут войска трех смежных округов, и полагали, что расправа с нею ляжет всею тяжестью на один Туркестанский округ. Не знали также, как отнесется к нашему движению обиженная нами Бухара, и потому искали дорогу в обход бухарских владений. В 1871 году этот же путь был проверен еще раз и снова снят рекогносцировкой генерала Головачева. Путь этот шел от Джизака вдоль северного склона Нуратынских гор на уроч. Тамды, далее чрез Буканские горы на кол. Мин-Булак, потом чрез г. Шураханы к Аму-Дарье. Хотя влево от этого караванного пути и есть дороги, выходящие также к реке, но, во-первых, они шли по бухарской земле, а во-вторых, это дороги перекочевок, когда верблюды идут налегке и большая часть без всякого груза. Кочевникам поэтому не страшны ни зыбучие пески, ни большие безводные переходы, так как дикари перекочевывают только раннею весной, а назад позднею осенью. Весной земля влажная, а осенью дожди. Отряду же, с тяжело нагруженными верблюдами, нельзя рисковать идти по этим дорогам в жаркое время, когда развивается сильная жажда, а воды нет.

Где же прошел тяжелый караван, там, значит, может смело идти и военный отряд, так как условия их довольно близки. Поэтому путь через Мин-Булак и был единственный для туркестанцев, обозначенный на составленной ротмистром Терентьевым для Кауфмана карте всех исследованных путей в Хиву, со стороны Кавказа, Оренбурга, Казалинска, Перовска и Джизака.

Казалинский и Перовский отряды должны были идти на Иркибай, устроить здесь укрепление для склада продовольствия, которое будет доставлено для них на обратный поход, а затем идти к Буканским горам, на соединение с джизакскою колонною, которая по дороге также строит укрепление в Тамды, для интендантского склада, на обратный поход свой.

Сюда предполагалось двинуть особо от последней колонны и севернее ее интендантский транспорт с провиантом на 2 месяца, чтобы отряд мог взять от него месячную пропорцию и идти далее.

Транспорт должен был выступить из Ташкента 11 и 12 марта, а придти на Тамды не ранее 29-го и не позже 2 апреля. Сделать 500 в. в 17 дней, т. е. по 30 в. в день, – задача нелегкая! И это еще без дневок, а если сделать хоть три, то верблюдам пришлось бы шагать по 36 верст и пройти весь путь в 14 дней.

Понятно, что такая кабинетная натяжка ничуть не оправдалась на деле: первая половина транспорта, правда, выступила 11 марта, а зато вторая вышла только 26 марта, так как 1750 верблюдов для нее только что пришли из Туркестанского уезда, где были собраны по наряду.

Почему так поздно спохватились нанимать верблюдов, да, кстати сказать, и печь сухари? Высочайшее повеление о походе состоялось 12 декабря и тотчас сообщено в Оренбург и Тифлис по телеграфу. Если бы и Кауфман, живший тогда в Петербурге, послал телеграмму в Верное, а оттуда эстафету до Ташкента, то к 20 декабря она дошла бы по назначению. Но он почему-то предпочел послать курьера, да и назначил-то своего адъютанта есаула Колокольцова, который, несмотря на звонкую фамилию, приехал в Ташкент только 20 января, когда из Оренбурга выступил уже 1-й эшелон 4-го стрелкового батальона.

Да и верблюдов, против исчисления, понадобилось гораздо больше: не 7258, а 9374, потому что верблюды к весне, после зимней голодухи, вообще слабосильны и вместо 15 пудов едва поднимали 12.

Их к тому же на сборном пункте в Ташкенте ничем не кормили несколько дней, несмотря на заявления и просьбы лаучей, ссылавшихся на опыт с караванами, которые весной всегда подкармливают верблюдов кунжутными жмыхами. Кроме того, не предвидели груза картечниц, запасов Красного Креста, ячменя для офицерских лошадей, ячменя взамен сена для казачьих и артиллерийских лошадей, муки для верблюдов, переносных палаток и кошем для подстилки и покрышки нижним чинам на ночлегах и, наконец, груза на довольствие прибавленной к отряду сотни в 160 коней.

Везлось много и балласта, который был потом сожжен дорогою, успев сгубить немало верблюдов; таковы были: фашины и колья для подкладывания под колеса в артиллерии, приспособления для запряжки в орудия и ящики верблюдов, штурмовые лестницы и т. п.

