Текст книги "Бесконечная книга с рисунками от А до Я"

Автор книги: Михаэль Андреас Гельмут Энде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава XXV
МАМА АЙОЛА

то очень легко рассказать, как погибла Ксаида, но только понять это почти невозможно. Ученые до сих пор безуспешно ломают головы. Некоторые берут под сомнение даже факты или пытаются истолковывать их по-другому. Наше же дело рассказать все как было, а объяснит пусть каждый как сможет.

К тому времени, когда Бастиан подходил к городу Искалу, Ксаида со своими черными панцирными носильщиками наконец достигла того места, где Бастиан свалился с распавшегося на скаку черного коня. В этот момент она уже догадывалась, что больше никогда не увидит Бастиана. Когда же немного позднее она очутилась у земляного вала, где отпечатались его следы, то окончательно поняла, что все ее планы рухнули. Если он остался в городе Старых Королей, то уже не способен ничего пожелать. А если вырвался из него, то давно отказался от власти и величия. В обоих случаях для Ксаиды игра была проиграна.

Она приказала своим носильщикам остановиться, но они не подчинились. Тогда она выпрыгнула на землю и загородила им дорогу. Вслед за носильщиками шагали воины. Ни один из них не замедлил шага, и они растоптали Ксаиду. И только когда волшебница испустила дух, они все разом встали, как часы, у которых кончился завод.

Когда позднее подоспели три рыцаря с остатками войска и увидели, что произошло, они не могли ничего понять, ведь железные воины двигались волей Ксаиды, значит, не могли растоптать ее против ее же воли. Впрочем, рыцари не особенно были сильны в размышлениях и оставили эту загадку другим. Посовещавшись, они распустили остаток войска по домам, а сами, верные присяге, данной Бастиану, решили искать его дальше по всей Фантазии. Но, не сойдясь во мнении, куда направиться, решили идти поодиночке каждый своей дорогой. Все трое пережили много опасных приключений, но это уже другая история, и мы ее расскажем как-нибудь в другой раз.

А черные пустые воины так и стоят до сих пор в степи вблизи города Старых Королей. С годами они проржавели от дождей и ветров, многие разрушились. Путешественники обходят это место стороной. Оно считается проклятым.

Но вернемся к Бастиану.

Проходя по тропинке Розового леса, он заметил указатель, на котором было написано:

«К Дому Перемен».

Бастиан неспеша пошел в указанном направлении, вдыхая запах роз и чувствуя нарастающую радость – словно его ждал праздник.

Он вышел к аллее из пышных яблонь со спелыми плодами, и в конце аллеи увидел домик, похожий на тыкву, под островерхой крышей. На домике виднелись кое-где шишки и наросты, и это придавало ему очень уютный вид. Окна и двери выглядели так, будто их не очень старательно прорезали в коре тыквы.

Мало того, дом, оказалось, непрерывно изменяется. С медлительностью улитки на правом боку дома вытягивались какие-то отростки, – и постепенно возникла башня. Одновременно слева затянулось и заросло окошко. На крыше выросла труба, а над дверью образовался балкончик.

Бастиан остановился и с удовольствием наблюдал за переменами. Изнутри домика послышался женский голос. Он пел:

 
Мы тебя так долго ждем,
Просто больше нету силы.
Проходи скорее в дом.
Что ж ты медлишь, путник милый?
 
 
И хороший, и плохой,
Трус ты или полон славы,
На любовь и на покой
Все равно имеешь право.
 

«Ах, – подумал Бастиан, – что за голос! Хотел бы я, чтоб такую песню пели мне!»

А голос продолжал:

 
Прикоснусь к тебе рукой,
Утолю тоску и жажду.
На любовь и на покой
Право тут имеет каждый.
 
 
Ты пришел в такую рань,
Я тебе помочь могла бы,
На мгновенье только стань
Снова маленьким и слабым.
 

Голос был так ласков и нежен, что Бастиан не сомневался – он принадлежит очень доброй женщине. Он постучал, и голос отозвался:

– Входи! Входи, мой мальчик!

Он открыл дверь и увидел небольшую уютную комнату. В середине стоял круглый стол, а на нем вазы с незнакомыми фруктами. За столом сидела женщина, сама похожая на аппетитное яблочко – такая же румяная, круглая и здоровая.

