Текст книги "Путь истинной любви (ЛП)"

Автор книги: Мэри Элизабет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

сторон. Темно-коричневые волосы моей девушки сейчас, почти белые. Вместо длинных и

вьющихся волос, остававшихся неизменными с первой нашей встречи, сейчас они

совершенно прямые и всего лишь на несколько сантиметров ниже плеч.

Одетая в пару фиолетовых Levi's и белую майку, она собирается показать всей школе

немного кожи, которую до этого видел только я. И вместо того, чтобы надеть рваные

кеды, как она делала весь последний год, Пенелопа одевает черные балетки.

Она красивая, но что-то не так.

Ее лицо осунулось.

– Ты тоже это ненавидишь?

Я вхожу в комнату и целую ее в щеку, обалдевая от фруктового аромата на ее коже.

– Я не ненавижу. Ты выглядишь прелестно.

– Ты думаешь, я красивая?

– Да, я почти не узнаю тебя.

Моя девочка радостно прижимает свои покрытые блеском губы к моим, и берет свой

кофе.

В удивлении, я сижу на ее постели, пока она бегает по комнате, примеряя на себя

несколько свитеров, на которых все еще висят ценники. Она выбирает черный хлопковый

свитер, бросая остальные на пол. Покрывает свои волосы лаком и затем спрашивает меня,

какая цепочка нравится мне больше: серебряная или золотая.

– Золотая, – говорю я, надеясь, что правильно ответил.

Я почти уверен, что потерял свою девочку в этой копии Пеппер, но прежде чем мы

уходим, Пен сбрасывает балетки и пихает ноги в кроссовки, давая мне надежду, что она

не сильно изменилась.

Я наблюдаю за ней, с новым розовым рюкзаком закинутым на плечи всю дорогу до

школы, пиная камни. Предполагаю, что она выросла из стиля сорванца (все говорили, что

это не будет длиться вечно), но я думал что в итоге, Пенелопа будет больше похожа Рису,

а не на Пеппер Хилл. Она пахнет как Ботанический сад. А этот блеск на ее губах… И

сегодня, первый раз за два года, я не расчесывал ей волосы.

Она прямо как из журнала, и ее стиль для меня новый.

Может быть, я чувствую себя неуверенно.

Может быть, я ненавижу это.

– Пенелопа, ты знаешь, что ты достаточно хороша, верно? Ты идеальна, и для меня

неважно, как ты выглядишь.

Она поворачивает голову и пряди волос ударяют ее по лицу.

– Да?

Я хватаю ее запястье, останавливаясь перед школой. Я поднимаю очки, которые она при

всех изменениях, еще не выбросила, и смотрю в ее глаза.

– Да.

– Именно поэтому ты куришь с Пеппер Хилл каждый день за школой, потому что я

достаточно хороша?

Я ухожу с первого урока на десять минут раньше и бегу по пустому коридору к классу

Пенелопы по английскому. Я жду за дверью, засунув руки в карманы. Чувство вины, как

свинец в животе, и паника отдает дрожью в руках.

Звенит звонок, и меня отталкивают на ряд шкафчиков позади меня, где я жду, когда Пен

выйдет из класса. Невысокая девушка в очках, высокий парень в кожаной куртке, и один

парень из резервации выходят первыми, затем еще двадцать человек, которые кажутся

размытым пятном.

– Это мой шкафчик, парень, – кто-то говорит в мою сторону.

Я двигаюсь в сторону не глядя, проходящий мимо студент задевает меня плечом.

– Извини, – мямлит кто-то еще.

Мой следующий класс на другой стороне кампуса. Мне нужно выдвигаться в ту сторону

уже сейчас, если я хочу успеть занять свое место до второго звонка. По мере того как

приближается окончание школы, я не могу позволить себе опоздать. Мои оценки высокие,

но я попал в класс отличников.

Высшая школа и мои цели на будущее – колледж и медицинская школа, сейчас находятся

в тени моего разбитого сердца и предательства, которое пересекло покрасневшее лицо

Пен после того, как я признался, что провожу время с Пеппер.

Народ начинает исчезать в узком коридоре. Другие ученики начали заходить внутрь

класса, а Пенелопа все еще не вышла. Не удивлюсь, если она справилась без меня или

вообще она ушла из школы, пока я страдал на протяжении урока обществознания.

