Текст книги "Семья Рэдли"
Автор книги: Мэтт Хейг
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
Десять минут первого
Мама с Кларой закрылись в душевой внизу, а Роуэн стоит, прислонившись к сушилке для одежды.
– Ни черта не понимаю, – обращается он к закрытой двери.
Это он еще мягко выразился. Только что вернулись его мама с сестрой, которая, похоже, была вся в крови. Действительно вся, как новорожденный младенец, ее вообще трудно было узнать. Клара выглядела такой вялой и безразличной. Как загипнотизированная.
– Роуэн, прошу тебя, – отвечает мама, включая душ. – Скоро поговорим обо всем. Когда вернется отец.
– А где он?
Хелен пропускает его вопрос мимо ушей. Слышно, как она говорит его выпачканной кровью сестре:
– Пока еще холодная. Ну вот, стекла. Теперь можешь залезать.
Роуэн делает еще одну попытку:
– Где папа?
– Скоро будет. Он… Ему надо кое-что уладить.
– Кое-что уладить? Мы что, коза ностра какая-то?
– Роуэн, пожалуйста, не сейчас.
Кажется, мать сердится, но он не может прекратить расспросы.
– Откуда кровь? – продолжает он. – Что с ней случилось?.. Клара, что происходит?.. Мам, почему она молчит? Странные телефонные звонки как-то с этим связаны?
Последний вопрос достигает цели. Хелен открывает дверь и смотрит сыну в глаза.
– Звонки? – переспрашивает она.
Он кивает:
– Кто-то звонил. Звонил, но ничего не сказал. За пять секунд до того, как вы приехали.
Выражение мучительной тревоги искажает мамино лицо.
– Нет, – говорит она. – О господи. Только не это.
– Мам, что происходит?
Он слышит, как сестра залезает в душ.
– Разожги камин, – просит Хелен.
Роуэн смотрит на часы. Десять минут первого, но мать непреклонна.
– Пожалуйста, принеси с улицы угля и разожги камин.
Хелен дожидается, когда сын уйдет исполнять ее просьбу, ей бы сейчас очень хотелось, чтобы уголь лежал подальше от дома – тогда бы она все успела. Она подходит к телефону, чтобы выяснить, с какого номера звонили. Она уже знает, что это был он. Номер, который называет холодный механический голос, ей не знаком, но она не сомневается, что, набрав его, услышит голос Уилла.
В голове мечутся панические мысли, пока она набирает номер.
Берут трубку.
– Уилл?
Да, это он. Совершенно реальный голос, ничуть не изменившийся, молодой и древний одновременно.
– Мне этот сон снился пять тысяч раз…
В каком-то отношении это самый трудный момент за всю ночь. До сих пор она усиленно старалась забыть о его существовании, о том, каково это – говорить с ним, слушать его глубокий голос, пробуждающий в ней некую сокровенную жажду, рекой текущий прямо в душу.
– Не приезжай сюда, – поспешно шепчет она. – Уилл, это важно. Не приезжай сюда.
Роуэн уже, должно быть, набрал ведро угля и идет обратно к дому.
– Обычно события развиваются несколько иначе, – говорит Уилл. – В моем сне.
Хелен понимает, что должна во что бы то ни стало достучаться до него, должна остановить неизбежное.
– Ты тут не нужен. Мы все решили.
Он смеется, в трубке раздается потрескивание.
Хелен на грани обморока. Она смотрит на свою картину в коридоре. Это акварель с яблоней. Картина расплывается перед глазами, но Хелен пытается сосредоточиться на ней.
– У меня все отлично, Хел, спасибо. А у тебя? – Пауза. – Париж вспоминаешь?
– Лучше тебе держаться от нас подальше.
Вода в душе выключается. Клара, наверное, скоро выйдет. Слышится еще какой-то звук. Это задняя дверь. Роуэн.
