Текст книги "Белый вепрь"

Автор книги: Мэриан Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Дорога из Глостера в Тьюксбери, если ехать спокойно, займет, подсчитал Филипп, примерно полдня, направление известно, так что проводник не нужен. Солнце пекло все сильнее, часов в десять они сделали небольшой привал, подкрепились хлебом, сыром и элем. Прошел, поигрывая кнутом, пастух: впереди него медленно двигалось стадо черных овец. Поднявшись на вершину холма, он помахал на прощанье незнакомым путникам. Вскоре мимо проскакал всадник, одетый в голубое и малиновое. Фрэнсис хотел было остановить его и разузнать, что нового, но тот и головы не поднял – так торопился куда-то, из-под копыт его лошади летели комья грязи.

После полудня путники въехали в Тьюксбери. За городской стеной все еще виднелись лагерные палатки, на некоторых домах белели сделанные мелом пометки, указывающие, где остановились офицеры. По улицам лениво бродили, сливаясь с местной толпой, лучники и стрелки из алебард{87}87
  Алебарда (фр.) – холодное оружие, длинное копье с насаженным боевым топором или секирой. Была на вооружении пехоты в XIV–XVI вв. как парадное оружие – до XVIII в.


[Закрыть]. Чем ближе к центру города, тем больше становилось народу, поэтому Филипп и Фрэнсис, передав поводья Трейнору, слезли с лошадей и пошли пешком. Вскоре они оказались на рыночной площади.

Именно отсюда, как стало ясно, медленно растекалась по улочкам толпа, хотя и здесь народу было немало: простые обыватели, владельцы трактиров, солдаты – кого тут только не было. Все о чем-то оживленно разговаривали. В центре площади стояла сколоченная на скорую руку плаха. Рядом с ней находились два помощника палача. Они оттаскивали обезглавленное тело последней жертвы. В сельской телеге, стоящей поодаль, были беспорядочно навалены тела и головы десятка казненных. Одна голова возвышалась над остальными, словно это была куча капустных кочанов. Филипп отвел глаза. Герцога Сомерсета среди казненных он не обнаружил. Фрэнсис, бросив на телегу беглый взгляд, тоже отвернулся. Но так болезненно на это реагировали далеко не все: группа ремесленников, стоявшая неподалеку, рассуждала о том, что интересно было бы теперь соединить тела с головами.

Чтобы пересечь площадь, Филиппу и Фрэнсису надо было пройти рядом с телегой. Толпа двигалась медленно. Идущий впереди мясник объяснял соседу: «После конца сражения Сомерсет со своими приближенными поскакал в Тьюксберийское аббатство, но король, сразу же помиловавший укрывшихся там простых солдат, к ланкастерским главарям остался непримирим. В течение десяти лет они смущали народ, подбивая на бунт и нарушая мир в королевстве. Эдуард долго был милосерден, но всякому терпению приходит конец: хватит. Суд над мятежниками вершили герцог Глостер и королевский конюший граф Норфолк».

Филипп слушал вполуха. Он понял теперь, что в основном привлекало внимание собравшейся публики: к зданию напротив, где все окна были забраны ставнями, медленно подъезжала закрытая карета. По обе стороны ее ехали всадники с копьями наперевес. Вот карета остановилась – толпа подалась вперед. Офицер соскочил с лошади, открыл дверцу, и в проеме показалась закутанная женская фигура. Офицер небрежно протянул руку: поколебавшись, женщина отбросила вуаль и ступила на землю.

Много лет назад, когда Маргарита Анжуйская, еще девочкой, приехала в Англию, чтобы стать женой Генриха Ланкастера, менестрели слагали гимны в честь ее необыкновенной красоты. Интересно, думал, глядя на нее, Филипп, помнит ли хоть кто-нибудь эти гимны сейчас. На какое-то мгновение она остановилась, обводя прищуренными глазами толпу зевак: в конце концов взгляд ее остановился на возвышающейся в отдалении колокольне аббатской церкви. Казалось, она упирается прямо в небо. До Филиппа снова долетел голос мясника: «Говорят, Эдуард разрешил похоронить принца Ланкастера прямо здесь». Подобие судороги прошло по лицу Маргариты. Она опустила вуаль и поспешила войти в дом.

