Текст книги "Семья Рэдли"
Автор книги: Мэтт Хейг
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
В тысяча девятьсот восемьдесят третьем кто-то упал с велосипеда
В четыре часа дня Рэдли собираются за столом на воскресный обед. Питер смотрит на лежащего на тарелке ягненка, он не удивлен, что жена упорно держится за привычные семейные ритуалы. Он знает, что Хелен находит в рутине успокоение. Как бы заметает проблемы под коврик. Но, судя по тому, как трясутся ее руки, когда она раскладывает жареную картошку, на этот раз помогает не особо.
Может быть, это из-за Уилла. Он говорит уже пять минут, отвечая на Кларины вопросы, и останавливаться, по всей видимости, не собирается.
– …дело в том, что ради себя мне к заговариванию крови прибегать нет нужды. Мне ничто не угрожает. Полицейские меня никак приструнить не могут. Видишь ли, в Манчестере существует особая организация, называется Общество Шеридана. Она состоит из практикующих вампиров, которые поддерживают друг друга. Это типа профсоюза, только его представители куда сексуальнее.
– А кто такой Шеридан?
– Никто. Шеридан Ле Фаню. Старый писатель-вампир. Давно умер. Не важно, дело в том, что каждый год они передают в полицию список, и полицейские не трогают тех, кто в нем числится. А я всегда почти на самом верху этого списка.
– Полицейские?– переспрашивает Роуэн. – Так, значит, им известно о существовании вампиров?
Уилл качает головой:
– Большинству нет. Не известно. Но в манчестерской полиции есть несколько осведомленных лиц. Все это тщательно скрывается.
Роуэн, похоже, глубоко взволнован. Он становится еще бледнее, чем обычно.
А у Клары готов очередной вопрос:
– То есть, если мы попадем в этот список, полиция нам ничего сделать не сможет?
Уилл смеется:
– Для этого надо быть практикующим вампиром, иметь несколько серьезных убийств за плечами. Но может быть, это выход. Я мог бы познакомить вас с нужными людьми. Использовать свои связи…
– Плохая идея, Уилл, – обрывает его Хелен. – Не думаю, что нам нужна такого рода помощь.
Питер ест, а остальные продолжают разговаривать. Он жует полусырое мясо, которое все равно кажется ему пережаренным. Смотрит на жену, наливающую себе «Мерло», – руки у нее все еще дрожат.
– Хелен, с тобой все в порядке? – спрашивает он.
Она вяло улыбается:
– В порядке, честно.
Но когда раздается звонок в дверь, она аж подпрыгивает. Питер берет бокал и идет к двери, молясь по пути, как и его жена, чтобы это не оказались снова полицейские. Так что в кои-то веки он испытывает облегчение при виде Марка Фелта. У гостя в руках большой рулон бумаг.
– Я принес планы, – поясняет Марк. – Ну, ты помнишь. О которых я тебе рассказывал. Пристройка ко второму этажу.
– Да, точно. Мы вообще-то…
– Просто завтра вечером я уеду по работе, так что подумал вот, хорошо бы сейчас обсудить.
Питер не очень-то вдохновлен.
– Ладно, конечно. Заходи.
Минуту спустя Марк уже разворачивает свои строительные планы.
А Питеру хочется еще ягненка.
А лучше целое стадо.
Или капельку крови Лорны.
Он смотрит в свой бокал, на маленькое озерцо «Мерло». Зачем он вообще его пьет? Вино должно помогать им чувствовать себя нормальными людьми, хотя на самом деле оно только подтверждает обратное. Хелен настаивает, что вино надо пить, потому что оно вкусное, но Питеру этот вкус скорее не нравится.
– У нас вино открыто, если хочешь, – повинуясь долгу гостеприимства, предлагает он Марку и подходит к наполовину выпитым бутылкам, стоящим около тостера. Хватает одну из них, думая о том, как же повезло Марку – каждую ночь спать с Лорной в одной постели.
– Давай, – соглашается Марк. – Спасибо.
Питер наливает вино. Его передергивает, когда из гостиной доносится хрипловатый голос Уилла:
– …просто тонул в ней!
