Текст книги "Семья Рэдли"

Автор книги: Мэтт Хейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Предложение

Почти два десятка лет спустя после того разговора с Уиллом Хелен проводит в свою гостиную женщину-полицейского. Голова и шея у нее гудят от нервного напряжения.

– Элисон, хотите кофе? – предлагает она. – Вас Элисон зовут, верно?

– Да. Но кофе мне не требуется.

Элисон говорит холодно и официально, и Хелен гложет предчувствие, что это будет не просто стандартная беседа.

– Клара сейчас в школе, – объясняет она.

– Я пришла не к вашей дочери.

– Вы же, кажется, говорили, что дело касается Клары.

Элисон кивает:

– Миссис Рэдли, я хочу поговорить не сней, а оней.

Хелен вернулась домой пару часов назад и посмотрела новости, но там ни словом не упоминалось об обнаружении трупа. Она успокоилась. Может быть, подружки из литературного кружка что-то не так поняли. Но все спокойствие испаряется после следующей реплики Элисон.

– Было найдено тело Стюарта Харпера, – сообщает она. – Нам известно, что его убила ваша дочь.

Хелен открывает рот и закрывает, так и не издав ни звука. Во рту у нее пересохло, а ладони вдруг взмокли.

– Что? Клара? Кого-то убила? Что вы себе… это же…

– Невероятно?

– Ну да.

– Миссис Рэдли, нам известно, что она сделала и как. Труп мальчика – очевидное тому доказательство.

Хелен пытается утешить себя мыслью, что Элисон блефует. В конце концов, какие там могут быть улики? Они еще не делали Кларе мазок на ДНК. Нам известно, что она сделала и как.Нет, это вряд ли серьезно. Эта женщина не похожа на человека, способного поверить в вампиров или в то, что хрупкая пятнадцатилетняя школьница может загрызть здоровенного парня.

– Извините, – говорит Хелен, – но я совершенно уверена, что тут какая-то ошибка.

Элисон поднимает брови, словно и не ждала другого ответа.

– Нет, миссис Рэдли. Все, без сомнения, указывает на вашу дочь. Ей грозят крупные неприятности.

В панике утратив способность мыслить ясно, Хелен встает, чтобы повторить вчерашний маневр.

– Прошу прощения, я отойду на минутку. Мне надо кое-что сделать.

Прежде чем Хелен успевает выйти из комнаты, ее останавливает вопрос Элисон:

– Вы куда?

Хелен замирает на месте, уставившись на свою еле заметную тень на ковре.

– Выключить стиральную машину. Она пищит.

– Ничего подобного, миссис Рэдли. Пожалуйста, вернитесь и сядьте. Поверьте, это в ваших же интересах. У меня к вам деловое предложение.

Хелен идет дальше, не слушая заместителя комиссара. Ей срочно нужен Уилл. Он заговорит гостье кровь, и все кончится.

– Миссис Рэдли? Вернитесь, будьте добры.

Но она уже вышла из дома и направляется к фургону.

Уже второй раз за выходные она радуется тому, что Уилл тут. Возможно, угроза, которую он собой представляет для нее лично, меньше тех опасностей, которые он может предотвратить. Он сумеет уберечь ее дочь, ее семью – остальное не важно.

Она стучит в дверь фургона:

– Уилл?

Нет ответа.

Хелен слышит шаги на гравиевой дорожке и оборачивается. Элисон Гленни приближается к ней, она спокойна и не жмурится от яркого света. Она, наверное, могла бы и прямо на солнце взирать не моргая.

– Уилл? Прошу тебя. Ты мне нужен. Пожалуйста.

Хелен стучит еще раз. Но ее настойчивое «тук-тук-тук» отзывается лишь тишиной. Она уже готова рвануть на себя дверь – Уилл ведь обычно не дает себе труда запираться, – но не успевает.

– Да уж, миссис Рэдли, странное место вы выбрали для стиральной машинки.

Хелен выдавливает из себя улыбку.