С первой секунды Бастиан чуть не бросился к ней на шею с криком: «Мама! Мама!» Но взял себя в руки. Его мама умерла давно и уж, конечно, она не могла очутиться в Фантазии. Правда, у этой женщины была такая же улыбка и такой же нежный взгляд, но его мать была худенькой, а эта дама – большая и полная, в широкополой шляпе, по краям украшенной цветами и листьями. Ее платье тоже было все в цветах.

У Бастиана возникло чувство, которого он уже давно, очень давно не испытывал – наверное, с раннего детства.

– Садись, мой хороший! – сказала женщина и указала ему на стул. – Ты ведь проголодался с дороги, поешь сначала!

– Извините, – сказал Бастиан. – Вы ждете гостя, а я тут случайно.

– В самом деле? – посмеивалась женщина. – Ну ничего, все равно поешь. А я тебе тем временем расскажу маленькую историю. Не заставляй себя долго упрашивать!

Бастиан снял свой черный плащ, повесил его на стул, сел и набросился на фрукты.

– А ты? Ты почему не ешь? Или ты не любишь фрукты?

Женщина весело и сердечно рассмеялась.

– Хорошо, если ты настаиваешь, я составлю тебе компанию, но на свой лад. Не пугайся только.

Она взяла кувшин, который стоял с нею рядом на полу, и полила сама себя, как цветок.

– Ах! Как освежает!

Теперь смеялся Бастиан. Потом он заметил ей, что таких вкусных фруктов еще никогда не ел.

– Вкусно? – спросила женщина, а Бастиан только кивнул с набитым ртом. – Я рада. Специально старалась. Ешь сколько хочешь! А я буду тебе рассказывать. Ты только ешь, не останавливайся.

Бастиан и сам не мог оторваться от этих фруктов.

– В давние, давние времена наша Детская Королева была тяжело больна, ей требовалось новое имя, которое мог дать ей только человеческий ребенок. Но люди больше не приходили в Фантазию, никто не знал почему. И вот однажды человек все же пришел – это был маленький мальчик, он назвал королеву Лунианой. Она снова выздоровела и в благодарность пообещала мальчику, что все его желания будут исполняться – до самого последнего, истинного. Мальчик долго путешествовал – от одного желания к другому, и каждое исполнялось. Это были не только хорошие, но и плохие желания, а Детская Королева не делала различия между ними, для нее все одинаково важно в ее королевстве. И даже когда разрушали Башню Слоновой Кости, она не противилась этому. Однако с исполнением каждого желания мальчик забывал часть того, что он помнил о своем мире. Его это не огорчало, потому что он не хотел возвращаться. И так он постепенно истратил все свои воспоминания, а без них ничего нельзя пожелать. Он уже почти совсем стал фантазийцем. Но путь привел его в Дом Перемен, и он должен оставаться тут до тех пор, пока не почувствует в себе свое истинное желание. Ведь Дом Перемен не только сам меняется, тут меняется и тот, кто в нем живет.

Она прервала рассказ, заметив, что Бастиан сидит с надкушенным плодом, глядя на нее.

– Если не нравится, спокойно отложи его и возьми другой.

– Что? О нет, очень вкусно!

– Тогда все в порядке, – сказала женщина довольно. – Но я забыла сказать, как звали мальчика, которого так долго ждали в Доме Перемен. Многие в Фантазии называли его просто Спаситель, другие звали его Господин и Повелитель или Великий Знаток. Но его настоящее имя было Бастиан Балтазар Букс.

Она с улыбкой глядела на гостя, он проглотил кусок и тихо сказал:

– Так зовут меня.

– Ну вот видишь! – совсем не удивилась женщина.

Почки на ее шляпе распустились все разом и расцвели.

– Но в давние-давние времена меня еще не было в Фантазии.

– О, на самом деле мы ждали тебя гораздо дольше, – ответила женщина. – Еще моя бабушка и бабушка моей бабушки ждали тебя.

Бастиан вспомнил слова Граограмана о том, что и новые истории могут повествовать о давних-давних временах. Давно Граограман говорил ему это – в самом начале его путешествия. Теперь ему казалось, что и в самом деле прошло сто лет.