Последний студент покинул класс, уткнувшись носом в книгу, не смотря куда он идет. Я

хватаю его за локоть и чуть не пугаю его до смерти.

– Пенелопа Файнел все еще там? – спрашиваю я.

Он толкает очки в проволочной оправе нос и говорит:

– Кто?

Отпихнув его прочь, я направляюсь в класс и нахожу ее сидящей в дальнем углу. Ее

голова лежит на сложенных руках, очки лежат рядом и, судя по устойчивому дыханию,

она спит.

Я подхожу к столу и встаю на колени рядом с той, которая владеет моим сердцем,

улыбаясь при звуке мягкого храпа Пен.

– Ты можешь попросить ее сдвинуться? Это мое место, – спрашивает какая-то девка

писклявым голосом.

Я не заморачиваюсь, чтобы посмотреть наверх и убираю пряди волос с лица Пен. Ее губы

приоткрылись, и глаза двигаются за веками, покрытыми сетью синих вен.

Раскрывая очки, чтобы Пен могла сразу их надеть, я шепчу ее имя.

– Просыпайся, малыш, – говорю я тихо.

Ее ресницы трепещут при звуке моего голоса.

– Давай, Пен. Мы должны идти.

Она садится и вытирает уголок рта тыльной стороной руки. Макияж, который она никогда

не наносила, размазался под ее сонными глазами. Она забирает у меня очки и надевает их,

даже не протерев.

Мы единственные студенты, находящиеся не там где должны, и ни один из нас не

говорит ни единого слова, пока мы не останавливаемся посреди коридора. Ее следующий

урок будет проходить в одном, мой – в другом конце кампуса.

– Хочешь, я провожу тебя в класс? – спрашиваю, не зная, имею ли я сейчас право

прикоснуться к ней или нет. Поэтому я хватаюсь руками за лямки своего рюкзака.

– Я не инвалид, Диллон, – говорит она, поворачиваясь, чтобы отойти от меня.

– Зачем ты мне это говоришь? – спрашиваю, ловя ее запястье. Такое ощущение, что я

смотрю на человека, которого не знаю.

Она освобождает свою руку и делает два шага назад.

– Может быть, мы должны расстаться, – говорит она холодно, без эмоций на лице, но

слезы начинают стекать из-под ее фиолетовых линз.

Сокращая пространство между нами, я беру ее лицо в ладони и стираю ее печаль

пальцами. Я сгибаю ноги в коленях так, чтобы наши глаза находились на одном уровне.

Как жаль, что она не оставила свои очки дома.

– Мы не расстанемся, Пен. Не из-за этого. Мне жаль, что я не сказал тебе про Пеппер, но я

клянусь, что это ничего не значит.

Она качает головой, облизывая губы и тем самым стирая этот отвратительный блеск.

– Может ты понял, что ты слишком хорош для меня?

– Это не так, – говорю я, притягивая ее к себе.

Ее руки обвиваются за моей спиной, и я наклоняю ее голову назад, чтобы поцеловать в

уголок губ.

– Пожалуйста, не делай этого, – я прошу, зажимая ее нижнюю губу между зубами,

прежде чем поцеловать.

Это занимает всего лишь момент, но наши губы соединяются. Пальцы Пенелопы

сжимают мою рубашку, и я скольжу руками в ее волосы. Огромная потребность течет в

моих венах, согревая тело изнутри, пока я не начинаю чувствовать, что скоро взорвусь.

Двигаясь ртом вниз по ее шее, я медленно толкаю ее, пока она не упирается спиной о

стену.

Я прижимаюсь поцелуем в нежном месте под ее ухом и шепчу, задыхаясь:

– Почему ты не понимаешь, что именно ты, слишком хороша для меня?

Новый внешний вид Пенелопы приносит новое внимание.

Те люди, которые называли ее странной последние четыре года, вдруг посчитали ее

достойной разговора.

– Милые очки,– говорит ей кто-то, когда мы идем по коридору.

– Мне нравится твой цвет волос, – восторгаются некоторые, – где ты это сделала?

– Что это у тебя за блеск такой, Пенелопа? Серьезно, он смотрится потрясающе, –

говорит Пеппер, останавливаясь за нашим столом во время обеда.

Ее губы изгибаются в ухмылку, и она подмигивает мне подавая знак, перед тем как

уходит, отбрасывая волосы. Я знаю, что это неправильно, но я все еще нахожу время,

чтобы улизнуть, и выкурить сигарету или две между уроками с Пеппер. Я даже дал ей

денег, чтобы она достала мне собственную пачку по своим связям.