Верблюды, выставленные по обязательному найму, по 10 руб. в месяц и с уплатой 50 руб., если верблюд падет, были в большинстве негодны вовсе. За такую ничтожную плату никто хорошего верблюда не отдаст. Дорогой, на первый взгляд, подрядный способ есть, в сущности, самый выгодный, так как можно требовать только хороших верблюдов, за палых платить не надо и груз жечь не приходится.

Сколько заплачено было Кауфманом за палых верблюдов и чего стоил провиант, палатки, юламейки, офицерские вещи и прочее, брошенное на дороге и сожженное, трудно и сосчитать. Верблюд ночью и рано утром не ест, без воды может пробыть безнаказанно только двое суток, ячмень ему вреден, весной его надо подкармливать кунжурой, т. е. кунжутными жмыхами. Чом или седло должно быть мягко, хорошо простегано, а то набьет на ребрах раны, которые потом распространяют зловонье гангрены; грузить на дальний поход не следует более 10 пудов; средний груз 8 пудов; на четвертом или пятом переходе уже видно, что перегрузили; осенью можно грузить в среднем и по 9 пудов; веревки должны быть крепкие, а не то придется дорогой перевьючивать, что сильно утомляет верблюда. Все это надо знать и твердо помнить. Ничего этого не знал генерал Головачев, предназначенный в поход и распоряжавшийся приготовлениями, в качестве и. д. командующего войсками округа, до прибытия Кауфмана из Петербурга. Комиссия для осмотра верблюдов за недостатком времени принимала их снисходительно.

Окружным интендантом был тогда действительный статский советник Польман. Это был человек умный, спокойный, головой выше Головачева и в прямом, и в переносном смысле… 20 января получено предписание о походе, а 23 января 1873 г. он представил уже доклад, в котором предложил, между прочим, такую меру: для уменьшения обоза и расходов по найму верблюдов отправить за 2 недели до выступления войск 2-месячную пропорцию продовольствия из Ташкента в Тамды, а из Казалинска на Иркибай под конвоем, заподрядив доставку с пуда. Войска же снабдить продовольствием только на 1 месяц, наняв верблюдов помесячно на весь поход. Войска, дойдя до названных складов, взяли бы там опять на месяц и двинулись бы дальше. Освобождавшихся от клади верблюдов войска высылали бы с дороги в те же склады и получали бы оттуда подкрепление запасов. Это уменьшило бы число верблюдов на 2000 голов, и не пришлось бы увеличивать число войск, так как все равно решено было устроить в степи опорные пункты со складами и гарнизоном.

Мера предлагалась весьма практичная, но Головачев, управляя округом, не решился взять на себя ответственность и отложил дело до приезда Кауфмана.

В числе многих хороших качеств Кауфмана было, между прочим, и уважение к распорядительности, к инициативе подчиненных, если, конечно, она была дельною, оправдываемою обстоятельствами и пользою края. Но и этого не знал Головачев, ближайший его сотрудник, несмотря на несколько ярких примеров…

Кауфман приехал в Ташкент только 20 февраля. Выступление назначено было через несколько дней и, конечно, ничего уже поправить было нельзя. Еще до его приезда в Кизил-Кумы был командирован правитель канцелярии Заравшанской области подполковник Иванов, с сотнею казаков для осмотра колодцев по маршруту джизакского отряда и найма вожаков и джигитов из тамошних кочевников.

Возвращаясь из Петербурга, Кауфман делал по дороге в фортах своего округа соответствующие распоряжения о снаряжении и выступлении колонн. В Казалинске, расспросив начальника Аральской флотилии, капитана 2-го ранга Ситникова, о качествах его судов, он изменил первоначальное предположение о назначении в плавание только одного, считавшегося морским, парохода «Перовский» и присоединил еще и речной пароход «Самарканд». Последствия доказали, что плоскодонный «Самарканд» выдержал морскую пробу во много раз лучше «Перовского», который не выгребал при волнении, не имел устойчивости и потому далеко отставал от «Самарканда», иногда на двое и более суток, так что речное суденышко перещеголяло его морскими качествами. Начальником казалинской колонны назначен был начальник Казалинского уезда полковник Голов. Здесь же Кауфман осмотрел свои понтоны, построенные по его чертежу на верфи флотилии. Каждый понтон состоял из 4 железных ящиков, свинчивающихся винтами; из 2 лодок составлялся паром. Каждый ящик весил от 5 до 6 пудов. 8 человек легко его поднимали и спускали в воду. Сборка занимала 2 часа. К началу 1873 г. были готовы еще 2 парома, но они вышли тяжелее. В походе ящики служили корытами для водопоя, а на Аму-Дарье паромы служили настоящую службу исправно. Названы они «кауфманками». Паром поднимал два 4-фунтовых орудия с 16 человеками прислуги. Образовался понтонный парк. Под инженерный парк шло 54 верблюда. Под понтонами в казалинской колонне шло 27 верблюдов, да в джизакской 15. При понтонах находились 12 матросов.

