Текст книги "Падшая Грейс"

Автор книги: Мэри Хупер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Читатель мой, и стар и млад,

И ваша жизнь пойдет на спад,

И смерть придет, и вечный мрак

Вы тоже обратитесь в прах.

Эпитафия на надгробии

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Четыре недели спустя Грейс в черном креповом платье и плаще стояла возле церкви в центральной части Лондона и дрожала от холода. Погода установилась прохладная, и креп, хоть и был самой модной тканью как для скорбящих, так и для наемных участников процессии, не очень согревал: ветер продувал его, к тому же от малейшего намека на влажность в воздухе одежда промокала и прилипала к телу.

Грейс и ее напарницу, Джейн, поставили по разные стороны церковного портала; в своих черных капюшонах и вуалях они походили на предвестниц проклятья, и сходство лишь усиливалось благодаря тростям, украшенным черными лентами. Родственники покойного наняли их, приказав отстоять шесть часов перед входом в церковь с выражением глубокого горя на лицах, пока не прибудут основные участники церемонии и погребение не начнется; так что девушки находились здесь с семи часов утра.

Похороны предполагались величественные и роскошные. Семье Седрика Вэлланда-Скропса, покойника, принадлежал большой мавзолей на церковном кладбище, места в котором хватило бы на добрых два десятка могил, и потому церемонию собирались разбить на две части: первая должна была пройти в церкви, а вторая – непосредственно у места упокоения усопшего, в дальнем конце кладбища. Процессию скорбящих от дома покойного до церкви должен был возглавлять человек, несущий подушечку с регалиями; лошадей украшали свежевыкрашенные плюмажи; дубовый гроб на повозке со стеклянным верхом был накрыт бархатным покровом, богато отделанным бахромой, а за гробом следовал по меньшей мере десяток экипажей. Для всех, кто придет на похороны, были приготовлены памятные подарки: черные шелковые шарфы, ленты на шляпы и перчатки.

Грейс несколько раз пыталась завязать разговор со своей напарницей, чтобы скоротать время, но Джейн жила и работала в похоронном бюро уже десять лет, с тех пор как ей исполнилось девять, и относилась к своей роли чрезвычайно ответственно. Ей не составляло никакого труда постоянно сохранять на лице трагическое выражение, а иногда, когда ей удавалось убедить себя в том, что это она лежит в гробу, девушка даже проливала несколько настоящих слезинок. Нервная и подобострастная, она мало разговаривала, когда не работала, и никогда – во время похорон: миссис Победоноссон сумела убедить ее в том, что наемная скорбящая должна делать лишь одно – скорбеть, а каждое слово миссис Победоноссон было законом. Таким образом, Грейс, поняв, что разговорить Джейн не удастся, наконец замолчала и стала наблюдать за подготовкой к похоронам нищих, происходившей менее чем в тридцати шагах от церкви.

Церковь Сент-Джуд была одной из немногих церквей в Лондоне, где еще оставалось свободное место для новых захоронений, и здесь, в заброшенной части кладбища, двое гробокопателей орудовали лопатами на участке примерно десять футов длиной. Копая землю, они наткнулись на большое количество человеческих костей, оставшихся от предыдущих захоронений и лежавших у самой поверхности: бедренная кость тут, ключица там, а однажды из большого кома земли они извлекли человеческий череп. Однако жуткие находки не вызвали у гробокопателей ни малейшего трепета: погружая заступы в землю, они насвистывали нехитрый мотив, весело переругивались и подшучивали друг над другом. В это утро они могли вести себя беззаботно: поскольку хоронить должны были нищих из работного дома, рядом не было ни друзей, ни родственников умерших, чувства которых следовало уважать, а следовательно, не было нужды демонстрировать почтительность.