Разочарованная толпа начала расходиться. Филипп осмотрелся по сторонам, пытаясь сообразить, где же может быть Ричард: ему показалось, что где-то в дальнем углу площади мелькнуло лицо Роберта Перси. Филипп двинулся было в том направлении, но Фрэнсис схватил его за локоть. Филипп обернулся: Фрэнсис не отрываясь смотрел на голову в телеге палача. Отсюда она уже не напоминала капустный кочан: в волосах была видна засохшая кровь, глаза – слепо устремлены вверх, к солнцу.

– О Боже мой, – выдохнул Фрэнсис. – Ведь это же дядя моей жены, лорд Тэлбот.

Глава 8

Двое всадников остановились на лесистой вершине холма, под ними был замок Тэлбота. Рядом с ним расстилались поля, там и сям виднелись разнообразные постройки. Весенний день подходил к концу, приближались сумерки. Кое-где овцы продолжали лениво щипать траву, щебетали, устраиваясь на ночлег, поздние птахи.

Фрэнсис глядел вниз, не говоря ни слова и рассеянно поглаживая гриву коня. Он выглядел растерянным и убитым. Всю первую половину дня Фрэнсис думал лишь об одном: как бы быстрее добраться до места и первым, пока другие не успели, сказать Анне, что ее дядя мертв, но сейчас, когда Тьюксбери остался далеко позади, у него словно гири на ногах повисли. Он ощущал себя чужим и ненужным – словно праздный гуляка в доме, где поселилось горе.

Интересно, размышлял Филипп, знал ли Глостер, что так будет, когда разрешил им уехать из Тьюксбери. В Лондон, по словам Ричарда, он вернется не сразу, а пока, вместо того чтобы болтаться без дела рядом с ним, Филипп может помочь Фрэнсису уладить свои дела. Филипп хотел было отказаться – ну как же так, он столь многим обязан милорду герцогу, тот всегда так добр, вот и теперь отпускает, но Глостер холодно прервал этот бессвязный поток благодарностей. Ни сейчас, ни в Лондоне Филипп ему не нужен, а Фрэнсису будет с ним лучше. Разговор был коротким, и Филипп вспомнил о нем только несколько часов спустя.

В воздухе пряно пахло клевером, легкий ветерок приятно ласкал их лица. Фрэнсис тронул коня, они стали спускаться.

В доме стояла полная тишина. Стайка уток беспризорно устроилась на траве, прямо у пруда. В кузнице никто не работал, мехи были задуты. Фрэнсис огляделся по сторонам – пусто. Нахлынули воспоминания: огромный и ставший вдруг таким холодным дом отца в Минстер-Ловеле, тревожные перешептывания, сдавленные рыдания матери, и он сам, шестилетний, слушает рассказ о том, как было проиграно сражение где-то в Йоркшире. Джона Ловела привезли из Таутона еще живым, но для его сына в тот день очень многое кончилось…

Едва всадники спешились, как появился мальчишка-конюх и с интересом стал разглядывать их. Фрэнсису его лицо показалось незнакомым: для такой работы он был слишком юн, наверное, никого больше не нашлось – остальные ушли с владельцем замка. Двор был пуст и, возможно, поэтому казался еще больше. Швырнув вожжи конюху, Фрэнсис отрывисто спросил:

– Где хозяйка? – Можно не любить леди Тэлбот, но права ее уважать надо.

Лицо мальчика словно сморщилось, выражая испуг и недоверие.

– Она умерла… когда рожала. Похороны были в прошлую пятницу. В доме только молодая госпожа и… – Но Фрэнсис уже его не слышал.

В доме не было ни души: трудно поверить, что здесь вообще кто-нибудь живет. В большом зале Фрэнсис остановился и принялся оглядываться по сторонам. В дальнем углу начиналась лестница, ведущая в верхние комнаты. Взгляд Фрэнсиса уперся в стену – где-то между лестницей и дверью слева, которая вела в салон. Решив начать свои поиски именно с него, Фрэнсис в сопровождении Филиппа направился туда. В это время где-то скрипнула дверь и на лестнице послышался шорох юбок.

Лестница круто поднималась вверх, уходя через высокую арку к верхним комнатам. Женщина остановилась на повороте, подбирая юбки; мешал живот, да и лестница была слишком крутой. Заходящее солнце усеяло холл длинными тенями. Фрэнсиса, стоявшего у лестницы, почти не было видно.

– Анна! – негромко воскликнул он и бросился наверх.