– Впрочем, я ведь тебе еще не сказала, как меня зовут. Я – мама Айола.

Бастиан ел фрукты, и каждый следующий был вкуснее предыдущего. Наконец в вазе остался последний плод.

– Хочешь еще? – спросила мама Айола и, когда Бастиан кивнул, нарвала новых плодов со своего платья и со шляпы.

– Разве плоды растут на твоей шляпе? – ошеломленно спросил Бастиан.

– Почему же на шляпе? – Мама Айола не понимала, о чем речь. Потом поняла и рассмеялась: – Ах, ты думал, что это на мне шляпа? Нет, малыш, это все растет из меня. Как волосы. Видишь, я рада, что ты пришел, и сразу расцвела. А когда я печалюсь, на мне все увядает.

– А разве можно есть то, что из кого-то растет? – сомневался Бастиан.

– Почему же нет? Маленькие дети пьют молоко своей матери.

– Да, но только пока маленькие.

– Ну, тогда и ты стань снова маленьким, мой хороший.

Бастиан ел, а мама Айола радовалась и расцветала. Потом она заметила:

– Мне кажется, он хочет, чтобы мы перешли в другую комнату. Кажется, он там что-то приготовил.

– Кто? – Бастиан оглянулся.

– Дом Перемен.

И действительно, происходило нечто удивительное. Комната незаметно преобразилась. Потолок снизился, стены с трех сторон стали теснить стол, и только с четвертой стороны еще оставалось место, – там возникла дверь, и она открылась.

– Идем! – мама Айола поднялась, и стало видно, какая она большая. – У него свои причуды. Если он что-то придумал, сопротивляться бессмысленно. Но он добрый, плохого не сделает.

Бастиан пошел за ней, прихватив вазу с фруктами. Комната показалась Бастиану странным образом знакомой, только все предметы в ней, вся мебель, были огромные, Бастиан вряд ли вскарабкался бы на стул.

– Смотри-ка, всегда что-нибудь придумает. На сей раз он сделал комнату, какой она видится маленькому ребенку.

– А что, этого зала не было прежде? – спросил Бастиан.

– Конечно, ведь Дом Перемен живой. Он на свой лад участвует в нашей беседе. Я думаю, он хочет таким образом что-то сказать.

Они сели, Бастиан никак не мог взобраться на стул, пришлось маме Айоле подсадить его. Носом он едва доставал до края стола. Очень кстати, что ваза с фруктами была у него на коленях.

– Часто тебе приходится так переезжать? – спросил он.

– Нет, не очень. Раза три-четыре в день. Иногда он шутит и все переворачивает вверх тормашками: пол вместо потолка. Но поругаешь его, пожуришь – и он снова становится благоразумным. Мы с ним весело живем.

– А это не опасно? Если, например, спишь, а комната сожмется?

– Ну что ты, малыш, он добр к тебе. Он рад, что ты пришел.

– А если кого невзлюбит?

– Не знаю. Сюда еще никто не приходил, кроме тебя.

– Значит, я первый гость? – Бастиан огляделся. – Странно, что такая большая комната помещается внутри такого маленького домика, – ведь снаружи он выглядит совсем маленьким.

– Правильно, этот дом изнутри больше, чем снаружи.

Между тем смеркалось, Бастиан откинулся на стуле, чувствуя сонливое блаженство.

– Почему ты так долго ждала меня, мама Айола?

– Я всегда мечтала о ребенке, маленьком ребенке, которого можно баловать, который нуждается в моей ласке и заботе – как ты, мой хороший.

Ее голос звучал убаюкивающе, Бастиан зевнул.

– Но ты сказала, что и твоя мать, и твоя бабушка тоже ждали меня.

– Да, и они мечтали о ребенке. Но только у меня ты наконец появился.

У Бастиана слипались глаза, но он все-таки спросил:

– Как же так, ведь у твоей матери была ты, когда была маленькая. А у твоей бабушки была твоя мать. Значит, у них были дети!

– Нет, малыш, у нас все по-другому. Мы не умираем и не рождаемся. Мы все время одна и та же мама Айола. Когда моя мать постарела, она засохла, листья ее опали, как с дерева осенью. А потом однажды снова появились листья, цветы и плоды – и это была уже я. Так же моя мать появилась у моей бабушки. Мы, Айолы, получаем потомство, только увянув. Поэтому я так рада тебе.