Почтовое сообщение отряда с Ташкентом и Казалинском поддерживалось через чапаров и чрез первую почтовую станцию от Чимкента к Туркестану, где открыто почтовое отделение. После этого установлено другое сообщение через Бухару на Самарканд. Эмир бухарский сам заботился о наших чапарах, конечно, не без того, чтобы узнавать от них свежие новости, давал им конвой для следования степью, угощал их, давал свежих лошадей; вообще поступал как верный союзник.

27 февраля объявлен был приказ по округу о походе, причем объявлялось, что при туркестанском отряде изволят следовать великий князь Николай Константинович и князь Евгений Максимилианович Романовский, герцог Лейхтенбергский. Начальником полевого штаба назначен генерал-майор Троцкий, начальником артиллерии – генерал-майор Жаринов, начальником инженеров – полковник Шлейфер, начальником пехоты – генерал-майор Бардовский, начальником кавалерии – подполковник Головацкий, полевым интендантом – статский советник Касьянов, главным врачом – статский советник Суворов. Помощником к Голову – подполковник барон Каульбарс. Начальником всего отряда – генерал-майор Головачев. Начальником топографической части – полковник Жилинский.

28 февраля отслужен напутственный молебен. В тот же день выступал 1-й эшелон транспорта к р. Клы, с месячным запасом довольствия, чтобы не задержать войска на переправе через Сыр-Дарью у Чиназа.

Войска двинулись из Ташкента 5-ю эшелонами 1, 2, 3, 4 и 5 марта, 4 орудия из Ходжента – 8 марта, а 3 роты из Ура-Тюбе – 10-го.

Безводный переход через Голодную степь в 118 верст (в колодцах имелась горько-соленая вода, да и то в небольшом количестве) сократился до 30 вер., благодаря тому, что жители провели арык от речки Джилак-Уты под Джизаком до 3-й станции Агачлы. Погода была пасмурная. К утру 14 марта выпал снег и хватило морозом до -13ºR. Первый эшелон транспорта пришел на Клы 6-го числа. Сюда прибыли также депутации от соседних городов, бухарское посольство с богатыми подарками, а позже, к 10-му числу, и начальник Заравшанского округа генерал-майор Абрамов проститься с Кауфманом, который приехал 11-го числа. Посол бухарский Яхъя ходжа сообщил, что эмир приказал пограничным бекам выставить на всех колодцах близ границы клевер, солому и топливо, хотя не скрыл своего удивления: почему Кауфман предпочел кружный и длинный путь чрез Мин-Булак прямому пути чрез Бухару?

Еще в 1872 году посланному в Бухару дипломатическому чиновнику К.В. Струве эмир заявлял о своей готовности пропустить наши войска чрез свои владения, в случае надобности. Все поведение эмира во время войны с Хивою доказывало полную искренность его, а между тем ему не верили и даже поручили Абрамову зорко следить за Бухарою. Может быть, горькая участь Бековича, доверившегося когда-то азиатам, может быть, опасение, что эмир за услугу будет потом клянчить насчет Самарканда, – только услуга эта не принята… А жаль: отряд сберег бы много ценных грузов, не страдал бы так от голода и жажды, не стоял бы на краю гибели в глухой степи… С такими силами, какими располагал Кауфман, не страшны никакие махинации, и в случае чего мы бы только кроме Хивы покорили бы и Бухару.

Принимая заравшанских депутатов, Кауфман объявил им, что государь шлет им свое «царское спасибо» за их добропорядочное поведение и сбавляет подати наполовину.