Какое-то время оба не могли произнести ни слова. Она вцепилась ему в плечи, тесно прижалась к нему – Фрэнсис чувствовал, как ее тело содрогается от рыданий. Он сам не мог заставить себя открыть рот и рассказать обо всем, что случилось. Казалось, это в другой жизни он торопился стать первым, кто сообщит ей о горе и невольно добавит к прежним несчастьям новые.

Постепенно успокаиваясь, она потерлась щекой о его плечо.

– Ты, наверное, знаешь… слышал, что тетя умерла? Вчера неделя как мы ее похоронили, вместе с маленьким, а потом приехал гонец из Тьюксбери… – Она подняла на Фрэнсиса заплаканные глаза. – О Боже, что же будет с дядей?

Он отвернулся, чтобы не смотреть ей в глаза.

– Не будет, любимая, – уже было. Все кончено. Вчера. Пожалуйста, родная, прошу тебя, не надо думать об этом, все равно ты уже ничего не можешь для него сделать.

Ему казалось, что выразился он с достаточной ясностью, почти безжалостно, но, к его удивлению, она так ничего и не поняла.

– Вчера? Но ведь сражение было раньше. Он что, ранен и умер от раны?..

Фрэнсис пытался найти слова, а они все не находились, любое было подобно камню. Застыв и лишь слегка поглаживая ее по волосам, он не расслышал сначала шороха наверху – кто-то спускался, опираясь о перила. Зазвучал голос – слова были подобны крупным каплям холодной воды, падающим на голову:

– Анна, нельзя же быть такой жестокосердной. Ты что, разве ничего не знаешь? Он хочет сказать, что лорд Тэлбот мертв – победители повесили его, кастрировали, а потом разрезали на части, как барана. Это вы хотите сказать, Ловел?

Фрэнсис вскинул голову. Хамфри Тэлбот, бледный как смерть, стоял, перегибаясь через перила. Правая рука была крепко прибинтована к груди, при этом кисть болталась как бы сама по себе. В левой он держал меч, которым явно не мог воспользоваться.

– Это неправда, Тэлбот. Зачем вы лжете, ведь от этого ей только хуже, – не двигаясь с места, произнес Фрэнсис.

– Неправда? Ну так скажите нам правду. Ему что, была дарована легкая смерть? Давайте, давайте, рассказывайте. Кто вынес ему приговор? Кто был палачом? Или, может, вы хотите, чтобы я сам назвал имена ваших друзей?

Фрэнсис чувствовал, что Анна дрожит всем телом. Он еще крепче прижал ее к себе и заговорил, не переставая поглаживать бедняжку по голове:

– Приговор вашему отцу, Тэлбот, вынес констебль Англии. Это его обязанность – карать врагов короля.

Хамфри повис на перилах.

– А как зовут констебля, Ловел? Ведь, насколько я помню, вы к нему очень хорошо относитесь. Вы уже сказали об этом моей кузине?

Анна, словно очнувшись от глубокого сна, попыталась высвободиться из объятий Фрэнсиса и взглянуть в глаза мужа.

– Анна, судил твоего дядю герцог Глостер. Вина была доказана, и король потребовал смертной казни. У герцога не было выбора. Сегодня утром я с ним разговаривал, и он попросил передать, что готов помочь чем угодно, стоит тебе только попросить. И это не просто слова. Право, он будет другом нам обоим.

– Ты с ним говорил, – эхом откликнулась Анна. Она снова, неуклюже – живот мешал – попыталась оттолкнуть его, но Фрэнсис упорно удерживал ее. – Ты с ним сегодня говорил, целовал ему руку, благодарил за доброту…

– А что мне, собственно, еще оставалось? Он служит королю, в точности так же, как твой дядя служил Сомерсету. Разве я могу его за это винить? – Фрэнсис начинал злиться, так как знал – вернее, думал, что знает, – что Анне надо, и старался самого себя убедить, что желания эти – чистое безумие. Но Анна и не думала его ни о чем просить, она просто не спускала с него глаз, словно пыталась до конца понять его, а когда вновь заговорила, Фрэнсису пришлось напрячься, чтобы расслышать, – так тих был ее голос.

– И в самом деле, чего тебе его винить? Наоборот, тебе надо на колени перед ним стать – ведь от этого тебе сплошная выгода.

– Выгода? – От изумления Фрэнсис даже поглупел. – Какая выгода, Анна? – медленно проговорил он.

