Текст книги "Белый вепрь"

Автор книги: Мэриан Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Она и не думала, что прикосновение мужских рук может быть таким разным. Сначала она буквально оцепенела, будто ее, обдали холодом, потом, уловив его взгляд, покраснела до корней волос. Пытаясь прикрыть грудь вуалью, Маргарэт вдруг выпустила ее из рук, рванулась было поднять, но Эдуард уже начал непринужденно поигрывать звеньями золотого ожерелья, украшавшего шею женщины.

– Занятная безделушка, – сказал он и отвел руку. Мэг напряженно выпрямилась, и, пока искала подходящие слова, Эдуард крепко обнял ее за плечи.

Маргарэт попыталась освободиться:

– Ваше Величество, это какая-то ошибка, я вовсе не имела в виду…

Эдуард засмеялся. Рука его скользнула за вырез платья и прижалась к груди молодой женщины.

– Красавица моя, мне еще не встречались женщины, которые поначалу… имели бы в виду. Тихо, тихо, моя славная, этот ротик явно предназначен для поцелуев…

Маргарэт молча сопротивлялась. Ей стало страшно. Движением опытного ловеласа король поднял ее подбородок, но внезапно отпустил. Позади послышались чьи-то шаги.

Не веря в свое избавление, Маргарэт резко откинулась назад. Эдуард на мгновение застыл, потом обернулся и резко произнес:

– Вы крайне не вовремя, сэр Филипп.

Удивленный и смущенный, Филипп остановился в нескольких шагах от них, затем подошел и опустился на колено.

– Тысяча извинений, Ваше Величество. Дело в том, что я искал самую жестокосердную даму во всей Бургундии. Никак не ожидал найти ее в обществе Вашего Величества.

Король с усмешкой посмотрел на Филиппа.

– Тем не менее это так, – сказал он. – Мадам, подобно библейскому Давиду, исчисляет свои жертвы десятками тысяч{100}100
  «…подобно библейскому Давиду, исчисляет свои жертвы десятками тысяч» – Имеется в виду Давид, царь Израильско-Иудейского государства (X в. до н. э.), ветхозаветное повествование о котором придало ему черты эпического героя, царя-воителя, а последующая иудаистическая и христианская традиция связала с ним мессианские чаяния. Согласно ветхозаветному повествованию, пастух Давид появился при дворе израильско-иудейского царя Саула и сначала пользовался его благосклонностью. Он был пожалован в царские оруженосцы, прославился в боях с филистимлянами. Вскоре Давид стал любимцем народа. Когда Давид и Саул возвращались с очередного сражения, народ говорил: «Саул поразил тысячи, а Давид – десятки тысяч».


[Закрыть].

– Воистину так, Ваше Величество.

Наступило молчание. Любой другой на его месте немедленно удалился бы, но Филипп, судя по всему, был безнадежен по части знания этикета. Вновь обернувшись к соседке, Эдуард повелительно бросил через плечо:

– Позвольте пожелать вам всего доброго, сэр Филипп, и – до лучших времен. А пока, боюсь, Бог не на вашей стороне.

Сказано было яснее ясного, но Филипп не пошевелился.

– Ваше Величество, – протянутая в отчаянии рука остановила короля, готового уже оборвать наглеца. – Ваше Величество, отдаю себя на ваш суд. Право, я оказался в ужасном положении. Уже час прошел, как мадам велела мне пригласить ее на танец, и музыканты все еще настраивают инструменты. Я дал ей слово, теперь я раб ее. Неужели мне предстоит сделаться клятвопреступником? – Эдуард резко обернулся, словно не веря ушам. Он был явно в ярости, но по лицу Филиппа по-прежнему блуждала обезоруживающая улыбка. – Сир, вы для всех являетесь образцом истинного кавалера. Прошу вас быть моим судьей.