– Нет, просто… мой деверь адвокат. Он мог бы мне посоветовать, что делать в данной ситуации. – Она смотрит на фургон и понимает, что трудно себе представить менее подходящую машину для юриста. – В смысле, он учился на юридическом. А сейчас он… ммм… путешествует.

Хелен замечает, что Элисон едва сдерживает улыбку.

– Адвокат. Как интересно.

– Да. Мне было бы удобнее разговаривать с вами в его присутствии.

– Не сомневаюсь. Но он в пабе.

Это заявление окончательно обескураживает Хелен.

– В пабе? Откуда вы…

– Я знакома с вашим деверем, – объясняет Элисон. – И, насколько мне известно, он не адвокат.

– Слушайте… – говорит Хелен, глядя в даль Орчард-лейн. Тени от деревьев рисуют на асфальте бесконечную зебру. – Видите ли… дело в том…

– Мы прекрасно осведомлены о его способности заговаривать кровь, миссис Рэдли.

– Что? – У Хелен кружится голова.

Элисон подходит к ней и продолжает, понизив голос:

– Миссис Рэдли, я знаю, что вы пытаетесь вести добропорядочную жизнь. И знаю, что вы очень давно держите себя в руках. Вы любите свою семью, и я это понимаю. Но ваша дочь убила человека.

Страх сменяется гневом. На миг Хелен забывает, где находится и с кем разговаривает.

– Она не виновата. Не виновата. Мальчишка к ней приставал. Он накинулся на нее, а она не осознавала, что делает.

– Мне очень жаль, Хелен, но вы ведь слышали, что происходит с выявленными вампирами.

Хелен содрогается, представляя, как сердце ее дочери пронзает арбалетная стрела.

– Однако со времен восьмидесятых и девяностых положение дел несколько изменилось. Теперь мы используем более разумный подход. Вы можете спасти дочери жизнь, если захотите. Я возглавляю Отдел по борьбе с безымянным хищником. А это значит, что я уполномочена находить приемлемые решения, вести переговоры с сообществом.

С сообществом. Хелен понимает, что в глазах Элисон она ничем не лучше любого другого кровососа.

– Переговоры?

– Я отнюдь не склонна преуменьшать серьезность преступления вашей дочери. Но буду с вами откровенна: в нашей работе не последнюю роль играет статистика. Вампиры, убившие одного человека за всю свою жизнь, не так опасны, как убивающие по два раза в неделю. Я понимаю, что вампиру такой подход кажется утилитарным и прозаичным, но с этической точки зрения ситуация непростая, так что смотреть на нее с позиции чистой арифметики куда проще. И существует способ сделать так, чтобы единственное убийство вашей дочери превратилось в ноль. Я имею в виду, в полицейских архивах.

Хелен чувствует, что ей бросают спасательный круг, но еще не понимает толком, чего добивается Элисон.

– Послушайте, меня волнует только судьба Клары. Я готова на что угодно, чтобы защитить ее. Моя семья для меня – все.

Элисон внимательно изучает ее лицо, видимо что-то просчитывая.

– Так вот, если смотреть с точки зрения цифр, есть один вампир, которого мы очень хотим убрать с улиц Манчестера. Да и с любых улиц, если честно. Он чудовище, серийный убийца, чьи жертвы исчисляются сотнями, если не тысячами.

Хелен начинает понимать, куда она клонит.

– И что же вам надо от меня?

– Если вы хотите, чтобы Стюарт Харпер и впредь оставался пропавшим без вести, у вас есть только один выход.

– Какой же?

– Вы должны убить Уилла Рэдли. – Хелен закрывает глаза и погружается в красноватую тьму, пока Элисон шепотом завершает свою мысль: – Если ваша дочь будет воздерживаться и дальше, никто ее не тронет. Но нам понадобится неопровержимое материальное подтверждение тому, что ваш деверь мертв.

Хелен пытается собраться с мыслями.

– Но почему я? В смысле, неужели больше некому?.. Нельзя, чтобы Питер мне помог?