И все тот же демонический голос в трубке:
– Раз уж об этом зашел разговор – я тоже по тебе скучал. Семнадцать лет одиночества – довольно долгий срок.
Хелен крепко зажмуривается. Уилл осознает свои способности. Он прекрасно понимает, что может потянуть за ниточку и размотать весь клубок.
– Пожалуйста, – говорит Хелен.
Он не отвечает.
Хелен открывает глаза и видит сына с ведром угля. Он смотрит на телефон, на мать, на ее лицо, на котором легко читаются мольба и страх.
– Это он, да? – интересуется Уилл.
– Мне пора идти, – говорит она и нажимает красную кнопку.
Роуэн глядит на нее подозрительно и в то же время смущенно. Хелен чувствует себя совсем беззащитной под этим взглядом.
– Иди, пожалуйста, разожги камин.
Это все, что она может вымолвить. Но сын еще несколько секунд стоит на месте, не двигаясь и ничего не говоря.
– Пожалуйста, – повторяет она.
Он кивает, словно что-то понял, разворачивается и уходит.
Своего рода голод
Ночь пролетает с пугающей скоростью.
Питер возвращается домой.
Он сжигает свою и Кларину одежду в бушующем огне.
Они рассказывают Роуэну правду. Точнее, полуправду, но даже ее он не в состоянии переварить.
– Она убила Харпера? Ты убилаСтюарта Харпера? Своими зубами?
– Да, – отвечает Питер. – Так и было.
– Понимаю, все это кажется совершенно ненормальным, – добавляет Хелен.
Роуэн стонет, не веря своим ушам.
– Мам, ненормально – это еще слабо сказано.
– Понимаю. С этим непросто смириться.
В руках у Питера остались только брюки. Он сворачивает их в ком и бросает в камин, прижимая хлопчатобумажную ткань кочергой и следя, чтобы от них ничего не осталось. Это все равно что смотреть, как исчезает целая жизнь.
Тут и Клара решается заговорить, ее голос звучит тихо, но твердо.
– Что со мной случилось?
Родители поворачиваются к ней – она сидит в зеленом халатике, который они ей купили, когда ей было лет двенадцать-тринадцать, но который ей все еще впору. Сегодня Клара не похожа на себя. Чего-то не хватает, а что-то, наоборот, прибавилось. Да и не так уж она напугана, как можно было бы ожидать. Девочка опускает очки на кончик носа, потом поднимает обратно, словно проверяя свое зрение.
– Тебя спровоцировали, – успокаивающе поглаживая ее по коленке, объясняет Хелен. – Юноша тебя спровоцировал. Это вызвало определенную реакцию. Понимаешь, именно поэтому тебе и было плохо. Без мяса, я имею в виду. Видишь ли, эта болезнь, эта особенность… она у тебя от нас. Она передается по наследству и может проявляться как своего рода голод, с которым следует обходиться очень осторожно.
Питеру смешно это слышать.
Болезнь!
Особенность!
Своего рода голод!
Клара смотрит на мать в недоумении:
– Не понимаю.
– Видишь ли, это такое необычное биологическое…
Хватит, решает Питер. Глядя прямо в глаза дочери, он перебивает жену:
– Мы вампиры, Клара.
– Питер!
Но возмущенный шепот Хелен его уже не остановит, и он уверенно повторяет:
– Вампиры. Вот мы кто.
Он смотрит на обоих детей и замечает, что до Клары доходит лучше, чем до Роуэна. Это и неудивительно – в свете случившегося, возможно, правда ее даже утешит. Но Роуэна как по лицу ударили. Он совершенно ошарашен.
– Это… какая-то метафора?– интересуется сын, отчаянно цепляясь за привычную реальность.
Питер качает головой.
Роуэн тоже качает головой, словно отказывается верить. Он пятится через дверной проем. Слушая его шаги по лестнице, все остальные молчат.