Маргарэт вскочила и умоляюще вытянула руки:

– Ради Бога, сир, не обращайте внимания на то, что он говорит. Он либо обезумел, либо просто пьян…

Голос ее осекся, и Маргарэт разрыдалась. Не обращая на нее внимания, Эдуард медленно проговорил:

– Да, Ловел, в настойчивости вам не откажешь.

Почти непроизвольно он скосил глаза на женщину, буквально побелевшую от страха. Право же, скроена она была ладно – стройная фигура, точеное лицо и прямой, искренний взгляд. И как-то особенно явственно король ощутил груз прожитых лет. Позади остались времена, когда, надев маску, он тайно вышагивал по Лондону, подвергая испытанию целомудрие многочисленных жен. Но тело повиновалось ему все хуже, и от многих жизненных радостей приходилось уже отказываться.

Он снова посмотрел на Маргарэт, все еще молившую его взглядом о пощаде, и губы его искривились. Он всегда дорожил репутацией галантного кавалера. Помимо всего прочего, Маргарэт – жена Эрара Де Брези. Так что вполне вероятно, сопротивляется она искренне. Прижав палец к подбородку, он непринужденно сказал:

– Красавица, вы дали обещание, и интересы чести заставляют меня отступить.

Филипп, ничем не выдавая своей радости, распрямился и протянул руку:

– Мадам?

Рука у него была совершенно ледяная. Не говоря ни слова, Маргарэт поднялась и оправила юбку. Равнодушно наблюдая за нею, Эдуард заметил:

– В Барнете вы оказали герцогу Глостеру большую услугу, сэр Филипп. Я уж давно жду, что вы попросите возмещения, но мой брат говорит, что вы лишены честолюбия.

– Наверное, так оно и есть, Ваше Величество.

– Ну что же, – полные губы еще раз искривились, – во всяком случае, сэр, я свои долги плачу, но только однажды. – Их взгляды встретились на мгновение, Эдуард отвернулся первым. – Можете идти, сэр Филипп.

По траве прошуршал полог платья. Филипп и Маргарэт пересекли лужайку, завернули за угол и скрылись из вида. Из зала доносились звуки музыки, то нежные, едва различимые, то громкие, они растворялись в прохладном ночном воздухе при шелесте деревьев. Выбрав место потемнее, Филипп остановился и напряженно сказал:

– А ну-ка, подождите секунду. Вот уже зал. Нужно, чтобы вы улыбались, когда мы войдем. Платье у вас – оно что, порвано?

– Нет. – Маргарэт содрогнулась. Дерево, росшее невдалеке, раздваивалось прямо у самой земли, Филипп подвел к нему Мэг и усадил на образовавшееся сиденье. Она подняла голову, пытаясь прочитать выражение его глаз, но было совершенно темно. Филипп отнял руку и отошел чуть в сторону. – Вы загубили свою карьеру. Что мне сказать… что сказать, кроме того, что все это из-за меня, из-за моих капризов?

– Вы не должны так думать. Честное слово, мне от него ничего не нужно. А что касается всего остального, то что, собственно, вам было делать? Наверное, чтобы вам не быть одной, мсье как раз и оставил вас на мое попечение. Да, да, именно так.

Последовало продолжительное молчание. Филипп смотрел куда-то в сторону, и Маргарэт был виден только контур его плеч. Внезапно она почувствовала сильную, но совершенно необъяснимую тревогу. Филипп обернулся, подошел к ней и мягко спросил:

– Ну что, теперь все в порядке? Не следует оставаться здесь слишком долго.

Маргарэт почувствовала, что он протягивает ей руку, и отпрянула:

– Нет, нет, мне не хочется туда возвращаться… давайте еще чуть-чуть подождем.

– Нельзя, Мэг. Вы и так слишком много времени провели в его обществе: еще немного, и все станет известно мсье. Вас должны видеть, и чем скорее, тем лучше.