Элисон качает головой:

– Нет. И не вздумайте его привлечь. Мы требуем полной конфиденциальности. Миссис Рэдли, мы опять возвращаемся к арифметике. Один надежнее двоих. Если вы расскажете мужу, возможны серьезные последствия. Мы не имеем права просить о братоубийстве.

– Вы не понимаете. Это…

Элисон кивает:

– Да, и еще кое-что. Нам известно о ваших отношениях с Уиллом Рэдли.

– Что?

– Мы знаем, что вы с ним в свое время «славно погуляли». Если вы не примете наше предложение, об этом узнает и ваш муж.

Хелен сквозь землю готова провалиться от стыда.

– Нет.

– Миссис Рэдли, таковы условия сделки. И за вами постоянно будут наблюдать. Любые попытки обойти правила или найти какой-либо другой выход обречены на провал, я вас уверяю.

– Когда? В смысле, когда я…

Элисон медленно вдыхает:

– У вас есть время до полуночи.

До полуночи.

– Сегодня?

Но когда Хелен открывает глаза, Элисон Гленни уже идет вверх по Орчард-лейн, то заходя в тень, то выходя из нее. Хелен видит, как она садится в машину, на пассажирском сиденье которой сидит очень толстый мужчина.

Хелен оглядывается на фургон, где столько лет назад переменилась вся ее жизнь. Такое ощущение, что она смотрит на могилу, хотя пока Хелен и сама не понимает, по кому – или по чему – скорбит.

Подавление своих желаний у нас в крови

Клара не знает, что и сказать, когда по пути домой в автобусе Ева признается, что согласилась на свидание с Роуэном. Ее необъяснимое молчание, очевидно, смущает подружку, ведь Клара нахваливала брата с тех пор, как Ева сюда приехала.

– Ну же, мисс Рэдли, мне казалось, ты хотела, чтобы я дала ему шанс, – говорит Ева, пристально глядя на нее.

Шанс.

Шанс на что?

– Ага, – бормочет Клара, глядя в окно на зеленые поля. – Хотела. Просто…

– Что просто?

Клара улавливает сладостный аромат Евиной крови. Ей удается сдержаться – может, Роуэну тоже удастся.

– Да ничего. Забудь.

– Ладно, – отвечает Ева, уже привыкшая к странному поведению подруги. – Забыла.

Позже, когда они идут к дому с остановки, Клара уговаривает брата одуматься.

– Все будет нормально. Перед выходом попрошу у Уилла еще крови. Возьму ее с собой. В рюкзаке. Глотну, если сильно приспичит. Все будет нормально. Честно.

«Мир фантазий».

И ВОСХОДИТ СОЛНЦЕ…

Безликие манекены в париках.

«Обжора». Мясные закуски в витрине.

У Клары урчит в желудке.

– Ты что, ту бутылку уже всю допил?

– Она была не полная. И вообще, к чему это ты?

– К тому, что Уилл сегодня уезжает. Уезжает.Типа навсегда. И он заберет с собой всю кровь. Так что мы останемся наедине со своей жаждой, но без крови. И что тогда будем делать?

– Воздерживаться, как раньше.

– Все уже изменилось. У нас появился новый опыт. Его не отменишь. Это все равно что пытаться отменить изобретение огня или вроде того.

Пока они проходят мимо клиники отца, Роуэн обдумывает доводы сестры.

– Мы могли бы пить только кровь вампиров. Должен же быть способ как-то приобрести ее. С этической точки зрения это, наверное, лучше, чем есть свинину. В смысле, никто не умирает.

– А если этого окажется мало? Что, если нам кого-то сильно захочется и… например, если сегодня, когда ты с Евой…

Роуэн начинает сердиться.

– Я могу держать себя в руках. Черт, да ты вокруг оглянись, все сплошь и рядом себя ограничивают. Думаешь, все эти нормальныелюди постоянно делают то, чего хотят? Разумеется, нет. Все то же самое. Мы – англичане среднего класса. Подавление своих желаний у нас в крови.