Питер смотрит на Хелен, ожидая вспышки гнева, но она вовсе не сердится. Ей грустно, она обеспокоена, но вместе с тем, похоже, испытывает и некоторое облегчение.
– Тебе лучше пойти к нему, – говорит она.
– Да, – соглашается Питер. – Иду.
Крестики, четки и святая вода
На протяжении семнадцати лет родители постоянно лгали Роуэну. В его понимании это означает, что вся прежняя жизнь была сплошной иллюзией.
– Вот почему я плохо сплю, – говорит он, сидя на кровати рядом с отцом. – Да? Поэтому я постоянно хочу есть. И поэтому мне приходится пользоваться солнцезащитным кремом.
Отец кивает:
– Да. Поэтому.
Роуэн кое-что вспоминает. Заболевание кожи, о котором ему говорили.
– Фотодерматоз!
– Мне надо было что-то тебе сказать, – оправдывается Питер. – Я же врач.
– Ты обманывал меня. Каждый день. Ты врал мне.
Роуэн замечает кровь у отца на щеке.
– Роуэн, ты очень чувствительный мальчик. Мы не хотели причинять тебе боль. По сути, это не такое странное явление, как считают люди. – Он показывает на зеркало. – Мы отражаемся в зеркалах.
Отражаемся в зеркалах! Да какая разница, если не знаешь человека, который на тебя оттуда смотрит?!
Роуэн молчит.
Ему неприятен этот разговор. Ему понадобится целая вечность, чтобы переварить то, что уже произошло за эту ночь, а отец спокойно продолжает разглагольствовать, как будто речь идет о какой-то нестрашной венерической болезни или мастурбации.
– И вся эта чушь насчет крестиков, четок и святой воды – не более чем глупые предрассудки. Это просто фантазии католиков. Хотя насчет чеснока, понятное дело, правда.
Роуэн вспоминает, как его тошнит каждый раз, когда он проходит мимо итальянского ресторана или когда чувствует, что от кого-то пахнет чесноком. Однажды даже подавился из-за него купленным в «Обжоре» багетом с хумусом.
Да, он действительно упырь.
– Я хочу умереть, – говорит Роуэн.
Отец почесывает челюсть и протяжно вздыхает.
– А куда ты денешься, умрешь. Без крови мы физически ущербны, сколько бы мяса ни ели. Мы вам об этом не рассказывали, потому что не хотели вас расстраивать.
– Пап, мы убийцы! Харпер! Она его убила! Поверить не могу.
– Знаешь, – отвечает Питер, – вполне вероятно, что ты всю жизнь проживешь как нормальный человек.
Не смешите мои тапки.
– Нормальный человек! Нормальный человек! – У Роуэна вырывается нервный смешок. – Который постоянно чешется, не спит и даже десяти отжиманий сделать не может. – Тут до него еще кое-что доходит. – Вот почему в школе меня считают чокнутым. Они это чувствуют, да? Чувствуют, что я подсознательно жажду их крови.
Прислонившись к стене и закрыв глаза, Роуэн слушает дальше папину вводную лекцию по вампиризму. Оказывается, многие великие люди были вампирами. Художники, поэты, философы. Списочек получается внушительный.
Гомер.
Овидий.
Макиавелли.
Караваджо.
Ницше.
Почти все романтики, за исключением Вордсворта.
Брэм Стокер. (Вся его пропаганда против вампиров была написана в годы воздержания.)
– Вампиры не живут вечно, – продолжает Питер, – но если питаться исключительно кровью и не выходить на солнце, то продолжительность жизни очень велика. Известно, что некоторые жили более двухсот лет. Иногда вампиры, которые строго следуют всем заветам, инсценируют свою смерть в молодом возрасте, например, Байрон в Греции сделал вид, будто погиб от лихорадки. А потом примерно каждые десять лет они представляются новыми людьми.
– Байрон? – Эта информация не может не утешить Роуэна.