Их пальцы скрестились в темноте. Сердце у нее подпрыгивало. Филипп слегка сжал ее запястье, Мэг ничего не оставалось, как следовать за ним. Слова Филиппа были чистой правдой, она сразу же убедилась в этом: любопытствующие взгляды дам, насмешливые улыбки кавалеров из Вестминстера свидетельствовали об этом. Маргарэт бросало то в жар, то в холод. Едва держась на ногах, она переступила порог. Филипп остановился перекинуться парой слов со своими знакомыми французами. Маргарэт последовала за ним в центр зала. Фрэнсис, перехватив взгляд Филиппа, направился в их сторону. Собственно, в молчаливом обмене посланиями не было нужды – Фрэнсис постоянно следил за входом в зал с того самого момента, как его кузен вышел. Фрэнсис явно был в приподнятом настроении – только что его удостоила беседы герцогиня Бургундская, теперь ему не терпелось похвастаться.

– Честное слово, кузен, она – настоящий генерал. Жаль, что она не может командовать войсками вместо мужа. А ему бы лучше оставаться дома. Это правда, что епископ Комбрийский ее любовник?

– Понятия не имею, – с улыбкой ответил Филипп. – К тому же Ваша Светлость знает герцогиню куда лучше моего, чего же спрашивать?

Подошедший Перси, в свою очередь, призвал Фрэнсиса быть поскромнее, а оказавшиеся рядом англичане отвернулись, с трудом сдерживая улыбку.

Маргарэт почти не слышала, о чем они так весело болтали. Она смутно ощущала, как что-то стремительно меняется: даже любопытные дамы перестали перешептываться и глазеть на нее. Ей было все равно, главное – она спасена. И спас ее Филипп. Единственное, что имело значение, – его рука, прикрывающая ее руки. Муж, думала она, будет недоволен, ну и пусть. Лишь бы Филипп посмотрел на нее сейчас и перестал болтать, сколько же можно разговаривать, в самом-то деле! Между ними вновь воздвигается и растет стена. Хоть бы он умолк и снова стал самим собой! Филипп, что бы он там ни говорил, рассуждала про себя Мэг, наверняка зол на нее. А держится рядом только потому, что когда-то капризную девчонку отдали на его попечение, он не может забыть этого и считает, что до сих пор обязан о ней заботиться. Яркий свет люстр резал глаза, Маргарэт было не по себе, она сгорала от стыда, саднило на душе, единственное, чего хотелось, – найти место поукромнее и выплакаться.

Наконец места на возвышении опустели. Карл с женой, а вслед за ними гости разошлись по своим апартаментам. Филипп, однако же, продолжал о чем-то оживленно беседовать с друзьями. Улучив минуту, Маргарэт прошептала:

– Прошу вас, право же, я больше не могу…

Они стояли недалеко от входа. Конечно же он должен все понять и последовать за ней! Пройдя несколько шагов, Маргарэт остановилась в ожидании, прислонившись к яркой колонне. Ничего, кроме собственного прерывистого дыхания, Мэг не услышала, а когда она обернулась, на пороге никого не было.

Ранним утром Эдуард отбыл в Кале. Ричард, чье здоровье явно пошло на поправку, проделал с ним часть пути, а ближе к полудню вернулся в Сен-Омер. Среди тех, кто встречал его, Филиппа не было. С некоторым удивлением герцог обнаружил его в собственных апартаментах. Филипп смотрел в открытое окно, откуда открывался вид на двор, в котором сновало множество людей, и дальше – на зеленые поля, расстилавшиеся за городскими стенами. Ричард стал рядом и заметил:

– Превосходная панорама, не правда ли? Полагаю, у нас будет немало возможностей ею насладиться. Отчего бы, Филипп, вам не послать в Англию за собаками и соколами – скоро у нас будет полно свободного времени.

Все еще глядя вдаль, Филипп с некоторым напряжением ответил:

– Странно, милорд, но я и сам об этом только что подумал. А мы долго здесь задержимся?

– По крайней мере несколько недель. Король хочет, чтобы мы не трогались с места, пока он не освоится в Сен-Квентине.

