Текст книги "Белый вепрь"

Автор книги: Мэриан Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

Закончив обход войск, Ричард отправился к себе в палатку немного отдохнуть. Филипп, побывав в расположении своего отряда, последовал за ним. Сидя в палатке, король неторопливо потягивал вино, а его оруженосец лишний раз проверял готовность оружия. По знаку хозяина юноша удалился, Филипп подошел посмотреть на его работу. Рядом со шлемом лежала золотая диадема. Заметив украшение, Филипп ухмыльнулся и произнес:

– Ваше Величество верны своим привычкам. И это несмотря на то, что все рыцари вашего двора неустанно клянут эту диадему, принадлежавшую когда-то Глостерам. На поле боя она как магнит неудержимо притягивает и конных и пеших.

Словно не слыша его слов, Ричард рассеянно спросил:

– Филипп, сколько времени я уже на троне?

Что-то в голосе короля заставило Филиппа поднять голову. Он ответил:

– Два года. К нашей всеобщей радости.

В серых глазах короля мелькнула насмешливая искорка.

– Сдается мне, что вы сделались настоящим придворным. – Ричард немного помолчал, лег на походную кушетку, положив под голову руки. – При мне только однажды созывали парламент. Но работа шла неплохо. Приняли несколько новых законов. Словом, парламентарии знают свое дело. Ну, а Линкольн – тоже научится. – Заметив, как изменилось лицо Филипп, Ричард рассмеялся и пояснил: – Я просто заглядываю вперед. Он – мой наследник, настанет день, когда ему придется этим наследием распоряжаться. Надеюсь, Линкольн простил меня, ведь я оставил его присматривать за северными графствами. Знаю, сначала он очень обиделся, но ведь нельзя же обнажать границы.

Стояла теплая, почти безветренная ночь.

Направляясь к выходу, Филипп небрежно заметил:

– Когда Тюдор со своими войсками разбивал лагерь, я заметил неподалеку от них знамена Оксфорда. Интересно, помнит ли он о том, что вы выплачивали его жене пособие из своего собственного кармана, иначе она просто умерла бы с голоду?

– Она сестра графа Уорвика, но вовсе не должна страдать за проступки, совершенные братом. Что касается Оксфорда, он всю жизнь служил Ланкастерам и предпочел тюрьму и изгнание клятвопреступлению. Он единственная крупная фигура у Тюдора, его одного я по-настоящему опасаюсь. – Ричард слегка приподнялся на локте. – Скажите, Филипп, вы верите в милосердие Господне?

– Конечно. А как же иначе выдержать муку самопознания?

– Ну а я не верю. Я верю в суд Божий и вечную муку, на которую обрекают непрощенных грешников.

– Непростительный грех – это личное ощущение, которое даровано человеку, чтобы он умел проклинать худшее в себе. Но душой своей и грехами этой души человек не волен распоряжаться – ни казнить, ни миловать. Он способен только нести бремя совершенных им грехов – свидетелей того, что он смертен. – Филипп быстро обернулся и встретил немигающий взгляд Ричарда. – Мы несем ответственность за свои деяния, но в глазах Бога – мы только маленькие песчинки, и нет души, которую бы Бог выделял среди миллионов других душ. Так мне сказал один умный человек. Я разозлился, когда он обвинил меня в высокомерии, но потом понял, что он прав.

– Это был священник? Ну что же, может, в ваших глазах он был действительно прав. – Ричард потянулся к бутылке, наполнил бокал, снова откинулся на кушетке и стал внимательно наблюдать, как перетекает песок в часах. – В своей жизни я часто творил зло сознательно, но чаще всего все происходило помимо моей воли. От всего этого мне никогда не очиститься.

Темнело. Из-за высокого Амбьенского холма послышался звон колоколов – в аббатстве служили вечернюю молитву.

– Бог покидает сей бренный мир, – произнес Филипп, зябко передернул плечами, вернулся в палатку и опустил за собой полог.

Пламя свечей отражалось золотистыми язычками на стенках палатки, на разбросанных по столу и сундуку бумагах.

Филипп наклонился, чтобы подобрать упавшую перчатку. Наблюдая за ним, Ричард теребил на пальце массивное кольцо.