Это единственное, что у меня есть личное. Мне нужно временное облегчение от

постоянного сумрака из-за постоянного нахождения с тем, кто страдает депрессией.

Впитывая внимание, улыбки и фальшивый смех, Пенелопа пользуется этим. Она

обменивается номерами с некоторыми девочками из нашего класса и строит планы о

просмотре фильма с группой других.

Но, как только заканчиваются уроки, остаемся только я и она, и вся игра прекращается.

Она выкидывает бумажки с номерами телефонов в мусорное ведро, и не собирается идти в

кинотеатр.

Я не знаю, то ли из-за того что она старается всю неделю, то ли из-за того, что она

притворяется не той, кем она является, но ночи и выходные дни, просто кошмарны. Она

не только грустная, она полна ярости и с ней невозможно справиться.

– Ладно, я позволю тебе увидеть меня, – непредсказуемая и ненасытная, она пытается

засунуть руку в мои шорты.

Пен и я прячемся от апрельских ливней в пещере, спрятанной у подножия Кастл Рок. Я

целую ее пока не начинают кровоточить губы и трогаю, пока она не начинает сотрясаться

подо мной, цепляясь за мои руки и бока. После того, как мы проводим день полуголыми и

становимся измотанными, бессонница врезается в меня, и все, что я хочу сделать, это

закрыть глаза. Но Пенелопа бодрствует и просит больше.

– Мы можем просто отдохнуть некоторое время? Я не спал всю ночь,– я лежу спиной на

холодном песке и пробегаю рукой по волосам.

– Я тоже! – усмехается она.

– Очевидно, – говорю я, глядя в потолок пещеры.

Она бросает горсть песка на меня, крошечные гранулы падают в мои волосы и глаза. Я

сижу, выплевывая песок изо рта и убирая его с лица.

– Почему ты не хочешь секса со мной? – спрашивает она, бросая новую горсть. – Ты

боишься?

– Прекрати, – говорю я, вытряхивая песок из волос.

Она кидает песок в меня прежде чем выйти из нашего укрытия. Проходит время, прежде

чем мои глаза перестают слезиться, и я снова вижу. Я укладываю наши одеяла и фонарики

в рюкзак и выхожу. Пен на полпути вниз по пляжу и бежит, но я и не гонюсь за ней.

Часть меня хочет вернуться в пещеру и не вылезать из нее, пока я не посплю как минимум

двенадцать часов, но я заставляю ноги двигаться по мокрому песку сквозь дождь к дому.

Эта дорога, кажется заняла несколько часов, и я едва двигаюсь к тому времени, когда

подхожу к дому.

– Ты ничего сегодня не заработал парень,– говорит тренер Файнел со своего крыльца, в

руках он держит небольшую пачку шоколадно-ореховых конфет.

Я дохожу до конца своей лужайки и спрашиваю:

– Она там?

Он кивает.

У меня больше не хватает сил бороться с ней, я захожу домой, и разряд молнии проходит

по небу. За ней следует гром, достаточно сильный, чтобы сотрясать землю.

Мама выбегает мне навстречу из кухни, с полотенцем для посуды в руке.

– Где ты был в такой шторм, Диллон? – спрашивает она, останавливаясь передо мной.

– Я был в Кастл Рок с Пен,– отвечаю, опуская рюкзак на пол. – Мы поругались.

– Опять? – замечает моя сестра в саркастическом тоне с дивана позади меня.

Папа несется вниз с губами сжатыми в тонкую линию и со сведенными вместе бровями,

он явно беспокоится о чем-то.

– Вы шли домой в такую грозу? Ты с ума сошел? – карие глаза мамы широко открыты.

– Его де-е-евушка, – Риса начинает петь.

Со всех сторон меня окружает семья, и я обреченно прислоняюсь к входной двери, когда

понимаю, что они не собираюсь позволить подняться мне наверх, в свою комнату.

– Почему ты не воспользовался таксофоном, чтобы позвонить одному из нас, ради Бога?

У тебя губы синие! – женщина, которая привела меня в этот мир, кричит.

Проведя руками по лицу, я раскидываю их по сторонам.

– Я шел домой с пляжа все время. В чем проблема?

Мама качает головой, прежде чем всплеснуть руками и вернуться на кухню. Папа делает

шаг вперед, а моя сестра выключает телевизор.