Питер понимает, что и Марк это слышал и что он, похоже, хочет сказать что-то, не относящееся к перепланировке дома.
– Послушай, Питер, – начинает он. – К нам сегодня полицейские заходили. По поводу мальчика, который пропал с вечеринки. Было упомянуто имя Клары.
– Да?
– Да, и если я лезу не в свое дело, скажи мне прямо, но мне интересно: что же с ней случилось в тот вечер?
Питер видит свое искривленное отражение в тостере. Глаза, глядящие на него с изогнутой хромированной поверхности, кажутся огромными и страшными. Его вдруг охватывает желание прокричать правду. Сообщить соседу, решившему поиграть в Пуаро, что Рэдли – кровопийцы. Но он вовремя одергивает себя.
– Наглоталась чего не следовало. А что?
Он поворачивается, держа в руках два бокала.
– Извини, – отвечает Марк. – Я просто… Еще этот мужчина в фургоне. Кто он?
Питер протягивает Марку бокал.
– Мой брат. Он ненадолго. Немного чудной, но в целом славный парень. Родственники, сам понимаешь.
Марк кивает и берет бокал. Ему явно хочется расспросить подробнее, но он сдерживается.
– Итак, – переходит к делу Питер, – что за проект?
Марк начинает рассказывать, но Питер улавливает лишь обрывки его монолога.
– …хочу построить… первый этаж… пристраивали в пятидесятых… риск… что та стена, которая стоит сейчас, пострадает…
Питер делает глоток и вообще перестает что-либо слышать. Совсем не похоже на то вино, что он пил. Вкус изысканный и насыщенный, как сама жизнь.
Он в ужасе взирает на свой бокал.
Оглядывается на бутылки и понимает, что Уилл оставил среди них свою. Думает, под каким бы предлогом забрать бокал у Марка. Но уже слишком поздно. Марк попробовал вино, и оно ему так понравилось, что остальное он, к ужасу Питера, проглатывает залпом.
Марк ставит пустой бокал с выражением неземного блаженства на лице.
– Ого, какая вкуснятина.
– Да. Ну что, показывай, – говорит Питер, склоняясь над прямоугольниками и цифрами на чертеже.
Марк пропускает его слова мимо ушей. Он подходит к бутылке и читает, что написано на этикетке.
– «Розелла» две тысячи седьмого года? Отличная штука.
Питер кивает с видом знатока.
– Испанское. Сорт риохи. С небольшой винодельни. Особо не рекламируется. Мы заказывали в интернете. – Он показывает на чертежи. – Так что?
Марк машет рукой: «Забудь».
– Жизнь слишком коротка. Надо сводить Лорну куда-нибудь. Давно мы никуда вместе не ходили.
Надо сводить Лорну куда-нибудь.
– Да, – отвечает Питер. Ревность жжет его изнутри, как чеснок.
Марк похлопывает соседа по спине и с довольной ухмылкой направляется к выходу.
– Adios amigo! Hasta luego! [10]10
Пока, дружище! До скорого! (исп.)
[Закрыть]
Бумаги на столе скручиваются обратно в рулон.
– Чертежи… – напоминает Питер.
Но Марк уже ушел.
Мы чудовища
Ягненок доеден, но Хелен не убирает со стола, так как не хочет оставлять детей с Уиллом. Она вынуждена сидеть на месте, точно пленница, ощущая его власть над собой.
Разумеется, эта власть была у него всегда. Но сейчас Хелен столкнулась с этим суровым неопровержимым фактом лицом к лицу; вдобавок ситуация усугубляется тем, что она просила Уилла о помощи в общении с полицией. Кажется, что из-за этого все окружающие предметы – пустая тарелка, бокалы, лампа, которую Питер купил на Рождество несколько лет назад, – теперь заряжены отрицательной энергией, точно секретное оружие в чьей-то незримой войне против нее, против них всех.
– Мы чудовища, – доносятся до нее слова сына. – И это плохо.
Уилл улыбается, словно только и ждал, когда ему подбросят столь удачную реплику. Очередная шпилька в адрес Хелен у него наготове.