Ричард подошел к туалетному столику и отпил немного вина прямо из бутылки. Помолчав немного, Филипп сказал:

– Ну что же, раз все так складывается, не могли бы вы дать мне отпуск на это время? Я собирался вернуться в Кале. А через месяц буду в вашем распоряжении.

Поставив бутылку на место, Ричард внимательно посмотрел на Филиппа:

– В Кале? Бог мой, что вы там забыли? Как только король двинется в путь, в этом местечке никого не останется.

– У меня там дела в доках. Приказчик ворчит, что в последнее время товары стали доставлять с большим опозданием, и я обещал, если позволит время, лично заняться этим делом. Да к тому же и здесь меня ничто не держит.

Сдвинув брови, Ричард подошел к окну.

– Видите ли, Филипп, мы здесь вовсе не просто потому, что ко мне прицепилась эта проклятая лихорадка. Есть причины и посерьезнее. Бургундец настолько запустил дела, что в любой момент может пойти на мировую с Людовиком. Наше присутствие здесь должно удержать его от подобных поползновений. С другой стороны, нам нужно убедить его, что мы вовсе не собираемся воткнуть ему нож в спину. К сожалению, Карлу нельзя доверять, но нельзя также позволить ему сомневаться в наших добрых намерениях.

– Ясно, – ответил Филипп. День был холодный и облачный. Из-за морщин, так хорошо видных при тусклом освещении, Филипп казался старше своих лет. – Ясно, – повторил он. – Но я не вижу, каким образом мое отсутствие может возбудить подозрения у герцога. Неужели ему есть хоть какое-то дело до того, что я ближайшие две недели буду проверять счета у торговцев шерстью в Кале?

– Видите ли, на месте герцога я бы весьма усомнился в том, что вы заняты именно этим, – задумчиво проговорил Ричард. – Вы не раз выполняли мои самые конфиденциальные поручения, и герцогу об этом хорошо известно, на этот счет никаких иллюзий быть не должно. – Ричард с симпатией и некоторым лукавством взглянул на Филиппа. – Вам что, просто на месте не сидится? Что ж, если вы ищете развлечений, всегда можно попросить Эрара Де Брези взять вас с собой. Он сегодня возвращается из Кале, а уже в четверг отправляется в Лотарингию – герцог Бургундский посылает его туда наводить порядок. Рискну предположить, что Де Брези будет приятно ваше общество. Хотя подозреваю, что сами-то вы могли бы найти летом более приятное времяпрепровождение, чем усмирять зарвавшихся юнцов на юге Франции.

Филипп подошел к окну, взял оставленную там Ричардом бутылку и переставил ее на богато инкрустированный буфет.

– Пожалуй, мог бы. – Филипп немного помолчал, задумчиво вертя в руках бокал. С полированных деревянных панелей буфета на Филиппа, лукаво улыбаясь, смотрели резные чертики. – В четверг, говорите? Я и не думал, что так скоро…

Открылась дверь, и в комнату вошел паж – он принес полотенца, губки и таз с травяным отваром. За ним следовали слуги с горячей водой. Они молча направились в спальню, там у камина уже стояла большая бадья для мытья. Зевнув, Ричард отошел от окна. Один из слуг опустился перед ним на колени, чтобы снять с герцога запыленные ботинки. Бросив на Филиппа, все еще неподвижно стоявшего у буфета, лукавый взгляд, Ричард заметил:

– Слушайте, Филипп, в Миддлхэме такой наряд, пожалуй, мог бы сойти, но если вы явитесь к обеду в этом здесь, я за последствия не отвечаю. Если вам нет дела до переживаний моего шурина, то пощадите хотя бы меня. Неужели нельзя надеть хоть какие-нибудь украшения?

Филипп словно очнулся ото сна и, взглянув на свои простые рейтузы и кожаную куртку, отрывисто сказал:

– С вашего разрешения, милорд, я предпочел бы не приходить сегодня во дворец. У меня есть одно дело… или, как бы сказать… словом, Уилл будет знать, где меня искать. – И он, не оглядываясь, вышел из комнаты.