– Проблема в том, что ты вернулся домой весь мокрый. Ты ушел утром без нашего

разрешения. В записке, которую ты нам оставил, говорится, что ты у Файнелов, а не на

пляже во время грозы. Ты позволяешь болезни Пенелопы разрушать себя, я тебя не узнаю.

Для твоей матери и меня, это очень большая проблема, – говорит папа, тоном на грани

истерики.

Его подбородок дрожит, и я отворачиваюсь, не в силах вынести боль, которую я

причинил. Тут я заметил, что моя одежда промокла и прилипла к коже. Мои руки дрожат,

зубы стучат, и вода капает с кончиков волос.

– Я не понимал, что шел дождь...– начал я.

– Когда ты в последний раз спал, Ди? Ты, серьезно, похож на зомби,– говорит Риса. Она

встает с дивана и несет плед, оборачивая его вокруг моих плеч.

Они не понимают.

Когда это моя сестра, взяла на себя ответственность за свою жизнь? Два года, как она

окончила среднюю школу, а у нее все еще нет работы, и она все еще получает деньги от

отца. К тому же, Риса наверное, сейчас под кайфом. И она хочет поговорить об ошибках,

которые, как она думает я совершаю?

Мои родители не знают, что значит любить кого-то до смерти, как я люблю Пен. Их

отношения основаны на тушеном мясе, приготовленном в мультиварке и на том, кто

первый угадает правильный ответ в передаче «Кто хочет стать миллионером?». У них

много одинаковой одежды и слишком много декоративных подушек на кровати.

Единственный раз когда я видел как они ругались, был когда мама не закрыла тюбик

зубной пасты.

Подняв подбородок в жалкой попытке сохранить лицо, я говорю:

– Если вы закончили разговор со мной, будто я тупой, то я пошел спать.

За исключением стука дождя по крыше и раската грома после молнии, в доме полная

тишина.

Никто не останавливает меня, когда я сбрасываю плед и иду в комнату. С намерение

проспать до утра, я закрываю дверь и скидываю туфли, намеренно избегая окна на случай,

если моя сердечная боль там.

Вместо того, чтобы упасть прямо в постель, я делаю ошибку, и закрывая жалюзи ловлю ее

лицо в окне, прежде чем горизонтальные полосы появляются между нами.

Не открывай их.

Не делай этого.

Я тяну за веревочку, открывая жалюзи, и сразу понимаю, что не закрою глаза в

ближайшее время. Ее записка гласит:

ПОЧЕМУ Я ТАКАЯ РАЗБИТАЯ?

Я поднимаю беспроводной телефон и нажимаю кнопку перезвонить, потому что ее номер

единственный, который я когда-либо набирал.

Когда она отвечает, я говорю:

– Ты идеальна для меня.

Глава 21

Пенелопа

Я просыпаюсь на полу спальни. Колени подтянуты к груди, волосы прилипли к лицу,

ночнушка, которую я ношу уже неделю, собралась у меня на талии, и на мне нет нижнего

белья.

Это единственная связная мысль, что я в состоянии обработать до того, как тяжесть моего

безумства обрушивается на меня и душит изнутри.

Слезы, над которыми у меня нет контроля, собираются в моих горящих глазах, прежде

чем скатиться на ковер рядом с моей головой. Кровь, похожая на ил, проталкивается по

моим цементным венам, и мое затухающее сердце бьется в клетке из костей.

Заставляя руки согнуться, я расчесываю горло, надеясь сделать отверстия, чтобы дышать,

потому что мои легкие не работают.

Я переворачиваюсь на спину, предпочитая задохнуться, а не жить в темноте.

То же самое, наверно, чувствуют умирающие.

Почему Бог так жесток?

Глава 22

Диллон

Герберт едет за рулем автомобиля своей мамы по подъездной дорожке. Матильда сидит

на переднем пассажирском сиденье, а Кайл на заднем. Все четыре окна машины открыты

и из них звучит очень громкая музыка.

– Угадай, кто сегодня получил права?– кричит он, высунув голову из окна.

Я подхожу к машине и Рыжая машет мне, а Кайл тянется, чтобы пожать мне руку через

открытое окно.

– Что вы здесь делаете, ребята?– спрашиваю я, засовывая руки в карманы.