– Неделю назад я получил письмо от сестры из Фландрии. Умер Эрар Де Брези. – Увидев, как мгновенно застыла в воздухе протянутая рука Филиппа, Ричард отвел глаза. – Все никак не мог выбрать времени, чтобы сказать вам раньше. Насколько мне известно, вы были знакомы с ним. Последние годы он сильно болел и никогда не выезжал из своих владений. Говорят, за ним очень трогательно и преданно ухаживала жена. – Ричард снова начал теребить кольцо. – Сестра уже давно не была в Англии. Я все никак не удосужусь пригласить ее в гости. Как вы посмотрите на то, чтобы съездить в Малин{164}164
  Малин (Мехелен) – город во Фландрии (на территории современной Бельгии).


[Закрыть] в качестве моего личного посланника?

Импульсивным движением Филипп отбросил в сторону железную перчатку. Она со звоном и неприятным скрежетом упала на кирасу. Филипп съежился, как будто бы у него внезапно замерзла спина. Наступило молчание. Наконец он сказал:

– Выходит, вы все знали?

– Согласитесь, Филипп, – когда мы уезжали из Сен-Омера, у меня были все основания для… предположений. Фрэнсис не имеет к этому ни малейшего отношения. Дело в том, что моя сестра очень симпатизировала мадам Де Брези. – Несмотря на то что Ричард тщательно подбирал слова, истинный смысл услышанного дошел до Филиппа: он то мертвенно бледнел, то становился пунцовым. Когда краска бросалась ему в лицо, шрамы на щеке становились белыми. Король искоса посмотрел на собеседника и не спеша отвел глаза. – Я не имел ни малейшего желания вмешиваться в ваши дела. Но вы не женаты, а ведь это же чистейшая нелепость, чтобы у человека в вашем положении не было наследника. И еще совсем не поздно подумать об этом.

– Уиллоуфорд я уже обещал Хью… – Слова падали медленно, Филипп все еще не мог оправиться от признания Ричарда. – Да и другие земли тоже. Он, конечно, никогда не станет ловить меня на слове, но… я сам не смогу нарушить данного мной обещания.

– Хью ничего не потеряет, если вы не сдержите слова. В этом вы можете на меня положиться. Подумайте лучше о себе.

Филипп уставился на свои руки – они дрожали.

– Это мое самое большое желание, – едва слышно заговорил он, – но если быть до конца откровенным, я очень боюсь. Она была почти ребенком, понадобилось почти десять лет, чтобы она поняла, чем обязана мне, да и муж ее тоже.

– Да, срок немалый, – спокойно согласился Ричард, – но люди меняются, надо быть дураком, чтобы не понимать этого. Ладно, поезжайте, сами разберетесь на месте. – Ричард запнулся. Немного помолчав, заговорил снова, с прежней осторожностью выбирая слова: – Конечно, должен сказать свое слово эрцгерцог Максимилиан, но моя сестра всегда будет на вашей стороне. У него и без того немало проблем во Фландрии со знатью из круга жены. Я полагаю, надежный человек, который будет все время рядом, ему не помешает. В общем, никаких особых препятствий я не вижу. Более того, уверен в том, что, если все получится, вам придется разрываться между Англией и Фландрией.

– Неужели вы думаете, что я буду искать убежища в поместьях Эрара Де Брези? Я постараюсь взять жену с собой в Англию, если, конечно, мадам окажет мне честь. А эрцгерцог пусть распоряжается землями Де Брези по своему усмотрению.

Ричард задумчиво посмотрел на Филиппа и после непродолжительной паузы сказал:

– Боюсь, это будет невозможно. – Ответом ему было угрюмое молчание. Он поднялся на ноги, нетерпеливо отбросил подушки. – Право, Филипп, не надо упрямиться. Эрара Де Брези нет, и если есть на Небесах хоть капля милосердия, то спит он спокойно. Жизнь долгие годы была ему только в тягость, и вряд ли Эрар поблагодарил бы того, кто заставил бы его вновь испытать мучения последних лет. Он заболел вскоре после того, как вернулся из Лотарингии, куда ездил улаживать дела герцога. Потом вроде бы поправился, но вдруг зимой в Нанси, как раз в то время, когда вы уехали в Палестину, умер его сын. Как его звали, кажется, Огюст? И это был конец. Потом восемь лет Эрар не вставал с постели, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, даже дар речи потерял. За ним ухаживали, как за грудным младенцем. Смерть явилась для него избавлением.