Все это Бастиан слушал уже в полусне. Он почувствовал, как она встала, склонилась над ним, поцеловала в лоб, взяла на руки и ласково отнесла в постель, потом раздела и спела песенку:

 
Гаснут медленно огни.
Спи, мой маленький, усни.
Много дел ты переделал,
Завтра снова ждут они.
 
 
От работы отдохни,
Спи, мой маленький, усни.
 

Проснувшись наутро, он нашел себя в уютной комнате в детской кровати – правда, в очень большой. То есть в кроватке, какой она видится маленькому ребенку. Бастиану приятно было чувствовать себя ребенком, ведь вся сила, которую подарила ему Фантазия, еще оставалась при нем. И знак был при нем.

Он встал, умылся, оделся и вышел из комнаты. Спустившись по лестнице, он попал в большую столовую. Мама Айола за столом поджидала его с готовым завтраком. Все на ней цвело, она пела и пританцовывала, а после еды отправила его гулять, чтоб он дышал свежим воздухом.

В Розовом лесу, видимо, царило вечное лето. Бастиан слушал птиц, играл с ящерицами, вдыхал запах роз и ни о чем не думал.

Так проходили дни, он не замечал времени. Мама Айола не могла на него нарадоваться, и он весь предался ее материнской заботе и ласке. Оказалось, он так натосковался по этой заботе, что никак не мог насытиться ею.

Он множество раз облазил весь дом с подвала до чердака. Это не могло ему наскучить, ведь дом все время менялся, стараясь развлечь гостя. Он создавал то игровые комнаты, то железную дорогу, то кукольный театр, каток или даже карусель.

Далеко от дома Бастиан уйти не мог голод скоро возвращал его к фруктам мамы Айолы. Вечерами они подолгу беседовали. Он рассказывал ей о Граограмане, о Перелине, о Ксаиде, об Атрее, которого он ранил, а может, и убил.

– Я все делал неправильно, – сказал он. – Луниана так щедро наградила меня, а я распорядился ее дарами так, что принес несчастье и себе, и Фантазии.

Мама Айола долго смотрела на него.

– Нет, – сказала она, утешая. – Ты шел дорогой желаний, а этот путь не бывает прямым. Ты сделал большой крюк, но это был ТВОЙ путь. Ты из тех, кто возвращается, только если найдет источник Живой Воды. А это самое таинственное место Фантазии. Туда нет прямого пути. – И, помолчав, добавила: – Любой путь, который приводит туда, в конце концов оказывается верным.

Вдруг Бастиан заплакал. Он сам не знал почему. Как будто узелки в его сердце развязались и вышли слезами. Он всхлипывал и не мог успокоиться. Мама Айола взяла его на колени и стала нежно гладить, а он зарылся лицом в цветы на ее груди и наплакался вдоволь.

На следующий день Бастиан снова заговорил о вчерашнем:

– А ты знаешь, где источник Живой Воды?

– На границе Фантазии.

– Но ведь у Фантазии нет границ.

– Есть, они не снаружи, а внутри. Там, откуда Детская Королева черпает все свое могущество, но куда сама она попасть не может.

– И я должен разыскать это место? Еще не поздно? – спросил Бастиан.

– Тебя выведет туда только одно желание – последнее.

Бастиан испугался.

– Мама Айола, при каждом исполнении моего желания я что-нибудь забывал. И сейчас будет так же?

Она кивнула.

– Но я ничего не замечаю!

– То, что ты уже забыл, ты не можешь заметить как утрату.

– А что я забуду теперь?

– Я скажу, когда придет время. Иначе ты не сможешь забыть и желание твое не наберет силу.

– А вдруг это мое последнее воспоминание?

– Что делать. В мире ничто не утрачивается совсем, оно лишь преображается во что-нибудь другое. Твое воспоминание должно превратиться в желание.

– Но тогда, наверное, я должен поторопиться?

Она погладила его по волосам:

– Не беспокойся. Все длится, сколько нужно. Когда последнее желание появится, ты это сразу почувствуешь. И я тоже.

С этого дня действительно что-то стало меняться, хотя Бастиан ничего не замечал. Сказывалась преображающая сила Дома Перемен, хотя все происходило постепенно – так растут растения из земли.