Мне исполнилось шестнадцать восемь месяцев назад, и мысль о том, чтобы получить

права, ни разу не приходила мне в голову. Мне стоит задуматься, что еще я пропустил.

– Где Пен? – спрашивает Герб. – Мы едем на пляж попрыгать.

Посмотрев на закрытые окна ее спальни, я откидываюсь на пятки и качаю головой:

– Я не думаю, что ей понравится это.

– Это значит что и ты не пойдешь? Теперь она твоя мама что ли?– спрашивает Кайл

смеясь, как будто это какая-то шутка. – Теперь ты совсем не зависаешь с нами.

Я ударил рукой по крыше красного Civic и отошел назад, не в состоянии объяснить, что

на самом деле происходит с девушкой по соседству.

– Я догоню вас попозже, или попрошу Рису подвезти меня туда вечером,– я лгу, надеясь

что успокоил их достаточно и не буду чувствовать вину из-за лжи.

Улыбка распространяется по лицу Кайла.

– Скажи своей сестре, что мне интересно как у нее дела.

Глава 23

Пенелопа

Новый день.

Новый доктор.

Новый рецепт.

Глава 24

Диллон

Я не видел Пенелопу восемь дней, и не выхожу из комнаты, чтобы быть у окна на случай,

если она проснется.

– Папа и я, собираемся сходить куда-нибудь на ужин. Хочешь пойти с нами? –

спрашивает мама. Ее тонкий голос доносится до меня из-за запертой двери. – Прогулка

может пойти тебе на пользу.

Лежа на полу под открытым окном, я кидаю мяч вверх и ловлю его, прежде чем снова

бросить. Красные нити, вшитые в резиновый кожух, словно движутся по мячу вверх и

вниз.

– Диллон, можно мне войти? – спрашивает мама. Она пытается справиться с дверью

дергая медную ручку, а потом стучит. – Ты еще не спишь?

Я сажусь, позволяя мячу упасть на пол. Он падает на ковер с мягким стуком и катится к

центру моей комнаты.

–Я не голоден, – говорю я потирая лицо руками, прежде чем подняться на ноги.

Заходящее солнце окрашивает стены моей спальни в розовый и оранжевый, и

температура теплого воздуха начинает опускаться вниз вместе с самой яркой звездой на

небе. Смотрю в окно и расстраиваюсь, увидев по-прежнему закрытые окна Пен. Я отхожу

от него с болью внутри и открываю дверь спальни.

Мама медленно входит в мою комнату, проводит пальцем по поверхности комода и

кривится из-за слоя пыли. Ее карие глаза расширяются, заметив груду одежды в углу и

массу грязной посуды, которую я не удосужился отнести на кухню.

– По крайней мере, я знаю что ты ешь, – говорит она, складывая пустые стаканы и

тарелки, чтобы забрать их.

Сидя на краю кровати, я говорю:

– Это не так важно.

Пенелопа могла бы быть ее дочерью.

С двумя кучками моей грязной «безответственности» в руках, она открывает рот, чтобы

заговорить. Я настраиваю себя на ту же лекцию, что я уже слышал несколько раз на этой

неделе, но мои плечи опускаются, когда она щелкает губами.

Неспособный никого сделать счастливым, мне кажется, что я разрываюсь на две части.

Мое сердце – с грустной девушкой по соседству, которая не может покинуть комнату из-

за постоянной сонливости, вызванной таблетками. Соня, не проявляет ко мне сострадание

и не позволяет увидеть Пен. Мои родители заставляют меня ходить в школу каждый день

без нее, и они прячут домашний телефон, чтобы я перестал звонить Файнелам.

Последнее что я хочу, чтобы Пенелопа считала будто я ее бросил; и мне хочется, чтобы

мои родители знали, что могут доверять мне. Одно мешает другому, так что я застрял

между школой и комнатой, в которой запираюсь сразу после возвращения домой.

Мама переступает с одной ноги на другую. Ее светлые волосы убраны назад, и темные

круги под глазами вызывают дискомфорт.

– Мам, я в порядке, – говорю я, надеясь облегчить ее беспокойство.

Она тяжело вздыхает.

– Пожалуйста, пойдем с нами на ужин. Мне от этого станет лучше.

Отталкиваясь от матраса, я соглашаюсь пойти и беру часть грязной посуды, чтобы помочь

маме. Свет возвращается в мамины глаза, и улыбка расползается по ее маленькому лицу.