Немного помедлив, Филипп спросил:

– Неужели первый удар с ним случился, когда он вернулся из Лотарингии? Сразу после нашей с ним встречи?

Молчание Ричарда подтвердило догадку Филиппа.

Филипп подошел к выходу и машинально приподнял полог. Наступила ночь. В непроницаемой тьме виднелись огни костров, разбросанных по территории лагеря. Земля здесь была сухой, потрескавшейся. Сквозь неверное, колеблющееся пламя костров виднелся высохший кустарник.

Филипп вышел на свежий воздух. Ричард встал рядом с ним.

– Что случилось, то случилось, Филипп. Если бы людям было дано знать будущее, отпала бы нужда в молитвах. – Они вернулись в палатку. На крышке сундука лежали два запечатанных пергаментных свитка. Словно взвешивая, Ричард слегка подбросил их на ладони. – Так вот, Филипп, – твердо произнес король, – у меня для вас есть поручение. Одно из этих писем адресовано моей сестре, во Фландрию. За ним последует кое-что еще, но это послание вы вручите лично ей, отдадите сестре в руки. Что касается другого письма, – второй свиток, перевязанный лентой, был явно больше и тяжелее первого, – то оно для вас. Это дарственная на земли, находящиеся в настоящий момент в собственности короля. Они расположены не так уж далеко от Уиллоуфорда, и я передаю их вам во владение в знак признательности за долгую и верную службу. Это будет нелишне в переговорах с Максом, он ведет счет таким вещам. Вы всегда отвергали мои дары, да и сейчас я вам ничего не навязываю. Пока об этом деле знаем только мы с Линкольном, да еще Кендал – он составлял дарственную. Поразмыслите об этом и дайте мне знать, к какому решению пришли.

Ричард передал свитки Филиппу. Затем посмотрел на мерцающие огни лагеря и сказал:

– Становится прохладно. Смотрите, небо совсем чистое. Завтра, похоже, будет солнечный день.

Немного погодя Филипп ушел. Вероятно, Хью поджидал его. Но в мыслях Филипп был далек от Хью, который наверняка все еще возился с его амуницией.

Когда рука повреждена и долго находится в подвешенном состоянии, не сразу чувствуешь облегчение, когда снимают повязку. Так и Филипп сейчас – он еще не отдавал себе отчета в том, что оковы спали. Возникло и постепенно нарастало некогда испытанное и забытое ощущение внутренней душевной боли.

Филипп не стремился забыть Мэг: какая-то часть его сознания как бы сама собой выключилась. Теперь чувства вновь оживали, и вместе с дорогим сердцу образом вернулось ощущение щемящей тоски, утраты и невыносимой тяжести, которую предстояло нести. Стена, отделившая Филиппа от этой женщины, казалась ему высокой и прочной. Но чувство раскаяния и стыда за несчастье, причиной которого он стал; за оскорбление, нанесенное человеку, некогда ставшему ему другом; за опасность, лицом к лицу с которой он оставил Мэг; за наказание, которому ее могли подвергнуть; чувство вины никогда не проходило у него. В памяти все смешалось, но кошмар этой унизительной сцены с Де Брези перед отъездом из Сен-Омера постоянно преследовал Филиппа. Он четко помнил лишь, что Фрэнсис не пускал его из комнаты, твердо заявив, что либо привяжет Филиппа к кровати, либо вызовет стражу, но не позволит ему отправиться на поиски Эрара Де Брези и его жены. Тогда Филипп подумал, что Фрэнсис действительно может так сделать. В конце концов Фрэнсис известил обо всем герцогиню Бургундскую. Ее ответ почти дословно совпал с предостережениями Фрэнсиса: самое лучшее, что Филипп может сделать для Маргарэт, – как можно быстрее покинуть Фландрию, а уж она позаботится о том, чтобы с ней ничего не случилось. Доводы были достаточно убедительными. Спорить Филипп не решился. За что и был впоследствии наказан – просыпался ночью в холодном поту, вскакивал, дрожа от страха, потому что ясно слышал зовущий голос Мэг.