С одной стороны ямы стояла тележка с запряженным в нее осликом. В ней лежали три неаккуратных, рваных свертка: нищим не полагалось гробов, и трупы заворачивали в жалкое тряпье, предоставленное церковным приходом. Из одного свертка торчали клок волос и нога, и, заметив это, Грейс содрогнулась. По крайней мере, подумалось ей, мама избежала ужасной участи быть погребенной как нищенка: когда она умерла, им хватило денег обеспечить ей достойные похороны и, кроме прочего, – отдельную могилу. Деньги дали добросердечные соседи, хотя самих похорон Грейс уже почти не помнила. Грейс также мысленно поблагодарила повитуху, миссис Смит, за помощь: не дай она девушке добрый совет (и денег на билет до Бруквуда), ее собственный ребенок оказался бы в общей могиле, такой же, как эта, выкапываемая у нее на глазах.

В полдень гробокопатели устроили обеденный перерыв, достали завернутые в газету ломти хлеба с сыром и стали с аппетитом их уплетать, после чего, ввиду отсутствия свидетелей, спокойно бросили газету, хлебные корки и огрызки яблок в общую могилу. («Ты это видела?!» – в ужасе спросила Грейс у своей напарницы, но Джейн промолчала и продолжала смотреть строго перед собой.) Покончив с нехитрым обедом, один из мужчин скрылся в близлежащей таверне под названием «Лиса и виноград» и вскоре вернулся, неся кувшин с элем на недавно вырытом черепе – эта шутка вызвала новый приступ веселья у его товарища. Опустошив кувшин, гробокопатели возобновили работу и, когда могила показалась им достаточно глубокой, сбросили в нее тела, присыпали их землей и небольшим количеством извести, после чего вместе направились в таверну, чтобы пропить полученные деньги.

Грейс и Джейн продолжали стоять. Ожидание, подумала Грейс, не такое уж приятное занятие, ведь оно означало слишком много свободного времени, чтобы беспокоиться о своей судьбе, а еще больше – о судьбе Лили. О бедняжке всегда кто-то заботился: сначала мама, затем Грейс; обе делали скидку на ее простодушие и защищали от неприятной и тяжелой реальности. А сейчас… Кто сейчас заботится о благополучии Лили? Хорошо ли к ней относятся в доме Победоноссонов? Грейс несколько раз интересовалась у миссис Победоноссон, как дела у сестры, но получала лишь уклончивый ответ: «У нее все так, как того и следовало ожидать» или «Горбатого могила исправит», и эти заявления никак не могли успокоить Грейс. Она понимала, что перестанет волноваться, только если сможет навестить Лили и сама во всем разобраться, но пока что у нее никак не получалось сходить в дом в Кенсингтоне: Победоноссоны позволяли прислуге по воскресеньям отдыхать (в разумных пределах, конечно), но в этот день они должны были сходить в общественную баню, постирать свои вещи, заштопать чулки, починить одежду, выгладить и вычистить похоронное платье, а также отстоять утреннюю и вечернюю службы в церкви. Впрочем, Грейс прикинула, что до Кенсингтона сможет дойти за час, а потому решила в ближайшее воскресенье встать очень рано, совершить все предписанные действия до полудня, потом сходить в церковь и сразу же после окончания службы отправиться в Кенсингтон.

За то время, что она работала на семейство Победоноссон, она многому научилась. Первые несколько дней Грейс чувствовала себя ужасно несчастной, пытаясь примириться с новым поворотом судьбы; наконец ей удалось смириться с тем, что теперь она будет жить именно так – одна, без Лили, выполняя утомительную, тяжелую работу (когда она была свободна от участия в похоронах, ей приходилось шить саваны или внутреннюю обивку гробов или вышивать памятные вещицы), деля крохотную комнатушку с Джейн и не имея ни личного пространства, ни какой-либо собственной жизни. Грейс уговаривала себя, что, по крайней мере, ей не приходится беспокоиться об оплате за комнату, или о том, где раздобыть денег на корочку хлеба, или как не замерзнуть насмерть на лондонских улицах. Жизнь в доме Победоноссонов избавила ее от прежних тягот – голода, лишений и постоянно маячившей вероятности оказаться в работном доме. Однако на смену старым трудностям пришли новые: четырнадцатичасовой рабочий день в ужасных условиях и отсутствие человека, которого она могла бы считать другом.