Человеку с деньгами было чем заняться в Сен-Омере. За несколько дней, которые показались Филиппу тягучими, он испробовал всевозможные развлечения. Давно уже у него не было столько свободного времени. В Англии он занимался делами герцога Глостера, сейчас мог бы наконец заняться своими. Но вот что странно: Филиппу абсолютно ничего не хотелось делать. Даже своими апартаментами он не желал заниматься. От рассвета до заката он предавался развлечениям: балы, карнавалы, светские рауты – его видели там и здесь.

Дамы забавлялись, устраивая нечто вроде любовных судов. Серьезно и основательно – во всех подробностях – обсуждались вопросы: может ли мужчина, отвергнутый любовницей, завести новый роман и сколько времени нужно, чтобы дама явилась к нему обнаженной. Фрэнсис от скуки пошел поглазеть на все это и вернулся, держась за живот от смеха: его выбрали верховным судьей, а адвокатом ответчика, именованным «Золотые Уста», естественно, назначили Роба.

Высокий дамский суд не вынес никакого решения и на следующий день. Тем временем всеобщее внимание было отвлечено другим: два фламандца подумали решить дело чести в боевом поединке. Само дело бургундскую знать никоим образом не интересовало, однако многие собрались поглазеть на то, как два почтенных фламандских негоцианта{101}101
  Негоциант (лат.) – оптовый купец, коммерсант, ведущий крупные торговые дела, главным образом с другими странами.


[Закрыть] будут сражаться. Как зрелище эта битва не шла ни в какое сравнение с поединками французских аристократов. Но Филиппу, ставшему невольным свидетелем дуэли, показалось, что крови тут будет не меньше. В рыцарских турнирах, когда соперники демонстрируют быстроту и ловкость, он знал толк, здесь же ничего подобного быть не могло. Единственный интерес зрелища состоял в том, что противники старались забить друг друга насмерть. Дождавшись, когда решится исход сражения и побежденного, оставшегося без дубины в руках, уволокут под свист публики с поля боя, Филипп собрался уходить. Перси окликнул его, предлагая посмотреть петушиный бой, которым заканчивалась дневная программа, но Филипп покачал головой и начал пробираться к выходу. Тут, двумя рядами выше, находилась Маргарэт. Она сидела в ложе, окаймленной шелковой лентой, с придворными дамами герцогини Бургундской.

Так близко он не видел ее с того самого вечера, как Эдуард вернулся в Кале. Их взгляды скрестились, и словно годы пронеслись, исчезая в дымке былого. На середину площадки вышел герольд, он провозгласил имя победителя и обосновал его правоту. Все зааплодировали и поднялись, заслоняя собой ложу герцогини. Мэг исчезла из виду.

Филипп отправился в конюшню. Уиллу он сказал каким-то чужим голосом, что тот сегодня больше не понадобится, и, вскочив на коня, поехал в Сен-Омер.

Его отсутствие на ужине осталось незамеченным, с друзьями он увиделся, только когда Перси и Фрэнсис вернулись домой. Разговор вертелся вокруг петушиного боя. Оказывается, Перси промахнулся и сделал ставку не на того петуха. Его смутило то, что через пять минут после начала боя он показал белые перья. Фрэнсис, немало нажившийся на оплошности товарища, оставил Перси зализывать раны в компании друзей, а сам пошел к камину. Филипп был здесь же. Перехватив его взгляд, Фрэнсис взял стаканчик и игральные кости, устроился рядом и принялся подбрасывать кубик.

– Никогда не ставьте на серых, Роб, – с притворным сочувствием поучал Перси один из его мучителей. – Они только хвост умеют распускать. Вот если бы это был…

Другие шумно запротестовали, завязался настоящий спор. Не обращая на них никакого внимания, Филипп прошел к туалетному столику, налил доверху стакан вина. Чтобы отвязаться от приятелей, затевающих, судя по всему, длительную дискуссию, Перси лениво произнес:

– Хорошо, Рэтклиф, в следующий раз непременно посоветуюсь с вами. Не сомневаюсь, что у вас найдется что сказать.