Осень перешла в зиму.

Филипп тайно отправил герцогине в Лилль письмо, в котором умолял сообщить, как поживает Мэг. Из ответного послания он узнал, что все в порядке и будет и впредь в полном порядке, если только он, Филипп, не станет вмешиваться. Именно этот ответ и погнал Филиппа по белу свету. Оставаясь в Англии, он не смог бы отвечать за себя: ведь Бургундия была так близко, их разделял всего лишь узкий пролив.

Под ногами хрустнула сухая ветка. Сунув руку в карман камзола, Филипп ощутил жесткую поверхность пергамента. Над деревьями стоял белый полумесяц. Филипп внезапно остановился и вслух произнес:

– Мэг.

Если бы только она смогла простить его, если бы позволила позаботиться о ней… если бы он сам смог бы себя простить…

Справа от Филиппа послышались какие-то голоса, и при свете костров стал виден тускло отливающий золотом лев – штандарт Норфолка.

Погрузившись в невеселые мысли, Филипп совсем забыл о том, что завтра – бой.

На дежурстве здесь стояли люди Говарда. Немало удивившись рассеянности Филиппа, они проводили его через лагерь. Филипп взобрался на дальний склон холма взглянуть на поле перед Маркет-Босворт. Внизу, на поросшем вереском лугу стоял, упираясь в небо колокольней, бенедиктинский монастырь.

Вскоре после возвращения из Иерусалима случай забросил Филиппа в Эссекс, и он провел ночь в Колчестере{165}165
  Колчестер – город в Великобритании, в графстве Эссекс.


[Закрыть] под одной крышей с монахами. В молодости он нередко бывал здесь, общаясь с купцами, отправлявшими морем свои товары в Кале. Позже он целиком посвятил себя службе герцогу Глостеру. Приезжать стал реже. Теперь у него были люди, которые могли бы проследить за своевременной отправкой шерсти из Вудстока в Лондон и Колчестер. Так что гостеприимством братьев-монахов Филипп не пользовался уже давно и был неприятно удивлен, столкнувшись здесь с человеком, который когда-то был монахом в Ридинге. Наполовину священник, наполовину хирург, этот человек обладал необыкновенной проницательностью.

– Доброго вам пути, сэр, – сказал он на прощанье. – И пусть во время вашего путешествия забудется все.

Не забылось.

Ворота аббатства все еще были освещены. Филипп сбросил плащ, перекинул его через руку. Пути до цели и обратно было минут сорок, не более, а до подъема – несколько часов. Какой-то офицер, которому, по-видимому, не спалось, как и Филиппу, попросил передать Хью, чтобы тот его не ждал. Филипп пошел вниз по склону.

Вскоре после полуночи подул ветер. Луна зашла за тучу. В воздухе постепенно стала ощущаться предрассветная прохлада.

Фрэнсис не спеша обходил лагерь, в котором все заметнее было движение людей. Фрэнсис скорее почувствовал, чем увидел – его окружала непроглядная тьма, – что к нему кто-то приближается. Он быстро подошел к ближайшему костру и в свете пламени узнал кузена. Филипп спросил:

– Я вижу, вы уже поднялись, Фрэнсис. Чего это в такую рань?

– Следую вашему примеру. Я заходил к вам в палатку несколько минут назад и подумал о том, где это вас носит.

– Заходил к монахам. – Филипп махнул рукой через плечо и, сладко потянувшись, подавил зевок.

– Судя по вашему беззаботному виду, у вас хорошие новости, – чуть суховато заметил Фрэнсис и с любопытством посмотрел на кузена. – Вам что, подарок сделали?

– Да еще какой, – ответил Филипп, – лучше не придумаешь.

Внезапно все вокруг зашевелилось. Послышались отрывистые команды. Сержанты будили и поднимали солдат. На востоке появилась розовая полоска предрассветного неба.

– Пора одеваться к бою, – сказал Филипп и похлопал кузена по плечу, – удачи, Фрэнсис.