К тому же Грейс одолевало чувство, похожее на ностальгию. Это не имело никакого смысла, ведь последним ее домом была уродливая комната без мебели и они с Лили чуть не умерли там от голода; но это слово было единственным, с помощью которого она могла описать свое ощущение одиночества и потери собственного уголка.

Грейс ни секунды не сомневалась в том, что вина за все происшедшее лежит исключительно на том человеке – одноруком, который пришел к ней ночью и разрушил все. Если бы с ней не случилось того, ей не пришлось бы бежать; она осталась бы в пансионе вместе с Лили, стала учительницей, а со временем, возможно, удачно вышла бы замуж. Теперь же достойная жизнь выскользнула у нее из-под носа, а будущее казалось покрытым мраком. Она падшая женщина и навсегда такой останется.

Замерзнув и устав от долгого неподвижного стояния, Грейс пошевелила пальцами обутых в дешевые черные туфли ног, пытаясь согреться.

– Разве тебе не холодно? – спросила она у Джейн, по-прежнему неподвижно стоящей рядом с ней. – Разве ты не мечтаешь о том, как сядешь у жарко натопленного камина?

Джейн смотрела перед собой.

– Или о том, как будешь прятаться под зонтиком от солнца? – безрассудно продолжала Грейс. – Или сидеть в лодке, когда кто-то будет катать тебя по озеру, а рядом будет стоять корзинка для пикника? Пожалуйста, ответь мне, да ответь же!

Джейн отреагировала на ее слова лишь легким кивком головы в сторону улицы, где звуки медленно катящихся по камню колес и барабанного боя возвещали о прибытии похоронной процессии. Сразу за носителем подушечки с регалиями и перед скорбящими, пожелавшими ехать верхом, мистер Джордж Победоноссон вел жеребца покойника, в стремена которому вставили задом наперед кожаные сапоги его хозяина как символ смерти. Далее следовали несколько пустых карет, принадлежащих уважаемым семьям: поскольку их самих в Лондоне не было, они послали свои ландо в знак почтения к умершему.

Когда в церковь заехали дроги с гробом, Грейс заметила тщательно сложенный британский флаг на украшенном дорогой бахромой покрове, а также треуголку с пером этого великого человека: треуголка была частью его костюма, когда он занимал должность лорд-мэра Лондона. Родственники попросили устроителей похоронить треуголку и флаг вместе с телом, но Грейс провела с владельцами похоронного бюро уже достаточно много времени, чтобы понимать: эти вещи чудесным образом избегнут могилы, и, если Победоноссонам поручат организовать еще одни шикарные похороны, вышеуказанные предметы восстанут из мертвых и обойдутся заказчикам в кругленькую сумму.

Впрочем, все эти закулисные игры нисколько ее не удивляли. Победоноссоны были людьми нечестными, но в этом отношении они совершенно не отличались от шулеров, ростовщиков или похитителей детей, населявших огромный город. Ну и что с того, что они демонстрировали клиенту гроб из первоклассного красного дерева, а в результате делали его из дешевых досок? Кому какое дело, если они используют жестяные именные дощечки вместо обещанных серебряных? Какая разница, раздевают ли они труп догола и присваивают ли себе золотые часы, вместо того чтобы похоронить его, по просьбе ближайших родственников, в таком виде, словно он идет на званый вечер? Ничто из вышеперечисленного ее не касалось. Грейс не могла себе позволить переживать из-за богачей, у которых было столько денег, что они могли тратить их на помпезные похороны. Не могла – если не хотела потерять работу.

Грейс стояла, опустив глаза, когда в церковь вслед за гробом входили родственники усопшего, друзья и знакомые. Присутствовало огромное количество тех, кто считал себя значимыми членами общества, поскольку покойный, уйдя в отставку, превратился в ярчайший пример лояльного гражданина: он поддерживал благотворительные организации, открывал приюты для обездоленных и даже, подвергая себя немалому риску, ходил по ночному Лондону и раздавал одеяла. Особый интерес он проявлял к бездомным и падшим женщинам и работал, не зная ни сна ни отдыха, стараясь исправить их, – иногда даже впускал в свой дом и учил на прислугу.