– Лучше быть тем, кто ты есть, чем вообще ничем. Жить погребенным во лжи – это все равно что лежать в могиле.
Высказавшись, он откидывается на спинку стула. Полный презрения взгляд Хелен не оказывает должного воздействия – с тем же успехом она могла бы посмотреть на него ласково.
Тут, сердито размахивая бутылкой, влетает Питер.
– Что этотакое? – спрашивает он у брата.
Уилл прикидывается невинной овечкой:
– Мы что, в шарады играем? Пит, я в замешательстве. Это фильм или книжка? – Он почесывает подбородок. – «Потерянный уикенд»? «Первая кровь»? «Двойник кровососа»?
Хелен впервые видит, чтобы Питер требовал объяснений от брата, но теперь, когда его понесло, она молится про себя, чтобы он остановился. Каждое его слово – шаг к капкану.
– Наш сосед, весьма уважаемый адвокат, только что выпил целый бокал крови. Крови вампира.
Уилл хохочет от души. Похоже, это его нисколько не взволновало.
– В кои-то веки расслабится мужик.
Клара хихикает, а Роуэн сидит молча, вспоминая о том, как Ева взяла его за руку и как это было приятно.
– Боже, – ужасается Хелен.
Радужное настроение Уилла слегка портится.
– Да что тут такого? Его же никто не кусал. Вампиром он не станет. Просто пойдет домой и несказанно осчастливит жену.
Именно эта мысль и наполняет Питера яростью.
– Уилл, тебе пора уезжать, – говорит он. – Марк уже что-то заподозрил. И другие люди тоже. Скоро вся чертова деревня только и будет судачить о том, что ты тут делаешь со своим уродским сраным фургоном.
– Пап, – вмешивается Клара.
Уилл искренне удивлен тому, что Питер так разозлился.
– Ох, Пити, какой ты у нас грозный.
Питер с грохотом ставит бутылку на стол, словно подтверждая замечание брата.
– Извини, Уилл. Просто это никуда не годится. У нас другая жизнь. Я позвал тебя, потому что положение было критическое. Теперь все позади. Тебе надо уехать. Ты нам больше не нужен. Мы не хотим, чтобы ты тут оставался.
Уилл ошеломленно смотрит на Питера, больно задетый его словами.
– Питер, давай… – подает голос Хелен.
Уилл переводит взгляд на нее. Улыбается.
– Скажи ему, Хел.
Она закрывает глаза. В темноте произнести это будет легче.
– Пусть останется до завтра, – говорит Хелен. Потом встает и начинает собирать тарелки.
– Я думал, что это тебе…
– Он уедет завтра, – повторяет она, замечая, как переглядываются Роуэн с Кларой.
Питер вылетает из комнаты, оставив бутылку на столе.
– Отлично. Просто отлично, черт возьми.
– Во дает папа, – комментирует Уилл.
А Хелен хлопочет вокруг стола, притворяясь, будто не видела, как он торжествующе подмигнул ей.
Перед тем как полетели в Париж
Они сделали это ночью в фургоне, перед тем как полетели в Париж.
Каждое соприкосновение обнаженных тел вызывало бурю сладостного восторга, и они смеялись от избытка чувств.
Он помнит, как впервые укусил ее, как глубоко был потрясен, когда понял, как хороша она на вкус. Это напоминало первую поездку в Рим: идешь по скромной улочке и внезапно замираешь на месте, ослепленный убийственным великолепием Пантеона.
Да, та ночь была идеальной. История любви в миниатюре. Влечение, взаимное узнавание, тонкая игра в разжигание и утоление жажды. Сначала опустошаешь партнера, потом снова наполняешь его.
– Измени меня, – шептала Хелен. – Сделай меня лучше.
Уилл сидит в патио, глядя на беззвездное небо. Он помнит все: слова, оттенки вкуса, восхищение на ее лице, когда ее кровь стекала в бутылку из прокушенного клыком отверстия на запястье и когда он поил ее собственной кровью, декламируя «Кристабель» Кольриджа и исступленно смеясь.