Отец кивает и ободряюще похлопывает сына по колену:
– По последним сведениям, он еще жив. Я видел его в восьмидесятых. Он диджеил с Томасом Де Квинси на какой-то вечеринке в своей пещере на Ибице. Дон Жуан и Диджей Опиум, так они себя называли. Кто знает, может, они до сих пор этим занимаются.
Глядя на отца, Роуэн замечает, что тот находится в необычайно приподнятом расположении духа. И кровь со щеки так и не стер до конца.
– Но это все неправильно, – говорит Роуэн. – Мы уроды.
– Ты умный, вдумчивый и одаренный молодой человек. Ты не урод. Ты очень многое преодолел, даже не зная об этом. Видишь ли, Роуэн, нам свойственна жажда крови. Удовлетворение этого желания вызывает сильное привыкание. Оно подчиняет человека себе. Кровь делает тебя очень сильным, она дает неописуемое ощущение власти, заставляет тебя верить, будто ты можешь творить все, что угодно.
Отец на мгновение теряет нить разговора, словно завороженный каким-то воспоминанием.
– Пап, – нервно спрашивает мальчик. – А ты когда-нибудь убивал людей?
Очевидно, для Питера это вопрос не из легких.
– Я старался не делать этого. Старался пить только кровь, добытую другими способами. Например, в больнице. Понимаешь ли, хоть наше существование официально никто не признавал, в полиции были специальные подразделения. Возможно, и до сих пор есть, не знаю. Известно, что многие из наших пропадали бесследно. Видимо, их убили. Так что мы старались действовать осторожно. Но человеческую кровь лучше всего пить свежей, и иногда желание так сильно… – Питер смотрит на Роуэна, и в его глазах читается невысказанное признание.
– Но это плохо, – добавляет Питер, и в голосе его сквозит тихая грусть. – Твоя мама была права. То есть она и сейчас права. Лучше жить так, как мы. Даже если из этого следует, что мы умрем раньше, чем могли бы, и даже если мы при этом почти все время чувствуем себя паршиво. Лучше быть хорошими. Погоди, я принесу тебе кое-что.
Питер выходит из комнаты и через миг возвращается со старой книжкой в мягком переплете. Обложка простая, серая. Он отдает книгу сыну, тот смотрит на название. «Руководство воздерживающегося».
– Что это?
– Это помогает. Ее написала анонимная группа воздерживающихся вампиров в восьмидесятых. Прочти. Здесь есть все ответы.
Роуэн пролистывает старые страницы с загнутыми уголками. Напечатанные на бумаге слова придают услышанному правдоподобия. Он читает пару предложений.
«Необходимо осознать, что исполнение наших желаний может привести к самоуничтожению. Нам следует научиться отказываться от того, о чем мы мечтаем, ради сохранения того, что мы имеем».
Столько лет эту книгу от него прятали. Что еще?
Питер вздыхает:
– Видишь ли, мы, что называется, воздерживаемся. То есть давно не убиваем и не обращаем людей в вампиров. Для внешнего мира мы среднестатистические обыватели.
Обращаем?Звучит так, как будто это религия какая-то. Как будто на это можно уговорить или от этого можно отговорить.
Внезапно у Роуэна появляется вопрос.
– Так значит, тебя обратили в вампира?
К его разочарованию, отец качает головой:
– Нет. Я всегда был таким. Рэдли – это целая династия вампиров. Наша история насчитывает века. Рэдли – вампирская фамилия. Она означает «принадлежащий красному лугу» или что-то вроде того. И я уверен, что этот луг красен не от мака. Но вот твоя мама…
– Ее обратили?
Отец кивает. Роуэн видит, что его что-то печалит.
– В свое время она хотела стать вампиром, – отвечает он. – Это случилось не против ее воли. Но сейчас мне кажется, что она не может мне этого простить.
Роуэн ложится на кровать и молча смотрит на упаковку бесполезного снотворного, которое он годами пил на ночь. Отец какое-то время молча сидит рядом, слушая мягкое поскрипывание батарей отопления.