Бастиан все еще наслаждался летом и заботами мамы Айолы, и фрукты ее все еще были ему по вкусу, хотя постепенно он начал наедаться. Она заметила это, но ничего не сказала. И лаской ее он уже насытился. Теперь в нем появилось новое, незнакомое желание: самому кого-нибудь полюбить.

С удивлением и грустью он обнаружил, что пока не любил никого. Но желание любить становилось все сильнее. И в один из вечеров он заговорил об этом с мамой Айолой. Она слушала, взгляд ее выражал то, чего Бастиан не понимал.

– Вот ты и нашел свое последнее желание, – сказала она. – Твоя истинная воля – любить.

– Но почему я не могу этого, мама Айола?

– Ты это сможешь только тогда, когда напьешься Живой Воды. И тебе захочется поделиться этой водой с кем-то еще. Это и будет любовь.

– А ты, – смущенно спросил Бастиан, – ты пила ее?

– Нет, – сказала мама Айола. – У меня все иначе. Мне необходимо кому-нибудь отдавать мой избыток.

– Но ведь это и есть любовь?

– Да, если хочешь, – сказала мама Айола, немного подумав.

– А кому в Фантазии доступна Живая Вода?

– Не знаю. В некоторых предсказаниях говорится, что наступит такое время, когда люди принесут в Фантазию любовь. Тогда два наши мира соединятся. Но я не знаю, что это значит.

– Мама Айола, – напомнил Бастиан. – Ты обещала, когда придет время, рассказать мне, что я забыл в обмен на мое истинное желание.

– Ты забыл отца и мать. Теперь у тебя больше ничего нет, кроме твоего имени.

– Отца и мать? – задумался Бастиан. Но эти слова больше ничего не значили для него. – Что мне делать теперь?

– Ты должен покинуть меня. Твое время в Доме Перемен истекло.

– И куда мне идти?

– Тебя поведет твое последнее желание. Не теряй его!

– Я должен идти сейчас же?

– Завтра утром. У тебя осталась последняя ночь в Доме Перемен.

Бастиан встал и подошел к ней, чтобы проститься на ночь. Только вблизи он заметил, что все ее цветы увяли.

– Не беспокойся. И завтра утром не оглядывайся, а иди своим путем!

Когда наутро он спустился из своей комнаты, мама Айола сидела на прежнем месте. Все листья, цветы и плоды опали с нее. Глаза ее были закрыты, и она походила на засохшее, умершее дерево. Бастиан долго стоял перед нею, потом открыл дверь и вышел наружу.

За ночь наступила зима. Снег лежал по колено, от цветущих роз остались только голые кусты. Было холодно и очень тихо.

Бастиан хотел вернуться в дом за плащом, но двери и окна исчезли. Весь дом зарос наглухо.

Бастиан поежился от холода и двинулся в путь.

Глава XXVI
РУДНИК СНОВИДЕНИЙ

жный ветер так же холоден, как и северный, если он дует в снежной долине, где живет слепой горняк Йор.

Однажды ранним утром горняк вышел из хижины, уловив среди полной тишины скрип шагов дальнего путника.

Йор был уже старик, но без бороды и без морщин, волосы у него посерели, как камень, и весь он казался высеченным из куска застывшей лавы. Только в глубине его слепых глаз иногда вспыхивал огонь.

Подойдя, Бастиан – а это именно его шаги заслышал издалека Йор – сказал:

– Здравствуй. Я заблудился. Я ищу источник Живой Воды. Не мог бы ты мне помочь?

– Ты не заблудился, – прошептал горняк. – Но говори тише, иначе ты разрушишь мои картины.

Он жестом пригласил Бастиана в хижину. Она состояла из одной комнаты, очень просто обставленной: стол, два стула, лежанка и полка для посуды и еды. В очаге пылало пламя, в котелке дымился суп.

Йор поставил две тарелки, налил в них супу и жестом пригласил гостя поесть. Завтрак прошел в молчании.

Потом горняк откинулся, глаза его смотрели сквозь Бастиана.

Он прошептал:

– Кто ты?

– Меня зовут Бастиан Балтазар Букс.

– А, значит, свое имя ты еще помнишь.