Предаваясь воспоминаниям, Уилл смотрит на освещенный луной сад и высокий деревянный забор. Его взгляд скользит вдоль забора, к задней части сада, за пруд с лужайкой, к пушистым силуэтам двух елок. Между елками мягко светится окошко сарая, словно некий глаз подглядывает за ним.
Уилл чувствует, что он не один, что за сараем кто-то есть. Он слышит, как ломается ветка, и через несколько секунд улавливает в воздухе запах крови. Он делает глоток Изобель из стакана, чтобы обострить нюх, затем медленно втягивает носом воздух. Запах крови смешивается с запахом растений, поэтому невозможно точно определить, кто там – может быть, барсук или напуганная кошка, а может, и кто-то покрупнее, человек, например.
В следующую секунду его отвлекает запах другой, знакомой крови. Это Питер открывает стеклянную дверь и выходит в патио с бокалом вина.
Они почти синхронно произносят «привет», и Питер садится на один из садовых металлических стульев.
– Слушай, извини, – нерешительно начинает он. – За то, что я так на тебя накинулся. Переборщил.
Уилл примирительно поднимает руку:
– Нет-нет, это я виноват.
– Спасибо, что приехал. Ты нам очень помог сегодня с полицейскими.
– Не за что, – отмахивается Уилл. – Я тут вспоминал про нашу группу.
Питер улыбается.
Уилл напевает их единственную песню:
Тебе очень к лицу это алое платье;
Пошали со мной, детка, раскрой мне объятья…
Питер, не удержавшись, подхватывает припев, хихикая над бредовым текстом:
Убежим от родителей, пусть пьют свой виски;
Я же знаю, на вкус твоя кровь точно вишни…
Когда охвативший братьев приступ хохота утихает, Питер говорит:
– На нее можно было бы снять отличный клип.
– Ну, зато у нас были свои футболки.
Они продолжают разговор. Уилл напоминает Питеру моменты раннего детства, проведенного на барже: как родители любили развлекать их интересными сюрпризами – однажды, например, притащили из торгового центра свеженький труп Санта-Клауса к полночному рождественскому ужину. Вспоминают братья и более мрачные времена, когда они жили в современном пригородном доме в Суррее: как кидались камнями в воздерживающегося приемного отца, когда он поливал помидоры в теплице, как вонзали клыки в визжащих от ужаса морских свинок, которых им по глупости купили в качестве домашних любимцев.
Вспоминают и полеты в Лондон на концерты вампирских панк-групп.
– А однажды мы полетели в Берлин, – говорит Уилл. – Помнишь?
Питер кивает. Они отправились послушать совместный концерт Игги Попа и Дэвида Боуи в ночном клубе «Автобан». Он был там самым младшим слушателем.
– Тысяча девятьсот девяносто седьмой, – говорит он. – Отличный был год.
Братья со смехом обсуждают, как в восьмидесятые смотрели вампирское порно.
– «Человек крови», – называет Питер, – помню этот фильм. Про вампира, который страдал аутизмом и запоминал группу крови каждого, кого встречал.
– Ага, а еще?
– «Вампир из Беверли-Хиллс».
– «Мой левый клык». Вот его серьезно недооценивали.
– «Выходная ночь Ферриса Бьюллера» была смешная, – улыбается Питер.
Уиллу кажется, что момент подходящий, и он кивает на бутылку с кровью:
– За былые времена? Брось ты свое «Мерло».
– Нет, Уилл, не стоит.
Может, следует кое-что ему объяснить.
– Пит, сейчас уже не как раньше. Кровь вампира легко достать. В Манчестере есть местечко. Ночной клуб «Черный нарцисс». Я туда летал прошлой ночью. На мой вкус, честно говоря, атмосфера там слишком готическая. Но в остальном все нормально. Полицейские его не трогают, потому что клубом руководит Общество Шеридана. Бутылку можно купить за двадцатку у гардеробщика. Вкуснее не найдешь.
Питер задумывается, и Уилл замечает мучительное напряжение на его лице, словно он обречен участвовать в вечном перетягивании каната. Наконец младший брат качает головой:
– Пойду лучше спать.
Бессмысленный бескровный брак
Но, лежа в кровати, Питер не способен думать ни о чем другом.