– Ну как же, ведь тебе автоматически переходят все земли дяди. Затем-то ты и приехал, верно? – осмотреть свои новые владения. Твоему королю нужен здесь надежный человек. Не может быть, чтобы ты не подумал об этом, поспешая в Тьюксбери; а кто может быть надежнее тебя – человека, который так быстро забыл все то, что отстаивал с оружием в руках твой отец? И вот теперь все твое – мое приданое, которое, должно быть, всегда казалось тебе слишком маленьким, разве сравнишь с тем, что бы ты мог получить, не води твой король дружбу с моим отцом, в знак которой и был мне выбран богатый муж… Приданое и много чего еще, включая и долю моего кузена. Они тебе сами все предложили или пришлось просить?

Фрэнсис не мог ничего сказать. Какая-то не атрофированная еще часть мозга отчаянно бунтовала, пытаясь найти слова протеста. А если не помогут ни слова, ни живые свидетели, само время разоблачит эту ложь. Но это когда еще будет, а пока язык отказывался повиноваться. Она считает, хочет считать, что все именно так и обстоит, – вот единственное, что имеет значение. Всего несколько коротких месяцев прошло – и как же исказился в глазах Анны его образ.

Он почувствовал, что она задрожала, ее пальцы впились ему в плечи. Фрэнсис мягко отстранил жену, отступил на шаг. Филипп, стоявший позади, направился к выходу – со двора донесся конский топот: это из Тьюксбери вернулись слуги, которых они обогнали по пути. Но Фрэнсис ничего не слышал. Взгляд его был прикован к человеку на лестнице.

– Это ваша работа, Тэлбот. Вы что же, думали, я не пойму?

– Фрэнсис, он ранен, – негромко, но настойчиво произнес Филипп.

– Тем хуже для него. – Фрэнсис даже не повернулся. Глядя на меч, беспомощно болтающийся у Хамфри в руке, он начал искать на поясе нож. Еще шаг вверх по лестнице – и Фрэнсис уловил сзади чье-то быстрое движение. Его крепко схватили за запястье, стараясь вырвать оружие. Опять-таки не глядя, он освободился.

– Не вмешивайтесь, Филипп!

Он изо всех сил сжал кулаки и случайно попал локтем во что-то мягкое. Не раздалось ни звука, но Фрэнсис и так понял, что натворил. Он круто повернулся и, выронив из рук нож, увидел, как Анна скатилась с лестницы, пересчитав все ступеньки. Она лежала неподвижно, полуприкрыв лицо рукой: виден был только след от удара.

Филипп подоспел к ней раньше всех. Фрэнсис через секунду был рядом. Отстранив кузена, он стал на колени посмотреть, что случилось, и тут же почувствовал на плече руку Хамфри.

– Убирайтесь отсюда, Ловел! Вам что, мало того, что вы уже натворили?

Фрэнсис пропустил эти слова мимо ушей. Он сражался с тесемками и застежками на платье Анны. Некоторые сплелись в узел, так что ему пришлось рвать тесьму. Пальцы его дрожали.

– Позовите служанок, Тэлбот. Я отнесу ее наверх.

Хамфри опустился на колени рядом с Фрэнсисом и взял Анну за руки. От лица у нее отхлынула кровь.

– Если она умрет, я убью вас, Ловел. Попомните мои слова, – прошипел он.

– Позовите служанок, идиот, – подняв голову, негромко повторил Фрэнсис. – Наши счеты мы уладим потом, об этом не беспокойтесь.

Тут Анна всхлипнула и зашевелилась. Она непонимающе посмотрела на Фрэнсиса и слабо оттолкнула его; он поднял ее на руки:

– Тихо, тихо, любимая. Я отнесу тебя в постель.

Она снова попыталась оттолкнуть его, но безуспешно. Анна разрыдалась, стиснула руки. Хамфри поглаживал ее пальцы, бормоча что-то успокаивающее.

– Черт побери, Тэлбот, – взорвался Фрэнсис, – вы что, здесь целую вечность собираетесь торчать? Разве не видно, что происходит?

Не выпуская Анну из рук, Фрэнсис попытался подняться. Она потянулась к кузену, двинувшемуся было наверх:

– Хамфри… Хамфри, не надо…

У нее перехватило дыхание. На месте, где волосы прилипли ко лбу, образовалось ржавое пятно.

Хамфри склонился над ней.

– Да, дорогая?