– Да. А ты кто?

– Я Йор, меня еще называют слепым горняком. Но я слеп только на свету. Под землёй в моем руднике в полной темноте я могу видеть.

– Что это за рудник?

– Он называется Минроуд. Это рудник сновидений.

– Рудник сновидений? – удивленно повторил Бастиан. – Про такое я не слыхал.

Йор, казалось, постоянно к чему-то прислушивался.

– Он существует специально для таких, как ты, – тихо сказал Йор. – Для людей, которые не могут найти дорогу к источнику Живой Воды.

– И что же это за сновидения?

Йор закрыл глаза, и Бастиан не знал, повторить ли ему вопрос.

– Ничто в мире не исчезает бесследно. Ты видел когда-нибудь сны, которые утром не мог вспомнить?

– Да, часто.

Йор задумался, кивнул, потом пригласил Бастиана следовать за ним.

– Только ни слова, ни звука, понятно? То, что ты сейчас увидишь – моя работа за многие годы. Любой шум может их разрушить. Поэтому молчи и ступай очень осторожно.

За хижиной находился деревянный шахтный копер, они прошли мимо него в огромную заснеженную долину. И тут Бастиан увидел картины, которые лежали на белом снегу, как драгоценности на белом шелке ювелирных коробочек.

Это были тонкие, как дуновение, прозрачные стекла разных форм и размеров, прямоугольные и круглые, мозаичные и гладкие, иные величиной с церковные витражи, другие – как миниатюры на вазочках. Они лежали рядами, группируясь по величине и форме, покрывая снежную равнину до горизонта. Тут были изображены какие-то фигуры в птичьем гнезде, часы, похожие на растекшийся расплавленный сыр, куклы на ярко освещенном пустом пространстве, головы и морды зверей и целые пейзажи, составленные из голов, морд и лиц. Но были и обыкновенные портреты, были мужчины, косившие пшеницу, женщины, сидящие на балконе, горные деревушки и морские виды, военные сцены и цирковые представления, улицы и комнаты, снова лица, старые и юные, мудрые и придурковатые, шуты и корали. Были страшные картины – казни, пляски смерти; были портреты молодых дам в седле, и был нос, разгуливающий сам по себе, принимая приветствия от встречных.

Целый день Бастиан бродил среди картин, но так и не понял, какое они имеют отношение к нему. Ни одна из картин его не трогала.

Опустились сумерки, и они вернулись в хижину. Только когда дверь за ними закрылась, Йор смог произнести:

– Было там хоть что-нибудь, что бы ты узнал?

– Нет. А что это за картины?

– Это забытые сновидения из человеческого мира. Сон не может исчезнуть, раз уж он приснился. Но если человек, который видел сон, не сохранил его в памяти, он попадает сюда, в Фантазию, в глубину нашей земли. Там лежат тонкими слоями все забытые сны, один над другим. Чем глубже, тем плотнее. Вся Фантазия покоится на плитах из забытых снов.

– Там есть и мои? – спросил Бастиан.

– Хоть один есть наверняка. Одного бы хватило.

– Но для чего?

Старый горняк повернул к нему лицо, слабо освещенное огнем очага. Его слепые глаза снова смотрели сквозь Бастиана.

– Слушай, Бастиан Балтазар Букс, я не люблю разговаривать. Тишина мне милее. Но один раз я скажу. Ты ищешь Живую Воду. Ты хотел бы научиться любить, чтобы вернуться в твой мир. Любить – это прекрасно. Но Живая Вода спросит тебя: кого? Ведь нельзя любить вообще, не зная кого. Но ты все забыл, ты помнишь только свое имя. А если ты не сможешь ответить, ты не напьешься. Тебе помог бы забытый сон. Он привел бы тебя к источнику Живой Воды. Но за это тебе придется забыть последнее, что ты еще удерживаешь в памяти: себя самого. Тебе предстоит долгая терпеливая работа. Запомни все, что я сказал, повторять я не буду.

Потом он лег на свою лежанку и заснул, и Бастиану ничего не оставалось, как лечь на голом холодном полу, но он был вынослив.

– Чтобы полюбить кого-то, надо забыть самого себя, – засыпая, повторил Бастиан слова Йора.