12 марта войска приняли провиант и разделены на 4 эшелона: первый, из 894 нижних чинов и 728 верблюдов, под командою престарелого полковника Колокольцева, должен был выступить 13-го числа с подполковником бароном Аминовым; второй, из 759 нижних чинов и 672 верблюдов, с полковниками Новомлинским и Разгоновым выступал 14-го; третий, из 606 нижних чинов и 909 верблюдов, с подполковником Терей-ковским и полковником Корольковым выступал 15-го; четвертый, из 1139 нижних чинов и 678 верблюдов, с полковником Веймарном и подполковником Тихменевым выступал 16-го. Вторые фамилии в эшелонах принадлежат офицерам Генерального штаба.

Еще до прибытия на р. Клы отряд потерял до 400 верблюдов, а теперь, благодаря морозу и отсутствию корма, верблюды стали валиться на каждом переходе десятками.

Первый эшелон выступил 13-го числа при 12° мороза, потом поднялся буран. [53]53
  В «Материалах», изданных на правах рукописи под редакцией генерал-майора Троцкого, говорится, будто утром было тепло и что 1-й эшелон выступил в гимнастических рубахах, а потом пошел дождь, град, снег. Следует предпочитать показания Полторацкого, шедшего с эшелоном.


[Закрыть]Бывший гвардеец, но долго живший в отставке, Колокольцев вел эшелон с разными чудачествами и подражаниями Суворову, как о том свидетельствует его помощник В.А. Полторацкий. На первом же переходе получилось 18 чел. ознобленных. Из них 2 солдата и 5 лаучей умерли. Запоздавшая на р. Клы уральская сотня захвачена бураном на полпути; верблюдов уложили в круг, люди сели в середину и развели костер из лесенок седельных! Этим и спаслись.

От кол. Темир-Кабук, где эшелону назначена дневка, следовало идти на кол. Тамды, куда 21-го числа и послан авангард под начальством Полторацкого.

Другие эшелоны шли уже с меньшими терзаниями, так как погода стихла, но в 3-м эшелоне с артиллерийскими тяжестями, где тюки были по 8 пудов, т. е. 16 пуд. на верблюда, потеряли на первом же переходе 49 верблюдов.

В ночь на 17-е, когда все эшелоны были уже на ночлегах, поднялся страшный ураган, срывавший кибитки и рвавший палатки в куски.

В Темир-Кобуке проверили верблюдов комиссией. Оказалось, что на 127 верстах пало их 254, пришли в негодность 102, признано слабыми 202. Итого к исключению 558 штук! Годных осталось только 3110. Тут встретили Кауфмана 2 бека – Нуратынский и Зиаудинский, с подарками от эмира и угощением. Эмир велел им выставить на колодцах Балта-Салдык и Комбайги хлеб, фураж и топливо. Из Темир-Кабука выслан 20 марта, налегке, летучий отряд из 1 ¹/ ₂сотен уральцев, при 4 ракетных станках, под начальством подполковника Головацкого, в Тамды, где находился подполковник Иванов, доносивший со слов лазутчиков, что известный степной разбойник Саддык, обласканный ханом, собирает в г. Шураханы большую шайку для движения чрез Мин-Булак на Тамды.

Опасение, что Сыддык завалит колодцы от Мин-Булака до Шураханы, и желание выгадать несколько десятков верст, а может быть, и щемящая мысль, что Маркозов упредит туркестанцев, заставили Кауфмана изменить маршрут своих отрядов… Он решил дойти до кол. Арстан-бель и свернуть круто влево, по бухарской земле, на кол. Хал-ата, полагая, что этот путь будет вдвое короче до Аму-Дарьи. Непонятно только одно: почему целью движения стала теперь не Хива, а река Аму-Дарья?

А до Хивы, по точной съемке, сделанной топографами во время похода и нанесенной на дорожную карту округа, считается: от Джизака чрез Мин-Булак 690 верст, через Арстан-бель-Кудук 640 верст. Отряд выигрывал только 50 верст, но зато должен был идти не по караванной, а по кочевой дороге и, как увидим дальше, чуть не погиб на этой дороге… Самый выигрыш в два дня пути обратился в проигрыш 20 дней!

Кауфман положился, в этом случае, на расспросные сведения, собранные в Самарканде и Джизаке от неизвестных сартов подполковником бароном Аминовым. Но каким родом упустили из виду, что расспросные сведения только тогда имеют какую-нибудь цену, когда собираются на месте, а не за 300 и 400 верст?

Как могли рисковать вести отряд по дороге, по которой не прошла еще рекогносцировка?