Хью уже встал. Казалось, что он подпрыгивал от возбуждения, перекладывая с места на место дядину амуницию. Меч и секира, очень остро заточенные и отполированные до неестественного блеска, поджидали хозяина. Филипп слегка прикоснулся к устрашающему лезвию меча и, не сумев сдержать улыбку, спросил Хью:

– Ты что, всю ночь возился с ними? – И, не скрывая восхищения, добавил: – Ей-богу, хоть брейся…

Хью приготовил и плотный камзол, и рейтузы, и подшлемник. Филипп с явным неудовольствием посмотрел на все это – день обещал быть жарким.

– Отец рассказывал мне, что зимой, при Таутоне, чувствовал себя как на сковородке, – произнес Филипп, пока Хью облачал его в боевые доспехи. – Надеюсь, что и Тюдору будет жарко.

Пропустив это замечание мимо ушей, Хью до предела затянул на Филиппе пояс. Заметив, как разгорелось у мальчика лицо, Филипп с улыбкой сказал:

– Ты мне напоминаешь Уилла перед сражением при Барнете. Тогда ты, если не ошибаюсь, только на свет появился.

– Сэр Уильям заходил к вам, – заметил Хью, – но не застал. Был еще милорд камергер.

– Да, я знаю, что Уилл был здесь. А также Зуче, Грейстоук и Скроуп – весь цвет рыцарства с севера. Хью, я кажусь тебе стариком?

– Стариком, сэр? – Мальчик изумленно посмотрел на Филиппа. Дядя был совершенно серьезен, хотя похоже было, что он шутит.

– Мне тридцать семь. Многие в таком возрасте уже деды. А как по-твоему, тридцать семь – это много?

– Нет, – решительно ответил Хью и тут же смазал собственные слова, честно добавив: – По крайней мере, у вас нет такого живота, как у сэра Роберта.

– Ну, спасибо! Слава Богу, – у нас, недостойных, есть подходящие штаны.

Хью не понял шутки, но Филиппа это вполне устраивало.

В полной мере сознавая свою ответственность, Хью молча закрепил кольчугу на узких бедрах воина и потянулся за кирасой.

Небо прояснялось. Закончив одеваться, Филипп задул свечи и вышел наружу. В кармане камзола, слегка оттопыривая его, все еще лежали письма Ричарда. Филиппу не терпелось увидеть его и сказать, что он принимает дар. Впрочем, сначала надо было покончить с Тюдором. Так что письма подождут. Через несколько часов все будет позади, и тогда – вот тогда Филипп скажет свое слово.

Подойдя к королевской палатке, он увидел, что у входа собралось несколько человек. Там стояли Норфолк с сыном; комендант Тауэра Брекенбери, на худом лице которого застыло обычное для него бесстрастное выражение; Фрэнсис, Перси, Рэтклиф, Эштон и другие лорды с севера. Почти все они были знакомы Филиппу еще по Миддлхэму. Это сразу же навело его на мысль о Джеймсе Тайреле. Странно, что его не было здесь в такой день. Впрочем, король давно отдалил его от себя – теперь Тайрел был комендантом крепости в Кале. Ричард ничуть по нему не скучал. В памяти все еще живо стояло лицо начальника королевской стражи, когда Ричард изо всех сил ударил его в Ноттингеме. Это произошло вскоре после того, как утром к нему, спотыкаясь, подошел один паж. Лицо его было заплакано, а вывихнутая рука сильно распухла, хотя только вчера, когда этот мальчик шел к сэру Джеймсу исполнять свои обязанности, все было в порядке. Через несколько дней Тайрел был отстранен от дел и отправлен в Кале. Филипп был твердо уверен в том, что теперь уже бывший главный телохранитель короля именно его – и не без оснований – винит в переменах в своей судьбе. В глубине души Филипп даже жалел Тайрела, считая его безумцем.

Из палатки вышел Кендал. Он держал гусиное перо и таблички, что как-то не шло боевому офицеру в доспехах. Когда король посвятил его в рыцари и сделал своим личным секретарем, последовало много разговоров. Даже Фрэнсис высоко поднял брови и пробормотал, что еще не видел клерков в кирасе. Кендал первым из всех королевских секретарей стал полноправным членом тайного совета. Несмотря на столь необычный прецедент, он оказался в большей степени на своем месте, чем Кэтсби, который только и умел, что присматривать за порядком при дворе.