Грейс смотрела из-под полуопущенных век, как скорбящие по двое заходили в церковь: на дамах, сумевших в достаточной степени совладать с нервным потрясением, чтобы поучаствовать в процессии, были траурные платья по последней парижской моде (широкие рукава, стянутые у запястья, пышные юбки с кринолинами из кости, плотные черные вуали до пола). Мужчины, со своей стороны, тоже не отставали от моды: торговцы готовым траурным платьем выдавали за истину в последней инстанции поверье, что держать в доме черную одежду – к беде и для каждых похорон следует покупать новый наряд. Таким образом, как любил повторять Джордж Победоноссон, его счастью весьма помогали несчастья родственников покойных.

Уже почти все скорбящие собрались в церкви, когда Грейс неожиданно охватила странная и неприятная дрожь. Обдумывая случившееся впоследствии, она не могла понять, какое из пяти чувств вызвало у нее ощущение беспокойства: уловила ли она слабый запах, окатило ли ее ледяным холодом, закружилась ли у нее неожиданно голова или ее пробила дрожь, обычно вызываемая тем, как говорят в народе, что кто-то наступил на ее могилу? Что бы это ни было, человек, проходивший мимо нее, когда она испытала это странное чувство, вошел в церковь и сел в последнем ряду. Поняв, что все скорбящие уже вошли внутрь, а значит, она может позволить себе пошевелиться, Грейс посмотрела в ту сторону и увидела спину мужчины, уже прожившего большую часть жизни. Он был одет в безупречное траурное платье, держал псалтырь в одной руке, затянутой в черную кожаную перчатку, а цилиндр – в другой. Он был ей незнаком, и в нем не было ничего, что выделяло бы его среди остальных скорбящих господ.

Возможно, решила Грейс, когда большие двери церкви закрылись, она все это просто придумала…

В воскресенье Грейс, как и собиралась, пересекла парк в Кенсингтоне и постучала в дверь черного хода дома Победоноссонов. Она потратила некоторое время на то, чтобы продумать свой гардероб: ведь, несмотря на то что ей вручили новые черные ботинки и платье, приличествующие наемной скорбящей (стоимость всего вышеперечисленного, разумеется, вычтут из ее зарплаты), если она выйдет на улицу в шляпке с траурной черной вуалью, на нее, возможно, будут оглядываться. Однако Роуз любезно одолжила ей старый жакет из коричневого бархата и миленькую шляпку; надев (помимо черного корсажа и юбки из крепа) эти обновки, Грейс уже не производила впечатления девушки в глубоком трауре.

– Хозяйка запретила прислуге принимать гостей, – скрестив на груди руки, заявила миссис Биман, решительно загородив черный ход. – Кроме как по особому разрешению.

– Но я прошу вас, пожалуйста, спросите у нее! – не сдавалась Грейс.

– Не могу. Все семейство отправилось наносить визиты.

– Но я сестра Лили. – Грейс умоляюще посмотрела на нее – точно так же, как когда-то, умирая от голода, смотрела на прохожих, предлагая им купить водяной кресс. – Пожалуйста, позвольте мне зайти лишь на одну минутку и убедиться, что моя сестра жива и здорова! Мы с ней никогда прежде не разлучались, и я буду вам очень благодарна!

Миссис Биман посмотрела на трагически-прекрасное лицо Грейс («Словно у ангела над могилой», – призналась она позже Блоссом) и смягчилась.

– Хорошо, но только на десять минут, – заявила она, отходя в сторону, чтобы дать Грейс пройти.

Грейс не очень удивилась, когда ее провели в ледяную кухню вместо комнаты для прислуги, где можно было бы найти горничную в воскресный день. Лили чистила ножи, яростно терла их лезвия наждачной бумагой и порошком – она уже дважды оттирала их, и оба раза миссис Биман не приняла ее работу.

Увидев Грейс, Лили подбежала к ней, обхватила руками за шею и так отчаянно разрыдалась, что Грейс испугалась, что десять минут пройдут, а им так и не удастся обменяться хотя бы словом.