Когда он проснулся утром, горняка уже не было. Видимо, он спустился в штольню. Бастиан налил себе горячего супу, надеясь согреться по-еле холодной ночи, но суп не особенно ему понравился: соленый, как слезы и пот.

Он вышел в снежную равнину и снова целый день бродил среди картин, но все они оставили его безучастным.

К вечеру вернулся из штольни Йор. Он вынес из глубины новые картины и осторожно выкладывал свою добычу на снег. На одной картине – мужчина, у которого вместо груди была птичья клетка. На другой – каменная женщина верхом на черепахе. На третьей – бабочка с узором из букв на крыльях. Ни одна из них не говорила Бастиану ни о чем.

– А что будет, когда снег растает? – спросил он Йора, вернувшись в дом.

– Здесь вечная зима.

Это была вся их беседа за вечер.

Три последующих дня Бастиан искал картину, которая задела бы его сердце и означала бы для него хоть что-нибудь, – но тщетно. Вечерами в хижине они молчали. Бастиан охотно перенял у Йора это обыкновение молчать, равно как и осторожную поступь без звука.

– Вот, я просмотрел все картины, – сказал однажды Бастиан. – Я ничего не нашел.

– Плохо, – ответил Йор.

– Что теперь делать? Ждать новых, когда ты принесешь их наверх?

– Я бы на твоем месте сам спустился в рудник Минроуд и искал бы там.

– Но у меня нет твоих глаз, я не вижу в темноте.

– Разве тебе не дали в дорогу какого-нибудь света? – спросил Йор, глядя сквозь Бастиана. – Какой-нибудь светящийся камень, который помог бы тебе?

– Дали, – печально сознался Бастиан. – Да я употребил Аль-Таир совсем на другое…

– Плохо, – повторил Йор с каменным лицом.

– Что ты посоветуешь мне?

– Будешь работать в темноте.

Бастиану стало страшновато. Правда, он все еще обладал силой и бесстрашием, дарованными ему в Фантазии, но при одном представлении о том, что он будет лежать в черной глубине тесной штольни, мороз пробирал его до костей. Он ничего не сказал, и они легли спать.

На следующее утро горняк потряс его за плечо:

– Ешь свой суп и идем.

Они вместе пришли к шахте и стали спускаться в подъемнике вниз. Давно уже померк свет, что пробивался сверху в узкое отверстие шахтного колодца, а они спускались все ниже и ниже. Давно уже подъемник двигался в полной темноте. Наконец толчок показал, что они достигли дна.

Здесь было очень тепло по сравнению со снежной равниной, и скоро Бастиан весь взмок от пота. Он шел за Йором, боясь потерять его в темноте. Они проходили сквозь бесчисленные штольни, коридоры, ходы и пещеры, которые Бастиан угадывал по гулкому эху. Бастиан несколько раз спотыкался о какие-то выступы, но Йор не обронил ни слова.

Несколько дней Йор молча, на ощупь учил его отслаивать тонкие картины не то деревянными, не то роговыми лопаточками, которые они не забирали с собой наверх. Бастиан все лучше ориентировался внизу в полной темноте и уже узнавал знакомые ходы и пещеры. Наконец однажды Йор послал его работать в одиночку в узкий тесный ход среди многослойных спрессованных залежей. Он лег там, свернувшись калачиком, как нерожденный ребенок, и терпеливо отслаивал друг от друга чьи-то забытые сны. Ничего не видя в вечной тьме подземелья, он выбирал картины наугад, рассчитывая только на подсказку случая или на подарок судьбы. Вечер за вечером он извлекал наверх только чужие сны. Но Бастиан не роптал. Он стал равнодушен к себе, тих и терпелив. И хотя силы его были неисчерпаемы, часто он возвращался в изнеможении.

Трудно сказать, сколько это длилось. Такую работу не измеряют днями и месяцами. Но однажды наступил вечер, когда при виде одной картины Бастиан даже отпрянул и едва сдержал восклицание, которое могло бы разрушить хрупкое стекло. На картине размером в книжную страницу был ясно и отчетливо виден мужчина в белом халате, он держал в руке гипсовую челюсть. Наклон его головы и печальное выражение лица тронули Бастиана до самого сердца. Но больше всего ему было больно оттого, что этот человек был изображен вмерзшим в глыбу прозрачного льда. Когда Бастиан разглядывал эту картину, в нем нарастала тоска по этому человеку, которого он не знал.