«Упырь, – думает Роуэн несколько минут спустя, читая пособие. – Тоби прав. Я упырь. Я упырь. Я упырь».
Еще он думает о матери. Которая захотеластать вампиром. Совершенно непонятно, как можно хотетьпревратиться в чудовище.
Питер встает, и Роуэн видит: отец заметил что-то в зеркале. Он облизывает палец, стирает со щеки оставшуюся кровь и смущенно улыбается.
– Ладно, поговорим еще завтра. Нам надо быть сильными. Ради Клары. Мы не должны вызывать подозрений.
«Мы всегда только их и вызывали», – думает Роуэн, в то время как отец закрывает дверь.
Немного похож на Кристиана Бейла
Тоби Фелт катит на своем велосипеде, допивая последние глотки водки.
Мусорщик!
Отвратительно. Тоби дает себе клятву, что покончит с собой, если когда-нибудь станет мусорщиком. Залезет в кузов зеленого грузовика и будет ждать, пока его не раздавит отбросами.
Но вообще-то он знает, что до этого не дойдет. Потому что люди по жизни делятся на два типа. Одни сильные, как Кристиан Бейл и он сам, а другие слабые, как отец Евы и Роуэн Рэдли. И задача сильных – постоянно наказывать слабых. Таков способ оставаться на вершине. Если слабых не трогать,то в итоге ослабнешь сам. Это все равно что, находясь в Бангкоке будущего в седьмой «Обители зла», встать на месте и позволить зомби сожрать тебя заживо. Убивай – или будешь убит.
Когда Тоби был младше, он часто фантазировал о том, как кто-то захватывает Бишопторп. Не обязательно зомби, но нечто такое.
Путешествующие во времени нацисты.
Беглые инопланетяне.
Нечто.
Так вот, в итоге в этой реальности «Иксбокса» гибнут все, под конец даже его отец, выживает только он, Тоби, и убивает всех врагов. Как Бэтмен. Или Терминатор. Или Кристиан Бейл. (Говорят, что он и впрямь чем-то похож на Кристиана Бейла. То есть его мама так говорила. Настоящая мама. А не эта тупая потаскуха, с которой ему приходится жить теперь.) Он расстреливает их, поджигает, дерется врукопашную, разбрасывает гранаты теннисной ракеткой – все, что потребуется для победы. И Тоби знает, что он принадлежит к числу сильных, потому что может заполучить такую девушку, как Ева, пока уроды вроде Роуэна Рэдли сидят дома и почитывают стишки.
Он подъезжает к указателю на въезде в деревню. Замахивается бутылкой, как будто собирается подать теннисный мяч, и разбивает ее об указатель.
Это страшно веселит Тоби, и он смотрит на остатки бутылки. При виде разбитого стекла у него появляется идея. Минуту спустя он уже едет мимо Лоуфилд-клоуз и выбирает объездной маршрут. У дома он видит позорную маленькую «короллу», на которой ночью за Евой приехал отец. Тоби оглядывается, потом ловко соскакивает с велосипеда и опускает его на дорогу. В руке у него отбитое бутылочное горлышко.
Он садится у машины и вдавливает острие стекла в колесо. Тоби пытается дорезать до камеры, но у него ничего не получается. В стене, окружающей сад, он высматривает шатающийся камень, вытаскивает его, садится на велосипед и, поставив ногу на педаль, бросает камень в окно со стороны пассажирского сиденья.
Звук бьющегося стекла скорее отрезвляет его, нежели вызывает возбуждение, которое он предвкушал.
Тоби мчится прочь, к дому, крутя педали как можно быстрее, пока никто не успел встать с кровати и отдернуть штору.
СУББОТА
Кровь не удовлетворяет желание. Она его усиливает.