Он подошел к Филиппу и, пробормотав как бы про себя: «Вот неугомонные», потянулся без спроса к бутылке. Филипп с улыбкой передал ему наполненный бокал, Перси выпил его залпом, повернулся и сказал с кислой усмешкой:

– Ладно, на сегодня мне вполне хватит бургундского гостеприимства. Говорят, тут неподалеку есть таверна, где подают пиво, какое и в Англии не всегда сыщешь. Который час?

– Вроде девять только что пробило, – откликнулся Фрэнсис.

Перси затоптался на месте, решая, что делать. Филипп опорожнил кубок, потянулся было снова за бутылкой, потом передумал и подошел к окну. Был душный вечер, тяжелый воздух словно застыл, не ощущалось ни малейшего дуновения ветра. Где-то вдали полыхали зарницы.

– Если вы идете, Перси, – вдруг произнес Филипп, – я с вами.

Перси радостно кивнул и направился к двери.

– Сейчас, только скажу своему малому, чтобы не дожидался меня и шел спать.

Хлопнула дверь. Ричард Рэтклиф потянулся и сказал:

– Недурная идея, право. Если нам предстоит еще целый месяц здесь груши околачивать, то лучше уж было уйти с Де Брези.

– Сегодня как раз отправились последние его люди. Отчего бы вам не отпроситься у герцога? Может, еще догоните их, – посоветовал Эштон, долговязый северянин с пронзительным взглядом. Он много лет служил у Глостера.

Рэтклиф пожал плечами и усмехнулся:

– Да нет, должно быть, у герцога свои планы. – Он задумчиво поскреб затылок. – Сегодня, говорите, Ральф? А я-то думал, Де Брези ушел еще в прошлый четверг.

Эштон ухмыльнулся и неопределенно пожал плечами.

– Ушел-то ушел, да, как я слышал, не в Лотарингию. По крайней мере, не сразу. С ним этот ублюдок, так что держу пари, он сначала отправился в Брюгге.

Уловив непонимающие взгляды приятелей, Эштон добавил:

– А вы что, не знали? У него там возлюбленная – ну, скажем, бывшая возлюбленная – мать ублюдка. Говорят, он ей устроил королевскую жизнь.

– А-а, эти домашние делишки… – лениво процедил Рэтклиф.

– Вот именно. Он прожил с ней больше двадцати лет, можете себе представить? Все звали ее «Прекрасная Лебедь». Это целая история, неужели не слышали? Она дочь некоего Слатера, богатого торговца шерстью. Дело происходило еще во времена старого герцога. Один из его любимцев приметил девушку и увез ее с собой. Поскольку от герцога помощи ждать не приходилось, Слатер обратился к Де Брези, у которого с фламандцами было много дел, и вскоре герцогскому любимцу пришлось расстаться со своим трофеем. Но к несчастью для Слатера, девица приглянулась самому Де Брези. А он как раз недавно похоронил жену и, похоже, затосковал по женскому теплу. Говорят, он даже некоторое время сохранял ей верность.

– Верен, не верен, но уж сына-то ее он обеспечил по гроб жизни, – заметил Рэтклиф.

– Эй, Ральф, не желаете ли сыграть? – вмешался в разговор Фрэнсис, подбрасывая кости в стакане. Со своего места ему хорошо был виден кузен – Филипп буквально застыл у окна, и на фоне темнеющего неба сильно выделялась его белоснежная рубаха.