Только о том, что кровь доступна и ее можно пить, ни в чем себя не виня.
Чтобы получить дозу, не обязательно предавать, красть или убивать. Просто идешь в специальное заведение в Манчестере, покупаешь, пьешь, и ты снова счастлив, если «счастлив» – адекватное слово.
За прошедшие годы многое изменилось. Похоже, теперь все проще – с этим обществом, о котором говорит Уилл, и списком неприкосновенных.
Питер лежит, погруженный в размышления, и спрашивает себя, как Хелен может читать в таких обстоятельствах. Ладно, допустим, она не перевернула ни страницы с тех пор, как забралась в постель, так что вряд ли она и вправдучитает. Но все-таки она сидит, облокотившись на подушку, с какой-то бескровной нудятиной, которую ей надо осилить к собранию литературного кружка на следующей неделе, и пытаетсячитать. Что в общем-то одно и то же.
Питер смотрит на книгу. Исторический роман «Последняя песнь воробья». Название ему ни о чем не говорит. Он ни разу в жизни не слышал пения птиц.
Он спрашивает себя: почему это так важно для нее – вести себя так, словно ничего не случилось? Жарить мясо, как всегда по воскресеньям, готовиться к литературному кружку, сортировать мусор, завтракать за столом и пить кофе, сваренный как положено. Как вообще возможно все это делать, когда она чуть ли не гудит от напряжения, точно электричество в проводах?
Пытается замести неприятности под коврик, да, но что толку заметать под коврик горы? Для Питера это загадка. Такая же загадка, как и то, почему она пошла на попятный в отношении Уилла. Он останется до завтра.Почему? Питер зол на жену, но не совсем понимает причины этой злости. Да и с чего, собственно, он так переживает из-за каждой мелочи?
Он решает вынести на обсуждение некоторые из беспокоящих его вопросов, но, как выясняется, напрасно.
– Ночной клуб? – Хелен кладет книгу на одеяло. – Ночной клуб?
Питер смущается, чувствует себя каким-то жалким и уязвимым. Но в то же время откровенный разговор приносит некоторое облегчение.
– Да, – как можно осторожнее продолжает он. – Уилл сказал, что можно купить ее у гардеробщика. И я подумал, что, ну, это может помочь нам.
А про себя добавляет: «О нет. Я зашел слишком далеко».
У Хелен напрягается челюсть.
И раздуваются ноздри.
– В каком смысле – помочь? Помочь в чем?
Теперь уже обратного пути нет.
– Я про нас. Про тебя и меня.
– У нас все в порядке.
Питер пытается понять, неужели она и впрямь так считает.
– Да? И в каком же измерении это верно?
Хелен откладывает книжку про воробья, ложится, опускает голову на подушку и выключает свет. Напряжение между ними – как вспышки статического электричества в темноте.
– Слушай, – произносит она тоном, означающим «прекращай молоть чушь». – Я не собираюсь всю ночь обсуждать твой кризис среднего возраста. Ночные клубы!
– Ну, по крайней мере, мы могли бы иногда пить кровь друг друга. Когда мы делали это в последний раз? В Тоскане? В Дордони? Или в то Рождество, когда мы ездили к твоей маме? Какой векэто был?
Сердце у Питера колотится, он сам удивлен, насколько агрессивно звучит его голос. Как и всегда, когда они ссорятся, он наступает на все грабли.
– Пить кровь, – сердито говорит Хелен, резко дергая одеяло. – Это все, о чем ты думаешь?
– Да! Практически ни о чем больше! – Ответ последовал слишком быстро, Питеру приходится посмотреть в глаза только что высказанной правде. И он грустным голосом повторяет ее еще раз: – Да. Я только об этом и думаю.
Хелен не хочется ссориться с мужем.
Во-первых, у нее нет сил.
Во-вторых, она представляет себе, как дети, лежа в кроватях, вслушиваются в каждое их слово. И Уилл тоже. Если он еще во дворе, то ему наверняка все слышно, и он, несомненно, в полном восторге.
Она велит мужу говорить потише, но, похоже, он этого даже не заметил. В любом случае он не унимается, не утихает и ее гнев, который – как и все, что происходит в эти проклятые выходные – она не в силах контролировать.