– Ну не знаю, справлюсь ли я с этим, – говорит Клара, вспоминая инцидент в «Топ-Шопе».

Какое-то время они идут молча. Сворачивают на Орчард-лейн. Когда они ныряют под цветущие ветви ракитника, Клара чувствует, что брат хочет сказать что-то еще. Он говорит тихо, так, чтобы его слова не просочились сквозь стены окружающих домов.

– То, что случилось с Харпером… это была чрезвычайная ситуация. Не суди себя строго. Любая девчонка с клыками поступила бы точно так же.

– Но я все выходные была жуткой стервой, – возражает Клара.

– Ну, ты ведь в жизни ни капли в рот не брала, а тут вдруг нахлесталась до одури. А должна быть какая-то золотая середина. Сейчас ты переживаешь, потому что воздействие уже проходит… И вообще, это же была кровь Харпера.Надо хорошими людьми питаться. Работниками благотворительных организаций, например. Вон та тетенька вполне бы подошла.

Он кивает на женщину, собирающую по домам взносы в фонд помощи сиротам. Кларе не смешно. Еще сутки назад Роуэн ни за что не сказал бы подобного. С другой стороны, сутки назад ее бы это, скорее всего, и не задело.

– Шутка, – говорит Роуэн.

– Тебе бы поработать над своим чувством юмора, – отвечает Клара. И тотчас вспоминает, как Харпер зажимал ей рот рукой и как ей было страшно за миг до того, как все изменилось и она обрела силу.

Нет, Роуэн прав.Она не может раскаиваться в содеянном, как ни старается.

Лукаво улыбается

Питер идет домой довольный и полный сил.

Он так счастлив, что даже напевает себе под нос первую попавшуюся мелодию и только через какое-то время осознает, что это единственная авторская песня «Гемо-Гоблинов». Он вспоминает и единственный их концерт в молодежном клубе в Кроули. Им удалось растянуть сет на три песни, добавив пару каверов – «Анархия в Соединенном Королевстве» и «Окрась все в черный», которую они по такому случаю переименовали в «Окрась все в красный». В тот вечер они впервые встретились с Шанталь Фейяд – она танцевала пого перед толпой двенадцатилеток в майке с «Джой Дивижн», и кожа у нее была свежая, как воздух в Альпах.

«Славные были времена, – невольно думает Питер. – Да, славные были времена».

Конечно, он в то время был эгоистичен, но, возможно, доля эгоизма необходима, чтобы мир был таким, какой он есть. Однажды ему довелось прочесть книгу некровососущего ученого, который утверждал, что эгоизм от природы свойственен каждому живому существу и что у любого, даже самого бескорыстного на свете поступка при тщательном анализе обнаруживается глубинный эгоистический мотив.

Красота эгоистична. Любовь эгоистична. Кровь эгоистична.

И с этой мыслью он заходит под желтые ветви ракитника, не нагибая голову, как делал обычно. Он видит пышущую энергией эгоистичную Лорну, которая направляется на прогулку со своей надоедливой эгоистичной собакой.

– Лорна! – приветствует ее Питер громко и радостно.

Она со смущенным видом останавливается:

– Привет.

– Лорна, я тут подумал, – начинает он с отчаянной самоуверенностью, какой сам от себя не ожидал, – мне ведь нравится джаз. Очень даже нравится. Ну, Майлз Дэвис, например. Чарли Птичник и так далее. Это же просто супер.Джаз такой раскованный, правда? Музыканты не следуют теме нота в ноту, они отступают от нее, пускаются в импровизацию, когда им заблагорассудится… ну разве не так?

Пес рычит.

Чарли Птичник?

– Так… наверное, – соглашается Лорна.

Питер кивает и, к собственному удивлению, жестами изображает играющего на пианино человека.

– Именно! Да! Так что… если ты не передумала наведаться в «Лису и корону» послушать джаз, то я с удовольствием составлю тебе компанию. Да! Правда.

Лорна колеблется.

– Ну, даже не знаю, – говорит она. – У меня все… стало лучше.