Кендал передал посыльному письма, и тот, пришпорив коня, поскакал в распоряжение лорда Стэнли. Разведка донесла, что Оксфорд поднимает своих людей.

– Эй, малышка, может, приляжешь рядом со мной? – пропел Фрэнсис слова из какой-то похабной песенки.

Наконец высоко, над головами взвился королевский штандарт.

– Готовы, господа? – негромко спросил Эштон, в это мгновение из палатки вышел Ричард.

Один за другим лорды подходили к руке короля, и с каждым он перекинулся словом. Филиппу досталась беглая улыбка. В ответ на замечание Фрэнсиса о том, что король выглядит усталым, тот непринужденно ответил, что слишком погрузился в раздумья и расплатой стала бессонная ночь. Брекенбери, подошедшему последним, Ричард протянул обе руки, и всем присутствующим показалось, что они что-то сказали друг другу без слов. Король отвернулся. Оруженосец протянул ему шлем. Конюх подвел коня. Филипп, стоявший ближе всех к королю, собрался было помочь ему запрыгнуть в седло, но Ричард на минуту задержался, перебирая вожжи. Затем сказал:

– При Барнете сподвижники отказали графу Уорвику в коне из страха, что он предаст их. Несмотря на это, они не переставая думали о том, каким способом он может скрыться.

Все так и застыли от изумления, и это почти развеселило Ричарда. Он оглядел оцепеневшие лица: это были люди с севера, большинство из них пришло к нему на службу по зову сердца, из любви, зародившейся еще в те годы, когда Ричард и сам жил на севере Англии. В других областях страны на его призыв мало кто откликнулся. Ричард это хорошо запомнил. В глазах своих ближайших боевых соратников он был скорее человеком-легендой, доблестным солдатом на службе у своего брата-короля. Но потом эта легенда рассыпалась на мелкие осколки, как рассыпается дурно отлитый – в грязной изложнице – и неправильно закаленный меч. Единомышленники Ричарда так и не смогли расположить свои сердца к человеку, который занял место мифа. Ричарда это немного забавляло. Он знал – да и как ему, любившему графа Уорвика, не знать, – что глину в золото не превратишь?

Высоко над деревьями запел жаворонок. Король вскочил в седло, свита пристроилась сзади. В авангарде королевского отряда шли Норфолк и Саррей. Немного к северу от центра расположения войск, где Норфолк провел минувшую ночь, авангард столкнулся с Нортумберлендом, который сказал, что ему, по-видимому, лучше не трогаться с места и приглядывать за сэром Уильямом Стэнли.

С вершины одного из Саттонских холмов было хорошо видно, как он выстраивает своих людей в колонну, держа путь на север, в обход сил Генриха Тюдора. Брат Стэнли повторил такой же маневр, но в южном направлении.

Ухмыльнувшись прямо в лицо Нортумберленду, Ричард согласился с его предложением. Он понял, что численность королевской армии стала на треть меньше. Все равно – она превосходила силы Тюдора.

К этому времени Норфолк быстро приближался к Амбьенскому холму, который угрожающе нависал над лагерем противника. Это создавало немалые дополнительные трудности Оксфорду, поспешно собиравшему у подножия разношерстную солдатню, из которой состояло войско Тюдора.

Норфолк применил тактическую хитрость и повел своих людей по крутому короткому склону, оставив место на гребне холма для короля, который возглавил резервные силы. В тот момент, когда Ричард внимательно следил за тем, как арьергард занимает боевые позиции, появился гонец от лорда Стэнли. В ответ на ясное указание короля – сформулированное на сей раз в более решительных, чем прежде, выражениях – соединиться с королевскими войсками, что только и может спасти его сына-предателя, лорд Стэнли высокомерно сообщал, что у него есть и другой сын.