– Пожалуйста… Пожалуйста, пусть он ко мне не прикасается.

В напряженной тишине послышались шаги – к холлу шел Уилл Паркер. С величайшей осторожностью Фрэнсис нагнулся и опустил Анну точно на то место, где она лежала. Поднявшись, он обежал комнату невидящими глазами: в них застыло какое-то странное выражение – то ли страха, то ли отчаяния, то ли боли. Точно такое выражение Филипп уловил однажды во взгляде одного канонира{88}88
  Канонир (фр., воен.) – младший чин в артиллерии, соответствующий рядовому в пехоте, в буквальном смысле – «пушкарь».


[Закрыть] из Уэльса. Осколком разорвавшегося неподалеку ядра ему оторвало руку – в первый момент он не понял, что произошло. Заскрипела дверь, и, не оборачиваясь, Фрэнсис резко бросил через плечо:

– Паркер!

Анна беспокойно зашевелилась на полу, бесшумно глотая слезы. Оруженосец не мог скрыть испуга на обычно веселом лице. Он быстро подошел к Фрэнсису.

– Случилось несчастье. Прошу вас отнести мою жену в спальню. Господа покажут вам дорогу.

Фрэнсис прошел к длинному столу под навесом и встал, повернувшись спиной к лестнице; оруженосец поднял Анну и следом за Хамфри стал подниматься по лестнице. Наверху хлопнула дверь, несколько минут спустя она открылась вновь, из комнаты вышел Паркер. Послышался голос Хамфри, он звал на помощь. Перепуганная горничная скатилась с лестницы, вылетела на кухню и тут же вернулась с тазом воды. Фрэнсис все еще стоял у стола, упершись ладонями в крышку. Метнув на него неприязненный взгляд, горничная побежала наверх. Вновь хлопнула дверь, и воцарилась тишина.

Ребенок родился поздно вечером. До этого дом словно вымер. Слуги давно пошли спать, а из-за закрытой двери наверху не доносилось ни звука. Беспокойно меряя шагами гостиную, Филипп с трудом удерживал себя от того, чтобы вернуться в холл, где виднелась фигура кузена: тот стоял у высокого узкого окна, отрешенно глядя на полную луну. Казалось, он совершенно ушел в себя: бросая на него взгляд, Филипп всякий раз тут же отворачивался.

Около десяти вечера из комнаты Анны вышел Хамфри и позвал Фрэнсиса. Тот резко обернулся, поднял голову и пошел наверх.

Филипп продолжал расхаживать по гостиной. Комната радовала глаз. Один ее угол был целиком занят огромной кроватью под балдахином. Тут смутно маячил призрак покойной леди Тэлбот. Вдоль стен стояли буфеты с тарелками, кувшинами, солонками. Здесь был стол – за ним собиралась семья, когда в доме не было гостей или хотелось домашнего уюта. Повсюду виднелись ясные следы недавнего прошлого. Филиппу захотелось пить, и испуганный слуга быстро принес кувшин. Покрывшись от слабости потом, постоянно потирая вдруг заболевшее плечо, гадая раздраженно, сколько еще это может продолжаться и когда же он наконец станет полноценным человеком, Филипп потянулся к кувшину. В нем оказалось вино, которого он вовсе не хотел. В этот момент за спиной послышались шаги Фрэнсиса. Филипп резко обернулся.

– Да, все позади. – Фрэнсис прошел в середину комнаты, остановился на мгновение, затем отошел к резному туалетному столику напротив обеденного стола – там стояли, отражая пламя свечи, серебряные блюда.

– С Анной, говорят, все будет в порядке. Это была девочка.

– Фрэнсис. – Филипп потянулся было к напрягшемуся плечу кузена, но, не встретив ответного движения, остановился. – Даже не знаю, что и сказать.

– А что тут говорить? Да и не надо никаких слов – я и так уже достаточно наслушался. – Фрэнсис поднял глиняную миску, ковыряя зазубрину на месте отколовшегося куска. Поставив ее на место, он спокойно сказал: – Что же, здесь нас больше ничто не удерживает. Не возражаете, если я скажу Грегори, что утром мы уезжаем? – Лицо его напоминало маску. Филипп помолчал немного, напрягая усталые мозги. Он хорошо понимал, что неверное слово может все испортить, но, как назло, только такие слова и лезли в голову.