– Ш-ш… Ш-ш… Неужели все настолько плохо? – спросила Грейс, смахивая с плеч наждачный порошок. – Пожалуйста, скажи мне, что у тебя все хорошо.

Лили еще пару раз горько всхлипнула и засопела.

– Все хорошо. – Она тяжело вздохнула. – Но я так по тебе скучаю!

– Как тебе здесь живется? Тебя учат?

Лили кивнула.

– Мне разрешают чистить обувь и ножи. Хотя миссис Биман говорит, что я не справляюсь.

Грейс посмотрела на руки сестры – они покраснели и были растерты до крови. Грейс просто получила подтверждение тому, что на самом деле, в глубине души, давно знала: Лили – не та девушка, из которой выйдет личная горничная, и мистер Победоноссон просто обманывал, когда говорил, что даст ей эту должность, лишь бы сестры согласились остаться у него. Как странно устроен мир! Подумать только: мистер Победоноссон – такой прижимистый, равнодушный и бесчувственный человек – оказался настолько добр, что не только взял Лили на работу, но и тщательно продумал, как это правильно обставить.

Грейс спросила:

– Как к тебе относятся?

– Кормят меня, в общем, неплохо, – ответила Лили, вытирая лицо рукавом. – Мясо каждый день дают.

– А остальные слуги как тебя приняли? – продолжала ее сестра, поскольку этот вопрос весьма ее беспокоил: она боялась, что Лили может стать изгоем. – Они позволяют тебе участвовать в их разговорах и тому подобное?

– Нет, не позволяют! – призналась Лили. – Блоссом и Лиззи слишком гордые и важные. Но со мной иногда разговаривает Элла. И молодая хозяйка дома тоже очень добра ко мне.

– Мисс Шарлотта? – переспросила Грейс, не веря своим ушам. С этой юной дамой она не встречалась, но до нее дошли слухи, что Шарлотта – эгоистичная, избалованная, ветреная особа.

– Да, мисс Шарлотта. Вот ей я понравилась, – с некоторой гордостью заявила Лили. Она ахнула: – Ты ведь еще не видела гостиную и приемную! У них есть кувшин с синими птицами!

– Неужели? – изобразила удивление Грейс, гладя натруженные руки Лили. – Но когда это мисс Шарлотта находит время на беседы с тобой?

– О, она иногда выходит в сад, когда я там гуляю одна, или говорит со мной на кухне, когда остальные поднимаются в господскую часть дома.

– Да ты что? – искренне изумилась Грейс. Все удивительнее и удивительнее… – И о чем же вы говорите?

– Ой, о разных забавных вещах. Иногда она придумывает сказки – вот как ты раньше.

– Придумывает? Как это мило с ее стороны. – Возможно, слухи, которые ходят о мисс Шарлотте, не так уж и правдивы. – И что это за сказки?

– Ну, о маме и тому подобном, – неопределенно ответила Лили. – О всяком разном. Мисс Шарлотта очень мною интересуется.

Грейс подумала: как это благородно со стороны мисс Шарлотты – снисходить до разговора с ничтожнейшей из своих служанок.

– Значит, она настоящая леди, – произнесла Грейс.

Помолитесь за душу достопочтенного Вильяма Вилкинса-Буайе-Хейга, призванного к Создателю 25 ноября 1861 г. и нашедшего упокоение в катакомбах под англиканской церковью на Общем кладбище всех душ, Кенсал-Грин, Лондон.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

– Я уверен: вам нужно все самое лучшее, поэтому предлагаю выбрать никак не меньше, чем лебяжий пух высшего качества для матраса в гробу вашей покойной матушки, – сказал Джордж Победоноссон.

– Но, – возразила дочь покойной, – мы думали обойтись шерстяным одеялом на вате.

– Ни в коем случае! – воскликнул мистер Победоноссон.

Грейс, молитвенно сложив руки, как и подобало наемной скорбящей, и опустив глаза долу, ни единым жестом не дала понять, что расслышала хоть слово – или даже что она живой, дышащий человек. Прошла неделя с тех пор, как она ходила в Кенсингтон навестить Лили, и сейчас ее вызвали в красную комнату в качестве образца наемного участника похорон, который предлагался для процессии по высшему разряду.