Положим, Аминов, как молодой финляндец, едва справлявшийся с русским языком, мог не вполне понимать, какую страшную услугу он хотел оказать русским, но Кауфман и Троцкий, бесспорно люди умные, – как они-то поддались на басни Аминова?

Довольно было взглянуть на карту, чтобы видеть, что по новой дороге караваны в Хиву ходить не могут с берегов Сыра, что для этого у них есть другая, прямая дорога; а по этой могут идти только из Бухары.

Замечательно, что Аминова поддерживал бухарский посол, уверявший, будто он сам ездил по этой дороге, и всячески заманивавший наших воевод в безводную пустыню…

Чем обошел Троцкого Аминов – неизвестно, а только начальник штаба стал ярым поборником нового пути.

Для решения вопроса собран был военный совет из Головачева, Троцкого, Иванова и Аминова; никого из офицеров Генерального штаба не пригласили. Головачев и Иванов, сами ходившие по прежде выбранной дороге и знавшие ее хорошо, явились противниками нового пути, но голос Кауфмана дал перевес, и таким образом 23 марта вопрос был решен: казалинскую колонну заставили прошагать лишних 385 верст; опорный пункт строить не на Тамды, а в Хал-Ата. Головацкому послано вдогонку приказание не идти на Тамды, а стать на кол. Аяк-Кудук.

Отряд пришел на кол. Арстан-бель 30 марта и стоял здесь до 11 апреля в ожидании казалинцев. Интендантским транспортам тоже приказано было идти на Арстан-бель-Кудук.

1-й эшелон этого транспорта пришел на р. Клы только 17 марта, потеряв 40 верблюдов, кроме того 175 штук признано комиссией негодными. 29-го эшелон пошел далее, и 8 апреля, в первый день Пасхи, на Арстан-бель-Кудук пришло только 230 лучших верблюдов, высланных подполковником Хорошхиным от этого эшелона вперед. Во многих частях провианта уже не было к этому числу, так как много вьюков было брошено с павшими верблюдами по дороге… Привезенные сухари оказались негодными только в 1-м и 3-м стрелковых батальонах.

Полторацкий в своих воспоминаниях рассказывает, что по вскрытии одного скоропостижно умершего солдата нашли в его желудке нечто вроде камня из сухарей. Назначили комиссию: сухари оказались зеленые и с червяками, ползшими в стороны, так что сухари шевелились. Полторацкий доложил Кауфману, что для таких сухарей верблюды не нужны: сами доползут, куда надо, если дать им надлежащее направление!

Приписывали это дождям, но, кажется, вернее будет отнести это к скороспелой сушке в Ташкенте в новых, не просохших печах, устроенных инженер-полковником Шлейфером из плетней, смазанных глиной. Мы сами видели эти печи в действии: сухари выходили мягкие, не вполне готовые, и досыхали на воздухе… Тут мухи и жучки клали в них яички. Времени было дано на эту операцию так мало, что приходилось надеяться на русское «авось».

Забракованные сухари пошли на угощение верблюдов. Кизил-кумские киргизы пригнали по просьбе подполковника Иванова 828 верблюдов, а их надо было 1058, потому что дорогой от Ташкента, на 462 верстах, пало их 874, да отпущено за негодностью 536, итого потеря равнялась 1410. Из наличных многие не могли нести более 6 пудов.

Крайнее положение отряда заставило послать в Бухару энергичного хлудовского приказчика Громова за хлебом, яйцами и другими запасами. Чтобы не выдать эмиру критического положения отряда, Кауфман написал к нему просьбу о хлебе в таких выражениях, что вот-де отряд простоит в Хал-Ата несколько дней, и желательно было бы покормить людей свежим хлебом (сухой-то, мол, уже надоел), а потому его высокостепенство окажет большую любезность, если прикажет своим купцам привезти на этот пункт тысяч пять пудов муки… Уже одно количество это указывало, что дело шло вовсе не о том, чтобы покормить людей свежим хлебом, а чтобы было с чем идти и далее…

Эмир прекрасно знал, в каком затруднении находился русский отряд, и поспешил задобрить голодного льва: 400 батманов (3200 пудов) муки, 50 батманов ячменя и 30 батманов рису были немедленно посланы им в подарок Кауфману, с предупреждением в письме, что плату за этот хлеб он примет как оскорбление.