Только эта ее реакция, поднимает мое настроение.

Но оно сразу же падает, как и посуда из моих рук, когда я слышу крик Пенелопы.

– Диллон! – моя мама зовет меня, когда я выбегаю за дверь, давя ногами посуду.

Отчаянные и оглушительные крики моей девочки, становится громче, пока я несусь вниз

по лестнице. Я выскакиваю на улицу вслед за отцом, который выбежал из кухни.

Спускаясь с крыльца, я несусь во двор к Файнелам.

Пен босиком и в пижаме, с горящим безумством в глазах, тянет за рубашку своего отца,

пока он пытается отойти от дома. Она пальцами ног, словно вцепилась в траву, но ее отец

сильнее, и вытаскивает ее на бетонную дорожку. Она спотыкается и падает, выпуская

темно-синюю рубашку отца из рук. Ее грязные ноги покрываются кровью, когда Пен

ударяется ими о бетон.

Соня стоит в открытой двери дома прикрывая руками рот, и слезы катятся из глаз. Мама

проходит мимо меня, чтобы успокоить соседей, которые стали друзьями нашей семье.

С бешено колотящимся сердцем я пытаюсь подойти к Пенелопе, но мой отец не пускает

меня.

– Иди внутрь, – строгим тоном, которого я никогда не слышал от него раньше,

приказывает он.

– Папа! Пожалуйста, папа! Нет, ты не можешь, папа!– рыдает Пенелопа, но тренер

Файнел не слушает ее. Даже когда его дочь, ползет за ним на коленях и хватает за

лодыжки.

– Отпусти, – рычит он. У Уэйна в руках небольшая картонная коробка.

Я смотрю сквозь слезы, как костяшки Пен белеют от напряжения, и больше не могу

стоять сложа руки. Несмотря на протесты отца, я отталкиваю его и подбегаю к Пен, и

падаю на колени рядом с девушкой, которая рушит души. Она не реагирует на мое

объятие, но что-то во мне щелкает, становясь на место, и я чувствую себя завершенным с

моим безумством в руках.

Уэйн молча стоит над нами, глядя на нас пустым взглядом. Он просто ждет, чтобы она

успокоилась. Будто перед ним, не больше чем своенравная девушка устраивающая

истерику.

Я чувствую дрожь в ее мышцах и слышу страх в ее голосе.

Это страх.

Это истерика.

–Это я, Пенелопа,– я шепчу ей на ухо, медленно положив свою руку поверх ее и

осторожно обнимаю другой.

–Давай, малыш. Вставай, – говорю я, держа ее так крепко, что не остается пространства

между нашими телами.

Вдруг, она разворачивается ко мне лицом, сильно прижимается ко мне и кричит:

– Он разбил их!

Свободный от удерживающих рук своего единственного ребенка, мистер Файнел

подошел к металлическому мусорному баку, стоящему рядом с домом, снял крышку и

положил ее на землю. Пен прячет лицо на моей шее, покрывая мою кожу теплыми

слезами, не в состоянии справиться с тем, что ее отец собирается сделать.

Я наблюдаю как он вываливает в бак все, что находилось внутри коробки и начинаю

плакать с моей девушкой, когда я понимаю, что это было.

Радуга поломанных дужек и разбитых линз выпадает из коробки. Круглые зеленые,

овальные желтые, фиолетовые, красные и голубые фрагменты храбрости Пенелопы

исчезают в помойке, наполненной пустыми коробками из-под молока и остатками еды с

прошлой недели.

– Боже мой, – я слышу как где-то позади меня вздыхает мама.

Уэйн запихивает пустую коробку в металлический бак поверх разбитых очков и

возвращает крышку на место.

– Иди домой, парень – говорит он, забирая Пен из моих рук.

Неистовый бой Пенелопы прекращается, и она становится спокойной. Он несет ее, как

ребенка, прижав к груди; идет мимо моих родителей, а потом мимо своей жены, прежде

чем исчезнуть в доме.

Стирая сердитые слезы с лица, я встаю на ноги и бегу в дом в свою комнату.

У меня тоже есть коробка, которую я держу под кроватью.

– Ты должен позволить Файнелам самим разбираться с их дочерью, Диллон. Ты не

представляешь через что они проходят,– говорит папа, стоя у двери.

Глубоко вдыхая через нос, я жду когда он уйдет и оставит меня в покое. Он понятия не

имеет, через что я прохожу.