– Правильнее было бы написать «приемный сын», – пробормотал Рэтклиф, не отводя взгляда от раскинувшейся внизу долины. Позади отрядов Оксфорда, на небольшой возвышенности, можно было разглядеть тщедушную фигуру Генриха Тюдора. Его окружала охрана – несколько сот человек. Побелев от ярости, Ричард круто развернулся. Рыцари из свиты короля, прочитав по его дрожащим от гнева губам невысказанный приказ, двинулись к сжавшемуся от страха Стрейнджу. Окруженный стражниками, он зарыдал и умоляюще протянул вперед руки. Ричард с минуту молча смотрел на него. Потом, презрительно приподняв верхнюю губу, молча отвернулся.

Далеко внизу пропели трубы, и первая вражеская колонна помчалась вверх по склону. В небо поднялась туча стрел – это начали действовать расставленные по флангам лучники Норфолка. До гребня холма донеслось эхо первого отчаянного столкновения. Сошлись две силы. Образовалась единая кривая линия фронта. Стало невозможно различить – где друг, где враг.

С вершины холма Ричард наблюдал за происходящим внизу. Он сразу догадался, что Оксфорд едва ли не все поставил на первую атаку. Немедленный и очевидный успех – вот его единственный шанс. Оксфорд отчетливо понимал, что в противном случае братья Стэнли ни за что не придут на помощь, несмотря ни на какие данные ему обещания.

Под давлением превосходящих сил противника Норфолк начал медленно отходить. Мгновенно оценив ситуацию, Ричард послал ему на помощь несколько сотен солдат из своего резерва, который и так был не слишком велик. Фронт выровнялся. На гребне холма раздался общий вздох облегчения.

Солнце поднялось уже довольно высоко. Летний жар становился невыносимым. Воины, схватившиеся в рукопашной, задыхались. Движения становились все более вялыми. Ричард мрачно кивнул Рэтклифу, тот двинул в бой новый отряд стрельцов из алебард. С оглушительным треском скрестились древки знамен Оксфорда и Норфолка. Вскоре на вершине королевского холма появился взмокший от пота гонец с известием о том, что граф Норфолк убит. Саррей заменил отца и встал во главе отряда. При свете безжалостного солнца было хорошо видно, как к северу от того места у подножия и на склоне холма, где не прекращалось сражение, вдруг зашевелились отряды сэра Уильяма Стэнли. Это была кавалерия. Стэнли двинул ее вперед, чтобы получше рассмотреть, что происходит на поле боя.

Ричард не отрывал взгляда от подножия холма. Оксфорд, воодушевленный победой над Норфолком, изо всех сил стремился развить успех. Откуда-то из самого пекла схватки появилось несколько человек. Они несли закованного в латы воина. За ними, не скрывая рыданий, шел мальчик-оруженосец. Отойдя немного в сторону, солдаты положили свою печальную ношу на землю и бегом вернулись в строй сражавшихся, который к этому времени безнадежно распался.

Выждав еще немного, Ричард спокойно сказал:

– Оксфорд почти выдохся. Подкреплений у него нет. – Оглянувшись на свой поредевший резерв, он кивнул герольду и приказал: – Отправляйтесь к милорду Нортумберленду и скажите, чтобы он начинал.

– С какой целью, милорд? – нетерпеливо спросил Фрэнсис, глядя вслед умчавшемуся гонцу. – У нас и своих сил хватит покончить с Оксфордом. Зачем доставлять удовольствие Нортумберленду?

– Хочу посмотреть, что он будет делать, – кратко ответил Ричард.

Ждать долго не пришлось. Граф Нортумберленд почтительно ответил, что ему следует оставаться на месте, чтобы следить за действиями сэра Уильяма Стэнли.

– Жалкий кастрат, – пробормотал Перси. Лицо его покрылось краской стыда: они были одной крови с этим человеком.

Один только Ричард сохранял полное хладнокровие. Он сосредоточенно рассматривал зазубренную и постоянно меняющую свои очертания линию, разделяющую враждующие стороны, время от времени переводя взгляд на длинную пустынную тропу, ведущую к небольшой возвышенности, где на фоне голубого неба развевался штандарт с изображением дракона. И не напрасно: вскоре туда проскакал герольд в ярко расшитом камзоле. Вне всякого сомнения, он мчался доложить Тюдору о смерти графа Норфолка. Вот он добрался до места, соскочил с коня и двинулся вперед.