– Ясно.

– У меня с Марком.

– Ага.

– А у Тоби сейчас трудный период.

– Да?

– Мне кажется, он беспокоится за друга.

– А… – Питер разочарован.

Но тут выражение лица Лорны меняется. Она что-то обдумывает. Затем лукаво улыбается:

– Ну ладно. Живешь всего один раз. Давай сходим.

И почти сразу же счастье Питера начинает испаряться, уступая место чувству вины и леденящему ужасу соблазна.

Обувная коробка

Роуэн готов выходить.

Он вымылся, переоделся, взял Евино стихотворение. Не хватает только бутылки крови. Он берет рюкзак, кладет в карман кошелек, смотрится в зеркало, проверяя прическу, и выходит в коридор. В душе наверху шумит вода, что в такое раннее время в понедельник вечером довольно странно. Проходя мимо ванной, мальчик слышит голос отца, перекрикивающего шум воды. Он поет какую-то неизвестную Роуэну песню совершенно кошмарным голосом. «Тебе очень к лицу это алое платье…» – это все, что успевает разобрать Роуэн, прежде чем из своей комнаты выходит Клара.

– Куда собрался? – спрашивает она у брата.

– В кино.

– Рановато, нет?

Роуэн говорит тише, чтобы его не услышал отец, который, впрочем, уже дошел до припева и принялся ужасно завывать.

– Мне надо сначала крови раздобыть. Ну, на всякий случай.

Она кивает. Роуэн думал, что сестра на него дуется, но, похоже, это не так.

– Ладно, – отвечает Клара, – будь осторожен…

Роуэн спускается вниз по лестнице. Он замечает, что мама на кухне, но не задумывается, почему она стоит неподвижно, уставившись на ящик с ножами.

У него голова другим занята.

Роуэн стучится в фургон Уилла, но его там нет. Зная, что его нет и дома, он дергает на себя дверь. Залезает в фургон в поисках вампирской крови, но ничего не находит. Только одна бутылка, и та пустая. Роуэн поднимает матрас. Под ним нет ничего, кроме нескольких тетрадей в кожаном переплете – ими жажду не утолишь. Затем взгляд его падает на спальный мешок, в который завернута непочатая бутылка. Потянувшись за мешком, Роуэн нечаянно сталкивает крышку с обувной коробки. Крышка переворачивается. С обратной стороны на ней записан телефонный номер. Их номер.

Роуэн заглядывает в коробку и обнаруживает там стопку фотографий, стянутых резинкой. Первый снимок довольно старый, на нем изображен младенец, сладко спящий на коврике из овечьей шкуры.

Роуэну знаком этот младенец.

Это он сам.

Он снимает резинку и просматривает фотографии. На снимках первые годы его жизни. Вот он только начинает ходить, а вот уже школьник.

Что это значит?Фотографии кончаются в возрасте пяти-шести лет.

Вот его день рождения.

Лицо у него покрыто сыпью, мама еще говорила, что это краснуха. Ему до смерти любопытно, что эти фотографии тут делают. Может, письма подскажут. Роуэн начинает читать верхнее в стопке письмо узнает почерк своей матери.

17 сентября 1998 г.

Дорогой Уилл,

не могу сообразить, с чего лучше начать, но сразу предупреждаю, что это мое последнее письмо. Я не знаю, расстроишься ли ты и будешь ли тосковать по фотографиям Роуэна, но я искренне считаю, что теперь, когда он пошел в школу, нам обоим пора оставить прошлое позади хотя бы ради него, если не ради себя.

Понимаешь, я уже снова чувствую себя почти нормальным человеком. «Некровопьющим», как мы цинично выражались раньше. Иногда по утрам, когда я всецело занята детьми – одеваю их, меняю Кларе подгузник, мажу ей десны гелем (у нее уже режутся зубки), даю Роуэну лекарство, – я почти полностью забываюсь и совершенно не думаю о тебе. Да и невелика потеря для тебя, откровенно говоря. Я никогда не была тебе нужна, по крайней мере не настолько, чтобы ради меня становиться верным супругом и уж тем более отказываться от радостей свежей крови. До сих пор помню твое лицо, когда я сообщила, что жду от тебя ребенка. Ты пришел в ужас. Я напугала человека, которого считала абсолютно бесстрашным. Так что в каком-то смысле я делаю тебе одолжение.