– Ты не выйдешь, пока не успокоишься, – говорит он, делая шаг ко мне.

Из-за того что я выше и сильнее его, единственное что мне нужно сделать, просто пройти

мимо него. Он не пытается остановить меня. Пробегая мимо мамы, входящей в дом,

игнорирую ее протесты.

Стоя посреди двора Файнелов, с яростью и болью, я бросаю горстки, рассчитанной

поддержки, в дверь их дома. Маленькие упаковки с конфетками отскакивают от стены,

рассыпаясь по веранде. Когда разрушитель невидимости Пенелопы выходит из дома,

чтобы посмотреть что происходит, я бросаю в него пустую коробку. Кажется, что сотни

желтых пакетиков взрываются между нами, и мы смотрим, как наши попытки сделать ее

счастливой рушатся.

Это лишь часть того, что он мне должен.

Глава 25

Диллон

– Я люблю тебя, – шепчет она.

Мы переплетены. Руками, ногами, голой кожей, тяжело дыша, и с любопытством касаясь

друг друга. Летнее солнце жалит мою голую спину, а ее бледная обнаженная грудь

практически светится. Клетка из прочных белых костей, кровь и мышцы, синие вены –

защищают хрупкое сердце, бьющееся внутри. Я скольжу губами по коллекции

ромбовидных веснушек у основания ее шеи, и своим коленом раздвигаю ее.

Она смертельно устала, и существует как оживший мертвец.

Плотная стена деревьев вокруг, оберегает нас от посторонних глаз, и одеяло на траве

создает комфорт. Мы достаточно глубоко в лесу, так что ее крики услышит только

нетронутая природа.

Она – все, что имеет значение, и со мной она в безопасности.

Я провожу руками по ее животу и по ее округлой груди. Моя девочка запрокидывает

голову, и ее карие глаза двигаются под полупрозрачными веками. Из ее приоткрытых

обветренных губ вырывается такой тихий стон, что я не понимаю, слышал ли я его или

это все мое воображение.

– Ты уверена что хочешь этого?– спрашиваю я, расстегивая шорты.

Длинные ресницы Пенелопы трепещут и она открывает глаза, не обращая внимания на

солнечные лучи и красные пятна, которые они оставляют на ее незащищенных руках. В

руках она сжимает зеленые травинки, держась за землю, чтобы не улететь, когда я

медленно толкаю пальцы в ее теплое местечко.

Моя девочка вращает бедрами на моей руке, я толкаю их глубже, и каждый из нас знает,

что это значит.

Склонившись над ее маленьким телом, я целую длинную шею Пен, а затем зажимаю

мочку уха между зубами.

– Мы можем остановиться, когда захочешь, – говорю я, слизывая слезинку, которая

скатывается из ее глаз.

– Я не хочу,– задыхаясь, требовательно отвечает она.

Прижимая лоб к ее виску я наблюдаю, как эта девушка берет то что ей нужно от моих

слишком рьяных пальцев, и как громкий звук из ее легких заставляет взлететь птиц с

веток, когда блаженство захватывает ее тело.

Легкое сияние охватывает ее уже влажную кожу, когда она возвращается ко мне, а я готов

сойти с ума от ее влажного центра. Цвета, которые возвращается на ее лицо только когда

мы делаем это, вновь окрашивают щеки делая ее более похожей на девушку, которая

рисовала на своих руках и носила солнцезащитные очки в форме сердца, прежде чем она

осталась великолепной снаружи, но стала умирающей изнутри.

Пен поворачивает свое лицо в мою шею и умоляет:

– Пожалуйста, Диллон. Пожалуйста.

Ее бедра сжимают мои, и руки, которые хватались за землю, тянут и сжимают мои. Я

подтягиваюсь выше и мое сердце стучит, когда я избавляюсь от своих черных боксеров.

Пенелопа помогает своими ногами стягивать с меня шорты, но стянуть их ниже колен у

нее не получается.

– Успокойся, – говорю я, опуская голову к ее груди, чтобы перевести дыхание.

Пенелопа запускает пальцы в мои длинные волосы и тянет, запрокидывая мою голову

вверх и настойчиво целует. Она кусает мою шею и любит меня так сильно, что чувствую,

как лопаются сосуды и появляются синяки.