«Руководство воздерживающегося» (издание второе), стр. 50
Отрада есть на горной крутизне
Мало что на свете так же прекрасно, как пустынная дорога в четыре часа утра.
Белые полосы и подсвеченные знаки указывают, как ехать, и им нет дела до того, есть ли рядом люди, которые будут их слушаться, как нет дела камням в Стоунхендже до судеб жалких воздерживающихся, которые тысячелетия назад притащили их через равнину Солсбери.
Вещи остаются.
Люди умирают.
Можно следовать знакам и системам, которым положено следовать, а можно пожертвовать обществом и прожить жизнь, повинуясь инстинктам. Что там сказал лорд Байрон всего через два года после того, как его обратили?
Есть наслажденье в бездорожных чащах,
Отрада есть на горной крутизне…
Есть и еще где-то, в той же песне:
Живя одной любовью неделимой.Это распространенное проклятие вампиров. Они пробуют многих, но истинно жаждут только одну.
«Нет, – думает Уилл, – лорд Б. непревзойден».
Ну, Джим Моррисон подобрался довольно близко, признает он, слушая «Двадцатый Век Фокс» и отстукивая пальцами ритм на руле. (Впрочем, Уилл никогда не верил в теорию, будто бы Моррисон – это личина, избранная Байроном в шестидесятых.) Хендрикс тоже неплох. Или даже Роллинги, когда вампир был еще с ними. Весь тот самовлюбленный кровавый рок шестидесятых, который играл их с Питером отец, когда они были совсем маленькими.
Двигатель слегка хрипит; топливный датчик показывает, что бензин почти кончился. Уилл заезжает в круглосуточный автосервис и заправляет бак.
Иногда он платит за бензин, иногда нет. Деньги для него не значат ровным счетом ничего. Если бы Уилл хотел, у него были бы миллионы, но на них все равно не купишь ничего столь же восхитительного на вкус, как то, что он получает задаром.
Сегодня он не прочь повалять дурака, поэтому заходит в автосервис с последней двадцаткой. (Три дня назад он посетил вечеринку быстрых свиданий в баре «Тигр, Тигр» в Манчестере и там познакомился с девушкой со вполне подходящей шейкой, которая к тому же только что сняла двести фунтов из банкомата.)
За кассой на стуле сидит молодой человек. Он чихает журнал «Нате» и не замечает Уилла, пока тот не подходит вплотную и не начинает совать ему двадцатку.
– Третья колонка, – говорит он.
– Что? – переспрашивает кассир. Он вытаскивает наушники. Обостренный слух Уилла улавливает музыку в стиле хаус, которую слушал парень; этот энергично-металлический звук передает таинственную вибрацию и ритм ночи.
– Вот оплата за третью колонку, – повторяет Уилл.
Юноша кивает и, жуя, нажимает необходимые кнопки на кассовом аппарате.
– Не хватает.
Уилл молча смотрит на него.
– С вас двадцать фунтов семь пенсов.
– Прошу прощения?
Кассир чувствует, как где-то глубоко внутри зарождается страх, но не прислушивается к его невнятному голосу.
– Вы немножко перелили, – поясняет он.
– На семь пенсов.
– Ага.
– На целых семь пенсов?
– Ну да.
Уилл постукивает по лицу королевы на банкноте.
– Боюсь, у меня больше нет.
– Мы принимаем любые карты. «Виза», «Мастеркард», «Дельта»…
– У меня нет карточки. Я ими не пользуюсь.
Парень пожимает плечами.
– Ну, с вас двадцать фунтов и семь пенсов. – Он втягивает верхнюю губу, чтобы подчеркнуть свою непоколебимость.
Уилл смотрит на кассира. Сидит тут в спортивном костюме, со своим журналом, с айподом, с результатами неудачных экспериментов с растительностью на физиономии – и при этом с таким видом, будто он представляет собой нечто оригинальное, созданное им самим. А между тем в его крови чувствовался бы привкус древних корней, тяжелой и длительной борьбы за выживание в течение сотен поколений, отзвуки голосов предков, о которых он никогда не слышал, ароматы непостижимых эпических времен, нотки первобытных истоков его существования.