Ты не выносишь ответственности, а мне она необходима. Так что отныне и впредь ты свободен от обязанности читать мои письма и рассматривать его фотографии. Может, они до тебя вообще не доходили. Может, ты опять сменил работу и мои послания пылятся в университетском почтовом ящике. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь остановиться и успокоиться. Хочется верить, что отец моего сына рано или поздно найдет в себе моральный стержень. Наверное, это глупое желание. Роуэн с каждым днем становится все больше похож на тебя, и меня это пугает. Хотя характер у него совсем другой. «Яблоко от яблоньки недалеко падает». А по-моему, может и далеко укатиться, если яблоня растет на холме. И материнский долг велит мне сделать этот холм как можно круче.

Так что прощай, Уилл. И не пытайся встретиться ни со мной, ни с ним, чтобы не потерять остатки моего уважения к тебе. Мы дали слово и должны его сдержать ради блага всей нашей семьи.

Для меня это все равно что отрубить себе руку, но это необходимо сделать.

Береги себя. Я буду по тебе скучать.

Хелен

Это выше его сил. Роуэн хочет лишь одного – стереть, прогнать из головы то, о чем только что узнал. Он выпускает письмо из рук, не обращая внимания, куда оно падает, вытаскивает бутылку с кровью из спального мешка и кладет к себе в рюкзак. На заплетающихся ногах он выбирается из фургона и шагает прочь от дома по Орчард-лейн.

Навстречу ему кто-то идет. Ветви ракитника, низко свисающие через ограду дома номер три, поначалу скрывают лицо мужчины. Видны только плащ, джинсы и ботинки. Роуэн и так точно знает, кто это, но вскоре различает и лицо – лицо его отца.Сердце у него уже не бьется, а бешено колотится, словно кто-то выбивает в груди ковер.

– Привет, лорд Б., – говорит Уилл, и губы его кривятся в улыбке. – Как твои дьявольские делишки?

Роуэн не отвечает.

– Правда? Отлично, – продолжает Уилл, но мальчик даже не оборачивается.

Он не смог бы вымолвить ни слова, даже если бы захотел. Он зажимает свою ненависть внутри, словно монетку в кулаке, и идет дальше, к автобусной остановке.

Он надеется увидеть Еву и все забыть.

Консервированный чеснок

Ева собирается сообщить отцу, что пойдет сегодня гулять.

Ну что он ей сделает? Затащит в комнату и забаррикадирует дверь?

Нет, она собирается вести себя так, как будто у него никогда и не было этого срыва и как будто она взрослая семнадцатилетняя девушка, живущая в свободном обществе. Ева заходит на кухню, чтобы сообщить ему эту информацию, и видит, как отец наворачивает что-то ложкой из банки. Подойдя поближе, она читает этикетку. Это консервированный чеснок, и он съел уже три четверти. Может быть, ему снова нужно в больницу.

– Пап, это отвратительно.

Он кривится, но кладет в рот еще одну ложку.

– Я ухожу, – произносит он, прежде чем дочь успевает сказать то же самое.

– Куда? В смысле, если на свидание, я бы тебе рекомендовала почистить зубы.

Он пропускает шутку мимо ушей.

– Ева, я должен тебе кое-что сказать.

Ей это не особо нравится, она гадает, в чем же он собирается признаться.

– Что?

Он набирает полные легкие воздуха.

– Твоя мама не пропала.

Поначалу Ева не вникает в его слова. Она уже так привыкла игнорировать чепуху, которую он мелет. Но через секунду до нее доходит.

– Пап, ты о чем?

– Ева, она не пропала. – Он берет дочь за руки. – Она умерла.