Чувство возникло в какой-то далекой дали и разрасталось в нем все больше – так речка, впадающая в океан, незаметно берет начало ручейком и лишь много позже разливается в могучий поток. Бастиан чуть не утонул в этом потоке тоски. Сердце его болело, тоска уже не помещалась в нем. И в этом потоке утонуло и исчезло последнее, что он знал о себе: его собственное имя.

Когда он вернулся в хижину к Йору, он ничего не сказал. Горняк тоже молчал, но долгим взглядом поглядел – снова сквозь него, снова вдаль, – и впервые улыбка чуть тронула его лицо.

В эту ночь мальчик, у которого больше не было имени, не мог уснуть, несмотря на усталость. Все время он видел перед собой ту картину. Ему хотелось обнять глыбу льда, в которую вмерз тот незнакомый человек, – чтобы растопить лед своим теплом. Потом ему почудилось, что он даже слышит его голос:

– Помоги мне! Не оставь меня в беде! Одному мне не выбраться из этого льда. Помоги мне! Ты один можешь меня освободить – только ты!

На следующее утро мальчик без имени сказал Йору:

– Сегодня я больше не спущусь с тобой в рудник Минроуд.

– Ты уходишь?

– Пойду искать источник Живой Воды.

– Ты нашел картину, которая поведет тебя?

Мальчик кивнул.

– Покажи.

Они вышли наружу, подошли к картине, мальчик смотрел на нее, а Йор направил свой слепой взгляд не на картину, а на мальчика – и сквозь него вдаль. Он долго прислушивался, потом кивнул.

– Возьми ее, – прошептал он. – И не потеряй. Если ты ее потеряешь или разобьешь, для тебя все кончено. Ты понимаешь, что это значит.

Мальчик, у которого больше не было имени, тихо сказал:

– Спасибо, Йор, за все, чему ты научил меня.

Они пожали друг другу руки.

– Ты был хорошим подручным, – прошептал Йор, – и работал старательно.

С этими словами он отвернулся и пошел к руднику.

Мальчик без имени поднял картину и зашагал в снежную даль.

Он шел уже много часов. Хижина Йора давно скрылась из виду, а вокруг не было ничего, кроме снежной равнины. Мальчик чувствовал, что картина, которую он бережно держит в руках, таинственным образом выведет его из этой холодной пустыни.

Вдруг откуда-то сверху донесся шум. Это был далекий гам и грай большой стаи. Подняв голову, мальчик увидел темное облако, похожее на стаю птиц. Только когда этот рой приблизился, он понял, кто это. Мороз прошел по его коже.

То были озорники, клоуны-мотыльки!

«Силы небесные! – взмолился мальчик без имени. – Хоть бы они не заметили меня. Их крики разрушат картину!»

Но они его заметили. С непомерным ликованием они обрушились на него и как горох рассыпались вокруг по снегу.

– Ура! – орали они, кривя свои рты. – Наконец-то мы снова нашли нашего благодетеля!

Они кувыркались в снегу и кидались снежками, играли в чехарду и делали стойку на голове.

– Тихо! Пожалуйста, тихо! – отчаянно шептал мальчик без имени.

Весь хор воодушевленно вопил:

– Что он сказал? Он сказал, что мы слишком тихие! Такого нам еще никто не смел говорить!

– Что вам от меня надо, почему вы не оставите меня в покое?

Все вокруг него порхало и металось.

– Великий благодетель! Великий благодетель! Помнишь, ты нас расколдовал, когда мы были несчастными безобразными ахараями. Но в нашей жизни тогда было утешение и смысл – мы строили серебряные дворцы. А теперь мы сами себе надоели. То, что ты сделал из нас, вначале было очень весело, а теперь наскучило нам до смерти. Мы летаем попусту, мы даже играть ни во что не можем, потому что не признаем правил. Ты превратил нас в посмешище. Ты обманул нас, великий благодетель!

– Я хотел, как лучше, – с ужасом прошептал мальчик.

– Конечно, сам от себя ты в полном восторге, – орали озорники хором, – тебе очень хочется считать себя Добрым, а нам приходится расплачиваться за такое добро!