– Конечно, лебяжий пух недешев, но он того стоит, – вступила в разговор миссис Победоноссон, – и кроме того, для своего уважаемого родителя любой человек захочет только самое лучшее, не так ли?

Посетительница вздохнула.

– Ну, если вы считаете, что без этого не обойтись…

– Так значит, лебяжий пух, – решительно кивнул мистер Победоноссон.

Они подошли к Грейс и остановились.

– А вы думали о том, чтобы нанять нескольких участников процессии? – поинтересовалась миссис Победоноссон.

– Ну, вообще-то нет…

– Это Грейс, одна из наших самых почтительных и неподвижных участниц похорон. Ее можно нанять за почасовую оплату, и она будет стоять (с весьма скорбным видом) у дверей или у могилы.

– Но ведь это, конечно, вовсе не…

– Грейс особенно удачно подходит для бдения у могилы пожилой дамы, – не отступала миссис Победоноссон. – Все поймут, что вы чрезвычайно почтительная дочь.

– Ну…

– А помимо участия Грейс, ваша мать, без сомнения, высоко оценит ваше решение держать на ее могиле горящую лампаду – в течение целого месяца, – добавил мистер Победоноссон.

– Но кому и какая от этого польза?

– Это несомненная польза для ее памяти, – мягко укорил мистер Победоноссон. – Не следует забывать, что пожилые люди не любят темноты.

И разговор тек в этом ключе, пока (после того как были выбраны участники процессии, памятники и цветы) Грейс наконец не позволили вернуться в крохотную швейную мастерскую. Там она сняла шляпку с вуалью и пододвинула табурет к слабо горящему камину.

«Как быстро человек ко всему привыкает», – подумала она, глядя на вышивку, над которой работала, пока ее не вызвали. Как быстро она приспособилась к жизни без Лили, к соседству в комнате чужого человека, к сидению в четырех стенах и к измерению времени сшитыми саванами, посещенными похоронами и законченными вышивками. Однако странно: хотя Грейс вела такой образ жизни и даже постепенно привыкала к нему, ей казалось, что она живет жизнью другого человека, чью личность по ошибке присвоила. Что же с ней будет дальше? Когда начнется ее настоящая жизнь – та, которую она себе пообещала, когда ехала на поезде в Бруквуд?

Грейс взяла в руки шитье. Она вышивала крохотную картинку, используя человеческие волосы и работая такой тонкой иглой, что понимала: если она положит иглу на стол, то найти ее уже не сможет. На картинке должен быть изображен могильный камень под плакучей ивой; потом вышивку поместят в золотую рамку и ее можно будет носить как брошку. Заказчица хотела, чтобы на камне было вышито полное имя ее покойного супруга, но миссис Победоноссон объяснила ей, что это невозможно: мужчину звали Вильям Вилкинс-Буайе-Хейг, и даже если мастерице удалось бы его вышить, буквы были бы такими маленькими, что ничего нельзя было бы прочитать.

Прежде чем приступить к работе, Грейс оглянулась, снова невольно восхищаясь размерами империи Победоноссонов. Через стеклянную дверь она видела вход в мастерскую, где изготавливали гробы и где плотники работали, сгрудившись вокруг резчика по металлу, наносившего текст и виньетки на медные или (последнее настоятельно рекомендовалось для особо разборчивых клиентов) серебряные таблички. Справа находилась новая мастерская с длинной скамьей, где миссис Победоноссон, выяснившая, какой доход можно получить от «вечных» цветов, учила нескольких девушек делать украшения из бессмертника. Со двора доносился грохот молотков каменотесов, придающих нужную форму надгробиям, а за их мастерской размещалась кузница, где работали кузнец со своими подручными. Совсем рядом, справа от того места, где сидела Грейс, была лестница, ведущая вниз, к огороженной прохладной территории, известной как «приемная Господа Бога», где – хотя чаще всего умерший оставался дома, среди родных и близких, – всегда лежали одно-два тела, ожидая похорон. В первую неделю работы Грейс на Победоноссонов две белошвейки, завидуя ее внешности и решив, что благодаря красоте Грейс отобьет у них всех ухажеров из числа мужской прислуги, заперли ее в комнате с покойниками на всю ночь, надеясь, что с ней случится истерика. Однако Грейс присмотрелась к трупам и выяснила, что ей совершенно нечего бояться двух старушек, почивших тихой смертью, после чего просто легла на пол и уснула. Кроме того, конюхи и помощники кузнеца не увлеклись ею, потому что она не принимала участия в их забавах и предпочитала держаться обособленно. Грейс всегда помнила о том, что она – падшая женщина.