Оруженосец, стоявший рядом с Ричардом, едва слышно прошептал:

– Ваше Величество, да ведь он приносит Тюдору клятву верности как королю.

Ричард обернулся было к одному из своих офицеров, но тот куда-то указывал пальцем. Король посмотрел в ту сторону, и какая-то искорка блеснула в его глазах.

– Ну что же, – медленно произнес Ричард, – придется ему за все заплатить.

К Ричарду подвели его боевого коня по кличке Белый Саррей. В резерве у короля оставалось не так уж много всадников. Но он надеялся, что их должно хватить для выполнения задуманного. Пусть эти «качели» у подножия холма не останавливаются как можно дольше. Пусть братья Стэнли без конца размышляют о том, когда же им следует вмешаться в сражение. На самом деле остается только одна возможность положить быстрый конец происходящему. Захватить Тюдора.

Приближенные молча окружили Ричарда. Им поспешно подвели коней. Король объяснил свой замысел. Со звоном опустились забрала. Филипп принял из рук оруженосца боевую секиру и, передав ее Ричарду, встал рядом с ним. Последним занял свое место в строю рыцарь, в руках у которого развевался королевский штандарт.

Возглавляемый Ричардом отряд неспешно двинулся вниз по склону. Фанфары молчали. Враг как можно позднее должен был узнать об истинных планах короля. Обогнув северное крыло фронта, Ричард и его спутники убедились в том, что Саррей свое дело знает. Двинулись дальше, и только тут раздался громкий фанфарный призыв. С неторопливой рыси отряд Ричарда резко перешел на быстрый галоп. Вверх взвились знамена – Перси, Ловела, Эштона, Брекенбери, Скроупа и даже скромный знак отличия сэра Джона Кендала. Перед ними открылась поросшая низким кустарником Редморская равнина. Справа и слева в настороженном ожидании застыли отряды братьев Стэнли, впереди – окружение Генриха Тюдора. На солнце слегка блестел его штандарт с изображением дракона.

Захваченная врасплох внезапной атакой охрана Тюдора подалась назад. Острый клин, состоявший из нескольких десятков рыцарей Ричарда, разрезал строй из не одной сотни человек. Белый Саррей и почти безоружный рыцарь с королевским штандартом в руках вырвались вперед.

Застывшая кавалерия братьев Стэнли слегка дрогнула, зашевелилась, а сэр Уильям, выехав на своем жеребце вперед, медленно поднял руку.

Филипп вовремя заметил это и, едва увернувшись от налетавшего навстречу вражеского всадника, бросил свою лошадь в сторону и закричал что есть силы:

– Ради Бога, Фрэнсис, скорее к королю! Стэнли двинулся вперед!

Но голос Филиппа потонул в топоте двухтысячной конной армады. Всадники в ярких камзолах вихрем промчались мимо, сметая на своем пути все препятствия, как обычно сметает солому сильным ветром. Филипп увидел, как падает с лошади Кендал, услышал, как Фрэнсис тщетно зовет рыцарей, отрезанных от своего повелителя. Далеко впереди мелькнул королевский штандарт. Знамя Тюдора было совсем рядом. Отчаянно пытаясь пробиться сквозь быстро смыкающийся строй врагов, рыцари Ричарда увидели: сверкнув, взлетела его секира и обрушилась на чью-то голову. Снова взлетела и снова ударила…

Путь преградила кавалерия Стэнли, а когда возник небольшой просвет, сверкающее лезвие исчезло. Алое с золотом знамя лежало на земле, как подрубленное деревце. В последний раз ослепительно сверкнул на солнце серебристый кружок – вспыхнул и упал на землю, оторвавшись от шлема, к которому был прикреплен.

Вслед за этим раздался многоголосый торжествующий возглас, взметнулся лес копий и секир, готовых сделать свое смертельное дело. Безоблачное небо вздрогнуло.

Налетали всё новые и новые всадники. Опьяненные победой, совершенно не обращая внимания на рассеянные остатки отряда Ричарда, они стремились пробиться к знамени Тюдора, около которого творилось что-то невообразимое. Вооруженный всадник рванулся было за ними, тщетно пытаясь пробиться сквозь плотную стену, но Филипп перехватил его.