– А отчего бы ему и не быть щедрым? – спросил Эштон. – Ведь у него сейчас все есть, все, что только душе угодно. Иное дело – как там сложится в будущем, кому отойдут земли после его смерти. Вот это Де Брези действительно покоя не дает. Ну а ублюдка и Прекрасную Лебедь он одарил, что и говорить, по-королевски. Кстати, мадам коротает дни в своих апартаментах в одиночестве, и я, видит Бог, совсем бы не прочь разделить ее компанию. – Эштон расколол орех.

Открылась дверь, и в комнату вошел Перси. Филипп потянулся за курткой.

– Филипп, я, пожалуй, присоединюсь к вам, – равнодушно сообщил Рэтклиф, – если только Роб пообещает не читать мне лекций о том, на каких петухов надо ставить.

Натягивая куртку и даже не подняв головы, Филипп коротко бросил:

– Я передумал, Роб. Дик вам составит компанию вместо меня. Фрэнсис, я скоро вернусь.

– Я вам не сторож, кузен мой, – откликнулся Фрэнсис, но Филипп уже вышел из комнаты.

Сад казался совсем пустынным, хотя все еще было светло. Избегая освещенных мест, Филипп пересек сад и поднялся по внешней лестнице к галерее. В дальнем ее конце виднелись настежь распахнутые окна. Филипп постоял немного, по-прежнему не выходя из тени, затем присел на невысокие перила и негромко сказал:

– Не составите ли мне компанию на часок, Мэг?

Маргарэт была не одна – над ее прической колдовала служанка. Услышав незнакомый мужской голос, она вздрогнула, резко повернула голову и едва не закричала. Маргарэт погладила ее по руке – мол, все в порядке, и откликнулась с улыбкой:

– С удовольствием! Принеси-ка вина, Марта.

Не поднимаясь с места, Маргарэт протянула Филиппу руку. Все выглядело так, будто минувшей недели не было вовсе. Камеристка вгляделась в гостя, глаза ее расширились от изумления и неожиданно вспыхнули откровенной радостью. Путаясь в складках платья, она поспешила в буфетную за фруктами и вином.

– Она не?.. – с некоторой неловкостью спросил Филипп.

– Не волнуйтесь, ни слова не проронит, – покачала головой Маргарэт.

Тем не менее оба слегка покраснели. Они были во внутренних покоях ее апартаментов, где Филиппу еще не приходилось бывать. Это была просторная комната с роскошным ковром, устилавшим пол из необработанного мрамора, и огромным гобеленом на стене. На нем был изображен всадник, перед ним – олень, а вокруг – разная лесная живность и яркие цветы.

– У вас необычная компания, Мэг, – кивнул Филипп в сторону гобелена. – Мне-то всегда казалось, что покои дам увешаны картинами, рассказывающими о приключениях Ланселота и Джиневры{102}102
  «…картинами, повествующими о приключениях Ланселота и Джиневры» – Ланселот Озерный – герой древних сказаний, послуживший основой многочисленных романов о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, которыми зачитывалась вся средневековая Европа. По некоторым из источников он был любовником королевы Джиневры (Гиневры), супруги короля Артура.


[Закрыть] или, допустим, изображающими сад, где девушки наигрывают на арфах.

– Нет, мне нравится этот гобелен, я привезла его с собой из Сен-Обена. Фиалки на нем – прямо как у вас в Англии.

Маргарэт указала на книгу, лежавшую на столике:

– Помните? Вы привезли мне ее из Лондона, когда я жила в Уиллоуфорде. Это был первый подарок в моей жизни. В Брюгге мы жили слишком бедно, и даже если отцу приходило что-либо подобное в голову, он не мог себе этого позволить.

– Помню. – Филипп взял книгу. – Вы плакали, и я не мог понять почему. Бедняжка, трудно вам тогда приходилось. Но теперь-то вы могли бы…

– Нет. У отца сейчас три сына, старший назван в его честь. Это я знаю от герцогини Бургундской, она получает письма из Англии.

Филипп не знал, что и сказать. Он перевел взгляд с книги, немного потрепанной, несмотря на бережное обращение, к яркому полотну на стене: казалось, в полутемной комнате правит пир сама природа. И тут ему пришло в голову, что есть люди, рожденные для любви, и любить они будут, чего бы им это ни стоило, вопреки всем и всему.