Наконец Грейс осторожно вдела волосок в иголку, поставила табурет так, чтобы на работу падало как можно больше света из крошечного окошка, и начала вышивать, кладя очень аккуратные, расположенные близко друг к другу стежки, формируя на ткани ствол ивы. Листики она вышьет крошечным цепным стежком, а монолит надгробия – швом «назад иголка». Слава Богу, что миссис Победоноссон отговорила заказчицу от того, чтобы написать на могильной плите имя покойного! Кроме того, скорбящая вдова уже обзавелась двумя плетеными браслетами из волос мужа и портретом, написанным маслом после его смерти. «Конечно, – думала Грейс, – таких сувениров хватит кому угодно».

На работу у нее ушла большая часть дня, но ближе к вечеру, когда Грейс закончила вышивку для будущей броши, ей дали следующее задание: вышить инициалы покойника на ткани, которая позже станет подушкой в гробу. Вышивать белой нитью на белой ткани было не так трудно, как работать с человеческим волосом, но инициалы ВВБХ были довольно-таки крупными, и, когда наступила ночь, а свеча почти догорела, шитье белым по белому становилось все более трудоемким, и Грейс начала от всего сердца молиться о том, чтобы имена других покойников не начинались с таких сложных букв.

Второе задание она закончила вскоре после восьми часов вечера. Обычно в это время Грейс спускалась в кухню, чтобы разогреть себе супу, съесть кусок хлеба с сыром, или – если она особенно сильно уставала – шла в комнату, которую делила с Джейн, и, умывшись и сделав необходимые приготовления, засыпала. Однако в этот вечер, чувствуя необходимость прогуляться после стольких часов, проведенных взаперти, Грейс вышла из дома Победоноссонов, намереваясь пройтись до Эджвер-роуд, подышать туманным воздухом и полюбоваться транспортом, движущимся в шумном, свистящем, кричащем, ржущем хаосе.

Пока она стояла и смотрела, закрученная вокруг арки паучья сеть из дорог оказалась забита (что случалось довольно часто) и абсолютно все транспортные средства остановились. Рядом с Грейс притормозил красивый экипаж; запряженные в него четыре лошади нервно переступали копытами, их дыхание в холодном воздухе превращалось в клубы пара. На запятках кареты и на козлах, рядом с кучером, расположились лакеи в пурпурных ливреях, на каждом из углов крыши висели медные лампы, а сама карета была такого сверкающего черного цвета, что Грейс увидела свое отражение. На двери также висело какое-то украшение, и Грейс, заинтересовавшись, наклонилась к нему, чтобы рассмотреть получше. Увидев изображение щита, а по бокам от него – льва и единорога, Грейс догадалась (и сердце у нее учащенно забилось), что перед ней – герб королевской семьи.

Она изумленно выпрямилась и посмотрела в окно. Ей удалось заметить самую известную в мире королевскую чету: королева Виктория и принц Альберт (Грейс ни секунды не сомневалась в том, что это именно они, поскольку всю свою жизнь восхищенно разглядывала их дагерротипы и портреты) сидели друг напротив друга в обитой парчой карете. Виктория, похоже, разглядывала что-то, лежащее у нее на коленях, а принц Альберт скучающе смотрел в окно на темные улицы.