– Боюсь, что придется немного задержаться, – вымолвил он наконец. – Глостер дал мне поручение, но даже независимо от этого он не ждет нас в Лондоне так быстро, а при нынешнем положении дел – тем более.

– Возможно. Однако же жена сказала, что не может долее переносить моего присутствия и я очень обяжу ее, если покину дом. Полагаю, это самое малое, что я могу для нее сделать.

– Фрэнсис, помилосердствуйте, – негромко проговорил Филипп.

– Она потеряла тетю и дядю, да вообще все, к чему привыкла: в течение нескольких часов она испытывала такую боль, о которой мы с вами даже догадаться не можем; ребенок родился мертвым… И я в этом виноват. Это мне уже объяснили, так что можете не повторяться. – Колеблющееся пламя свечи неожиданно наклонилось и высветило застывшее лицо Фрэнсиса; когда он вновь заговорил, голос его дрожал: – Филипп, это же была чистая случайность. Я думал, это вы сзади стоите. Вы же верите мне, правда?

– Ну разумеется. Чего мучить себя глупыми сомнениями? Разумеется, я знаю, что это случайность, и Анна тоже знает.

– Знает? – с трудом выговорил Фрэнсис. Боль и отчаяние так явственно выражались на его лице, что, казалось, впечатались в кожу. Филипп взял безвольно повисшую руку кузена и громко проговорил:

– Конечно знает, лучше других знает, уверяю вас. Неужели вы еще не научились различать голос ее кузена?

Фрэнсис промолчал. Внезапно он поднял голову, прислушиваясь к чему-то: наверху негромко хлопнула дверь. Подождав немного, он подошел к порогу гостиной и посмотрел на лестницу.

– Тэлбот!

Сначала никто не откликнулся, потом на лестнице послышались шаги. Фрэнсис подождал немного и вернулся к туалетному столику, поглядывая на дверь. Через минуту вошел Хамфри. Едва переступив порог, он остановился, глядя то на Филиппа, то на Фрэнсиса. Хамфри совсем побледнел, у глаз и рта залегли глубокие морщины, каждый шаг давался ему с трудом. Тем не менее в его взгляде читался холодный вызов.

Ощущая это окончаниями своих обнаженных нервов, Филипп подумал, что напрасно Хамфри принял позу последних гладиаторов Древнего Рима. Фрэнсис, неторопливо разминая свечу на столике, внимательно смотрел на него. Казалось, он был совершенно спокоен, но Филипп видел его глаза. Словно случайно он подошел к столику и взял оставленный там бокал с вином.

Помолчав немного, Фрэнсис заговорил:

– Входите же, Хамфри, что вы там болтаетесь у входа? Вы прямо как невеста, что не решается переступить порог брачной комнаты. Я ведь обещал, что мы с вами потолкуем. Только не надо перекрикиваться через всю комнату.

Хамфри подозрительно посмотрел на Фрэнсиса и не тронулся с места. Меча у него не было, но левая рука непроизвольно тянулась к левому боку, где висел забранный в ножны короткий кинжал. Натолкнувшись на насмешливый взгляд, он остановился, так и не добравшись до цели.

– Я бы на вашем месте поостерегся, мой рыцарь. Вы попали в невыгодное положение: одна здоровая рука против двух моих, и нет более дамы, что могла бы стать вам защитой.

– Оставьте мою кузину в покое, Ловел, – едва слышно проговорил Хамфри. – Отныне и навсегда вам не должно быть до нее никакого дела.

– В самом деле? – Фрэнсис сдвинул брови. – Что же, может, и так, но вам-то какой от этого прок? Через день-другой, полагаю, вам будет до нее еще меньше дела, чем мне.

– О чем это, дьявол вас подери, вы толкуете? – Но в голосе Хамфри было больше растерянности, чем злости. Бледное, особенно по сравнению с огненно-рыжими волосами, лицо его выдавало бесконечную усталость и лихорадочную работу мысли. Неприятно улыбаясь, Фрэнсис заметил:

– Ну и тугодум же вы. Вы что же, забыли, на чьей стороне были в Тьюксбери? Это называется предательством, дурачок, а за предательство надо платить. – Хамфри открыл было рот, но так и не произнес ни слова. Фрэнсис дал ему немного времени, чтобы оценить ситуацию, и пояснил: – Вы никогда не сидели в тюрьме, Тэлбот? – Не дожидаясь ответа, Фрэнсис продолжал: – Ну да ничего страшного. Можете расспросить Гарри Перси, если найдете его, что маловероятно. Он едва ноги унес от Нортумберленда – поди поймай его теперь. А жаль – Перси бы немало интересного мог вам рассказать – как-никак провел после Таутона девять лет в тюрьме и вышел только потому, что на севере уж слишком большой шум подняли. О вас-то вряд ли будут так хлопотать, Тэлбот. – Фрэнсис умолк, улыбаясь сам себе. – Забавно, знаете ли. Как подумаешь, скольких людей помиловали, так вас прямо-таки жалко становится. Видите ли, вы чересчур богаты, а отец ваш был чересчур ланкастерцем, чтобы король и на вас распространил амнистию.

Он прошел вдоль стола, налил в бокал вина и поднес к губам, затем стал смотреть на Тэлбота сквозь стекло. Рядом стоял подсвечник, в глазах Фрэнсиса заплясали искорки от пламени.

– Довольно, Фрэнсис, – спокойно сказал Филипп. – Свое вы получили – и хватит.

– Одну минуту, кузен, я еще не закончил. К тому же ему самому интересно, разве не видно? – Фрэнсис отхлебнул вина, поставил бокал на стол и продолжал, тщательно подбирая слова: – Конечно, Тауэру можно найти замену. Не думали об этом?

– Что вы имеете в виду? – Тэлбот сдвинул брови.

– Сейчас объясню. Раньше, чем завтра-послезавтра, вас здесь искать не будут. Если уедете сегодня же вечером, к четвергу достигнете побережья, а когда нападут на след, уже будете приближаться к Франции. – Фрэнсис со злорадным удовлетворением посмотрел на измученное лицо Тэлбота. – Такой вот выбор, Хамфри. Согласен, не слишком приятный; После стольких лет безмятежной жизни придется просить кусок хлеба. Тауэр, может, даже чем-то лучше, по крайней мере, там вы не будете голодать; правда, через несколько лет покажется, наверное, тесновато. Так или иначе, решать вам. По мне – что гнить в Тауэре, что голодать во Франции – все одно. Я, во всяком случае, думая о вас, буду спать спокойно.

Облизав внезапно пересохшие губы, Тэлбот проговорил без всякого выражения:

– Это уж точно. Как ни повернись, земли моего отца теперь ваши.

Фрэнсис пристально посмотрел на него и, помолчав немного, заговорил почти шепотом:

– Этого, на вашем месте, я бы не повторял.

Натянутый как струна, чуть не до крови впиваясь ногтями одной руки в ладонь другой, Тэлбот смело встретил взгляд Фрэнсиса:

– Думаете, я не понимаю, что вам нужно? Вы хотите, чтобы я очистил место – понятно зачем. Вы бы с величайшей радостью передали меня в руки своих друзей, если бы были уверены, что они этого хотят. Но вы не уверены и потому стремитесь избавиться от меня другим путем.

– Положим, так, – с улыбкой согласился Фрэнсис. – Только смотрите, коли захочется проверить, говорю ли я правду, как бы поздно не было.

В саду осыпались цветы вишни, в трубе завывал ветерок, огонь в камине поднимался и замирал, дрова громко потрескивали. Сцепив пальцы, Хамфри смотрел на пламя. Расчет, страх, тоска – все это с предельной ясностью выражал его взгляд. Филипп с трудом сдерживался, чтобы не вмешаться, испытывая при этом стыд оттого, что остается в стороне. Сморщенное лицо Хамфри Тэлбота напоминало лицо больного ребенка. Он ослабел от раны, повязка была наложена явно неопытной рукой. Может, Анна? Да, наверняка она. И бедняга проделал такой долгий путь от Тьюксбери с больной рукой, чтобы все кончилось вот так. Филипп глубоко вздохнул, и Хамфри, кажется, впервые заметил, что он здесь. Поколебавшись, Хамфри медленно пересек комнату.

– Мы незнакомы, но я немного слышал о вас. Вы ведь Филипп Ловел? – Не дожидаясь ответа, Хамфри продолжал: – Что ж, ничего не поделаешь, на сей раз он меня достал. Здесь я не могу оставаться, риск слишком велик, и он это знает. Ладно, вам до этого, разумеется, нет дела. В наше оксфордское поместье, когда я там был, заезжали иногда люди из Уэльса, и от них я слышал, что вы умеете держать слово. А я могу на него положиться?