Взяв ее руки и прижав их к земле, замечаю, что она – самое прекрасное, что я когда-либо

видел. Словно время остановилось на мгновение: ее грудь и живот двигаются вверх и вниз

с каждым тяжелым вздохом и глотком воздуха; в ее вьющихся от пота волосах запутались

листья и сломанные травинки; камни и земля прилипли к ладони; черный муравей ползет

по руке, прежде чем упасть на одеяло.

– Все хорошо, – говорю. – Это просто я.

Больше не удерживая ее, я скольжу рукой под ее голову и успокаиваю, когда я приникаю

к тому месту, где она хотела почувствовать меня уже так долго. Пен гладит меня по

спине, и закрывает глаза, когда пытаюсь толкнуться внутрь.

Она напрягает мышцы и громко ахает.

Я удерживаю ее бедра и медленно двигаюсь, боясь причинить боль девушке, которую

люблю больше всего. Пен поворачивает свое лицо к моей руке и вонзает зубы в мягкую

кожу. Крошечные бусинки крови выступают там, где она укусила меня; Пен слизывает их.

Я слишком завелся, что бы чувствовать боль, и позволяю ранить меня – я тоже должен

пройти то, через что ее тело проходит для меня.

– Мне очень жаль. Я сожалею,– она плачет, когда я толкаюсь глубже.

Я останавливаюсь, когда вхожу так глубоко, как только могу. Я окружен безумием и

прислоняю свой лоб к ее. Моя любимая Печаль, держит мое лицо в ладонях и вытирает

слезы с моего лица, позволяя своим свободно стекать по вискам.

– Это только мое, – она шепчет, щурясь под ярким солнцем.

Мы движемся вместе теряясь в ощущениях, которые мы никогда не чувствовали в нашей

тайной пещере на пляже. Наши сердца заштопаны окровавленными нитями и бьются

синхронно. Одеяло сбилось в кучу под нами, и я закопался пальцами в сорняки и влажную

землю, чтобы быть ближе, чтобы быть глубже. Должен чувствовать ее больше.

Давление поднимается, и я знаю, что произойдет. Я качаю головой и кричу, потому что я

не готов, что бы это закончилось. Ее ладони спускаются с моего лица и скользят по моему

телу, касаясь мышц и горячей кожи.

Когда сдерживаемое давление высвобождается, мир вокруг нас взрывается, посылая

деревья, траву и грязь в облака. Я закрываю глаза, и пусть Вселенная рушится, пока я

теряюсь в Пенелопе, забыв о депрессии, разочаровании и неопределенности.

Она – все, что здесь есть, и она – все, что мне нужно.

Все замедляется и возвращается на свои места. Оперевшись на локти, чтобы не упасть на

Пен я смотрю вокруг, чтобы увидеть что каждое дерево и каждый клочок травы на месте.

Затем я смотрю вниз и нахожу ее темные глаза, которые смотрят на меня из-под ресниц,

падающих тенью на ее кожу.

Пенелопа смеется, и я чувствую, что мог бы начать снова плакать.

Я так давно не слышал ее смеха.

– Они пялятся на меня.

Оглядев двор, я замечаю, что все студенты спешат на занятия. В первые несколько недель

нашего выпускного года, я не могу позволить себе опаздывать каждый день, как делал с

восьмого класса Да и вообще, мы не должны прогуливать следующие девять месяцев.

Пенелопа больше не может бездельничать, иначе она не окончит школу, а я не могу

потерять возможность поступить в колледж.

– Нет, они не пялятся – говорю я, пробегая рукой по волосам.

– Получается, я лгу, верно? – отстреливает она, заправляя свои, теперь совершенно

светлые волосы за ухо, прежде чем уйти.

Наши классы находятся в одной стороне, так что я следую за ней, но не догоняю. Когда

настроение Пен резко изменяется на противоположное, не стоит заострять внимание на ее

странном поведении или пытаться переубедить ее.

Засунув руки глубоко в карманы своих джинс, я смотрю на ее покачивающиеся бедра в 10

метрах от меня, в темных Levi’s, которые она теперь носит. Ее шлепанцы ударяются о

пятки, и пряди волос которые она не накрутила сегодня утром, напоминают мне о

прежней Пен, чему я улыбаюсь.

Как только Пенелопа зашла в свой класс экономики, я сталкиваюсь лицом к лицу с

Пеппер Хилл. Окутанный ароматом черники и сахара – благодаря духам, в которых, она

должно быть купаться каждый день перед школой – я делаю шаг назад.