Все еще не отводя глаз от книги, Маргарэт медленно произнесла:

– Мне прежде не приходилось видеть ничего подобного. А ведь я всегда любила сказочных животных, вроде грифонов, василисков и этих, ну, как их там, – с туловищем льва и лицом человека с горящими глазами. А вы мне всегда представлялись в образе рыцаря, убивающего в мою честь этих монстров.

Он почувствовал в ее голосе легкую насмешку над самой собой. Все еще рассматривая веселые картинки в книге, Филипп заметил:

– Боюсь, все это копии. В те дни состояние моего кошелька не позволяло делать подарки, достойные старших братьев. Я, помню, даже сомневался, стоит ли покупать такую дешевку.

Наступило молчание. Свеча затрещала и погасла. В противоположном углу комнаты, за тяжелыми занавесями, угадывались очертания большой кровати. В изножье стояла скромная койка служанки. Она вот-вот должна вернуться и лечь спать, иначе другие удивятся, отчего она так надолго оставила хозяйку. Отложив книгу в сторону, Филипп подошел к столу. На нем лежал открытый массивный том.

– «Исповедь»? – с удивлением спросил он. – Необычное чтение для женщины, ничего не скажешь.

– Мой отец почему-то всегда считал меня умнее, чем я есть на самом деле, – с легкой улыбкой ответила Маргарэт. – С Блаженным Августином{103}103
  Блаженный Августин (354–430) – христианский теолог и церковный деятель, один из крупнейших представителей западной патристики. Епископ города Гиппон (Северная Африка); родоначальник христианской философии истории (сочинение «О граде Божием»), Развил учение о благодати и предопределении, впоследствии это учение оказало влияние на реформационные взгляды Дж. Уиклифа и М. Лютера. Свою жизнь Августин описал в «Исповеди», изображающей становление личности.


[Закрыть] я познакомилась очень рано. К тому же я запомнила ваши слова: не обязательно с ним во всем соглашаться, но поскольку ум его так велик, что объемлет практически весь мир, то лучше спорить с ним, чем соглашаться с десятками и сотнями других авторов.

Маргарэт приподнялась и посмотрела Филиппу прямо в глаза.

Камеристка уложила ей волосы, они сияли и переливались, будто темный поток воды, освещаемый яркой луной. Маргарэт по-прежнему не отводила взгляда от Филиппа. Он понял, что Мэг уже навела в своей душе порядок, а вот ему этого сделать никак не удавалось. Ясный взгляд Мэг говорил лучше всяких слов, она все поняла и со всем примирилась задолго до его прихода.

Какое-то время Филипп сидел неподвижно, не отводя взгляда от книги на столе. Строки, полные пламенной страсти, бежали одна за другой, спотыкаясь о странные завитки прописных букв. «Но в таких вещах нет места передышке, – прочитал Филипп, – они пребывают в постоянном движении, ни секунды не стоят на месте. Одних лишь чувственных ощущений мало, чтобы за ними угнаться. Ибо чувственные ощущения всегда запаздывают… Эти вещи самодостаточны. Но самодостаточность заключается не в том, чтобы проделывать путь из одной заданной точки в другую…»

Тонкие страницы шелестели под его пальцами, и это был единственный звук, нарушавший напряженную тишину. Он ждал чего-то, ждал весь день, волновался, но так и не мог понять, что с ним происходит. Филипп захлопнул книгу, опустился на стул рядом с Маргарэт и потянулся к ней.

Губы Мэг податливо раскрылись. Они сидели совершенно неподвижно, тесно прижавшись друг к другу. Им вполне хватало этих прикосновений… В конце концов, не говоря ни слова, Филипп взял Маргарэт на руки и понес к постели. Откинув полог, он положил ее на подушки, задернул занавеси и в полной темноте опустился рядом.