Так что Хелен лежит молча, злая на себя и на Питера, который продолжает сыпать соль на открытую рану их брака.
– Не понимаю, – говорит он. – Ну какой смысл? Мы перестали пить кровь друг друга. Раньше это было весело. С тобойбыло весело. Но теперь мы ничего не делаем вместе, только ходим в театр на всякие бесконечные пьесы. Хелен, но это же все про нас! Мы сами как будто в какой-то проклятой пьесе.
Ей нечего ответить, кроме как пожаловаться на немилосердную головную боль. Это лишь провоцирует мужа на очередную агрессивную тираду.
– Голова болит! – восклицает он, вещая уже на полную громкость. – У меня, знаешь ли, тоже. У всех у нас болит голова. И всех тошнит. Все мы вялые. Наши стареющие кости ноют. У нас нет ни малейшего стимула вставать по утрам. И мы не вправе принимать единственное лекарство, от которого нам станет легче.
– Ну так прими, – огрызается Хелен. – Прими! Проваливай со своим братом и живи в его чертовом фургоне. И Лорну с собой прихвати!
– Лорну? Ты про Лорну Фелт? Она-то тут при чем?
Хелен ничуть не верит в его притворное удивление, но продолжает все-таки уже тише:
– Да ладно, Питер, ты же с ней флиртуешь. На вас прямо смотреть неловко.
Она составляет в уме список, на случай если ему потребуются примеры.
В пятницу за ужином.
В очереди в гастрономе.
На каждом родительском собрании.
На барбекю у Фелтов прошлым летом.
– Хелен, это просто смешно. Лорна! – И неизбежная подначка: – Да и не все ли тебе равно?
Она слышит, что где-то в доме скрипнула половица. Через некоторое время раздаются знакомые шаги сына – он проходит мимо их двери.
– Питер, уже поздно, – шепчет Хелен. – Давай спать.
Но Питер разошелся не на шутку. Кажется, он ее даже не услышал. Он не умолкает, стараясь, чтобы все в доме услышали каждое слово.
– Я серьезно, – говорит он. – При таких отношениях зачем вообще быть вместе? Подумай. Дети скоро пойдут в университет, и останемся только мы, в ловушке этого бессмысленного бескровного брака.
Она даже не знает, смеяться или плакать. Если начнет то или другое, остановиться уже точно не сможет.
В ловушке?
Именно так он сказал?
– Питер, ты даже не представляешь, о чем говоришь. Абсолютно!
Забившись в маленькую темную пещерку под одеялом, Хелен вопреки собственной воле страстно жаждет вернуть чувство, испытанное семнадцать лет назад, когда она напрочь забыла о насущных проблемах – работе, изнурительных визитах к умирающему отцу, замужестве, насчет которого не была уверена. Вместо них в том самом проклятом фургоне она создала себе новую проблему, затмевающую все прочие. Хотя тогда это не ощущалось как проблема. Это ощущалось как любовь, любовь хлестала через край, в ней можно было купаться, смыть с себя все лишнее и ступить в чистый покой тьмы свободной, как в мечте.
И хуже всего то, что она знает: мечта эта сидит тут, неподалеку, в патио, пьет кровь и ждет, когда она передумает.
– Ах, не представляю? – доносится голос Питера с другой стороны кровати. – Не представляю? Это очередное соревнование, которое ты выигрываешь? Соревнуемся, кто прочнее застрял в ловушке?
Хелен выглядывает из-под одеяла:
– Прекрати вести себя как ребенок.
Она осознает горькую иронию своих слов, осознает, что сама такой же ребенок, как и он, потому что взрослое поведение противно их природе. Они могут только притворяться, надевая панцири на свои томящиеся жаждой детские души.
– Твою мать, – медленно выговаривает Питер. – Я просто пытаюсь быть собой. Это что, преступление?
– Да. И не одно.
У него вырывается сдавленный стон.
– Ну и как, по-твоему, прожить всю жизнь не собой, а кем-то другим?
– Не знаю, – честно отвечает Хелен. – Правда не знаю.