Ева закрывает глаза, пытаясь отключиться. Ужасно воняет чесноком. Девушка вырывает руки, она слышала все это и раньше.

– Пап, ну хватит.

– Я должен сказать тебе правду, Ева. Я видел ее. Я был там.

Ева невольно втягивается в разговор.

– Ты видел ее?

Джеред кладет ложку, голос его звучит вполне вменяемо.

– Ее убили на университетском кампусе, – рассказывает он, – на лужайке рядом с кафедрой английского языка. Ее убили. Я все видел. Я бежал и кричал, но там никого не было. Я поехал за ней. Понимаешь, она задержалась допоздна в библиотеке. То есть это она мне так сказала, поэтому я поехал в библиотеку за ней, но ее там не было, я искал повсюду, а потом увидел их – по ту сторону огромного уродливого водоема, будь он неладен. Я побежал к ним и видел, как он укусил ее, убил, а потом поднял и…

–  Укусил?

– Ева, он не был обычным человеком. Он был другим.

Девочка качает головой. Снова этот уже знакомый кошмар.

– Пап, ну зачем ты так. Прошу тебя, пей таблетки.

Он рассказывал про вампиров и раньше, но только когда лежал в больнице. Впоследствии вскользь упоминал их, если был пьян, но потом неизменно подрывал к себе доверие, категорически все отрицая. Думал защитить Еву таким образом.

– Это был ее преподаватель, – продолжает Джеред. – Он чудовище. Вампир. Он укусил ее, напился ее крови и улетел с ней куда-то. Ева, он сейчас здесь. Он приехал сюда. В Бишопторп. Может быть, он уже мертв, но мне надо это проверить.

Несколько секунд назад дочь чуть было не поверила ему. Но теперь она всерьез обижена – как ему не стыдно морочить ей голову!

Джеред кладет руку ей на плечо:

– Никуда не выходи, пока я не вернусь. Слышишь? Сиди дома.

Ева пристально смотрит на отца, ее красноречивый яростный взгляд заставляет его объясниться.

– Полицейские. Они собираются его схватить. Я разговаривал с женщиной, уволившей меня за то, что я говорил правду. Элисон Гленни. Она тоже здесь. Я ей все рассказал. Понимаешь, я видел его сегодня в пабе. Того самого человека, который…

– В пабе?Ты сегодня был в пабе? Пап, у нас же вроде нет денег.

Она не лицемерит. Роуэн настоял, что за билеты в кино заплатит он.

– Слушай, у меня нет на это времени. – Он кладет в рот последнюю ложку чеснока и берет куртку. Взгляд у него совершенно безумный. – Помни, ты должна оставаться дома. Прошу тебя, Ева. Не выходи.

И он выходит за дверь прежде, чем дочь успевает ответить.

Она заходит в гостиную и садится. По телевизору идет реклама косметики «Лореаль», показывают лицо одной и той же женщины в разном возрасте.

Двадцать пять. Тридцать пять. Сорок пять. Пятьдесят пять.

Ева смотрит на стоящую на телевизоре фотографию. На ней ее мама в возрасте тридцати девяти лет во время их последнего семейного отпуска на Майорке три года назад. Еве так хотелось бы, чтобы мама была рядом, старела, как и положено, а не застыла навсегда во времени, запечатленная на снимках.

– Мам, можно мне сегодня пойти погулять? – шепотом спрашивает она, воображая, как бы они сейчас поговорили.

Куда ты собралась?

– В кино. С мальчиком из школы. Он меня пригласил.

Ева, сегодня же понедельник.

– Знаю. Но он мне по-настоящему нравится. И я вернусь к десяти. Мы поедем на автобусе.

И что это за мальчик?

– Ну, он не похож на тех, с кем я встречалась раньше. Он хороший. Пишет стихи. Тебе бы понравился.

Ну ладно, дорогая. Надеюсь, ты хорошо проведешь время.

– Обязательно, мам.

Если что, звони.

– Да, конечно.

Пока, милая.

– Я тебя люблю.

Я тоже тебя люблю.