Грейс встретилась взглядом с принцем и моментально присела в реверансе. Когда она выпрямилась, то залилась румянцем, заметив, что он благосклонно кивнул ей в ответ и даже милостиво улыбнулся. Не зная, что еще следует делать, она опять склонилась в реверансе, но не успела она выпрямиться, как затор рассосался и королевская карета покатила дальше.

Сердце Грейс отчаянно билось. Какое красивое, благородное лицо! Неудивительно, что королева, по слухам, околдована им.

* * *

Несколько дней спустя Грейс надела свою черную униформу и собралась отправиться на великолепную церемонию – похороны мелкого дворянина, для которого она уже успела хорошенько потрудиться: достопочтенного Вильяма Вилкинса-Буайе-Хейга.

Недавно вошедшее в моду кладбище Кенсал-Грин, недалеко от станции Пэддингтон, было разбито с большим тщанием и вкусом, словно парк, и предлагало аккуратные и элегантные аллеи, по которым летними выходными днями совершали променад посетители, желающие полюбоваться восхитительными статуями и навестить своих усопших родных и близких.

Грейс, вместе с тремя другими наемными скорбящими, прибыла в крытой повозке, обогнав основную похоронную процессию. Выйдя на центральной аллее, девушка стала с восторгом рассматривать целый ряд недавно возведенных роскошных мавзолеев, а также разнообразные скульптуры. Впрочем, труп усопшего должен был упокоиться не в мавзолее, а в катакомбах под большой часовней с колоннами, поэтому мистер Победоноссон отвел четырех наемных участников процессии под пол и расставил их в коридоре так, чтобы отметить путь, по которому будет двигаться гроб к месту своего окончательного расположения. Грейс досталось самое дальнее от входа место – у возвышения, на котором будет лежать тело.

Стоя в темноте, она старалась не поддаться влиянию мрачного окружения, но это оказалось нелегко. При свете сальных свечей все, что ей удалось разглядеть на стенах, – это квадратные ячейки с ажурными железными решетками, где хранились гробы: из сосны, красного дерева, вяза, дуба и палисандра; одни с именными табличками, другие – без них; заколоченные золотыми гвоздиками, покрытые бархатом, украшенные венками из давно засохших роз или с одним-единственным рассыпавшимся в прах цветком на крышке. Рядом с некоторыми лежала любимая вещь покойного: игрушка, ваза, заплесневевшая подушка. «Сколько мертвецов», – печально подумала Грейс и неожиданно (возможно, впервые) поняла, что мертвых в этом мире куда больше, чем живых.

Девушка простояла два часа почти в полной темноте, не видя ни единой живой души и постепенно замерзая, пока ей не начало казаться, что она сама превратилась в мраморную статую. И тут Грейс услышала очень странный звук, отражающийся эхом от каменных стен коридора – таинственное мягкое урчание, от которого у нее по спине побежали мурашки. Лишь значительно позже она выяснила, что звук этот вовсе не был сверхъестественным, а представлял собой всего лишь тихое гудение пневматического механизма, перемещавшего гроб из церкви в глубины катакомб.

Какое-то время спустя тишину нарушили приглушенные голоса и шарканье ног, и через несколько мгновений из-за угла вышел одетый в черное священнослужитель, а за ним следовали восемь мужчин, несущих огромный гроб Достопочтенного. Они сгибались под тяжестью гроба, поскольку, обладая гипертрофированным чувством собственного достоинства, Достопочтенный оставил инструкции о том, что его следует хоронить в четырех гробах одновременно. Первый был из сосны, второй – из свинца, третий – из дуба, а венчал все это великолепие гроб из красного дерева высшего качества. У каждого гроба были свои замки и ключи к ним, поскольку, ко всему прочему, Достопочтенный боялся, как бы его тело не унесли похитители трупов. Победоноссоны, разумеется, с превеликой радостью принялись за выполнение его дорогостоящих желаний, надеясь, что остальные богачи последуют его примеру. Миссис Победоноссон даже высказала надежду на то, что среди мелкопоместного дворянства возникнет мода на похороны в четырех гробах, и супруги договорились, что они обязательно (ненавязчиво) будут упоминать об этом в разговоре с клиентами, пришедшими заказать шикарные похороны.