– Не вмешивайте в это дело моего кузена! – резко оборвал его Фрэнсис. – Он здесь совершенно ни при чем. – В голосе Фрэнсиса звучали металлические нотки, но Хамфри даже не обернулся.

– Могу? – настойчиво повторил он.

Испытывая нечто среднее между жалостью и неприязнью, Филипп сказал:

– Не понимаю, как вы можете ожидать от меня каких-то обещаний.

– Не понимаете? Разве вы не видели его сегодня? – Рыжеволосый юноша побелел – смысл сказанного не оставлял сомнений.

– Поберегитесь, Тэлбот. – Филипп не сводил глаз с Фрэнсиса. Стоя в нескольких шагах от них, он судорожно сжимал в пальцах массивный бокал. Не обращая внимания на предупреждение, Хамфри схватил Филиппа за руку.

– Обещайте мне… – с болью проговорил он, – обещайте, что не дадите ему… – голова его непроизвольно дернулась, – сделать моей кузине ничего дурного. Она плохо себя чувствует, и вы знаете почему, и если он снова поднимет на нее руку…

Он остановился на полуслове, Фрэнсис беззвучно набросился на Тэлбота, пальцы сомкнулись на шее раненого, скамейка для ног с грохотом повалилась на пол. Филипп непроизвольно крикнул, и звук его голоса, подобно удару кнута, оборвал сдавленный крик боли. Одним прыжком Филипп преодолел стол, схватил бокал и изо всех сил ударил кузена по руке. Хамфри почти потерял сознание, ловя воздух, он услышал, как Фрэнсис грубо выругался, его хватка ослабла. Хамфри поднялся, неверными шагами подошел к стене и, обессилев, прижался к буфету, Фрэнсис, побелев от ярости, обернулся к кузену. Тяжело дыша, они мерили друг друга взглядами, в конце концов, густо покраснев, Фрэнсис отвел глаза.

– Пусть он убирается отсюда, Филипп, – хрипло сказал он и, не поворачиваясь, отошел к окну. Хамфри стоял, облокотившись здоровой рукой о буфет. Когда Филипп заговорил, он поднял голову.

– Сэр Хамфри, вам лучше уехать. Ваше предположение оскорбительно и для моего родственника, и для меня. К тому же благополучие Анны Фитцхью – это совершенно не ваше дело. У нее есть отец и братья, поэтому в случае чего вступиться будет кому. Если вам от этого легче, могу обещать, что свяжусь с ними.

Хамфри выпрямился и откашлялся. С трудом взяв себя в руки, он сказал:

– Мне надо повидаться с Анной. Попрощаюсь – и сразу уеду. А вы – вы пошлете гонца в Равенспур? Заранее признателен – и прощайте. – Он неуверенно двинулся к двери, переступил через порог и пересек холл. Вскоре на лестнице послышались шаги.

Филипп плотно закрыл дверь и подошел к окну. Облокотившись о подоконник, Фрэнсис равнодушно посмотрел на него. Он скрыл, что повредил кисть руки, однако Филипп еще раньше заметил, как Фрэнсис ощупывает ее.

– Ну-ка, дайте взглянуть, – коротко произнес он.

Фрэнсис засопротивлялся было, но тут же уступил. Филипп ощупал опухоль, согнул руку в суставе и заметил:

– Кость цела, но день или два руку надо поберечь. – Филипп действовал быстро и умело. Фрэнсис молча ждал, пока он закончит. Наконец Филипп отпустил руку, Фрэнсис прижал ее к стене. Дыхание его стало тяжелым, взгляд затуманился – видно было, что ему очень больно. Фрэнсис подошел к окну и стал смотреть.

Филипп вернулся к столу и принялся резать оставленный кем-то хлеб.

– Хорошо, что Глостер дал нам людей, – заговорил он как бы между делом. – Завтра пошлю кого-нибудь с письмом к нему. Надо решить также, когда вашу жену можно перевозить – и куда. Здесь она одна не может оставаться, и к тому же, насколько я понимаю, это сейчас собственность короны. – Филипп намазал хлеб маслом, сверху положил немного мяса. – Вообще-то естественнее всего в данной ситуации было бы отправить ее к родителям, если только Анну не хотят держать отдельно от них. К сожалению, вряд ли, во всяком случае в течение ближайших нескольких лет, родные Хамфри Тэлбота встретят вас как дорогого гостя. Я имею в виду то, что случилось сегодня.