– Тебе действительно так важны эти семь пенсов? – спрашивает Уилл.
– Менеджеру важны. Да.
Уилл вздыхает:
– Видишь ли, в мире есть проблемы и посерьезнее.
Он задумывается об этом парне. Есть такие люди, которые подсознательно догадываются, кто ты такой, и втайне мечтают тебя напоить. Не того ли он добивается?
Уилл отходит, глядя на свое призрачно-серое отображение на экране системы видеонаблюдения. Он дергает на себя дверь, но она не открывается.
– Вы не уйдете, пока не заплатите полную сумму.
Уилл улыбается, столь наглядная демонстрация свойственной некровопьющим мелочности его искренне забавляет.
– Ты действительно так дешево оцениваешь свою жизнь? В семь пенсов? Да что ты купишьна эти деньги?
– Я тебя не выпущу. Полиция уже едет за тобой, приятель.
Уилл вспоминает об Элисон Гленни, заместителя комиссара манчестерского отделения полиции. Она уже много лет жаждет его смерти. «О да, – думает он. – Полиция постоянно за мной едет».
Уилл направляется обратно к кассе.
– Ты чего-то от меня хочешь? В этом дело? Видишь ли, мне кажется, что за этими твоими мелкими придирками стоит нечто большее. По-моему, ты просто очень одинокий парень на очень одинокой работе. И из-за такой работы у тебя рождаются определенные желания. Тебе хочется человеческого общения… человеческих… прикосновений…
– Отвали, пидор.
Уилл улыбается:
– Отлично. Явно подчеркивает твою гетеросексуальность. На сто процентов. Без базара. Ну, так что пугает тебя больше? Что я тебя убью? Или что тебе это понравится?
– Полиция скоро приедет.
– Хорошо, тогда, я думаю, будет лучше, если ты откроешь кассу.
– Что?
– Открывай кассу, я сказал.
Юноша тянет руку под прилавок, не сводя глаз с Уилла. Он достает кухонный нож.
– О, ножик. Фаллическое орудие, символизирующее вторжение и проникновение.
– Отвали, ясно?
– Проблема в том, что для меня тебе потребуется что-нибудь побольше.Что-нибудь, чем можно пронзить насквозь.
Уилл закрывает глаза и вызывает в себе древние силы. Он немедленно преображается и начинает заговаривать кровь.
Парень не сводит с него глаз. Страх переходит в слабость, затем в тупую покорность.
– Сейчас ты положишь нож, откроешь кассу и дашь мне несколько бумажных портретиков королевы, которые у тебя там хранятся.
Кассир растерян. На его лице отражается борьба, заведомо проигранная. Его руки дрожат, нож наклоняется вперед, потом падает на прилавок.
– Открывай кассу.
Парень подчиняется.
– Теперь давай деньги.
Он хватает без разбора десятки и двадцатки и протягивает их через прилавок.
Слишком просто. Скучно. Уилл показывает за прилавок:
– Нажми кнопочку и открой дверь.
Парень опускает руку и нажимает на переключатель.
– Погладить тебя по руке?
Он кивает:
– Да, пожалуйста. – Рука ложится на прилавок. Веснушчатая кожа и обгрызенные ногти.
Уилл ласкает его руку, вырисовывая на коже маленькую восьмерку.
– Когда я уйду, скажешь полицейским, что вызвал их по ошибке. А когда твой босс поинтересуется у тебя, куда делись деньги, говори, что не знаешь, потому что ты и вправду не будешь знать. Но потом ты, может быть, поймешь, что они достались более достойному человеку.
Он отходит, открывает дверь. Из окна фургона Уилл с улыбкой наблюдает, как парень засовывает наушники обратно в уши, напрочь забыв о произошедшем.
